Кузин Борис Сергеевич. Биолог-систематик. Замдиректора по науке в Институте биологии внутренних вод
Из воспоминаний "...Главные преимущества теперешней жизни проистекают от технического прогресса во всех областях. Жизненные удобства, полученные нами в результате этого прогресса, настолько велики, что вряд ли многие отказались бы от них взамен на возвращение им чистого воздуха и менее нервозной жизни. Следовательно, можно считать, что ценой утраты одних благ мы приобрели другие. А точно вычислить стоимость потерь и приобретений едва ли возможно.
Из сравнения прошлого с настоящим, разумеется, нужно исключить то специфическое, что принесла с собой наша революция. Мир все-таки един, и надо говорить о нашем времени в целом, на всей планете. Нужно быть слепым, чтобы не видеть за особенностями жизни каждой страны того важнейшего общего, что составляет самую сущность нашей эпохи, а главное - единой общей тенденции развития культуры, быта, нравов, техники, науки, искусства, теперь уже общих - земных. Может ли нас утешать этот ход истории (при допущении, конечно, что он не будет пресечен атомной или какой-либо иной общеземной катастрофой ? - Ответ на этот вопрос целиком зависит от индивидуальных вкусов того, к кому он обращен. Дело в том, что личная свобода не каждому представляется самым большим благом. Боязнь свободы чрезвычайно свойственна людям и коренится в них очень глубоко.
Чем посредственнее человек, тем страшнее ему свобода. Он никак не сознает этого. Даже напротив: - именно посредственный человек особенно склонен нарушать действующие законы и правила общежития, и эту свою склонность он принимает за любовь к свободе. Но неспособность к дисциплине не имеет с ней ничего общего. Предоставьте такому нарушителю личную свободу в настоящем ее смысле, т. е. сделайте его полностью ответственным на свою судьбу, - и он почувствует себя потерянным. Человек - животное стадное, и потребность быть управляемым у огромного большинства людей неискоренима, а бремя свободы им несносно. Но какой-то доли свободы хочет для себя каждый. Только одни большей, а другие меньшей. И чем больше человек способен сам за себя думать, решать и отвечать, тем большая у него потребность в личной свободе.
Между тем, совершенно очевидно, что по мере развития общества свобода отдельных его членов уменьшается. С неизбежностью повышается роль государства, а главное - его сила. Государство на всех стадиях его развития противополагается личности. И тем сильнее, чем оно более развито и мощно. При этом не играет особой роли форма государственного строя - феодальная, капиталистическая или социалистическая. Существенно лишь одно: - насколько сильно государство и мощен его аппарат принуждения. Можно даже, пожалуй, отметить обратную зависимость между степенью так называемой демократичности государственного устройства и личной свободой граждан.А люди не только мечтают о свободе, но также делают попытки обеспечить ее себе. В частности, свободу в отношении государства. Во все времена права граждан перед ним оговаривались законами. И они соблюдались обеими сторонами... До тех пор, пока стороны были вынуждены их соблюдать.
Не знаю, известна ли юристам настоящая цена права. Серьезно ли они говорят о правовых нормах или выдумали их только для успокоения народа? А народ свято верит в право и в законы. Кому из нас не приходилось слышать негодующий возглас: - «Но ведь я имею на это право!» Если так восклицает мой хороший знакомый, то я пытаюсь образумить его и объясняю, что права имеют только шоферы. Не будучи юристом, я не знаю, как определяется понятие права. Но мне кажется, что единственное правильное определение его следующее. - Право есть система договорных отношений между двумя равно сильными сторонами.
Фактически на свете существует только одно право: - право сильного. Если этот сильный сталкивается с кем-то одинаково сильным, т. е. с тем, кому он не может перегрызть горло, но который, в свою очередь, не может перегрызть горло ему, то они договариваются о формах сосуществования, идя каждый на некоторые уступки. Связывающие их условия партнеры честно соблюдают. Честно потому, что нечестность была бы каждому из них невыгодна или опасна. Но оба ни на минуту не спускают друг с друга глаз и зорко смотрят, не появляются ли у партнера признаки уменьшения его силы. Если таковые обнаруживаются, то условия заключенного договора тотчас изменяются в пользу сильнейшего, а если это только возможно, то договор этот просто летит к черту и мечта о перегрызании горла осуществляется. Таковы правовые отношения между отдельными людьми, между торговыми фирмами, между государствами и между отдельным государством и его гражданами.
Всякое насилие с чисто моральной точки зрения - зло. В моральном отношении человек, применяющий насилие, хуже того, который к нему не прибегает. Но всякое преобладание, всякая власть достигается, в конечном счете, путем насилия. Поэтому неизбежно получается, что в любом обществе власть оказывается в руках людей, далеко не лучших по своим моральным качествам. И эти люди используют свою власть в меру имеющихся у них возможностей. Возможности же эти возрастают по мере прогресса техники преимущественно перед всеми другими.
Главарь пещерной орды осуществлял свое господство над ее членами лишь благодаря своей большей агрессивности и более развитым мускулам. Техническими средствами поддержания своего авторитета ему служили камень и палка, имевшиеся, впрочем, также в распоряжении всех его подопечных. Каждый из этих последних, в случае, если ему уж очень солоно приходилась власть главаря, имел возможность выйти из сферы ее действия, откочевав за какие-нибудь двадцать-тридцать верст от родимой пещеры. Стоит только сравнить эти скромные средства осуществления власти пещерным вождем с полицейским аппаратом современного государства, оснащенным всеми последними достижениями новейшей техники, чтобы наглядно представить себе, насколько возросли возможности принуждения, а одновременно сократилась наша личная свобода против пещерных времен. При этом уйти от принуждения, даже ценой полного отказа от всех благ, компенсирующих в современном обществе лишение личной свободы, стало практически невозможно.
Нужно думать, что уже самый первый племенной вожак, размозживший голову своему более слабому товарищу из-за более жирного куска пищи или ради обладания приглянувшейся ему женщиной, мотивировал свой поступок соображениями общего (племенного) блага. И в какой-то мере он был в этом прав. - Он был организатором порядка, необходимого для коллективных действий при охотах на крупного зверя и при отражении нападений соседних орд, т. е. играл в своем обществе более ответственную роль, чем прочие мужчины. А раз так, то он должен был иметь и определенные преимущества перед ними. Но, конечно, свою организаторскую функцию он выполнял не из альтруистических соображений, а именно ради преимущественного пользования общественными благами и из свойственного ему стремления распоряжаться и главенствовать. Однако об этих мотивах он предпочитал молчать.
Сущность власти с тех давних времен нисколько не изменилась. Она продолжает во всех случаях оставаться насилием. Она не без основания мотивируется соображениями общественного блага. И ее осуществляют люди сильные, корыстные и агрессивные. Но формы насилия стали не так прямолинейны, как удар дубиной по голове. Мотивировка его необходимости значительно подкрепилась предписаниями религии и социальными теориями, а применение стало регламентироваться законами. Эти законы время от времени изменяются п зависимости от соотношения сил между договаривающимися сторонами, т. е. между управляющими и управляемыми. Но в промежутках между этими изменениями их с полной серьезностью называют
незыблемыми.
Но даже если законопослушные управляемые вполне убеждены в необходимости и святости проявляемого над ними насилия, все же мечта о свободе остается у них где-то в глубине. Слишком уж она свойственна всему живому. А чем беспочвеннее мечты, тем охотнее люди питаются иллюзиями.
Одна из таких иллюзий - возможность воцарения справедливой власти, которая, если и будет стеснять личную свободу граждан, то лишь в той мере, в какой это безусловно необходимо для блага общества, не добавляя в это дело никакого дополнительного своекорыстного старания. Мечта о такой власти отражена в эпосе всех народов мира, где мы находим повествования о добрых и справедливых царях и правителях. Не находя таких в современности, народ утешается хотя бы тем, что они были в прошлом. И это дает надежду, что они появятся и в будущем, может быть, даже завтра. И с этой надеждой жить становится легче.
Но о такой власти не только мечтают. - Ее пытаются и установить. Главная забота при этом проявляется о том, чтобы найти принципы, в соответствии с которыми она будет действовать. А в хороших принципах недостатка нет. Чем, например, плоха идея наследственной монархии? - Государь заботится о своих подданных, как добрый отец о детях. А отвечает он за свою деятельность перед наивысшей мыслимой инстанцией: перед Богом. А власть ему дастся не людьми, которые, конечно, могут ошибиться и отдать ее в ненадлежащие руки, а также самим Богом. Идея буржуазной республики сама по себе тоже совсем неплохая. Принцип свободного предпринимательства и конкуренции обеспечивает продвижение на руководящие посты в государстве наиболее способных людей.
В таком государстве власть не может оказаться в руках дегенерата, получившего ее только на том основании, что он произошел от коронованных родителей. Распределение благ в буржуазном государстве в принципе тоже вполне справедливо, ибо ведь ни в какой конституции не установлено право извлекать сверхприбыли от производства, не запрещено плохо одетым людям появляться в обществе хорошо одетых и не сказано, что бедняки обязаны помирать голодной смертью. Столь же или даже еще более очевидны и неоспоримы достоинства социалистического строя. И уж разве только малый ребенок не поймет, как прекрасен коммунизм. А чем, собственно, плоха анархия?
Таким образом, разработать принцип справедливого государственного устройства относительно нетрудно. Ввести его в действие взамен предшествовавшего уже немного труднее. Но все же это задача выполнимая. Революции, к почти всеобщему удовольствию, происходят и нередко завершаются успехом. Не достигнуто пока еще ни в каком обществе лишь одно. - Нет земного рая, который, казалось бы, должен установиться в государстве, основанном на одном из приведенных принципов. Из этих принципов пока еще не осуществлены лишь коммунистический (но в соответствии с решениями XXII съезда КПСС, он уже теперь скоро будет осуществлен) и анархический.
Мы можем терпеливо ждать результатов построения общества на их основе. Можем придумать еще какой-нибудь новый принцип на случай, если и эти два не принесут людям благоденствия и свободы. Но можем и посмотреть, нет ли чего-нибудь общего в государствах, основанных на уже осуществленных принципах, и, если найдем такое общее, то подумать, не заключается ли именно в нем корень зла. Одну такую общую черту я уже назвал. - При всех формах государственного устройства господствующее положение в обществе занимают люди сильные, корыстные и агрессивные. Но это не все. Нельзя всю ответственность за жизнь общества возлагать на тех, кто им руководит. Разве меньшее значение имеют те, кем руководят? А руководимые представляют вторую инварианту всех до сих пор существовавших общественных формаций.
Меня всегда удивляло, какое слабое представление имеют даже совсем неглупые люди о качествах среднего человека. Они в глазах почти всех чрезвычайно завышены. Это относится прежде всего к оценке средних умственных способностей. Великие умы, как и все великое, конечно, встречаются крайне редко. И если я говорю о низком среднем умственном уровне людей, то я имею в виду никак не то, что среди них низок процент великих умов. Но, казалось бы, можно ожидать, что подавляющая масса людей должна обладать самыми простыми способностями здравого суждения. Что же считать критерием такого суждения? - Здраво рассуждающий человек, несомненно, должен не грешить против правил силлогистического мышления, не совершать ошибок суждения, перечисленных в элементарных учебниках логики.
И вот я на основании уже большого жизненного опыта могу утверждать, что даже в кругу, в котором я преимущественно вращаюсь, т. е. среди ученых, при обсуждении любого вопроса обычны бывают неправильные построения силлогизмов, выводы, не вытекающие из предпосылок, и все элементарные ошибки суждения, из которых, пожалуй, самые частые - прегрешения против закона достаточного основания. Не говорю уже об ужасающей неспособности точно определять понятия, о которых идет разговор. И это у людей, для которых логика по роду их профессии должна считаться необходимым рабочим орудием. И это в тех случаях, когда ни о каком аффекте не может быть и речи, а самое большее - если возбужден некоторый полемический задор. Таким образом, оказывается, что средние умственные способности лежат на оценочной шкале далеко не доходя отметки «правильное логическое мышление».
По-настоящему средний человек, т. е. относящийся к категории, охватывающей 80, а то и больше процентов населения нашей планеты, мыслит очень и очень слабо. Если его нельзя назвать кретином, то только потому, что обычно он обладает некоторой суммой твердо усвоенных навыков, относящихся к сфере его повседневной практической деятельности, и некоторыми столь же твердо усвоенными понятиями, пригодными для ориентировки в наиболее часто встречающихся жизненных ситуациях. Эти-то навыки и понятия составляют его «ум». А совсем не способность анализировать факты и делать правильные выводы из произведенных наблюдении.
Сильно неумный средний человек к тому же еще не очень высок и в моральном отношении. Он жесток и нечестен. Настоящие садисты, верно, встречаются нечасто. Но людей равнодушных к страданиям ближнего имеется очень много. По отношению же к животным жестоко подавляющее большинство людей. Чаще других видов любви к ближнему встречается любовь к детям. Но корни ее глубоко заложены в инстинкте продолжения рода.
В отношении честности и общего уровня морали люди вполне отчетливо разделяются на три категории. Есть люди абсолютно непорядочные и недоброжелательные. Они вредят окружающим морально, физически и материально из глубокой внутренней потребности, иногда даже во вред себе. Но таких выродков очень немного. Это единицы, И столь же, вероятно, мало людей абсолютно порядочных, таких, которые не совершают нечестных поступков и не приносят ближним вреда по той единственной причине, что это противно их природе. Противно настолько, что веления совести они не могут переступить ни пол каким страхом. Если абсолютных негодяев можно назвать гениями зла, то люди, со всей строгостью подчиняющиеся «категорическому императиву», это - гении добра. Как всякие другие гении, они появляются единицами на миллионы.
Все же остальные люди в отношении морали входят в огромную категорию, промежуточную между этими двумя, - категорию относительной порядочности, т. е. такой, какая не допускает совершения аморальных поступков без надобности, так сказать, из принципа. Наиболее положительные представители этой категории способны совершить очень мелкую гадость ради очень большой выгоды. Наиболее отрицательные поступают наоборот: ради мельчайшей выгоды они могут сделать очень большую гадость. Между теми и другими имеются все мыслимые градации. Вероятно, как и все другие признаки человека, степень порядочности в пределах этой категории распределяется по нормальной кривой.
Но совершенно несомненно, что медия этой кривой расположена много ближе к левому ее флангу, чем к правому. И опять-таки огромное большинство людей считает средний моральный уровень гораздо более высоким, чем он есть на самом деле. Очень часто я слышу по чьему-нибудь адресу восклицание: «Ах, какой негодяй!» Почти всегда мне приходится за этого человека заступаться и доказывать, что он совсем не негодяй, если его отнести к средней норме морали. Ведь нельзя же давать такую низкую характеристику среднему человеку... Но если говорить начистоту, то этот средний - самый настоящий негодяй.
И вот, если бы даже во главе общества стоял умный и высокоморальный человек, то, спрашивается, как мог бы он насаждать мудрые и справедливые порядки среди массы, состоящей в подавляющем большинстве из неумных, нечестных, корыстных и жестоких индивидов? Всякое доброе начинание, проводимое сверху, натыкается на глупость бесчисленных глупцов, а еще больше - на нечестность и своекорыстие еще более бесчисленных негодяев.
Нужно думать, я далеко не первый заметил, что путь к земному раю преграждают человеческая глупость и невысокие моральные качества. Но люди нелегко мирятся с горькими истинами и ищут выходов из любого неприятного положения. Выходы же эти чаще всего бывают иллюзорными. Величайшей такой иллюзией, действующей с очень давних времен вплоть до наших дней, явилось представление об исключительной роли жизненных условий в формировании всех способностей человека. Средство борьбы с глупостью многие видели, да и теперь видят, в распространении просвещения и образования. Но глупость и невежество - совсем разные вещи. Образование увеличивает сумму знаний человека, но никак не силу его ума. Источник же людских пороков видят в недостатках воспитания и во вредном влиянии нездоровой общественной среды.
Если у Колумба оспаривают- заслугу открытия Америки, то другая заслуга признается за ним бесспорно. Он пустил в ход басню об идеальном, не испорченном культурой дикаре. Этот дикарь послужил отправным пунктом для последующих призывов об обращении к матери-природе, о воспитании детей в соответствии с ее законами и для создания представления о детской душе как о Тabula rasa, на которой рука мудрого воспитателя может выводить какие угодно узоры. Эти взгляды были особенно распространены в эпоху просвещения. Но они пришлись по вкусу и творцам «научного» социализма, а от них перешли и к их последователям, создавшим наше государство и благополучно управляющим им до наших дней.
Теория первоначального равенства способностей всех нарождающихся детей и вера во всемогущество воспитания были совершенно необходимы для обоснования возможности создания земного рая. В самом деле, как можно сделать рай, когда его население состоит в большей части из глупцов и эгоистов и в нем немало мошенников, лодырей и бандитов, а управляют этим обществом люди также невысоких моральных качеств? Ответ на это дается простой. - Все человеческие пороки возникают от порочности общественного строя. Сущность и причины этой порочности блестяще вскрывает анализ капиталистического строя. При социализме эти причины будут устранены и, следовательно... Родись я в середине прошлого века, я на такое рассуждение мог бы только ответить: «Ну, ну, попробуем». Но, проживши почти 50 лет в социалистическом государстве, я теперь могу сказать, что дураков, тунеядцев, эгоистов, пьяниц, воров, хулиганов, насильников и убийц за это время нисколько не убавилось против прежнего.
Идея чистого эпигенеза или самого наивного ламаркизма, оказавшаяся несостоятельной в биологии, не оправдывается, по-видимому, и в приложении к эволюции человеческого общества. Наследственная основа, конечно, определяет облик человека во всем самом главном. Среда и воспитание могут лишь относительно немного развить наследственно обусловленные положительные качества и слегка сгладить отрицательные. Научиться человек может многому, но разрешающая сила ума также ограничена наследственными возможностями, перешагнуть которые нельзя с помощью даже самой усердной тренировки.
Таким образом, мы видим следующее. - Средний моральный и умственный уровень человечества очень невысок. С течением времени он нисколько не повышается. Ум и моральные свойства каждого данного индивида почти полностью определены наследственно и лишь в небольшой мере улучшаются или ухудшаются воспитанием и условиями общественной среды. единственное право, действующее в человеческом обществе, - право сильного. Поэтому руководящую роль в нем всегда играют люди наиболее агрессивные и корыстные, т. е. обладающие далеко не лучшими моральными качествами. Сила власти возрастает по мере развития техники, обеспечивающей совершенствование аппарата принуждения. Прогресс же техники безграничен. Следовательно, личная свобода отдельного человека по мере развития цивилизации все более сокращается. Сократилась она очень заметно уже и на моих глазах.
Поскольку я совсем лишен потребности властвовать физически или духовно над другими людьми и не ощущаю необходимости в том. чтобы кто-нибудь указывал мне, как должен жить и думать я сам, я не могу не ценить превыше всего личную свободу. Отсюда и понятно, что время, когда она подавлялась много меньше, чем теперь, кажется мне лучшим, чем настоящее. И потому я вспоминаю о этом времени с понятной тоской.
Но ведь также с тоской я вспоминаю и об ушедшей молодости. И нет человека, которому в старости не было бы ее жаль. Но, написав все это, я никак не хочу представить тысячу первую вариацию на тему Экклезиаста. Сожаление об ушедшем или об упущенном - родной брат досаде и гневу. А эти последние, мало того, что не очень умны и симпатичны, но они к тому же и наиболее бесполезные из всех эмоций. Они никогда ничего не улучшали в делах людей, но бесконечно много портили. Нам может быть неприятно, что летнее тепло сменяется холодом зимы или что вечером наступает темнота, мешающая нам видеть.
Но было бы глупо этим возмущаться или хотя бы сетовать на это, раз таков закон природы и его нельзя изменить. Уменьшение личной свободы есть необходимое следствие развития общества, обусловленное прогрессом техники. Бесполезно рассуждать, нужен ли он человечеству или нет. Важно то, что остановить его нельзя. И трудно думать, что в конечном итоге он принесет людям счастье. Скорее наоборот. - Принимая во внимание, что достижения техники используются прежде всего людьми эгоистичными, следует ожидать,что ее прогресс рано или поздно приведет к катастрофе. Однако это не дает основания впадать в малодушие и визжать. Ведь и индивидуальная жизнь неизбежно кончается смертью. Панический страх перед ней испытывают те, кто не знает высших ценностей жизни. Об этих ценностях я, может быть, напишу позднее. А покамест скажу только, что их нельзя обрести, если видеть цель жизни в достижении успеха, будь то в накоплении денег, в общественной деятельности, в науке или в искусстве. Совсем, совсем не в том она.
...Честолюбивы в той или иной мере почти все люди, при этом одаренные - не меньше, чем бездарные, а скорей, пожалуй, наоборот. Очень возможно, что честолюбие - важнейший двигатель всеобщего прогресса. Даже почти наверное это так и есть. Ведь это оно заставляет людей продвигать свои изобретения, оповещать о сделанных открытиях и настаивать на правильности высказанных мыслей. Но оно же лежит в основе навязывания людям своей воли и стремления к господству над окружающими, т. е. насилия над ними. А жажда одобрения другими своей деятельности или идей, жажда всяческого признания - не основана ли она на отсутствии убежденности в собственной правоте?
...Я уже писал о пиквикизме, как о характернейшей черте ученых, вытекающей из свойственного им сознания, что они выполняют особо важную функцию в обществе, и свидетельствующей об их ограниченности, об их мещанстве. Так вот, Б. М. был совсем чужд всякого пиквикизма. Конечно, он не был гениальным ученым. Будучи человеком умным, он это понимал. Этим он и отличался от сотен и тысяч деятелей науки, одаренных средними способностями, но не видящих принципиальной разницы между собой и Эйнштейном. А мещанство было ему несвойственно, как мне кажется. в значительной мере по его происхождению.
В Б. М. было очень много от его дворянства. Трудно определить точно, что это было именно. Но это было то, без чего просто нет Бунина, что так сильно в Толстом, что сверх всей его гениальности лежит еще совсем особым налетом на Пушкине. Я никак не хочу считать это нечто чем-то безусловно высшим. Если взять все характерные особенности «дворянства», то среди них окажется немало и отрицательных. Но несомненно ценна в аристократизме его противоположность мещанству. А так как дух мещанства стал вскоре же после революции абсолютной доминантой в нашем обществе и становится ею все больше и больше, то это заставляет ценить то, что ему противно.
...Нет двух людей, во всем одинаковых между собой. Но нет, по-видимому, и таких двух, у которых не было бы чего-то общего. Поэтому совсем безнадежное занятие искать себе друга, во всем согласного с тобой. По недомыслию каждый все же такого ищет, и всякая дружба начинается с того, что двум людям кажется, будто они взаимно нашли полных единомышленников. Но неизбежно в их взглядах и вкусах обнаруживается то или иное несходство. С обеих сторон возникает желание устранить его. Это дело кажется совсем простым. - Ведь человеку, с которым у тебя столько общего, легко можно объяснить его непонимание или заблуждение.
Но на деле оказывается, что этого сделать нельзя. Каждый человек думает, чувствует и действует по-своему не потому, что его никто не научил думать, чувствовать и действовать иначе, а потому, что он так сделан, таким рожден. Не понимающие этого друзья сначала спокойно представляют один другому аргументы в пользу своей точки прения и спокойно выслушивают контраргументы. Но постепенно и незаметно для себя они впадают во власть беса полемики. Их рассуждения все больше сворачивают с пути законов логики и все больше подвергаются влиянию эмоций. Завершаются эти попытки полностью обратить друга в свою веру ссорой и горьким разочарованием.
Эту истину я познал, к сожалению, далеко не в самые молодые годы, после того, как успел наговорить в ненужных спорах много всяких незаслуженных неприятностей многим своим приятелям и не меньше получить таковых от них по своему адресу. И тогда же и понял, что общение с друзьями должно быть основано только на том, что нас роднит, а не на том, что разделяет. Конечно, эти сферы родства могут быть более широкими и менее широкими, могут быть важными или пустяковыми. В зависимости от этого друзья имеют для тебя большую или меньшую ценность. Я почти ни в ком не нахожу понимания своей нелюбви к людской тесноте и давке, заставляющей меня избегать многолюдных зрелищ и путешествия в переполненных вагонах или автобусах. Вероятно, сродни этой нелюбви и отвращение ко всякого рода конкуренции. - Там и здесь нужно работать локтями.
...Наш борковский клуб был построен по типовому проекту. Этот проект пришелся вполне по вкусу Папанину. Он только распорядился сделать здание на полметра повыше. Возражать нашему директору не имел права никто. Стали строить, как он приказал. Но это вызвало некоторые затруднения. Лестницы, например, не влезали должным образом в лестничные клетки. Хуже всего оказалось дело с кинобудкой. С ней пришлось много повозиться, чтобы киномеханику не пришлось помещаться в ней только в лежачем положении. Желая увеличить вдвое скорость некоторых наших экспедиционных катеров, Папанин поставил на них в два раза более мощные моторы. Скорость судов возросла, но далеко не вдвое, что очень его удивило и огорчило.
Из этих двух примеров видно, что полярный герой не представлял себе, что всякое сооружение есть нечто целое, в котором произвольное изменение одной части требует изменения и всех остальных. Это знает каждый инженер. Ни один из них не станет делать что-либо по проекту, в который внесена хоть небольшая односторонняя поправка, а потребует полного перерасчета всего проекта, т. е. создания нового. Однако тот же инженер не задумается над возможными последствиями вторжения в существующую природную обстановку.
Между тем животные и растения, а также сообщества, которые они образуют, устроены несравненно сложнее всякого сооружения или механизма, созданного человеком. И не только потому, что они составлены из очень многих отдельных элементов, но еще и вследствие того, что каждый из этих элементов находится в состоянии непрерывного изменения. Необоснованность исходных положений - самое слабое место всякого биологического теоретизирования. Наиболее яркий пример этого - учение Дарвина о естественном отборе.
По-видимому, не лучше обстоит дело и в социологии. Во всяком случае той, которая была положена в основу марксизма. Положение об отмирании государства в социалистическом обществе покоится на ничем не доказанном мнении Маркса, что свойства и поведение человека целиком определяются его социальной средой. Аппарат принуждения необходим для подавления деятельности антиобщественных элементов. Эти элементы - продукты условий, царящих в капиталистическом обществе. При социализме эти порочные условия исчезнут, и вместе с ними исчезнут и все пороки, порожденные капиталистической системой. Подавлять станет некого. Все люди будут сознательно трудиться на благо общества. Отпадет также необходимость содержать армию. Социализм воцарится во всех странах. У рабочих всего мира интересы едины. Следовательно, основания для вражды между отдельными социалистическими странами также не будет.
Теперь мы окончательно убедились, что из этих прекрасных мечтаний ничего не получилось. Даже вышло совсем наоборот. В первой и самой главной социалистической стране за 54 года государственная власть не исчезла и нисколько не ослабела. Аппарат принуждения, включая и армию, возрос до размеров и мощи, каких он не достигал ни в одной капиталистической стране. Маркс явно ошибся в своих исходных положениях. Они не имели под собой никакой почвы. А именно - индивидуальные качества всякого человека, вернее, самые существенные, составляющие его моральную, эмоциональную и интеллектуальную основу, уже определены при его появлении на свет, т. е. обусловлены наследственно.
Среда, в том числе и социальная, конечно, воздействует на каждого. Но только в пределах, очерченных наследственными данными. При любом общественном строе в более или менее постоянной пропорции родятся люди умные и глупые, добросердечные и жестокие, щедрые и жадные, наделенные специальными способностями (музыкальными, математическими и т. п.) и лишенные их. Всегда появляются на свет люди с неустойчивой психикой и с низкими моральными качествами, т. е. потенциальные преступники. Всегда родятся любители повелевать и властвовать, а такие редко соединяют это свойство с высокой моралью. Никакие внешние условия не могут изменить весь генофонд населения только в положительную сторону. И это подрывает всякие спекуляции, основанные на допущении, что люди станут лучше и умнее, чем теперь и чем были всегда до сих пор.
Так же явно ошибся Маркс, когда, исходя из чисто теоретических соображений, решил, что классовая принадлежность безусловно преобладает над национальной. Разделение людей на категории «свой» и «чужой» коренится слишком глубоко в человеческой психике, чтобы им можно было пренебречь. Глубокие основания имеет также весь образ жизни каждого народа и связанные с ним обычаи и понятия. Мы имеем теперь достаточно доказательств, что социалистическая система не может быть одинаковой во всех или хотя бы во многих странах.
Преобладающая экономическая и военная мощь Советского Союза пока одна только и препятствует возникновению вооруженных столкновений (если не считать нашей драки с китайцами) между так называемыми странами социализма. Но и это при наличии могущественных капиталистических стран. Если бы и в них восторжествовал социализм, то воевали бы все между собой, как воевали во все добрые старые времена, выставляя, как всегда, для приличия как причину воины идеологические расхождения, а на деле - преследуя цели экономические или стратегические.
Неужели же научный и исторический опыт человечества, накопленный до Маркса, был недостаточен, чтобы показать зыбкость всяких предположений, основанных не на одних только строго доказанных фактах? Мог ли Маркс привести хотя бы несколько примеров повышения умственного и морального уровня населения разных стран пол несомненным влиянием хороших условий существования? Конечно же, нет. Тогда какова же научная ценность, какова обоснованность его предвидений? А предвидения эти касались не разведения рыбок в аквариуме, а были положены в основу руководства к действию в далеко не бескровном деле. И неужели он не замечал, что находящийся на чужбине английский рабочий будет, без всяких мудрствований, а непосредственно и просто, больше обрадован встречей с английским же лордом, чем со своим братом-развратом французским пролетарием? А если замечал, то будучи действительно ученым, как он мог не задуматься над значением такого факта?
Одно из самых широко известных и громко звучащих изречений Маркса относится к философам, которые до него изучали, как устроен мир, тогда как их задача - переделать его. На этом положении и основана широко проводимая у нас так называемая «переделка природы». Разумеется, что имеется в виду переделка ее в лучшую для нас, а не в худшую сторону.
...Головокружение от успехов. У кого головокружение? От каких успехов? Недосягаемые вершины лицемерия и наглости. Успехами были названы результаты мероприятий, приведших к почти полному развалу хозяйства. Сталин умер, но сталинизм жив. Осталась боязнь называть неприятные вещи своими именами. Да и вообще сообщать пасомому быдлу какие бы то ни было неприятные вещи. Даже о плохой погоде не любят оповещать, особенно если она приходится на праздничные дни. При таком положении трудно говорить об улучшении чего-либо, напр. торговли, снабжения, сельского хозяйства, качества продуктов и т. п.
Ведь если речь идет об улучшении, значит - что-то было плохо. Выход был найден. - Вставьте одно слово, и все будет в порядке: говорите о дальнейшем улучшении. Тогда дело выглядит иначе. - Было хорошо, а мы хотим, чтобы было еще лучше. Дескать, не останавливаемся на достигнутом. Гениальное изобретение было тотчас освоено и используется в заглавиях всех правительственных постановлений. Интересно, был ли как-либо вознагражден изобретатель. Что за удивительный страх! Чего они боятся? - Им виднее. Если есть чего, то это уже хорошо. А я думаю, что бояться им нечего. Просто унаследованная от Сталина мания преследования.
...Важнейшая и неоцененная роль Папанина: он защищает нас (в Борке) от советских законов.
...После введения у нас двух выходных дней в неделю спрос на книги в публичных библиотеках понизился, а на водку возрос. Эти статистические данные были приведены, кажется, в «Лит<ературной> газ<ете>». Общепринятые мнении рушатся одно за другим. Я сам не сомневался, что дополнительный досуг будет иметь следствием повышение культурного уровня населения. Мне не пришло в голову, что я сужу по себе самому. А нужно было подумать о реакции на нововведение масс. Их реакция была вполне естественна, и удивляться на нее нечего. Между тем повышение благосостояния населения каждой страны и всего человечества продолжает оставаться целью всех правительств и международных организаций. Если она будет достигнута, то о последствиях этого страшно и подумать.
Из сравнения прошлого с настоящим, разумеется, нужно исключить то специфическое, что принесла с собой наша революция. Мир все-таки един, и надо говорить о нашем времени в целом, на всей планете. Нужно быть слепым, чтобы не видеть за особенностями жизни каждой страны того важнейшего общего, что составляет самую сущность нашей эпохи, а главное - единой общей тенденции развития культуры, быта, нравов, техники, науки, искусства, теперь уже общих - земных. Может ли нас утешать этот ход истории (при допущении, конечно, что он не будет пресечен атомной или какой-либо иной общеземной катастрофой ? - Ответ на этот вопрос целиком зависит от индивидуальных вкусов того, к кому он обращен. Дело в том, что личная свобода не каждому представляется самым большим благом. Боязнь свободы чрезвычайно свойственна людям и коренится в них очень глубоко.
Чем посредственнее человек, тем страшнее ему свобода. Он никак не сознает этого. Даже напротив: - именно посредственный человек особенно склонен нарушать действующие законы и правила общежития, и эту свою склонность он принимает за любовь к свободе. Но неспособность к дисциплине не имеет с ней ничего общего. Предоставьте такому нарушителю личную свободу в настоящем ее смысле, т. е. сделайте его полностью ответственным на свою судьбу, - и он почувствует себя потерянным. Человек - животное стадное, и потребность быть управляемым у огромного большинства людей неискоренима, а бремя свободы им несносно. Но какой-то доли свободы хочет для себя каждый. Только одни большей, а другие меньшей. И чем больше человек способен сам за себя думать, решать и отвечать, тем большая у него потребность в личной свободе.
Между тем, совершенно очевидно, что по мере развития общества свобода отдельных его членов уменьшается. С неизбежностью повышается роль государства, а главное - его сила. Государство на всех стадиях его развития противополагается личности. И тем сильнее, чем оно более развито и мощно. При этом не играет особой роли форма государственного строя - феодальная, капиталистическая или социалистическая. Существенно лишь одно: - насколько сильно государство и мощен его аппарат принуждения. Можно даже, пожалуй, отметить обратную зависимость между степенью так называемой демократичности государственного устройства и личной свободой граждан.А люди не только мечтают о свободе, но также делают попытки обеспечить ее себе. В частности, свободу в отношении государства. Во все времена права граждан перед ним оговаривались законами. И они соблюдались обеими сторонами... До тех пор, пока стороны были вынуждены их соблюдать.
Не знаю, известна ли юристам настоящая цена права. Серьезно ли они говорят о правовых нормах или выдумали их только для успокоения народа? А народ свято верит в право и в законы. Кому из нас не приходилось слышать негодующий возглас: - «Но ведь я имею на это право!» Если так восклицает мой хороший знакомый, то я пытаюсь образумить его и объясняю, что права имеют только шоферы. Не будучи юристом, я не знаю, как определяется понятие права. Но мне кажется, что единственное правильное определение его следующее. - Право есть система договорных отношений между двумя равно сильными сторонами.
Фактически на свете существует только одно право: - право сильного. Если этот сильный сталкивается с кем-то одинаково сильным, т. е. с тем, кому он не может перегрызть горло, но который, в свою очередь, не может перегрызть горло ему, то они договариваются о формах сосуществования, идя каждый на некоторые уступки. Связывающие их условия партнеры честно соблюдают. Честно потому, что нечестность была бы каждому из них невыгодна или опасна. Но оба ни на минуту не спускают друг с друга глаз и зорко смотрят, не появляются ли у партнера признаки уменьшения его силы. Если таковые обнаруживаются, то условия заключенного договора тотчас изменяются в пользу сильнейшего, а если это только возможно, то договор этот просто летит к черту и мечта о перегрызании горла осуществляется. Таковы правовые отношения между отдельными людьми, между торговыми фирмами, между государствами и между отдельным государством и его гражданами.
Всякое насилие с чисто моральной точки зрения - зло. В моральном отношении человек, применяющий насилие, хуже того, который к нему не прибегает. Но всякое преобладание, всякая власть достигается, в конечном счете, путем насилия. Поэтому неизбежно получается, что в любом обществе власть оказывается в руках людей, далеко не лучших по своим моральным качествам. И эти люди используют свою власть в меру имеющихся у них возможностей. Возможности же эти возрастают по мере прогресса техники преимущественно перед всеми другими.
Главарь пещерной орды осуществлял свое господство над ее членами лишь благодаря своей большей агрессивности и более развитым мускулам. Техническими средствами поддержания своего авторитета ему служили камень и палка, имевшиеся, впрочем, также в распоряжении всех его подопечных. Каждый из этих последних, в случае, если ему уж очень солоно приходилась власть главаря, имел возможность выйти из сферы ее действия, откочевав за какие-нибудь двадцать-тридцать верст от родимой пещеры. Стоит только сравнить эти скромные средства осуществления власти пещерным вождем с полицейским аппаратом современного государства, оснащенным всеми последними достижениями новейшей техники, чтобы наглядно представить себе, насколько возросли возможности принуждения, а одновременно сократилась наша личная свобода против пещерных времен. При этом уйти от принуждения, даже ценой полного отказа от всех благ, компенсирующих в современном обществе лишение личной свободы, стало практически невозможно.
Нужно думать, что уже самый первый племенной вожак, размозживший голову своему более слабому товарищу из-за более жирного куска пищи или ради обладания приглянувшейся ему женщиной, мотивировал свой поступок соображениями общего (племенного) блага. И в какой-то мере он был в этом прав. - Он был организатором порядка, необходимого для коллективных действий при охотах на крупного зверя и при отражении нападений соседних орд, т. е. играл в своем обществе более ответственную роль, чем прочие мужчины. А раз так, то он должен был иметь и определенные преимущества перед ними. Но, конечно, свою организаторскую функцию он выполнял не из альтруистических соображений, а именно ради преимущественного пользования общественными благами и из свойственного ему стремления распоряжаться и главенствовать. Однако об этих мотивах он предпочитал молчать.
Сущность власти с тех давних времен нисколько не изменилась. Она продолжает во всех случаях оставаться насилием. Она не без основания мотивируется соображениями общественного блага. И ее осуществляют люди сильные, корыстные и агрессивные. Но формы насилия стали не так прямолинейны, как удар дубиной по голове. Мотивировка его необходимости значительно подкрепилась предписаниями религии и социальными теориями, а применение стало регламентироваться законами. Эти законы время от времени изменяются п зависимости от соотношения сил между договаривающимися сторонами, т. е. между управляющими и управляемыми. Но в промежутках между этими изменениями их с полной серьезностью называют
незыблемыми.
Но даже если законопослушные управляемые вполне убеждены в необходимости и святости проявляемого над ними насилия, все же мечта о свободе остается у них где-то в глубине. Слишком уж она свойственна всему живому. А чем беспочвеннее мечты, тем охотнее люди питаются иллюзиями.
Одна из таких иллюзий - возможность воцарения справедливой власти, которая, если и будет стеснять личную свободу граждан, то лишь в той мере, в какой это безусловно необходимо для блага общества, не добавляя в это дело никакого дополнительного своекорыстного старания. Мечта о такой власти отражена в эпосе всех народов мира, где мы находим повествования о добрых и справедливых царях и правителях. Не находя таких в современности, народ утешается хотя бы тем, что они были в прошлом. И это дает надежду, что они появятся и в будущем, может быть, даже завтра. И с этой надеждой жить становится легче.
Но о такой власти не только мечтают. - Ее пытаются и установить. Главная забота при этом проявляется о том, чтобы найти принципы, в соответствии с которыми она будет действовать. А в хороших принципах недостатка нет. Чем, например, плоха идея наследственной монархии? - Государь заботится о своих подданных, как добрый отец о детях. А отвечает он за свою деятельность перед наивысшей мыслимой инстанцией: перед Богом. А власть ему дастся не людьми, которые, конечно, могут ошибиться и отдать ее в ненадлежащие руки, а также самим Богом. Идея буржуазной республики сама по себе тоже совсем неплохая. Принцип свободного предпринимательства и конкуренции обеспечивает продвижение на руководящие посты в государстве наиболее способных людей.
В таком государстве власть не может оказаться в руках дегенерата, получившего ее только на том основании, что он произошел от коронованных родителей. Распределение благ в буржуазном государстве в принципе тоже вполне справедливо, ибо ведь ни в какой конституции не установлено право извлекать сверхприбыли от производства, не запрещено плохо одетым людям появляться в обществе хорошо одетых и не сказано, что бедняки обязаны помирать голодной смертью. Столь же или даже еще более очевидны и неоспоримы достоинства социалистического строя. И уж разве только малый ребенок не поймет, как прекрасен коммунизм. А чем, собственно, плоха анархия?
Таким образом, разработать принцип справедливого государственного устройства относительно нетрудно. Ввести его в действие взамен предшествовавшего уже немного труднее. Но все же это задача выполнимая. Революции, к почти всеобщему удовольствию, происходят и нередко завершаются успехом. Не достигнуто пока еще ни в каком обществе лишь одно. - Нет земного рая, который, казалось бы, должен установиться в государстве, основанном на одном из приведенных принципов. Из этих принципов пока еще не осуществлены лишь коммунистический (но в соответствии с решениями XXII съезда КПСС, он уже теперь скоро будет осуществлен) и анархический.
Мы можем терпеливо ждать результатов построения общества на их основе. Можем придумать еще какой-нибудь новый принцип на случай, если и эти два не принесут людям благоденствия и свободы. Но можем и посмотреть, нет ли чего-нибудь общего в государствах, основанных на уже осуществленных принципах, и, если найдем такое общее, то подумать, не заключается ли именно в нем корень зла. Одну такую общую черту я уже назвал. - При всех формах государственного устройства господствующее положение в обществе занимают люди сильные, корыстные и агрессивные. Но это не все. Нельзя всю ответственность за жизнь общества возлагать на тех, кто им руководит. Разве меньшее значение имеют те, кем руководят? А руководимые представляют вторую инварианту всех до сих пор существовавших общественных формаций.
Меня всегда удивляло, какое слабое представление имеют даже совсем неглупые люди о качествах среднего человека. Они в глазах почти всех чрезвычайно завышены. Это относится прежде всего к оценке средних умственных способностей. Великие умы, как и все великое, конечно, встречаются крайне редко. И если я говорю о низком среднем умственном уровне людей, то я имею в виду никак не то, что среди них низок процент великих умов. Но, казалось бы, можно ожидать, что подавляющая масса людей должна обладать самыми простыми способностями здравого суждения. Что же считать критерием такого суждения? - Здраво рассуждающий человек, несомненно, должен не грешить против правил силлогистического мышления, не совершать ошибок суждения, перечисленных в элементарных учебниках логики.
И вот я на основании уже большого жизненного опыта могу утверждать, что даже в кругу, в котором я преимущественно вращаюсь, т. е. среди ученых, при обсуждении любого вопроса обычны бывают неправильные построения силлогизмов, выводы, не вытекающие из предпосылок, и все элементарные ошибки суждения, из которых, пожалуй, самые частые - прегрешения против закона достаточного основания. Не говорю уже об ужасающей неспособности точно определять понятия, о которых идет разговор. И это у людей, для которых логика по роду их профессии должна считаться необходимым рабочим орудием. И это в тех случаях, когда ни о каком аффекте не может быть и речи, а самое большее - если возбужден некоторый полемический задор. Таким образом, оказывается, что средние умственные способности лежат на оценочной шкале далеко не доходя отметки «правильное логическое мышление».
По-настоящему средний человек, т. е. относящийся к категории, охватывающей 80, а то и больше процентов населения нашей планеты, мыслит очень и очень слабо. Если его нельзя назвать кретином, то только потому, что обычно он обладает некоторой суммой твердо усвоенных навыков, относящихся к сфере его повседневной практической деятельности, и некоторыми столь же твердо усвоенными понятиями, пригодными для ориентировки в наиболее часто встречающихся жизненных ситуациях. Эти-то навыки и понятия составляют его «ум». А совсем не способность анализировать факты и делать правильные выводы из произведенных наблюдении.
Сильно неумный средний человек к тому же еще не очень высок и в моральном отношении. Он жесток и нечестен. Настоящие садисты, верно, встречаются нечасто. Но людей равнодушных к страданиям ближнего имеется очень много. По отношению же к животным жестоко подавляющее большинство людей. Чаще других видов любви к ближнему встречается любовь к детям. Но корни ее глубоко заложены в инстинкте продолжения рода.
В отношении честности и общего уровня морали люди вполне отчетливо разделяются на три категории. Есть люди абсолютно непорядочные и недоброжелательные. Они вредят окружающим морально, физически и материально из глубокой внутренней потребности, иногда даже во вред себе. Но таких выродков очень немного. Это единицы, И столь же, вероятно, мало людей абсолютно порядочных, таких, которые не совершают нечестных поступков и не приносят ближним вреда по той единственной причине, что это противно их природе. Противно настолько, что веления совести они не могут переступить ни пол каким страхом. Если абсолютных негодяев можно назвать гениями зла, то люди, со всей строгостью подчиняющиеся «категорическому императиву», это - гении добра. Как всякие другие гении, они появляются единицами на миллионы.
Все же остальные люди в отношении морали входят в огромную категорию, промежуточную между этими двумя, - категорию относительной порядочности, т. е. такой, какая не допускает совершения аморальных поступков без надобности, так сказать, из принципа. Наиболее положительные представители этой категории способны совершить очень мелкую гадость ради очень большой выгоды. Наиболее отрицательные поступают наоборот: ради мельчайшей выгоды они могут сделать очень большую гадость. Между теми и другими имеются все мыслимые градации. Вероятно, как и все другие признаки человека, степень порядочности в пределах этой категории распределяется по нормальной кривой.
Но совершенно несомненно, что медия этой кривой расположена много ближе к левому ее флангу, чем к правому. И опять-таки огромное большинство людей считает средний моральный уровень гораздо более высоким, чем он есть на самом деле. Очень часто я слышу по чьему-нибудь адресу восклицание: «Ах, какой негодяй!» Почти всегда мне приходится за этого человека заступаться и доказывать, что он совсем не негодяй, если его отнести к средней норме морали. Ведь нельзя же давать такую низкую характеристику среднему человеку... Но если говорить начистоту, то этот средний - самый настоящий негодяй.
И вот, если бы даже во главе общества стоял умный и высокоморальный человек, то, спрашивается, как мог бы он насаждать мудрые и справедливые порядки среди массы, состоящей в подавляющем большинстве из неумных, нечестных, корыстных и жестоких индивидов? Всякое доброе начинание, проводимое сверху, натыкается на глупость бесчисленных глупцов, а еще больше - на нечестность и своекорыстие еще более бесчисленных негодяев.
Нужно думать, я далеко не первый заметил, что путь к земному раю преграждают человеческая глупость и невысокие моральные качества. Но люди нелегко мирятся с горькими истинами и ищут выходов из любого неприятного положения. Выходы же эти чаще всего бывают иллюзорными. Величайшей такой иллюзией, действующей с очень давних времен вплоть до наших дней, явилось представление об исключительной роли жизненных условий в формировании всех способностей человека. Средство борьбы с глупостью многие видели, да и теперь видят, в распространении просвещения и образования. Но глупость и невежество - совсем разные вещи. Образование увеличивает сумму знаний человека, но никак не силу его ума. Источник же людских пороков видят в недостатках воспитания и во вредном влиянии нездоровой общественной среды.
Если у Колумба оспаривают- заслугу открытия Америки, то другая заслуга признается за ним бесспорно. Он пустил в ход басню об идеальном, не испорченном культурой дикаре. Этот дикарь послужил отправным пунктом для последующих призывов об обращении к матери-природе, о воспитании детей в соответствии с ее законами и для создания представления о детской душе как о Тabula rasa, на которой рука мудрого воспитателя может выводить какие угодно узоры. Эти взгляды были особенно распространены в эпоху просвещения. Но они пришлись по вкусу и творцам «научного» социализма, а от них перешли и к их последователям, создавшим наше государство и благополучно управляющим им до наших дней.
Теория первоначального равенства способностей всех нарождающихся детей и вера во всемогущество воспитания были совершенно необходимы для обоснования возможности создания земного рая. В самом деле, как можно сделать рай, когда его население состоит в большей части из глупцов и эгоистов и в нем немало мошенников, лодырей и бандитов, а управляют этим обществом люди также невысоких моральных качеств? Ответ на это дается простой. - Все человеческие пороки возникают от порочности общественного строя. Сущность и причины этой порочности блестяще вскрывает анализ капиталистического строя. При социализме эти причины будут устранены и, следовательно... Родись я в середине прошлого века, я на такое рассуждение мог бы только ответить: «Ну, ну, попробуем». Но, проживши почти 50 лет в социалистическом государстве, я теперь могу сказать, что дураков, тунеядцев, эгоистов, пьяниц, воров, хулиганов, насильников и убийц за это время нисколько не убавилось против прежнего.
Идея чистого эпигенеза или самого наивного ламаркизма, оказавшаяся несостоятельной в биологии, не оправдывается, по-видимому, и в приложении к эволюции человеческого общества. Наследственная основа, конечно, определяет облик человека во всем самом главном. Среда и воспитание могут лишь относительно немного развить наследственно обусловленные положительные качества и слегка сгладить отрицательные. Научиться человек может многому, но разрешающая сила ума также ограничена наследственными возможностями, перешагнуть которые нельзя с помощью даже самой усердной тренировки.
Таким образом, мы видим следующее. - Средний моральный и умственный уровень человечества очень невысок. С течением времени он нисколько не повышается. Ум и моральные свойства каждого данного индивида почти полностью определены наследственно и лишь в небольшой мере улучшаются или ухудшаются воспитанием и условиями общественной среды. единственное право, действующее в человеческом обществе, - право сильного. Поэтому руководящую роль в нем всегда играют люди наиболее агрессивные и корыстные, т. е. обладающие далеко не лучшими моральными качествами. Сила власти возрастает по мере развития техники, обеспечивающей совершенствование аппарата принуждения. Прогресс же техники безграничен. Следовательно, личная свобода отдельного человека по мере развития цивилизации все более сокращается. Сократилась она очень заметно уже и на моих глазах.
Поскольку я совсем лишен потребности властвовать физически или духовно над другими людьми и не ощущаю необходимости в том. чтобы кто-нибудь указывал мне, как должен жить и думать я сам, я не могу не ценить превыше всего личную свободу. Отсюда и понятно, что время, когда она подавлялась много меньше, чем теперь, кажется мне лучшим, чем настоящее. И потому я вспоминаю о этом времени с понятной тоской.
Но ведь также с тоской я вспоминаю и об ушедшей молодости. И нет человека, которому в старости не было бы ее жаль. Но, написав все это, я никак не хочу представить тысячу первую вариацию на тему Экклезиаста. Сожаление об ушедшем или об упущенном - родной брат досаде и гневу. А эти последние, мало того, что не очень умны и симпатичны, но они к тому же и наиболее бесполезные из всех эмоций. Они никогда ничего не улучшали в делах людей, но бесконечно много портили. Нам может быть неприятно, что летнее тепло сменяется холодом зимы или что вечером наступает темнота, мешающая нам видеть.
Но было бы глупо этим возмущаться или хотя бы сетовать на это, раз таков закон природы и его нельзя изменить. Уменьшение личной свободы есть необходимое следствие развития общества, обусловленное прогрессом техники. Бесполезно рассуждать, нужен ли он человечеству или нет. Важно то, что остановить его нельзя. И трудно думать, что в конечном итоге он принесет людям счастье. Скорее наоборот. - Принимая во внимание, что достижения техники используются прежде всего людьми эгоистичными, следует ожидать,что ее прогресс рано или поздно приведет к катастрофе. Однако это не дает основания впадать в малодушие и визжать. Ведь и индивидуальная жизнь неизбежно кончается смертью. Панический страх перед ней испытывают те, кто не знает высших ценностей жизни. Об этих ценностях я, может быть, напишу позднее. А покамест скажу только, что их нельзя обрести, если видеть цель жизни в достижении успеха, будь то в накоплении денег, в общественной деятельности, в науке или в искусстве. Совсем, совсем не в том она.
...Честолюбивы в той или иной мере почти все люди, при этом одаренные - не меньше, чем бездарные, а скорей, пожалуй, наоборот. Очень возможно, что честолюбие - важнейший двигатель всеобщего прогресса. Даже почти наверное это так и есть. Ведь это оно заставляет людей продвигать свои изобретения, оповещать о сделанных открытиях и настаивать на правильности высказанных мыслей. Но оно же лежит в основе навязывания людям своей воли и стремления к господству над окружающими, т. е. насилия над ними. А жажда одобрения другими своей деятельности или идей, жажда всяческого признания - не основана ли она на отсутствии убежденности в собственной правоте?
...Я уже писал о пиквикизме, как о характернейшей черте ученых, вытекающей из свойственного им сознания, что они выполняют особо важную функцию в обществе, и свидетельствующей об их ограниченности, об их мещанстве. Так вот, Б. М. был совсем чужд всякого пиквикизма. Конечно, он не был гениальным ученым. Будучи человеком умным, он это понимал. Этим он и отличался от сотен и тысяч деятелей науки, одаренных средними способностями, но не видящих принципиальной разницы между собой и Эйнштейном. А мещанство было ему несвойственно, как мне кажется. в значительной мере по его происхождению.
В Б. М. было очень много от его дворянства. Трудно определить точно, что это было именно. Но это было то, без чего просто нет Бунина, что так сильно в Толстом, что сверх всей его гениальности лежит еще совсем особым налетом на Пушкине. Я никак не хочу считать это нечто чем-то безусловно высшим. Если взять все характерные особенности «дворянства», то среди них окажется немало и отрицательных. Но несомненно ценна в аристократизме его противоположность мещанству. А так как дух мещанства стал вскоре же после революции абсолютной доминантой в нашем обществе и становится ею все больше и больше, то это заставляет ценить то, что ему противно.
...Нет двух людей, во всем одинаковых между собой. Но нет, по-видимому, и таких двух, у которых не было бы чего-то общего. Поэтому совсем безнадежное занятие искать себе друга, во всем согласного с тобой. По недомыслию каждый все же такого ищет, и всякая дружба начинается с того, что двум людям кажется, будто они взаимно нашли полных единомышленников. Но неизбежно в их взглядах и вкусах обнаруживается то или иное несходство. С обеих сторон возникает желание устранить его. Это дело кажется совсем простым. - Ведь человеку, с которым у тебя столько общего, легко можно объяснить его непонимание или заблуждение.
Но на деле оказывается, что этого сделать нельзя. Каждый человек думает, чувствует и действует по-своему не потому, что его никто не научил думать, чувствовать и действовать иначе, а потому, что он так сделан, таким рожден. Не понимающие этого друзья сначала спокойно представляют один другому аргументы в пользу своей точки прения и спокойно выслушивают контраргументы. Но постепенно и незаметно для себя они впадают во власть беса полемики. Их рассуждения все больше сворачивают с пути законов логики и все больше подвергаются влиянию эмоций. Завершаются эти попытки полностью обратить друга в свою веру ссорой и горьким разочарованием.
Эту истину я познал, к сожалению, далеко не в самые молодые годы, после того, как успел наговорить в ненужных спорах много всяких незаслуженных неприятностей многим своим приятелям и не меньше получить таковых от них по своему адресу. И тогда же и понял, что общение с друзьями должно быть основано только на том, что нас роднит, а не на том, что разделяет. Конечно, эти сферы родства могут быть более широкими и менее широкими, могут быть важными или пустяковыми. В зависимости от этого друзья имеют для тебя большую или меньшую ценность. Я почти ни в ком не нахожу понимания своей нелюбви к людской тесноте и давке, заставляющей меня избегать многолюдных зрелищ и путешествия в переполненных вагонах или автобусах. Вероятно, сродни этой нелюбви и отвращение ко всякого рода конкуренции. - Там и здесь нужно работать локтями.
...Наш борковский клуб был построен по типовому проекту. Этот проект пришелся вполне по вкусу Папанину. Он только распорядился сделать здание на полметра повыше. Возражать нашему директору не имел права никто. Стали строить, как он приказал. Но это вызвало некоторые затруднения. Лестницы, например, не влезали должным образом в лестничные клетки. Хуже всего оказалось дело с кинобудкой. С ней пришлось много повозиться, чтобы киномеханику не пришлось помещаться в ней только в лежачем положении. Желая увеличить вдвое скорость некоторых наших экспедиционных катеров, Папанин поставил на них в два раза более мощные моторы. Скорость судов возросла, но далеко не вдвое, что очень его удивило и огорчило.
Из этих двух примеров видно, что полярный герой не представлял себе, что всякое сооружение есть нечто целое, в котором произвольное изменение одной части требует изменения и всех остальных. Это знает каждый инженер. Ни один из них не станет делать что-либо по проекту, в который внесена хоть небольшая односторонняя поправка, а потребует полного перерасчета всего проекта, т. е. создания нового. Однако тот же инженер не задумается над возможными последствиями вторжения в существующую природную обстановку.
Между тем животные и растения, а также сообщества, которые они образуют, устроены несравненно сложнее всякого сооружения или механизма, созданного человеком. И не только потому, что они составлены из очень многих отдельных элементов, но еще и вследствие того, что каждый из этих элементов находится в состоянии непрерывного изменения. Необоснованность исходных положений - самое слабое место всякого биологического теоретизирования. Наиболее яркий пример этого - учение Дарвина о естественном отборе.
По-видимому, не лучше обстоит дело и в социологии. Во всяком случае той, которая была положена в основу марксизма. Положение об отмирании государства в социалистическом обществе покоится на ничем не доказанном мнении Маркса, что свойства и поведение человека целиком определяются его социальной средой. Аппарат принуждения необходим для подавления деятельности антиобщественных элементов. Эти элементы - продукты условий, царящих в капиталистическом обществе. При социализме эти порочные условия исчезнут, и вместе с ними исчезнут и все пороки, порожденные капиталистической системой. Подавлять станет некого. Все люди будут сознательно трудиться на благо общества. Отпадет также необходимость содержать армию. Социализм воцарится во всех странах. У рабочих всего мира интересы едины. Следовательно, основания для вражды между отдельными социалистическими странами также не будет.
Теперь мы окончательно убедились, что из этих прекрасных мечтаний ничего не получилось. Даже вышло совсем наоборот. В первой и самой главной социалистической стране за 54 года государственная власть не исчезла и нисколько не ослабела. Аппарат принуждения, включая и армию, возрос до размеров и мощи, каких он не достигал ни в одной капиталистической стране. Маркс явно ошибся в своих исходных положениях. Они не имели под собой никакой почвы. А именно - индивидуальные качества всякого человека, вернее, самые существенные, составляющие его моральную, эмоциональную и интеллектуальную основу, уже определены при его появлении на свет, т. е. обусловлены наследственно.
Среда, в том числе и социальная, конечно, воздействует на каждого. Но только в пределах, очерченных наследственными данными. При любом общественном строе в более или менее постоянной пропорции родятся люди умные и глупые, добросердечные и жестокие, щедрые и жадные, наделенные специальными способностями (музыкальными, математическими и т. п.) и лишенные их. Всегда появляются на свет люди с неустойчивой психикой и с низкими моральными качествами, т. е. потенциальные преступники. Всегда родятся любители повелевать и властвовать, а такие редко соединяют это свойство с высокой моралью. Никакие внешние условия не могут изменить весь генофонд населения только в положительную сторону. И это подрывает всякие спекуляции, основанные на допущении, что люди станут лучше и умнее, чем теперь и чем были всегда до сих пор.
Так же явно ошибся Маркс, когда, исходя из чисто теоретических соображений, решил, что классовая принадлежность безусловно преобладает над национальной. Разделение людей на категории «свой» и «чужой» коренится слишком глубоко в человеческой психике, чтобы им можно было пренебречь. Глубокие основания имеет также весь образ жизни каждого народа и связанные с ним обычаи и понятия. Мы имеем теперь достаточно доказательств, что социалистическая система не может быть одинаковой во всех или хотя бы во многих странах.
Преобладающая экономическая и военная мощь Советского Союза пока одна только и препятствует возникновению вооруженных столкновений (если не считать нашей драки с китайцами) между так называемыми странами социализма. Но и это при наличии могущественных капиталистических стран. Если бы и в них восторжествовал социализм, то воевали бы все между собой, как воевали во все добрые старые времена, выставляя, как всегда, для приличия как причину воины идеологические расхождения, а на деле - преследуя цели экономические или стратегические.
Неужели же научный и исторический опыт человечества, накопленный до Маркса, был недостаточен, чтобы показать зыбкость всяких предположений, основанных не на одних только строго доказанных фактах? Мог ли Маркс привести хотя бы несколько примеров повышения умственного и морального уровня населения разных стран пол несомненным влиянием хороших условий существования? Конечно же, нет. Тогда какова же научная ценность, какова обоснованность его предвидений? А предвидения эти касались не разведения рыбок в аквариуме, а были положены в основу руководства к действию в далеко не бескровном деле. И неужели он не замечал, что находящийся на чужбине английский рабочий будет, без всяких мудрствований, а непосредственно и просто, больше обрадован встречей с английским же лордом, чем со своим братом-развратом французским пролетарием? А если замечал, то будучи действительно ученым, как он мог не задуматься над значением такого факта?
Одно из самых широко известных и громко звучащих изречений Маркса относится к философам, которые до него изучали, как устроен мир, тогда как их задача - переделать его. На этом положении и основана широко проводимая у нас так называемая «переделка природы». Разумеется, что имеется в виду переделка ее в лучшую для нас, а не в худшую сторону.
...Головокружение от успехов. У кого головокружение? От каких успехов? Недосягаемые вершины лицемерия и наглости. Успехами были названы результаты мероприятий, приведших к почти полному развалу хозяйства. Сталин умер, но сталинизм жив. Осталась боязнь называть неприятные вещи своими именами. Да и вообще сообщать пасомому быдлу какие бы то ни было неприятные вещи. Даже о плохой погоде не любят оповещать, особенно если она приходится на праздничные дни. При таком положении трудно говорить об улучшении чего-либо, напр. торговли, снабжения, сельского хозяйства, качества продуктов и т. п.
Ведь если речь идет об улучшении, значит - что-то было плохо. Выход был найден. - Вставьте одно слово, и все будет в порядке: говорите о дальнейшем улучшении. Тогда дело выглядит иначе. - Было хорошо, а мы хотим, чтобы было еще лучше. Дескать, не останавливаемся на достигнутом. Гениальное изобретение было тотчас освоено и используется в заглавиях всех правительственных постановлений. Интересно, был ли как-либо вознагражден изобретатель. Что за удивительный страх! Чего они боятся? - Им виднее. Если есть чего, то это уже хорошо. А я думаю, что бояться им нечего. Просто унаследованная от Сталина мания преследования.
...Важнейшая и неоцененная роль Папанина: он защищает нас (в Борке) от советских законов.
...После введения у нас двух выходных дней в неделю спрос на книги в публичных библиотеках понизился, а на водку возрос. Эти статистические данные были приведены, кажется, в «Лит<ературной> газ<ете>». Общепринятые мнении рушатся одно за другим. Я сам не сомневался, что дополнительный досуг будет иметь следствием повышение культурного уровня населения. Мне не пришло в голову, что я сужу по себе самому. А нужно было подумать о реакции на нововведение масс. Их реакция была вполне естественна, и удивляться на нее нечего. Между тем повышение благосостояния населения каждой страны и всего человечества продолжает оставаться целью всех правительств и международных организаций. Если она будет достигнута, то о последствиях этого страшно и подумать.