«Письма Любимым женщинам» А. Н. Алексеев, часть 1
Андрей Николаевич Алексеев Родился в 1934 году, в г. Ленинграде. Окончив в 1956 году филологический факультет Ленинградского университета, работал журналистом в Куйбышеве и Ленинграде. В 1961 году сменил социальное положение и в течение ряда лет проработал вальцовщиком и электролизником. В 1964 году вернулся к к штатной журналистской работе и год спустя поступил в аспирантуру.
Начиная с 1968 года, работал в социологических институтах Академии наук СССР в Новосибирске и Ленинграде. Кандидат философских наук (1970). Специализировался в области социологии СМИ, социологии культуры, социологии личности, социологического изучения образа жизни, методологии и методики социологических исследований.В 1980-1988 гг., поступив в качестве станочника-наладчика на Ленинградский завод полиграфических машин, предпринял экспериментальное исследование производственной жизни "изнутри".
В конце 80-х вернулся к вернулся к штатной научной работе. В настоящем является ведущим научным сотрудником Санкт-Петербургского филиала Института социологии РАН
"Записки А. Н. Алексеева - новый жанр социологической литературы, по крайней мере отечественной.
Андрей Николаевич назвал свой метод «наблюдающим участием», книгу первоначально в рукописи озаглавил «Познание через действие», а в опубликованном тексте - «Драматическая социология». Все три наименования отражают суть его метода достаточно точно. Это, действительно, активное наблюдение, в котором автор, сам рабочий, провоцирует конструктивные действия, наталкиваясь на сопротивление административной структуры, подчас и отчужденность рабочих.
А. мужественно проводил социальный эксперимент над собой. Эксперимент обернулся драмой для самого автора и драмой нашей социологии. Стремление к постижению социальных реалий без идеологических штампов привело к исключению ведущего актера драмы из КПСС, из Союза журналистов и чуть не привело к исключению из Советской социологической ассоциации. В основе лежало «официальное предостережение» органов госбезопасности."
Из «Объяснения-комментария к отдельным фрагментам и страницам материалов личного и научного архива А. Н. Алексеева 1980-1981 гг. (для партийной комиссии Ленинградского горкома КПСС)»
1. «Письма Любимым женщинам» - полушутливое название хронологически упорядоченного собрания личных, деловых и научных документов, составляющих мой персональный архив за период 1980-1981 гг. Собственно личные документы (дневники и письма) занимают в нем около половины объема. Эти документы не являются «статьями» и не предназначались мною для общественного использования. Фактически такого использования они и не имели.
8. Думаю, что ложное истолкование личных документов не в последнюю очередь связано с заранее сложившимся у первых посторонних читателей [имеются в виду сотрудники КГБ. - А. А.] ошибочным представлением, что человек, писавший эти письма, имеет вредные политические намерения и совершает антиобщественные поступки. Для последующих читателей [имеются в виду заводские партийные функционеры. - А. А.], видимо, был значим авторитет первых (хотя не исключены и просто трудность восприятия и проистекающие отсюда недоразумения).
Отношение к рабочему классу
По всей видимости, из справки, подписанной начальником УКГБ ЛО тов. Полозюком, возникла легенда о том, что я якобы «оскорбительно отзываюсь о рабочем классе». Затем эта формулировка варьировалась во всех остальных официальных документах. Еще до обращения к моим дневникам и письмам возникает какая-то несообразность: если человек пренебрежительно относится к рабочему классу, то почему он дважды на протяжении своей жизни (первый раз было в 1960-х гг.) вдруг, по собственной инициативе, становился рабочим (из литературных сотрудников газеты - вальцовщиком, из научных сотрудников института - наладчиком). Даже тов. Комаров отмечает, что «Алексеев... не считает понижающим его социальный статус рабочего» . Не только «не считаю», а саму постановку такого вопроса (чей статус «выше» - рабочего или социолога) нахожу неправомерной и удивляюсь, что тов. Комаров себе такую постановку вопроса позволяет.
При ближайшем рассмотрении 700 стр. текста оказывается, что упомянутое обвинение строится на том, что зам. механика цеха (формально, кажется, он числится рабочим) в личном письме, впрочем, без упоминания фамилии, назван «придурком с домкратом». Зато уважительных и благодарных высказываний о моих товарищах по труду (рабочих) по всему тексту - бесчисленное множество.
Вот - критических, резких, иронических замечаний об инженерно-технических работниках, в частности о работниках технологических и ремонтных служб завода, с безынициативностью и безответственностью которых мне пришлось столкнуться при внедрении нового оборудования, действительно немало. Но они - пока что - не рабочий класс.
Что такое -«разгильдяйство» ?
На стр. 14-15 «Писем...» говорится о «разгильдяйстве», как своеобразном синдроме (сочетание признаков) незаинтересованного, некомпетентного и безответственного отношения к делу, примерами которого не так уже бедна наша производственная жизнь (и наблюдавшаяся мною в 1980 г., в частности). С моей точки зрения, «недостаток порядка» на производстве - это объективный результат, складывающийся из множества «разгильдяйств». Это зло надо изучать, искать ему социально-экономические причины, преодолевать, устранять условия для его воспроизведения.
Здесь же (стр. 15) говорится, что «разгильдяйство» - это не просто определение отдельного человека, а социальное качество, иногда превращающееся в «концепцию жизни».
С особенно яркими примерами такого разгильдяйства я столкнулся на первых порах в лице работников ремонтно-механической, технологической служб, небрежность и халатность которых резко тормозили освоение нового оборудования (дело, которое мне было поручено). Все это - не только в дневнике. Резкая критика недостатков инженерной подготовки производства высказывалась мною на партийном собрании цеха в декабре 1981 г.
Критика бывала и персональной. Такой критики работники отдела главного технолога, по моему мнению, заслуживали.
(Кстати, не далее как в октябре 1984 г. директором завода издан приказ «Об исполнительской дисциплине», где применены жесткие санкции, в частности, к руководителям технологических служб, за халатность в подготовке производства, примерно аналогичную той, с которой я столкнулся в 1980-1982 гг.).
В связи со всем сказанным, в моем дневнике 1980 г. можно встретить резкие, язвительные замечания в адрес некоторых хозяйственных руководителей среднего звена. Думаю, когда эти люди получили доступ к моему архиву, они смогли узнать себя (хоть фамилий там и нет). Не отсюда ли в последней партийной характеристике появилось утверждение, что А. «оскорбительно высказывался о рабочем классе и хозяйственных руководителях» (про отношение к рабочему классу - мною здесь уже сказано). Было бы по меньшей мере странно, если б на партийном собрании я отдельных «хозяйственных руководителей» критиковал, а в дневниках и личных письмах пел им дифирамбы.
Этот пассаж - о «системном разгильдяйстве» многократно цитировался при обсуждении «дела» социолога-рабочего (1984-1985), а также позже - в СМИ (1987-1988). Сначала - как пример «антисоветизма», потом - как пример «социальной проницательности».
«Болт, который можно вынуть»
На стр. 57-58 «Писем...» описан эпизод, имевший место в феврале или в марте 1980 г., в период, когда я, вместе со специалистом, приглашенным с другого завода, предпринимал первую попытку наладить новое оборудование.
Неожиданно прорвало пневмосистему пресса и не оказалось запасной части (специальной винтовой пробки), которую пришлось заменить обыкновенным болтом, осторожно ввернув его в пневмоцилиндр. Помощи от ремонтной службы цеха в приведении пневмосистемы в порядок получить ни тогда, ни после не удалось. (И этот болт уже пять лет стоит в качестве пробки!)
Дальше в дневнике идет рассуждение о психологии рабочего-производственника, который вынужден «на живушку» обеспечивать работу своего оборудования, и о его моральном праве в любую минуту «вынуть этот свой болт», чтобы потребовать, наконец, качественного ремонта. Рассуждение строится от первого лица, и слова «порефлексируем» или «смоделируем ситуацию» остались моими критиками или не замеченными, или не понятыми. (Во всяком случае, у меня потом всерьез спрашивали, вынимал ли я этот болт.)
Это и есть пример прожективной моделирующей ситуации. Такую модель можно сравнить с фантастическим рассказом, где реалистический анализ заостряется введением одной (всего одной!) фантастической предпосылки.
Но вот затронутые в этом фрагменте реальные проблемы производства уже отнюдь не фантастика. Не фантастика, что рабочие-эксплуатационники зачастую вынуждены сами изготавливать кустарные приспособления. Не фантастика, что с этими приспособлениями оборудование иногда работает надежнее, чем после «квалифицированного» ремонта специалистов. Весьма разнообразен и возможный круг мотивов, по которым рабочий-оператор может настаивать на исправлении поломки или, наоборот, пренебречь неисправностью.
Некоторые из этих мотивов, очевидно, неизвестны моим критикам. Например: положено производить планово-предупредительный ремонт. Он откладывается. Конечно, рабочий может работать «до аварии». Но это дорого обойдется и ремонтникам, и ему самому, и производству в целом. Ведь «аварийность» ремонта скажется на его качестве. Чтобы достигнуть полезного для производства результата, рабочий-эксплуатационник может не предупреждать различными ухищрениями маленькие «аварии». Пусть она (такая авария) будет - по этому случаю выполнят ремонт, и тем самым будет предвосхищена авария большая, настоящая.
Бывает, что такие ситуации используются и в корыстных целях. Я-то своего болта 5 лет не вынимал (только один раз - 10 ноября 1984 г. - для показа в партийной комиссии, чтобы было ясно, наконец, о чем идет речь). А бывает, что и вынимают...История с «болтом, который можно вынуть» представляется поучительной не только с точки зрения анализа реальных производственных проблем, но и с точки зрения выявления источников тех недоразумений, которые могут возникнуть при чтении чужих писем.
«Измышления о генеральной линии»
Едва ли не самым серьезным обвинением является то, почему я в своем дневнике (письме) называл поперечину траверзы своего станка - главной линейкой, самой главной линейкой, генеральной линейкой и иногда даже писал то одно, то другое из этих слов с прописной буквы. В справке УКГБ ЛО утверждается, что Алексеев «в иносказательной форме допускает измышления о генеральной линии партии». Я, конечно, мог бы спросить, какие именно утверждения о «генеральной линейке» координатно-револьверного пресса отнесены на счет генеральной линии КПСС, уж не то ли, что она «искривлена»? Может быть, названы какие-либо конкретные «искривления»? Мне лично такие предположения чужды. Но не стану ловить моих оппонентов на слове. Давайте разберемся. Сначала - цитата из многотиражной газеты «Трибуна машиностроителя» (10 сентября 1982 г.):
Всю систему координатного стола перебрали по винтику, некоторые узлы копировального устройства изготовили заново, заодно и частично усовершенствовали. Правда, искривленную двухметровую основную линейку (поперечину траверзы) пришлось отправить на другой завод для ремонга. Наконец, «памятник»ожил...Тут эта линейка названа основной (нет «измышлений»!).
Но в дневнике, наряду с точными техническими расчетами и описанием того, как выяснением кривизны «главной линейки» была обнаружена тщетность и даже вредность всех предшествующих попыток подогнать остальные узлы координатной системы станка под эту ее кривизну, - ведется и философское рассуждение, строится своего рода модель духовно-практического овладения человека миром. «Притча» о генеральной линейке... Усмотрели намек.
Внутренняя противоречивость массового сознания
В акте партийного расследования от апреля 1984 г. мне приписывается заявление, что «социалистическому массовому сознанию присущ шизофренизм». Таких заявлений в моих дневниках и письмах, разумеется, нет. Но судя по отмеченным фрагментам, имеется в виду одно замечание, сделанное по поводу поистине «мифологического» отображения некоторых общественных явлений в сознании рабочего-пенсионера, который некоторое время был моим соседом по рабочему месту. Вот в таком контексте и написано: «Шизофренизм массового сознания, признаться, куда симпатичнее цинизма сознания общественного» (стр. 101).
Действительно, предрассудки, некритическое восприятие слухов и т. п., свойственные определенной категории людей (носителей «массового сознания»), не столь отвратительны, как цинизм показухи (о чем здесь уже говорилось).
На стр. 143, уже в более общем плане, говорится о внутренней противоречивости массового сознания, черте, свойственной таковому сознанию вообще, и в условиях нашего общества в частности. Это реальный феномен, изучаемый социологами и социальными психологами. Механизмы указанного явления заслуживают раскрытия, а крайние, уродливые проявления требуют преодоления.
Разумеется, замечания на эту тему в дневниках и личных письмах не претендуют на полный охват сложной проблемы, но и не дают повода для обвинений в «оппортунизме и ревизионизме» (пользуясь терминологией тов. Комарова). <...>
..Правда, несколько парадоксально, что письмо, адресованное конкретному человеку и потому допускающее преувеличение, недоговоренности, условности, приобретает со временем большую характеристическую ценность, чем взвешенные тексты, предназначавшиеся для публикации. Секрет, видимо, в том, что в письмах сохраняются эмоциональный и интуитивный компоненты, которые необходимы для целостной картины, но которые в научных изложениях принято изгонять..."
Начиная с 1968 года, работал в социологических институтах Академии наук СССР в Новосибирске и Ленинграде. Кандидат философских наук (1970). Специализировался в области социологии СМИ, социологии культуры, социологии личности, социологического изучения образа жизни, методологии и методики социологических исследований.В 1980-1988 гг., поступив в качестве станочника-наладчика на Ленинградский завод полиграфических машин, предпринял экспериментальное исследование производственной жизни "изнутри".
В конце 80-х вернулся к вернулся к штатной научной работе. В настоящем является ведущим научным сотрудником Санкт-Петербургского филиала Института социологии РАН
"Записки А. Н. Алексеева - новый жанр социологической литературы, по крайней мере отечественной.
Андрей Николаевич назвал свой метод «наблюдающим участием», книгу первоначально в рукописи озаглавил «Познание через действие», а в опубликованном тексте - «Драматическая социология». Все три наименования отражают суть его метода достаточно точно. Это, действительно, активное наблюдение, в котором автор, сам рабочий, провоцирует конструктивные действия, наталкиваясь на сопротивление административной структуры, подчас и отчужденность рабочих.
А. мужественно проводил социальный эксперимент над собой. Эксперимент обернулся драмой для самого автора и драмой нашей социологии. Стремление к постижению социальных реалий без идеологических штампов привело к исключению ведущего актера драмы из КПСС, из Союза журналистов и чуть не привело к исключению из Советской социологической ассоциации. В основе лежало «официальное предостережение» органов госбезопасности."
Из «Объяснения-комментария к отдельным фрагментам и страницам материалов личного и научного архива А. Н. Алексеева 1980-1981 гг. (для партийной комиссии Ленинградского горкома КПСС)»
1. «Письма Любимым женщинам» - полушутливое название хронологически упорядоченного собрания личных, деловых и научных документов, составляющих мой персональный архив за период 1980-1981 гг. Собственно личные документы (дневники и письма) занимают в нем около половины объема. Эти документы не являются «статьями» и не предназначались мною для общественного использования. Фактически такого использования они и не имели.
8. Думаю, что ложное истолкование личных документов не в последнюю очередь связано с заранее сложившимся у первых посторонних читателей [имеются в виду сотрудники КГБ. - А. А.] ошибочным представлением, что человек, писавший эти письма, имеет вредные политические намерения и совершает антиобщественные поступки. Для последующих читателей [имеются в виду заводские партийные функционеры. - А. А.], видимо, был значим авторитет первых (хотя не исключены и просто трудность восприятия и проистекающие отсюда недоразумения).
Отношение к рабочему классу
По всей видимости, из справки, подписанной начальником УКГБ ЛО тов. Полозюком, возникла легенда о том, что я якобы «оскорбительно отзываюсь о рабочем классе». Затем эта формулировка варьировалась во всех остальных официальных документах. Еще до обращения к моим дневникам и письмам возникает какая-то несообразность: если человек пренебрежительно относится к рабочему классу, то почему он дважды на протяжении своей жизни (первый раз было в 1960-х гг.) вдруг, по собственной инициативе, становился рабочим (из литературных сотрудников газеты - вальцовщиком, из научных сотрудников института - наладчиком). Даже тов. Комаров отмечает, что «Алексеев... не считает понижающим его социальный статус рабочего» . Не только «не считаю», а саму постановку такого вопроса (чей статус «выше» - рабочего или социолога) нахожу неправомерной и удивляюсь, что тов. Комаров себе такую постановку вопроса позволяет.
При ближайшем рассмотрении 700 стр. текста оказывается, что упомянутое обвинение строится на том, что зам. механика цеха (формально, кажется, он числится рабочим) в личном письме, впрочем, без упоминания фамилии, назван «придурком с домкратом». Зато уважительных и благодарных высказываний о моих товарищах по труду (рабочих) по всему тексту - бесчисленное множество.
Вот - критических, резких, иронических замечаний об инженерно-технических работниках, в частности о работниках технологических и ремонтных служб завода, с безынициативностью и безответственностью которых мне пришлось столкнуться при внедрении нового оборудования, действительно немало. Но они - пока что - не рабочий класс.
Что такое -«разгильдяйство» ?
На стр. 14-15 «Писем...» говорится о «разгильдяйстве», как своеобразном синдроме (сочетание признаков) незаинтересованного, некомпетентного и безответственного отношения к делу, примерами которого не так уже бедна наша производственная жизнь (и наблюдавшаяся мною в 1980 г., в частности). С моей точки зрения, «недостаток порядка» на производстве - это объективный результат, складывающийся из множества «разгильдяйств». Это зло надо изучать, искать ему социально-экономические причины, преодолевать, устранять условия для его воспроизведения.
Здесь же (стр. 15) говорится, что «разгильдяйство» - это не просто определение отдельного человека, а социальное качество, иногда превращающееся в «концепцию жизни».
С особенно яркими примерами такого разгильдяйства я столкнулся на первых порах в лице работников ремонтно-механической, технологической служб, небрежность и халатность которых резко тормозили освоение нового оборудования (дело, которое мне было поручено). Все это - не только в дневнике. Резкая критика недостатков инженерной подготовки производства высказывалась мною на партийном собрании цеха в декабре 1981 г.
Критика бывала и персональной. Такой критики работники отдела главного технолога, по моему мнению, заслуживали.
(Кстати, не далее как в октябре 1984 г. директором завода издан приказ «Об исполнительской дисциплине», где применены жесткие санкции, в частности, к руководителям технологических служб, за халатность в подготовке производства, примерно аналогичную той, с которой я столкнулся в 1980-1982 гг.).
В связи со всем сказанным, в моем дневнике 1980 г. можно встретить резкие, язвительные замечания в адрес некоторых хозяйственных руководителей среднего звена. Думаю, когда эти люди получили доступ к моему архиву, они смогли узнать себя (хоть фамилий там и нет). Не отсюда ли в последней партийной характеристике появилось утверждение, что А. «оскорбительно высказывался о рабочем классе и хозяйственных руководителях» (про отношение к рабочему классу - мною здесь уже сказано). Было бы по меньшей мере странно, если б на партийном собрании я отдельных «хозяйственных руководителей» критиковал, а в дневниках и личных письмах пел им дифирамбы.
Этот пассаж - о «системном разгильдяйстве» многократно цитировался при обсуждении «дела» социолога-рабочего (1984-1985), а также позже - в СМИ (1987-1988). Сначала - как пример «антисоветизма», потом - как пример «социальной проницательности».
«Болт, который можно вынуть»
На стр. 57-58 «Писем...» описан эпизод, имевший место в феврале или в марте 1980 г., в период, когда я, вместе со специалистом, приглашенным с другого завода, предпринимал первую попытку наладить новое оборудование.
Неожиданно прорвало пневмосистему пресса и не оказалось запасной части (специальной винтовой пробки), которую пришлось заменить обыкновенным болтом, осторожно ввернув его в пневмоцилиндр. Помощи от ремонтной службы цеха в приведении пневмосистемы в порядок получить ни тогда, ни после не удалось. (И этот болт уже пять лет стоит в качестве пробки!)
Дальше в дневнике идет рассуждение о психологии рабочего-производственника, который вынужден «на живушку» обеспечивать работу своего оборудования, и о его моральном праве в любую минуту «вынуть этот свой болт», чтобы потребовать, наконец, качественного ремонта. Рассуждение строится от первого лица, и слова «порефлексируем» или «смоделируем ситуацию» остались моими критиками или не замеченными, или не понятыми. (Во всяком случае, у меня потом всерьез спрашивали, вынимал ли я этот болт.)
Это и есть пример прожективной моделирующей ситуации. Такую модель можно сравнить с фантастическим рассказом, где реалистический анализ заостряется введением одной (всего одной!) фантастической предпосылки.
Но вот затронутые в этом фрагменте реальные проблемы производства уже отнюдь не фантастика. Не фантастика, что рабочие-эксплуатационники зачастую вынуждены сами изготавливать кустарные приспособления. Не фантастика, что с этими приспособлениями оборудование иногда работает надежнее, чем после «квалифицированного» ремонта специалистов. Весьма разнообразен и возможный круг мотивов, по которым рабочий-оператор может настаивать на исправлении поломки или, наоборот, пренебречь неисправностью.
Некоторые из этих мотивов, очевидно, неизвестны моим критикам. Например: положено производить планово-предупредительный ремонт. Он откладывается. Конечно, рабочий может работать «до аварии». Но это дорого обойдется и ремонтникам, и ему самому, и производству в целом. Ведь «аварийность» ремонта скажется на его качестве. Чтобы достигнуть полезного для производства результата, рабочий-эксплуатационник может не предупреждать различными ухищрениями маленькие «аварии». Пусть она (такая авария) будет - по этому случаю выполнят ремонт, и тем самым будет предвосхищена авария большая, настоящая.
Бывает, что такие ситуации используются и в корыстных целях. Я-то своего болта 5 лет не вынимал (только один раз - 10 ноября 1984 г. - для показа в партийной комиссии, чтобы было ясно, наконец, о чем идет речь). А бывает, что и вынимают...История с «болтом, который можно вынуть» представляется поучительной не только с точки зрения анализа реальных производственных проблем, но и с точки зрения выявления источников тех недоразумений, которые могут возникнуть при чтении чужих писем.
«Измышления о генеральной линии»
Едва ли не самым серьезным обвинением является то, почему я в своем дневнике (письме) называл поперечину траверзы своего станка - главной линейкой, самой главной линейкой, генеральной линейкой и иногда даже писал то одно, то другое из этих слов с прописной буквы. В справке УКГБ ЛО утверждается, что Алексеев «в иносказательной форме допускает измышления о генеральной линии партии». Я, конечно, мог бы спросить, какие именно утверждения о «генеральной линейке» координатно-револьверного пресса отнесены на счет генеральной линии КПСС, уж не то ли, что она «искривлена»? Может быть, названы какие-либо конкретные «искривления»? Мне лично такие предположения чужды. Но не стану ловить моих оппонентов на слове. Давайте разберемся. Сначала - цитата из многотиражной газеты «Трибуна машиностроителя» (10 сентября 1982 г.):
Всю систему координатного стола перебрали по винтику, некоторые узлы копировального устройства изготовили заново, заодно и частично усовершенствовали. Правда, искривленную двухметровую основную линейку (поперечину траверзы) пришлось отправить на другой завод для ремонга. Наконец, «памятник»ожил...Тут эта линейка названа основной (нет «измышлений»!).
Но в дневнике, наряду с точными техническими расчетами и описанием того, как выяснением кривизны «главной линейки» была обнаружена тщетность и даже вредность всех предшествующих попыток подогнать остальные узлы координатной системы станка под эту ее кривизну, - ведется и философское рассуждение, строится своего рода модель духовно-практического овладения человека миром. «Притча» о генеральной линейке... Усмотрели намек.
Внутренняя противоречивость массового сознания
В акте партийного расследования от апреля 1984 г. мне приписывается заявление, что «социалистическому массовому сознанию присущ шизофренизм». Таких заявлений в моих дневниках и письмах, разумеется, нет. Но судя по отмеченным фрагментам, имеется в виду одно замечание, сделанное по поводу поистине «мифологического» отображения некоторых общественных явлений в сознании рабочего-пенсионера, который некоторое время был моим соседом по рабочему месту. Вот в таком контексте и написано: «Шизофренизм массового сознания, признаться, куда симпатичнее цинизма сознания общественного» (стр. 101).
Действительно, предрассудки, некритическое восприятие слухов и т. п., свойственные определенной категории людей (носителей «массового сознания»), не столь отвратительны, как цинизм показухи (о чем здесь уже говорилось).
На стр. 143, уже в более общем плане, говорится о внутренней противоречивости массового сознания, черте, свойственной таковому сознанию вообще, и в условиях нашего общества в частности. Это реальный феномен, изучаемый социологами и социальными психологами. Механизмы указанного явления заслуживают раскрытия, а крайние, уродливые проявления требуют преодоления.
Разумеется, замечания на эту тему в дневниках и личных письмах не претендуют на полный охват сложной проблемы, но и не дают повода для обвинений в «оппортунизме и ревизионизме» (пользуясь терминологией тов. Комарова). <...>
..Правда, несколько парадоксально, что письмо, адресованное конкретному человеку и потому допускающее преувеличение, недоговоренности, условности, приобретает со временем большую характеристическую ценность, чем взвешенные тексты, предназначавшиеся для публикации. Секрет, видимо, в том, что в письмах сохраняются эмоциональный и интуитивный компоненты, которые необходимы для целостной картины, но которые в научных изложениях принято изгонять..."