catstail. Записки эксперта по стеклу 1
...В 70-х годах прошлого уже века работала я МНС (младшим научным сотрудников) в одном московском НИИ. Какое прекрасное это было время! Лаборатория была новая, коллектив молодой и веселый, завлаб - секретарь парторганизации (кто помнит, что это за должность такая) в дела наши особо не вникал, лишь бы формальности и сроки отчетности соблюдали да на работу вовремя приходили. Да и какой спрос с МНСа! В общем, делали мы , что хотели.
Институт был отраслевой, а это значит, что бюджетных работ было мало, и доставались они людям заслуженным, остальные работали по договорам с разными предприятиями, у которых, в свою очередь, были планы по внедрению новой техники или новых изделий. Так что безработица нам не грозила.
https://catstail.livejournal.com/69172.html
Однажды пригласили меня в дирекцию и предложили возглавить поисковую работу по повышению прочности рассеивателей для фар валочно-трелевочных машин. В переведе на русский язык, это значило, что какие-то агрегаты круглосуточно ездят по бездорожью, по лесу, и у них разбиваются круглые стекла на фарах вместе с лампочками. Наша задача - сделать так, чтобы они не разбивались даже от удара бревном. Я была так горда, что мне, МНСу поручили самостоятельную работу, что даже не посмотрела, кто же был нашим заказчиком и изготовителем этих самых валочно-трелевочных машин. А посмотреть стоило.
Два года мы вдвоем с еще одной такой же «молодой специалисткой» занимались этой разработкой. И к собственному удивлению, повысили эту прочность аж в пять раз, что и было подтверждено результатами лабораторных испытаний: стальной шарик, сброшенный с высоты в пять метров, не мог разбить наши стекла.
Каждые три месяца мы посылали отчет о ходе работы заказчику, а он исправно переводил нам деньги. Закончив работу, мы отчитались перед Ученым советом, наделали около ста штук сверх-прочных стекол для фар и почили на лаврах.
Дальнейшие события приняли непредвиденный оборот. Довольный заказчик перевел нам денег на премию и пригласил исполнителей приехать на завод сделать сообщение и участвовать в полевых испытаниях. В дирекции заволновались и попытались послать на завод нашего завлаба. Но он скоропостижно заболел. Другие «старшие товарищи» тоже отказались под разными предлогами. Две счастливые оказанным доверием молодые специалистки в только что вошедших в моду брючных костюмах и гипюровых кофточках направились в промышленный алтайский город, обозначенный далеко не на всех картах, с рулоном чертежей и графиков для сообщения и ящиком образцов.
Сюрпризы начались уже в Новосибирске, откуда мы должны были продолжать наше путешествие на поезде. В кассе нам никак не хотели продавать билеты до места
назначения. Не потому, что не было билетов, а потому, что требовалось какое-то специальное разрешение, которого у нас не было. Кто-то из умудренных пассажиров посоветовал купить билет до следующей станции, а выйти там, где нам надо. Мы удивились, но совету последовали. И все обошлось. Станция назначения отстояла от собственно города на приличном расстоянии. Такси в городе не было, ходил только единственный рейсовый автобус и тот без расписания. Мы оставили свой ящик в камере хранения и поехали искать гостиницу. Нашли быстро, она находилась на центральной площади, естественно, Ленина, и хотя была без вывески, номер нам был заказан.
К тому времени мы уже немало поездили по стране, и на практику в студенческие годы, и в командировки, и в качестве «диких» туристов. Стояло жаркое сибирское лето, город был похож на все провинциальные российские города. Но что-то было не так.
Администратор гостиницы - крупная тетка с кирпичным загаром на лице и полусведенной татуировкой на руках подробно расспросила нас, кто мы, откуда, зачем и к кому приехали и почему-то поинтересовалась, замужем ли мы. Мы обе к тому времени были замужем. Это ее странным образом успокоило, она пообещала заказать нам отдельный столик в ресторане при гостинице на вечер, отключить наш телефон для входящих звонков и посоветовала вечером из гостиницы не выходить. Мы удивились, но спорить не стали и поднялись в свой номер. Третьей постоялицей нашего номера оказалась настоящая таборная цыганка.
Она была молода, потрясающе красива, одета в свои многочисленные яркие юбки и бусы и невероятно чумаза. Она сидела за столом, на котором стояла початая бутылка коньяка, граненый стакан и коробка шоколадных конфет. «Тоже на свидание приехали?» - спросила она нас? -«Не-ет, мы в командировку». Цыганку звали Люба. Ей было 19 лет и она приехала на свидание к мужу, который уже два года сидел в местной тюрьме, за что, мы так и не поняли, да и расспрашивать постеснялись. Люба оказалась доброй, безалаберной и совершенно дикой девчонкой. Она сразу начала угощать нас коньяком и конфетами. Люба всю жизнь прожила в таборе. Полностью подчинялась отцу, а потом мужу, и никакой другой жизни не знала. В школе она проучилась три или четыре года и с трудом умела читать.
Самым светлым воспоминанием ее жизни была фабрика мягкой игрушки, где она работала до замужества. Теперь как замужняя женщина она зарабатывала на жизнь гаданьем на картах и мелким воровством. Нам гадать она отказалась, сказав, что не хочет обманывать соседок. И так же прямо объявила, что и красть у нас ничего не будет, чтобы мы не беспокоились. Мы слушали ее рассказы о таборных порядках, открыв рот. Потом пришла очередь Любы открывать рот. Оказалось, что она почти ничего не знает об обычной жизни, никогда не бывала ни в кино, ни в театре, ни в большом городе. Больше всего ее потрясли наши брючные костюмы, косметика и тот факт, что замужние женщины ездят одни в командировки, и мужья их за это не бьют. В таборе все это считалось страшным развратом. Мы с радостью просветителей бросились развращать Любу, показывая ей разные предметы дамского туалета и косметические принадлежности. Она внимала как зачарованная, долго отказывалась от каких-то мелочей, которые мы хотели ей подарить, но наконец, взяла.
Люба же была первой, кто просветил нас по поводу города, куда она приезжала не в первый раз. Город был фактически заново построен после войны пленными немцами и заключенными советских лагерей. Выжившие немцы вернулись в Германию, а основное население города составляли освободившиеся заключенные и семьи охраны. В городе было несколько заводов, все «почтовые ящики», на них работали заключенные. Завод, на который нас командировали, был эвакуирован во время войны с Украины и с тех пор выпускал танки. Эти танки («валочно-трелевочные машины») испытывали на специальных танкодромах за городом. Их рев был слышен каждую ночь.
На следующее утро мы пошли на завод. Такой огромной территории я ни до, ни после не видела. Несколько километров мы шли от автобусной остановки до центральной проходной, волоча свои тубусы с чертежами и слыша реплики с обгонявших нас грузовиков.
Вахтер в военной форме созвонился с отделом главного инженера, нам принесли пропуска и мы двинулись к «вертушке». «Стоять!» - не своим голосом заорал вахтер. «Сдать вещи в камеру хранения!» Никакие объяснения, что «вещи» - тубусы с чертежами и дамские сумочки - нужны нам для отчета, его не убедили. Но и мы уперлись. «У меня инструкция» - сказал вахтер - «Тогда сами договаривайтесь с начальником охраны». Звоним начальнику охраны, объясняем ситуацию. «Какие у вас вещи?» -спрашивант он. «Чертежи и дамские сумочки». - «Дамская сумочка? Значит, чемодан. Не положено.» - «Да нет, чемоданы мы оставили в гостинице. С собой только маленькие сумочки.» - «Знаю я ваши маленькие дамские сумочки. Чемоданы. Не положено».- «Придите и сами посмотрите. Сумочки очень маленькие, только документы и носовой платок.»- «Ты что, смеешься надо мной? Пойду я за 12 километров твои чемоданы рассматривать!» Это нас убедило. Документы и носовые платки были переложены в тубусы, а сумочки сданы на хранение. На наше счастье, начальник охраны не знал, что такое чертежный тубус.
Молчаливый сопровождающий в военной форме довел нас до отдела главного инженера и оставил в приемной. За следующие пять минут мимо нас продефилировал, наверно, весь отдел. После чего из- за двери главного инженера загрохотал мощный бас: «Они что там, в Институте, совсем с ума посходили? Кто прислал сюда этих финтифлюшек? Да еще в штанах приехали! Что им тут, оперетка московская? Где главный исполнитель проекта?»
Главный исполнитель, по совместительству «московская финтифлюшка», сидел(а), задрав нос и уговаривая себя: «Пусть хоть лопнет от крика, а не заплачу». Какой-то сотрудник рысью пробежал мимо нас в кабинет, неся пачку наших родных отчетов. «Это исполнители?» - прозвучал последний раскат грозы. Понятно, сличили фамилии в командировочных удостоверениях и на титульных листах отчетов. После этого нас пригласили в кабинет. Вот тут я действительно почувствовала себя «финтифлюшкой». Взрослые, солидные, седые люди смотрели на нас, пряча усмешки. Называя нас по имени-отчеству, главный инженер поблагодарил, что мы приехали, спросил, готовы ли доложить результаты на техническом совете и есть ли у нас просьбы. Просьба была одна - получить на вокзале и привезти ящик с образцами. «Вы и образцы привезли?» - «Конечно, 100 штук, на испытания». - «Как же вы их дотащили?» - «А мы не таскали, мы на пересадках просили нам донести и платили по пачке сигарет. Все свои сигареты раздали, за деньги никто не соглашался.» От хохота в кабинете задрожали оконные стекла.
Технический совет был назначен на завтра. За нами обещали прислать машину. («Грузовую?» - не удержалась я. - «Посмотрим, какая будет свободна».). А сегодня нам предложили совершить экскурсию по заводу. В качестве экскурсовода приставили молодого и очень милого инженера, в безупречном русском языке которого намеком звучал какой-то странный акцент. Пол-дня он водил нас по заводу. Мы посетили литейный, сварочный и сборочный цеха, позавидовали прекрасно оборудованной лаборатории, зашли в еще какие-то отделы. Завод был неправдоподобно огромен. Внутри была собственная железная дорога. Между цехами сохранились целые участки строевого леса. При этом мы понимали, что увидели только малую часть завода. Не знаю, сколько километров мы прошагали, но мои любимые-единственные итальянские туфли не выдержали этого марафона.
Особенно старательно «экскурсовод» выгуливал нас по литейному цеху, останавливаясь для объяснений в самых горячих местах, поближе к разливке металла. При этом он явно наблюдал за нами и наконец спросил: «А вас что, расплавленный металл совсем не пугает?» Откуда ему было знать, что наша специальность - технология стекла - очень близка к металлургии, температура варки стекла даже выше, чем плавки металла, и что наша студенческая практика и значительная часть работы проходила на стекольных заводах? Немножко покочевряжившись, мы ему это и объяснили. Он радостно засмеялся и сказал, что ему очень не хотелось водить нас по заводу, потому что начальник специально поручил «попугать» нас горячими цехами. «Передай ему, что он испугал ежа голым задом»- посоветовали мы и запросились обедать. За обедом мы перешли на «ты» и рассказали нашему «экскурсоводу» все новые политические анекдоты, за которые «от двух до пяти», а он нам - историю своей семьи, которая и объяснила нам его легкий акцент.
Он происходил из семьи поволжских немцев. Его предки жили в России со времен Екатерины Второй. Родители были учителями, к началу войны в семье было трое детей. В первые дни войны семью погрузили в товарный состав, мужчин отдельно, и вывезли на Алтай. Из всей большой семьи с бабушками-дедушками, тетями-дядями выжила только его мать. Все ее трое детей погибли в дороге. Сам он родился уже после войны. Отца он не помнит, так как тот умер, когда он был совсем маленьким. Но и в 70-е годы он не мог ни учиться в столичных ВУЗах, ни жить в больших городах, так как был из семьи ссыльных. Дома они говорили по-немецки, придерживались традиций и дружили только с такими же ссыльными.
Вечером в гостинице нас ждала присмиревшая Люба в компании пожилой, но тоже очень красивой цыганки с прокурорским выражением на лице. Цыганка оказалась Любиной свекровью, призванной следить за ее нравственностью в отсутствие мужа. Увидев нас, цыганка подобрала свои юбки и бросилась к администраторше просить для Любы другой номер. Но поскольку других женщин в гостинице не было, номера ей не дали ни за какие деньги. И как Люба ни упиралась, свекровь утащила ее ночевать к каким-то знакомым (в шатер, что ли?), чтобы не оставлять в такой неподходящей компании.
На следующее утро за нами прислали «Волгу». Мы благополучно отчитались на техническом совете, объяснили, за счет чего получили такую высокую прочность и даже продемонстрировали удар специально захваченным для этой цели шариком по образцу. После этого хозяева перешли к обсуждению плана полевых испытаний. Мы при этом скромно помалкивали, понимая, что большая часть сказанного вовсе не предназначена для наших ушей. Нас смущали только ссылки вроде «вот нам девочки тут показали...» или «ну, девочки же объяснили...». Когда же выяснилось, что нас на испытания в лес брать не собираются, мы заартачились: комаров мы не боимся, и одежда у нас подходящая есть - кеды и тренировочные костюмы, время есть, чтобы подождать, пока образцы на технику установят. Но куда нам было спорить с прожженными администраторами! Они «обвели» нас, как девчонок, кем мы собственно и являлись.
Сначала нам посоветовали погулять пару дней по городу, пока установят образцы, и даже предложили в сопровождающие того же мальчика-немца. От провожатого мы гордо отказались, о чем горько пожалели в первый же день. Выяснилось, что для любой женщины моложе 80 гулять по городу даже днем не то, чтобы опасно, но очень неприятно. О том, чтобы посидеть на прекрасном пляже в недоодетом виде, и речи быть не могло. К концу дня площадь Ленина с ее горкомом партии, гостиницей, кинотеатром и двумя магазинами, нам окончательно осточертела. А вечером позвонила секретарша главного инженера и сообщила, что испытания переносятся на пару недель, а завтра за нами пришлют машину и отвезут на вокзал. А результаты испытаний пришлют в Институт по почте. Мы даже обрадовались такому повороту событий.
На обратном пути мы погуляли по Новосибирску и даже съездили посмотреть на знаменитый Академгородок. Он произвел на нас сильное впечатление своими непривычными коттеджами, построенными прямо в лесу, белочками, берущими с рук семечки и вообще всем своим несоветским видом. Дождь мы переждали в книжном магазине, накупив столько дефицитных книг, что потом пришлось ругаться с «Аэрофлотом» из-за лишнего веса.
Примерно через месяц пришли результаты испытаний. Нам сказали, что результаты положительные, а подробное обсуждение будет на Ученом совете. Мы размечтались о продолжении работы, поскольку «у нас было еще много интересных идей» ( как у того раввина в известном анекдоте, который лечил кур). Секретарь прочитала протокол испытаний, показала приложенные к нему фотографии (с нашего ряда ничего не было видно) и перешла к выводам.
Основной вывод гласил: «Дальнейшее упрочнение стекол признано нецелесообразным, так как при ударе стекло не разбивается, а вдавливается внутрь фары, разрушая ее металлическую оболочку». Фотография очень наглядно иллюстрировала этот вывод. Хорошо, что танковая броня при этом не пострадала.
Я и по сей день уверена, что мы честно заработали нашу премию.
https://catstail.livejournal.com/69172.html
ВЗРЫВ У ГЛАВПОЧТАМТА. Принято считать, что взрывы и террористические акты в России начались в 90-е годы. А в 70-80-е была тишь, гладь и божья благодать. На самом деле это не совсем так. Правда в том, что обычный законопослушный гражданин имел ничтожный шанс попасть в такую ситуацию. Взрывали или серьезных конкурентов, или политических деятелей. Но теракты были, хотя широкая общественность о них и не знала. Доходили только смутные слухи, которым далеко не все верили. Расследовал случаи терактов КГБ, в условиях полной секретности.
Звук самого взрыва мы все услышали, сидя в собственной «конторе», которая находилась в старом центре Москвы у Чистых Прудов. Потом прибежала секретарша с квадратными глазами и страшным шопотом сообщила новость о том, что на Кировской был взрыв, и все ближние улицы уже перекрыты. Мы ей не очень-то поверили, так как девушка славилась неуемной фантазией, особенно когда дело касалось ее отсутствия на работе.
Но через несколько дней нам назначили целую серию экспертиз «по факту взрыва». Мне, как всегда, досталось «родное» стекло. Стекла было много и разного. Вытряхнув осколки из опечатанного пакета, мы аж присвистнули. Чего тут только не было! Не было только необходимых для работы подробностей события, которые обычно излагаются в постановлении. Пришлось писать официальный запрос молчаливым «компетентным органам», чтобы сообщили хотя бы, где произошел взрыв - на улице, в помещении, адреса не надо. Получив привычную нахлобучку от завлаба за «неформальную» форму написания официального документа («Что это тебе, юмористический рассказ?»), приступили к работе.
Впоследствии оказалось, что взорвали известного генерала из Генштаба. По дороге на работу, генерал остановился у представительства на улице Кирова, его шофер зашел в экспедицию и получил почту, как он это делал каждое утро. Через несколько минут в машине или под ней произошел взрыв, как раз в тот момент, когда автомобиль то ли проезжал, то ли остановился у Главпочтамта. Генерал и его шофер погибли, пострадало несколько прохожих.
На первоначальном этапе следствие интересовало взрывное устройство, то есть, что собственно, взорвалось. Было ли устройство «штатным» или самодельным. Существовала версия о самодельном взрывном устройстве в какой-то нестандартной оболочке. В нашей интерпретации такая экспертиза называлась «пойди туда, не знаю, куда». Специалисты по взрывным устройствам и материалам (в просторечии, «взрывники») уже нашли следы взрывчатки на всех предметах, в том числе и на наших осколках, и возились с определением типа взрывчатого материала.
Значит, мы могли переходить к первому этапу своей работы, который обычно называли «отмыть и поделить». Осколки надо было отмыть от посторонних загрязнений, на всякий случай продезинфицировать (но не спиртом, нужен для других целей!) и разделить на группы по внешним признакам - форме, толщине, цвету и тому подобное. Групп получилось много: осколки зеркала, закаленного стекла «сталинит», матового плафона, бутылки (даже двух), очков, осколки, похожие на части ампул и лампочек. Исходя их этого, по нашему представлению, взрыв произошел внутри машины.
Ищем посторонний предмет, какую-то емкость, которая могла служить оболочкой взрывного устройства. Выяснили, что генерал носил очки, а в его нагрудном кармане всегда были ампулы с лекарством. На всякий случай уточнили, что за лекарство и сколько диоптрий у очков. Все совпало, значит, эти стекла - вне подозрений («баба с возу...»). Бутылки тоже - генерал везде возил с собой минеральную воду. Зеркало, стекло «сталинит», плафон - оборудование автомобиля, к взрывному устройству тоже отношения не имеют.
А вот тонкие выпуклые осколки, похожие на фрагменты крупной лампочки, очень подозрительно выглядят. Во-первых, неясно, как и зачем это изделие оказалось в машине. Во-вторых, осколки имеют очень странную форму, не похожую на типичные осколки, образующиеся при механическом (ударе) или термическом (нагреве и быстром охлаждении) воздействии. Их края зазубрены и выкрошены, как будто их глодала стая голодных собак. На внутренней - вогнутой - поверхности осколков при сильном увеличении видна сетка мелких поверхностных трещин, похожая на морозный узор на зимнем окне. Такая картина наблюдается, если очень горячее стекло быстро окунуть в холодную воду. (На этом эффекте основан один из способов декорирования художественных изделий.) Причем трещины эти белого цвета, как будто заполнены каким-то посторонним веществом.
Как правило, при разрушении стекла приложенная сила (или энергия) расходуется на образование новых поверхностей. Проще говоря, чем сильнее удар, тем больше осколков, и тем они мельче. Но на процесс разрушения влияет и фактор времени. Длительное воздействие вызывает медленный рост отдельных трещин, моментальное воздействие с силой, недостаточной для разрушения изделия, может разрушить только его поверхность.
При взрыве большое количество энергии - механической, тепловой и световой - выделяется за очень короткий промежуток времени. При этом воздействие на стекло должно быть комплексным - тепловым и механическим. Механическое воздействие быстро разрушает изделие, при этом выделяющаяся энергия создает массу дополнительнвх трещин вокруг основной магистральной, образуя многочисленные мелкие осколки и трещины. Отсюда эффект «обгрызанного» края. Тепловое же воздействие - за короткий промежуток времени - создает сетку мелких трещин на внутренней поверхности изделия. Вот такую картину мы и наблюдали на «подозрительных» осколках.
Но для обоснованного вывода подобных рассуждений недостаточно. Значит, надо определить, что за вещество проникло в мелкие поверхностные трещины. Ширина этих трещин - десятки микронов, постороннее вещество может попасть туда либо в процессе длительной диффузии, либо быстро, но под большим давлением. Химический анализ показал высокую концентрацию азота, а при наших условиях это явный признак взрывчатого материала. Для диффузии времени явно недостаточно, значит, давление.
Осталось определить, какому изделию принадлежат эти осколки. Это относительно просто. По стандартам, каждому виду изделий соответствует свой состав стекла. Определив состав, узнали, что «в девичестве» осколки были колбой для лампочки. По кривизне осколков определили ее тип и , соответственно, объем колбы, а значит, примерное количество взрывчатого вещества, которое было в нее заложено.
Итак, взрывное устройство было самодельным, взрывчатка была упакована в колбу для электролампы определенного типа. По ходу расследования выяснилось, что взрыв произошел, когда генерал по привычке открыл почту, чтобы прочесть ее по дороге. На этот раз преступник был найден. Его хорошо запомнил вахтер экспедиции, где тот оставлял пакет для генерала. Суд над ним был закрытым. Ни о причинах, побудивших его совершить преступление, ни о последовавшем наказании мне ничего не известно.
ДЕЛО О ПОЖАРЕ. Многие из нас в детстве развлекались тем, что поджигали бумажки или соломинки с помощью увеличительного или часового стекла. Наиболее «продвинутые» умудрялись выжигать узоры на дощечках или тросточках. С появлением электрических приспособлений для выжигания по дереву это развлечение как-то забылось. Вспомнить о нем мне пришлось через много лет, когда нас привлекли к расследованию дела о пожаре.
В войсковой части запланировали строить нечто грандиозное - то ли новую конюшню, то ли казарму. С весны начали добывать и завозить стройматериалы. Все добытое складывалось на территории под наспех построенным навесом. Поскольку добывалось из разных источников и в разное время, то и складывалось все вперемешку - доски, рубероид, пакля, стеклоблоки, бочки с мазутом и кто знает, что еще, причем часто без необходимых документов. Июль в этом году был необыкновенно жарким, и в один солнечный жаркий полдень склад внезапно загорелся. Сгорел он буквально за пятнадцать минут на глазах у солдат и офицеров.
Было возбуждено уголовное дело, и создана специальная комиссия для выяснения причины пожара. Одной из версий, высказанных офицерами, была версия о самовозгорании. Для ее проверки и была назначена так называемая «комплексная экспертиза», то есть для решения вопроса привлекались эксперты - специалисты в разных областях. Было необходимо выяснить, нет ли следов поджога (следов горючих веществ вроде керосина), установить первоначальный очаг загорания (место, откуда начало распространяться пламя) и другие обстоятельства.
Нам достался целый мешок стеклянных осколков и вопрос « Не могли ли изделия из стекла, осколки которых представлены на исследование, послужить причиной самовозгорания?»
Вдоволь поиздевавшись над постановкой вопроса, принялись за работу. Причем выполняли ее чисто формально, будучи заранее уверенными, что ответ будет отрицательным. Но порядок есть порядок: разделили все осколки на группы по внешнему виду - цвету, форме, толщине. По предварительной оценке, таких групп оказалось четыре - осколки оконного стекла, зеленых и бесцветных бутылок и стеклоблоков (пустотелых стеклянных «кирпичей»). Оконное стекло ни при каких условиях самовозгореться не может. Осколки бутылок на всякий случай передали в другую группу на предмет поиска следов горючих материалов. А над фрагментами стеклоблоков глубоко задумались.
Надо заметить, что стеклоблоки состоят из двух половинок, склееных или сваренных между собой. На внутренней поверхности каждой такой половинки, по форме похожей на квадратную миску, отпрессованы рисунки различной формы. Это делается с двумя целями - для повышения прочности и для того, чтобы блоки не были прозрачными и рассеивали свет. В нашем случае рисунок был в форме продольных линз. Их внешний вид наводил на какие-то аналогии, но мысль ускользала.
Чисто вымытые осколки лежали на столе на листе белой бумаги. Полуденное солнце светило прямо на них, и под каждой линзой на бумаге свет концентрировался яркой полоской. Лист был похож на зебру. Вот так же выглядела бумажка, на которой в детстве мы выжигали дырочки увеличительным стеклом.
Тьфу-ты, не экспертиза, а детский сад какой-то!
Поставили мощную лампу, под нее положили осколки, под осколки - термометр, и сели с секундомером в руках следить за скоростью подъема температуры. И глазам своим не поверили! Через пол-часа температура поднялась почти до двухсот градусов, и продолжала подниматься. И это от электрической лампочки мощностью в 200 ватт! У солнца в июле энергии, пожалуй, побольше было.
Построили график, описали условия своего бредового эксперимента. Честно сообщили, что методики решения подобных задач не существует, и утверждать, что склад загорелся именно по этой причине, мы не можем. Но эксперимент показал, что линзы стеклоблоков эффективно концентрируют световую энергию, что приводит к быстрому повышению температуры, которая может достигнуть нескольких сотен градусов.
УБИЙСТВО В ДРУЖЕСКОЙ КОМПАНИИ. Этот сюжет скорее подошел бы для детектива Агаты Кристи, а не для советской действительности. Дождливый осенний вечер, загородный дом, компания джентльменов, дружеское застолье с интеллектуальными беседами и старыми винами, а в конце - труп одного из гостей и девять подозреваемых в убийстве.
Но действительность внесла свои коррективы. Компания коллег, вернее, подельников собралась на даче, чтобы отметить успешное окончание очередной аферы. Вместо интеллектуальных бесед - визжащие девицы, вместо отборных вин ящики водки и пива, зато труп и подозреваемые настоящие.
Драка была всеобщей, дрались стульями и бутылками, синяки и царапины - у всех без исключения, но убийца - тот, кто нанес смертельный удар. Его и было необходимо найти. Собственно, искать его было нечего, посторонних не было, это был один из компании. Но все были настолько пьяны, что не только свидетели, но скорее всего, и сам убийца ничего не помнил.
Из раны на голове убитого патологоанатом извлек микрочастицы стекла. На даче собрали все целые и разбитые бутылки. Со всех были сняты отпечатки пальцев. Оставалось только определить, какой из бутылок был нанесен роковой удар.
Схема подобных исследований была давно отработана. Однако микрочастицы любого материала представляют особую сложность для исследования. Сначала определяется принадлежность микрочастиц к стеклу. По внешнему виду, мелкие частицы стекла легко спутать с осколками минералов, полимеров или даже соли и сахара. По определению, стекло аморфно, инертно и имеет неорганическую природу, то есть не поляризует свет и не растворяется в органических растворителях. Затем, просматривая частицы под микроскопом, старались найти участки так называемой технологической поверхности, то есть поверхности изделия, образовавшейся в процессе производства, в отличие от поверхности разрушения. Технологическая поверхность сохраняет признаки вида изделия, например, следы от формы, в которую выдували бутылку. Найдя такие поверхности, можно утверждать, что микрочастицы из раны являются фрагментами бутылки.
Как правило, мелкие частицы даже окрашенного стекла кажутся бесцветными, поэтому по ним невозможно визуально определить цвет исходного изделия. Поэтому на этом этапе не определялось, к бутылке какого цвета принадлежали частицы. Для сравнения у нас было 22 бесцветных, зеленых и коричневых бутылки.
Дальнейшее сравнение проводилось по физическим свойствам - плотности и показателю преломления. Совпадение этих параметров для всех микрочастиц дает основание для предположения, что смертельный удар был нанесен одной бутылкой. А различие свойств микрочастиц и 18 бутылок из представленных 22 позволило исключить эти 18 из дальнейшего исследования.
Осталось сравнить химический состав микрочастиц и оставшихся четырех бутылок. Хотя составы всех изделий из стекла стандартизованы, стандарт распространяется только на компоненты, специально вводимые в стекло. Требования же к чистоте сырья для разных изделий различны, и для бутылок они наименее строги. Поэтому элементный состав бутылочного стекла может содержать десятки примесей, набор которых зависит от использованного сырья, его месторождения и даже срока эксплуатации оборудования. На практике, такой набор был индивидуален для каждого завода. В Союзе было более 80 заводов, выпускавших бутылки. А среди представленных для сравнения были и импортные образцы.
Но нет в жизни счастья! А в экспертной практике на него полагаться тем более нельзя. Наши микрочастицы совпали по химическому составу с двумя бутылками из четырех. Неужели две бутылки и два убийцы? Но врачи утверждают, что удар-то был один. Значит, «копаем» дальше.
По составу микрочастицы относятся к зеленым бутылкам. Зеленый цвет придается введением в состав стекла определенной концентрации железа и хрома. Но и железо, и хром - элементы с переменной валентностью, то есть железо может находиться в стекле как в двух-, так и в трех-валентном состоянии, а хром - в трех- и шести-валентном. На практике они присутствуют в смеси. Метод ЭПР (электронного-парамагнитного резонанса) позволяет количественно определить содержание тревалентных железа и хрома. А мы на этом основании можем сделать вывод об условиях варки стекла с точки зрения проходивших химических реакций. Как и ожидали, по этим параметрам микрочастицы совпали только с одной бутылкой.
В результате получили вывод о том, что микрочастицы из раны являются частями бутылки зеленого цвета, имеющей тот же химический состав и условия производства, что и одна из представленных для сравнения бутылок.
Для себя мы знали, что частицы - от этой конкретной бутылки, но написать такой вывод не имели права. Где-то существуют сотни или тысячи таких же бутылок, изготовленных на том же заводе и в тех же условиях. Теоретически не исключена возможность существования такой же бутылки и в доме, но нам ее не представили. И решение вопроса о том, кто убийца - прерогатива суда, и принимается оно на основании всех доказательств. А экспертиза - только одно из них.
ЧЕШСКАЯ ВАЗА. В Москве было два специализированных магазина «Стекло - Хрусталь» - один на улице Горького, другой - на углу Кирова и Большого Комсомольского переулка. Только в этих магазинах «выбрасывали» вазы и пепельницы из чешского стекла, немецкие фарфоровые сервизы и даже итальянское цветное стекло.
Сейчас уже мало кто знает об этих временах тотального дефицита, когда даже необходимые повседневные вещи надо было «доставать». Что уж говорить о красивых необычных вещах для подарка на свадьбу или юбилей. Здесь было два пути: иметь «блат» в кругах, близких к распределению дефицита или пообещать продавщице свою безграничную «благодарность».
Женщина страстно хотела поставить чешскую вазу на свой новый журнальный столик. Причем не пошлую хрустальную отечественного производства, а обязательно чешскую, двухцветную, с неопределенными, плавно перетекающими линиями формы. Такие назывались «свободного формования». Они только что появились в продаже (где их никто никогда не видел) и были в моде. Женщине они нравились сами по себе независимо от моды.
Каких ухищрений стоило ей познакомиться с продавщицей магазина, сколько шоколадок она ей передарила, сколько было обещаний и льстивых комплиментов, пока продавщицы сообщила, в какой день привезут и выставят на продажу чешское стекло! Женщина была у дверей магазина за два часа до открытия, но она не была первой. Ваза ей все-таки досталась, точно такая, как она и мечтала - большая, массивная, с переливами оттенков от темно-красного к сиреневому. Женшина купила букет астр в тон вазы и была счастлива. Вечером собравшиеся подруги пили красное вино и восхищались ее удачей.
Через несколько дней, когда женщина мыла вазу, та треснула в ее руках и распалась на две половины. Неожиданность и разочарование были так сильны, что женщина расплакалась. Она завернула осколки и пошла в магазин. Все - от продавщицы до директора - кричали на нее и обвиняли в том, что она чуть ли не специально разбила вазу и теперь хочет нажиться за счет магазина. Выйдя из магазина, она заплакала во второй раз.
Следующим этапом ее похода был народный суд, куда она обратилась с гражданским иском. Суд назначил экспертизу для установления причины разрушения вазы. Экспертизу поручили мне. Передо мной на листе белой бумаги лежали две почти ровные половинки некогда роскошной вазы. Очевидно, что механического воздействия (удара) на нее не было: нет «центра разрушения» (точки приложения силы), нет расходящихся от этого центра радиальных трещин. Наконец, чтобы разбить такое толстое стекло, необходимао было приложить значительное усилие, не меньше, чем удар молотком. А в этом случае должны были образоваться множество мелких осколков и выколок. Этого тоже нет. Поверхность разлома - ровная и гладкая, без выколок и зазубрин. Значит, либо разрушение в результате термического воздействия, либо саморазрушение. Внимательное изучение поверхностей разрушения обеих половинок с помощью лупы, а потом и под микроскопом позволило обнаружить крошечное инородное включение - микроскопический камешек, «замороженный» в стекле. Он мог попасть туда или из огнеупора стекловаренной печи, где варилось стекло, или как часть «непровара» - нерастворившийся элемент исходных материалов.
Вокруг камешка - мелкие трещинки. Он-то и послужил причиной разрушения вазы. Стекло имеет низкую теплопроводность. Из-за разницы температур в нем могут возникать значительные напряжения. Когда стекло однородно, эти напряжения распределяются более или менее равномерно. Посторонние же включения, вроде этого камешка, служат концентраторами напряжений. Вокруг них могут создаваться напряжения такой величины, что превысят прочность стекла, и оно разрушится. Это и произошло, когда женщина мыла вазу горячей водой.
Суд решил дело в пользу женщины и постановил заменить ей вазу или компенсировать ее стоимость. Магазин послал рекламацию на завод в Чехословакию. Чехи прислали взамен вазу, не точно такую же, но тоже очень красивую. А компенсация за моральный ущерб и горькие слезы в то время не была предусмотрена.
Институт был отраслевой, а это значит, что бюджетных работ было мало, и доставались они людям заслуженным, остальные работали по договорам с разными предприятиями, у которых, в свою очередь, были планы по внедрению новой техники или новых изделий. Так что безработица нам не грозила.
https://catstail.livejournal.com/69172.html
Однажды пригласили меня в дирекцию и предложили возглавить поисковую работу по повышению прочности рассеивателей для фар валочно-трелевочных машин. В переведе на русский язык, это значило, что какие-то агрегаты круглосуточно ездят по бездорожью, по лесу, и у них разбиваются круглые стекла на фарах вместе с лампочками. Наша задача - сделать так, чтобы они не разбивались даже от удара бревном. Я была так горда, что мне, МНСу поручили самостоятельную работу, что даже не посмотрела, кто же был нашим заказчиком и изготовителем этих самых валочно-трелевочных машин. А посмотреть стоило.
Два года мы вдвоем с еще одной такой же «молодой специалисткой» занимались этой разработкой. И к собственному удивлению, повысили эту прочность аж в пять раз, что и было подтверждено результатами лабораторных испытаний: стальной шарик, сброшенный с высоты в пять метров, не мог разбить наши стекла.
Каждые три месяца мы посылали отчет о ходе работы заказчику, а он исправно переводил нам деньги. Закончив работу, мы отчитались перед Ученым советом, наделали около ста штук сверх-прочных стекол для фар и почили на лаврах.
Дальнейшие события приняли непредвиденный оборот. Довольный заказчик перевел нам денег на премию и пригласил исполнителей приехать на завод сделать сообщение и участвовать в полевых испытаниях. В дирекции заволновались и попытались послать на завод нашего завлаба. Но он скоропостижно заболел. Другие «старшие товарищи» тоже отказались под разными предлогами. Две счастливые оказанным доверием молодые специалистки в только что вошедших в моду брючных костюмах и гипюровых кофточках направились в промышленный алтайский город, обозначенный далеко не на всех картах, с рулоном чертежей и графиков для сообщения и ящиком образцов.
Сюрпризы начались уже в Новосибирске, откуда мы должны были продолжать наше путешествие на поезде. В кассе нам никак не хотели продавать билеты до места
назначения. Не потому, что не было билетов, а потому, что требовалось какое-то специальное разрешение, которого у нас не было. Кто-то из умудренных пассажиров посоветовал купить билет до следующей станции, а выйти там, где нам надо. Мы удивились, но совету последовали. И все обошлось. Станция назначения отстояла от собственно города на приличном расстоянии. Такси в городе не было, ходил только единственный рейсовый автобус и тот без расписания. Мы оставили свой ящик в камере хранения и поехали искать гостиницу. Нашли быстро, она находилась на центральной площади, естественно, Ленина, и хотя была без вывески, номер нам был заказан.
К тому времени мы уже немало поездили по стране, и на практику в студенческие годы, и в командировки, и в качестве «диких» туристов. Стояло жаркое сибирское лето, город был похож на все провинциальные российские города. Но что-то было не так.
Администратор гостиницы - крупная тетка с кирпичным загаром на лице и полусведенной татуировкой на руках подробно расспросила нас, кто мы, откуда, зачем и к кому приехали и почему-то поинтересовалась, замужем ли мы. Мы обе к тому времени были замужем. Это ее странным образом успокоило, она пообещала заказать нам отдельный столик в ресторане при гостинице на вечер, отключить наш телефон для входящих звонков и посоветовала вечером из гостиницы не выходить. Мы удивились, но спорить не стали и поднялись в свой номер. Третьей постоялицей нашего номера оказалась настоящая таборная цыганка.
Она была молода, потрясающе красива, одета в свои многочисленные яркие юбки и бусы и невероятно чумаза. Она сидела за столом, на котором стояла початая бутылка коньяка, граненый стакан и коробка шоколадных конфет. «Тоже на свидание приехали?» - спросила она нас? -«Не-ет, мы в командировку». Цыганку звали Люба. Ей было 19 лет и она приехала на свидание к мужу, который уже два года сидел в местной тюрьме, за что, мы так и не поняли, да и расспрашивать постеснялись. Люба оказалась доброй, безалаберной и совершенно дикой девчонкой. Она сразу начала угощать нас коньяком и конфетами. Люба всю жизнь прожила в таборе. Полностью подчинялась отцу, а потом мужу, и никакой другой жизни не знала. В школе она проучилась три или четыре года и с трудом умела читать.
Самым светлым воспоминанием ее жизни была фабрика мягкой игрушки, где она работала до замужества. Теперь как замужняя женщина она зарабатывала на жизнь гаданьем на картах и мелким воровством. Нам гадать она отказалась, сказав, что не хочет обманывать соседок. И так же прямо объявила, что и красть у нас ничего не будет, чтобы мы не беспокоились. Мы слушали ее рассказы о таборных порядках, открыв рот. Потом пришла очередь Любы открывать рот. Оказалось, что она почти ничего не знает об обычной жизни, никогда не бывала ни в кино, ни в театре, ни в большом городе. Больше всего ее потрясли наши брючные костюмы, косметика и тот факт, что замужние женщины ездят одни в командировки, и мужья их за это не бьют. В таборе все это считалось страшным развратом. Мы с радостью просветителей бросились развращать Любу, показывая ей разные предметы дамского туалета и косметические принадлежности. Она внимала как зачарованная, долго отказывалась от каких-то мелочей, которые мы хотели ей подарить, но наконец, взяла.
Люба же была первой, кто просветил нас по поводу города, куда она приезжала не в первый раз. Город был фактически заново построен после войны пленными немцами и заключенными советских лагерей. Выжившие немцы вернулись в Германию, а основное население города составляли освободившиеся заключенные и семьи охраны. В городе было несколько заводов, все «почтовые ящики», на них работали заключенные. Завод, на который нас командировали, был эвакуирован во время войны с Украины и с тех пор выпускал танки. Эти танки («валочно-трелевочные машины») испытывали на специальных танкодромах за городом. Их рев был слышен каждую ночь.
На следующее утро мы пошли на завод. Такой огромной территории я ни до, ни после не видела. Несколько километров мы шли от автобусной остановки до центральной проходной, волоча свои тубусы с чертежами и слыша реплики с обгонявших нас грузовиков.
Вахтер в военной форме созвонился с отделом главного инженера, нам принесли пропуска и мы двинулись к «вертушке». «Стоять!» - не своим голосом заорал вахтер. «Сдать вещи в камеру хранения!» Никакие объяснения, что «вещи» - тубусы с чертежами и дамские сумочки - нужны нам для отчета, его не убедили. Но и мы уперлись. «У меня инструкция» - сказал вахтер - «Тогда сами договаривайтесь с начальником охраны». Звоним начальнику охраны, объясняем ситуацию. «Какие у вас вещи?» -спрашивант он. «Чертежи и дамские сумочки». - «Дамская сумочка? Значит, чемодан. Не положено.» - «Да нет, чемоданы мы оставили в гостинице. С собой только маленькие сумочки.» - «Знаю я ваши маленькие дамские сумочки. Чемоданы. Не положено».- «Придите и сами посмотрите. Сумочки очень маленькие, только документы и носовой платок.»- «Ты что, смеешься надо мной? Пойду я за 12 километров твои чемоданы рассматривать!» Это нас убедило. Документы и носовые платки были переложены в тубусы, а сумочки сданы на хранение. На наше счастье, начальник охраны не знал, что такое чертежный тубус.
Молчаливый сопровождающий в военной форме довел нас до отдела главного инженера и оставил в приемной. За следующие пять минут мимо нас продефилировал, наверно, весь отдел. После чего из- за двери главного инженера загрохотал мощный бас: «Они что там, в Институте, совсем с ума посходили? Кто прислал сюда этих финтифлюшек? Да еще в штанах приехали! Что им тут, оперетка московская? Где главный исполнитель проекта?»
Главный исполнитель, по совместительству «московская финтифлюшка», сидел(а), задрав нос и уговаривая себя: «Пусть хоть лопнет от крика, а не заплачу». Какой-то сотрудник рысью пробежал мимо нас в кабинет, неся пачку наших родных отчетов. «Это исполнители?» - прозвучал последний раскат грозы. Понятно, сличили фамилии в командировочных удостоверениях и на титульных листах отчетов. После этого нас пригласили в кабинет. Вот тут я действительно почувствовала себя «финтифлюшкой». Взрослые, солидные, седые люди смотрели на нас, пряча усмешки. Называя нас по имени-отчеству, главный инженер поблагодарил, что мы приехали, спросил, готовы ли доложить результаты на техническом совете и есть ли у нас просьбы. Просьба была одна - получить на вокзале и привезти ящик с образцами. «Вы и образцы привезли?» - «Конечно, 100 штук, на испытания». - «Как же вы их дотащили?» - «А мы не таскали, мы на пересадках просили нам донести и платили по пачке сигарет. Все свои сигареты раздали, за деньги никто не соглашался.» От хохота в кабинете задрожали оконные стекла.
Технический совет был назначен на завтра. За нами обещали прислать машину. («Грузовую?» - не удержалась я. - «Посмотрим, какая будет свободна».). А сегодня нам предложили совершить экскурсию по заводу. В качестве экскурсовода приставили молодого и очень милого инженера, в безупречном русском языке которого намеком звучал какой-то странный акцент. Пол-дня он водил нас по заводу. Мы посетили литейный, сварочный и сборочный цеха, позавидовали прекрасно оборудованной лаборатории, зашли в еще какие-то отделы. Завод был неправдоподобно огромен. Внутри была собственная железная дорога. Между цехами сохранились целые участки строевого леса. При этом мы понимали, что увидели только малую часть завода. Не знаю, сколько километров мы прошагали, но мои любимые-единственные итальянские туфли не выдержали этого марафона.
Особенно старательно «экскурсовод» выгуливал нас по литейному цеху, останавливаясь для объяснений в самых горячих местах, поближе к разливке металла. При этом он явно наблюдал за нами и наконец спросил: «А вас что, расплавленный металл совсем не пугает?» Откуда ему было знать, что наша специальность - технология стекла - очень близка к металлургии, температура варки стекла даже выше, чем плавки металла, и что наша студенческая практика и значительная часть работы проходила на стекольных заводах? Немножко покочевряжившись, мы ему это и объяснили. Он радостно засмеялся и сказал, что ему очень не хотелось водить нас по заводу, потому что начальник специально поручил «попугать» нас горячими цехами. «Передай ему, что он испугал ежа голым задом»- посоветовали мы и запросились обедать. За обедом мы перешли на «ты» и рассказали нашему «экскурсоводу» все новые политические анекдоты, за которые «от двух до пяти», а он нам - историю своей семьи, которая и объяснила нам его легкий акцент.
Он происходил из семьи поволжских немцев. Его предки жили в России со времен Екатерины Второй. Родители были учителями, к началу войны в семье было трое детей. В первые дни войны семью погрузили в товарный состав, мужчин отдельно, и вывезли на Алтай. Из всей большой семьи с бабушками-дедушками, тетями-дядями выжила только его мать. Все ее трое детей погибли в дороге. Сам он родился уже после войны. Отца он не помнит, так как тот умер, когда он был совсем маленьким. Но и в 70-е годы он не мог ни учиться в столичных ВУЗах, ни жить в больших городах, так как был из семьи ссыльных. Дома они говорили по-немецки, придерживались традиций и дружили только с такими же ссыльными.
Вечером в гостинице нас ждала присмиревшая Люба в компании пожилой, но тоже очень красивой цыганки с прокурорским выражением на лице. Цыганка оказалась Любиной свекровью, призванной следить за ее нравственностью в отсутствие мужа. Увидев нас, цыганка подобрала свои юбки и бросилась к администраторше просить для Любы другой номер. Но поскольку других женщин в гостинице не было, номера ей не дали ни за какие деньги. И как Люба ни упиралась, свекровь утащила ее ночевать к каким-то знакомым (в шатер, что ли?), чтобы не оставлять в такой неподходящей компании.
На следующее утро за нами прислали «Волгу». Мы благополучно отчитались на техническом совете, объяснили, за счет чего получили такую высокую прочность и даже продемонстрировали удар специально захваченным для этой цели шариком по образцу. После этого хозяева перешли к обсуждению плана полевых испытаний. Мы при этом скромно помалкивали, понимая, что большая часть сказанного вовсе не предназначена для наших ушей. Нас смущали только ссылки вроде «вот нам девочки тут показали...» или «ну, девочки же объяснили...». Когда же выяснилось, что нас на испытания в лес брать не собираются, мы заартачились: комаров мы не боимся, и одежда у нас подходящая есть - кеды и тренировочные костюмы, время есть, чтобы подождать, пока образцы на технику установят. Но куда нам было спорить с прожженными администраторами! Они «обвели» нас, как девчонок, кем мы собственно и являлись.
Сначала нам посоветовали погулять пару дней по городу, пока установят образцы, и даже предложили в сопровождающие того же мальчика-немца. От провожатого мы гордо отказались, о чем горько пожалели в первый же день. Выяснилось, что для любой женщины моложе 80 гулять по городу даже днем не то, чтобы опасно, но очень неприятно. О том, чтобы посидеть на прекрасном пляже в недоодетом виде, и речи быть не могло. К концу дня площадь Ленина с ее горкомом партии, гостиницей, кинотеатром и двумя магазинами, нам окончательно осточертела. А вечером позвонила секретарша главного инженера и сообщила, что испытания переносятся на пару недель, а завтра за нами пришлют машину и отвезут на вокзал. А результаты испытаний пришлют в Институт по почте. Мы даже обрадовались такому повороту событий.
На обратном пути мы погуляли по Новосибирску и даже съездили посмотреть на знаменитый Академгородок. Он произвел на нас сильное впечатление своими непривычными коттеджами, построенными прямо в лесу, белочками, берущими с рук семечки и вообще всем своим несоветским видом. Дождь мы переждали в книжном магазине, накупив столько дефицитных книг, что потом пришлось ругаться с «Аэрофлотом» из-за лишнего веса.
Примерно через месяц пришли результаты испытаний. Нам сказали, что результаты положительные, а подробное обсуждение будет на Ученом совете. Мы размечтались о продолжении работы, поскольку «у нас было еще много интересных идей» ( как у того раввина в известном анекдоте, который лечил кур). Секретарь прочитала протокол испытаний, показала приложенные к нему фотографии (с нашего ряда ничего не было видно) и перешла к выводам.
Основной вывод гласил: «Дальнейшее упрочнение стекол признано нецелесообразным, так как при ударе стекло не разбивается, а вдавливается внутрь фары, разрушая ее металлическую оболочку». Фотография очень наглядно иллюстрировала этот вывод. Хорошо, что танковая броня при этом не пострадала.
Я и по сей день уверена, что мы честно заработали нашу премию.
https://catstail.livejournal.com/69172.html
ВЗРЫВ У ГЛАВПОЧТАМТА. Принято считать, что взрывы и террористические акты в России начались в 90-е годы. А в 70-80-е была тишь, гладь и божья благодать. На самом деле это не совсем так. Правда в том, что обычный законопослушный гражданин имел ничтожный шанс попасть в такую ситуацию. Взрывали или серьезных конкурентов, или политических деятелей. Но теракты были, хотя широкая общественность о них и не знала. Доходили только смутные слухи, которым далеко не все верили. Расследовал случаи терактов КГБ, в условиях полной секретности.
Звук самого взрыва мы все услышали, сидя в собственной «конторе», которая находилась в старом центре Москвы у Чистых Прудов. Потом прибежала секретарша с квадратными глазами и страшным шопотом сообщила новость о том, что на Кировской был взрыв, и все ближние улицы уже перекрыты. Мы ей не очень-то поверили, так как девушка славилась неуемной фантазией, особенно когда дело касалось ее отсутствия на работе.
Но через несколько дней нам назначили целую серию экспертиз «по факту взрыва». Мне, как всегда, досталось «родное» стекло. Стекла было много и разного. Вытряхнув осколки из опечатанного пакета, мы аж присвистнули. Чего тут только не было! Не было только необходимых для работы подробностей события, которые обычно излагаются в постановлении. Пришлось писать официальный запрос молчаливым «компетентным органам», чтобы сообщили хотя бы, где произошел взрыв - на улице, в помещении, адреса не надо. Получив привычную нахлобучку от завлаба за «неформальную» форму написания официального документа («Что это тебе, юмористический рассказ?»), приступили к работе.
Впоследствии оказалось, что взорвали известного генерала из Генштаба. По дороге на работу, генерал остановился у представительства на улице Кирова, его шофер зашел в экспедицию и получил почту, как он это делал каждое утро. Через несколько минут в машине или под ней произошел взрыв, как раз в тот момент, когда автомобиль то ли проезжал, то ли остановился у Главпочтамта. Генерал и его шофер погибли, пострадало несколько прохожих.
На первоначальном этапе следствие интересовало взрывное устройство, то есть, что собственно, взорвалось. Было ли устройство «штатным» или самодельным. Существовала версия о самодельном взрывном устройстве в какой-то нестандартной оболочке. В нашей интерпретации такая экспертиза называлась «пойди туда, не знаю, куда». Специалисты по взрывным устройствам и материалам (в просторечии, «взрывники») уже нашли следы взрывчатки на всех предметах, в том числе и на наших осколках, и возились с определением типа взрывчатого материала.
Значит, мы могли переходить к первому этапу своей работы, который обычно называли «отмыть и поделить». Осколки надо было отмыть от посторонних загрязнений, на всякий случай продезинфицировать (но не спиртом, нужен для других целей!) и разделить на группы по внешним признакам - форме, толщине, цвету и тому подобное. Групп получилось много: осколки зеркала, закаленного стекла «сталинит», матового плафона, бутылки (даже двух), очков, осколки, похожие на части ампул и лампочек. Исходя их этого, по нашему представлению, взрыв произошел внутри машины.
Ищем посторонний предмет, какую-то емкость, которая могла служить оболочкой взрывного устройства. Выяснили, что генерал носил очки, а в его нагрудном кармане всегда были ампулы с лекарством. На всякий случай уточнили, что за лекарство и сколько диоптрий у очков. Все совпало, значит, эти стекла - вне подозрений («баба с возу...»). Бутылки тоже - генерал везде возил с собой минеральную воду. Зеркало, стекло «сталинит», плафон - оборудование автомобиля, к взрывному устройству тоже отношения не имеют.
А вот тонкие выпуклые осколки, похожие на фрагменты крупной лампочки, очень подозрительно выглядят. Во-первых, неясно, как и зачем это изделие оказалось в машине. Во-вторых, осколки имеют очень странную форму, не похожую на типичные осколки, образующиеся при механическом (ударе) или термическом (нагреве и быстром охлаждении) воздействии. Их края зазубрены и выкрошены, как будто их глодала стая голодных собак. На внутренней - вогнутой - поверхности осколков при сильном увеличении видна сетка мелких поверхностных трещин, похожая на морозный узор на зимнем окне. Такая картина наблюдается, если очень горячее стекло быстро окунуть в холодную воду. (На этом эффекте основан один из способов декорирования художественных изделий.) Причем трещины эти белого цвета, как будто заполнены каким-то посторонним веществом.
Как правило, при разрушении стекла приложенная сила (или энергия) расходуется на образование новых поверхностей. Проще говоря, чем сильнее удар, тем больше осколков, и тем они мельче. Но на процесс разрушения влияет и фактор времени. Длительное воздействие вызывает медленный рост отдельных трещин, моментальное воздействие с силой, недостаточной для разрушения изделия, может разрушить только его поверхность.
При взрыве большое количество энергии - механической, тепловой и световой - выделяется за очень короткий промежуток времени. При этом воздействие на стекло должно быть комплексным - тепловым и механическим. Механическое воздействие быстро разрушает изделие, при этом выделяющаяся энергия создает массу дополнительнвх трещин вокруг основной магистральной, образуя многочисленные мелкие осколки и трещины. Отсюда эффект «обгрызанного» края. Тепловое же воздействие - за короткий промежуток времени - создает сетку мелких трещин на внутренней поверхности изделия. Вот такую картину мы и наблюдали на «подозрительных» осколках.
Но для обоснованного вывода подобных рассуждений недостаточно. Значит, надо определить, что за вещество проникло в мелкие поверхностные трещины. Ширина этих трещин - десятки микронов, постороннее вещество может попасть туда либо в процессе длительной диффузии, либо быстро, но под большим давлением. Химический анализ показал высокую концентрацию азота, а при наших условиях это явный признак взрывчатого материала. Для диффузии времени явно недостаточно, значит, давление.
Осталось определить, какому изделию принадлежат эти осколки. Это относительно просто. По стандартам, каждому виду изделий соответствует свой состав стекла. Определив состав, узнали, что «в девичестве» осколки были колбой для лампочки. По кривизне осколков определили ее тип и , соответственно, объем колбы, а значит, примерное количество взрывчатого вещества, которое было в нее заложено.
Итак, взрывное устройство было самодельным, взрывчатка была упакована в колбу для электролампы определенного типа. По ходу расследования выяснилось, что взрыв произошел, когда генерал по привычке открыл почту, чтобы прочесть ее по дороге. На этот раз преступник был найден. Его хорошо запомнил вахтер экспедиции, где тот оставлял пакет для генерала. Суд над ним был закрытым. Ни о причинах, побудивших его совершить преступление, ни о последовавшем наказании мне ничего не известно.
ДЕЛО О ПОЖАРЕ. Многие из нас в детстве развлекались тем, что поджигали бумажки или соломинки с помощью увеличительного или часового стекла. Наиболее «продвинутые» умудрялись выжигать узоры на дощечках или тросточках. С появлением электрических приспособлений для выжигания по дереву это развлечение как-то забылось. Вспомнить о нем мне пришлось через много лет, когда нас привлекли к расследованию дела о пожаре.
В войсковой части запланировали строить нечто грандиозное - то ли новую конюшню, то ли казарму. С весны начали добывать и завозить стройматериалы. Все добытое складывалось на территории под наспех построенным навесом. Поскольку добывалось из разных источников и в разное время, то и складывалось все вперемешку - доски, рубероид, пакля, стеклоблоки, бочки с мазутом и кто знает, что еще, причем часто без необходимых документов. Июль в этом году был необыкновенно жарким, и в один солнечный жаркий полдень склад внезапно загорелся. Сгорел он буквально за пятнадцать минут на глазах у солдат и офицеров.
Было возбуждено уголовное дело, и создана специальная комиссия для выяснения причины пожара. Одной из версий, высказанных офицерами, была версия о самовозгорании. Для ее проверки и была назначена так называемая «комплексная экспертиза», то есть для решения вопроса привлекались эксперты - специалисты в разных областях. Было необходимо выяснить, нет ли следов поджога (следов горючих веществ вроде керосина), установить первоначальный очаг загорания (место, откуда начало распространяться пламя) и другие обстоятельства.
Нам достался целый мешок стеклянных осколков и вопрос « Не могли ли изделия из стекла, осколки которых представлены на исследование, послужить причиной самовозгорания?»
Вдоволь поиздевавшись над постановкой вопроса, принялись за работу. Причем выполняли ее чисто формально, будучи заранее уверенными, что ответ будет отрицательным. Но порядок есть порядок: разделили все осколки на группы по внешнему виду - цвету, форме, толщине. По предварительной оценке, таких групп оказалось четыре - осколки оконного стекла, зеленых и бесцветных бутылок и стеклоблоков (пустотелых стеклянных «кирпичей»). Оконное стекло ни при каких условиях самовозгореться не может. Осколки бутылок на всякий случай передали в другую группу на предмет поиска следов горючих материалов. А над фрагментами стеклоблоков глубоко задумались.
Надо заметить, что стеклоблоки состоят из двух половинок, склееных или сваренных между собой. На внутренней поверхности каждой такой половинки, по форме похожей на квадратную миску, отпрессованы рисунки различной формы. Это делается с двумя целями - для повышения прочности и для того, чтобы блоки не были прозрачными и рассеивали свет. В нашем случае рисунок был в форме продольных линз. Их внешний вид наводил на какие-то аналогии, но мысль ускользала.
Чисто вымытые осколки лежали на столе на листе белой бумаги. Полуденное солнце светило прямо на них, и под каждой линзой на бумаге свет концентрировался яркой полоской. Лист был похож на зебру. Вот так же выглядела бумажка, на которой в детстве мы выжигали дырочки увеличительным стеклом.
Тьфу-ты, не экспертиза, а детский сад какой-то!
Поставили мощную лампу, под нее положили осколки, под осколки - термометр, и сели с секундомером в руках следить за скоростью подъема температуры. И глазам своим не поверили! Через пол-часа температура поднялась почти до двухсот градусов, и продолжала подниматься. И это от электрической лампочки мощностью в 200 ватт! У солнца в июле энергии, пожалуй, побольше было.
Построили график, описали условия своего бредового эксперимента. Честно сообщили, что методики решения подобных задач не существует, и утверждать, что склад загорелся именно по этой причине, мы не можем. Но эксперимент показал, что линзы стеклоблоков эффективно концентрируют световую энергию, что приводит к быстрому повышению температуры, которая может достигнуть нескольких сотен градусов.
УБИЙСТВО В ДРУЖЕСКОЙ КОМПАНИИ. Этот сюжет скорее подошел бы для детектива Агаты Кристи, а не для советской действительности. Дождливый осенний вечер, загородный дом, компания джентльменов, дружеское застолье с интеллектуальными беседами и старыми винами, а в конце - труп одного из гостей и девять подозреваемых в убийстве.
Но действительность внесла свои коррективы. Компания коллег, вернее, подельников собралась на даче, чтобы отметить успешное окончание очередной аферы. Вместо интеллектуальных бесед - визжащие девицы, вместо отборных вин ящики водки и пива, зато труп и подозреваемые настоящие.
Драка была всеобщей, дрались стульями и бутылками, синяки и царапины - у всех без исключения, но убийца - тот, кто нанес смертельный удар. Его и было необходимо найти. Собственно, искать его было нечего, посторонних не было, это был один из компании. Но все были настолько пьяны, что не только свидетели, но скорее всего, и сам убийца ничего не помнил.
Из раны на голове убитого патологоанатом извлек микрочастицы стекла. На даче собрали все целые и разбитые бутылки. Со всех были сняты отпечатки пальцев. Оставалось только определить, какой из бутылок был нанесен роковой удар.
Схема подобных исследований была давно отработана. Однако микрочастицы любого материала представляют особую сложность для исследования. Сначала определяется принадлежность микрочастиц к стеклу. По внешнему виду, мелкие частицы стекла легко спутать с осколками минералов, полимеров или даже соли и сахара. По определению, стекло аморфно, инертно и имеет неорганическую природу, то есть не поляризует свет и не растворяется в органических растворителях. Затем, просматривая частицы под микроскопом, старались найти участки так называемой технологической поверхности, то есть поверхности изделия, образовавшейся в процессе производства, в отличие от поверхности разрушения. Технологическая поверхность сохраняет признаки вида изделия, например, следы от формы, в которую выдували бутылку. Найдя такие поверхности, можно утверждать, что микрочастицы из раны являются фрагментами бутылки.
Как правило, мелкие частицы даже окрашенного стекла кажутся бесцветными, поэтому по ним невозможно визуально определить цвет исходного изделия. Поэтому на этом этапе не определялось, к бутылке какого цвета принадлежали частицы. Для сравнения у нас было 22 бесцветных, зеленых и коричневых бутылки.
Дальнейшее сравнение проводилось по физическим свойствам - плотности и показателю преломления. Совпадение этих параметров для всех микрочастиц дает основание для предположения, что смертельный удар был нанесен одной бутылкой. А различие свойств микрочастиц и 18 бутылок из представленных 22 позволило исключить эти 18 из дальнейшего исследования.
Осталось сравнить химический состав микрочастиц и оставшихся четырех бутылок. Хотя составы всех изделий из стекла стандартизованы, стандарт распространяется только на компоненты, специально вводимые в стекло. Требования же к чистоте сырья для разных изделий различны, и для бутылок они наименее строги. Поэтому элементный состав бутылочного стекла может содержать десятки примесей, набор которых зависит от использованного сырья, его месторождения и даже срока эксплуатации оборудования. На практике, такой набор был индивидуален для каждого завода. В Союзе было более 80 заводов, выпускавших бутылки. А среди представленных для сравнения были и импортные образцы.
Но нет в жизни счастья! А в экспертной практике на него полагаться тем более нельзя. Наши микрочастицы совпали по химическому составу с двумя бутылками из четырех. Неужели две бутылки и два убийцы? Но врачи утверждают, что удар-то был один. Значит, «копаем» дальше.
По составу микрочастицы относятся к зеленым бутылкам. Зеленый цвет придается введением в состав стекла определенной концентрации железа и хрома. Но и железо, и хром - элементы с переменной валентностью, то есть железо может находиться в стекле как в двух-, так и в трех-валентном состоянии, а хром - в трех- и шести-валентном. На практике они присутствуют в смеси. Метод ЭПР (электронного-парамагнитного резонанса) позволяет количественно определить содержание тревалентных железа и хрома. А мы на этом основании можем сделать вывод об условиях варки стекла с точки зрения проходивших химических реакций. Как и ожидали, по этим параметрам микрочастицы совпали только с одной бутылкой.
В результате получили вывод о том, что микрочастицы из раны являются частями бутылки зеленого цвета, имеющей тот же химический состав и условия производства, что и одна из представленных для сравнения бутылок.
Для себя мы знали, что частицы - от этой конкретной бутылки, но написать такой вывод не имели права. Где-то существуют сотни или тысячи таких же бутылок, изготовленных на том же заводе и в тех же условиях. Теоретически не исключена возможность существования такой же бутылки и в доме, но нам ее не представили. И решение вопроса о том, кто убийца - прерогатива суда, и принимается оно на основании всех доказательств. А экспертиза - только одно из них.
ЧЕШСКАЯ ВАЗА. В Москве было два специализированных магазина «Стекло - Хрусталь» - один на улице Горького, другой - на углу Кирова и Большого Комсомольского переулка. Только в этих магазинах «выбрасывали» вазы и пепельницы из чешского стекла, немецкие фарфоровые сервизы и даже итальянское цветное стекло.
Сейчас уже мало кто знает об этих временах тотального дефицита, когда даже необходимые повседневные вещи надо было «доставать». Что уж говорить о красивых необычных вещах для подарка на свадьбу или юбилей. Здесь было два пути: иметь «блат» в кругах, близких к распределению дефицита или пообещать продавщице свою безграничную «благодарность».
Женщина страстно хотела поставить чешскую вазу на свой новый журнальный столик. Причем не пошлую хрустальную отечественного производства, а обязательно чешскую, двухцветную, с неопределенными, плавно перетекающими линиями формы. Такие назывались «свободного формования». Они только что появились в продаже (где их никто никогда не видел) и были в моде. Женщине они нравились сами по себе независимо от моды.
Каких ухищрений стоило ей познакомиться с продавщицей магазина, сколько шоколадок она ей передарила, сколько было обещаний и льстивых комплиментов, пока продавщицы сообщила, в какой день привезут и выставят на продажу чешское стекло! Женщина была у дверей магазина за два часа до открытия, но она не была первой. Ваза ей все-таки досталась, точно такая, как она и мечтала - большая, массивная, с переливами оттенков от темно-красного к сиреневому. Женшина купила букет астр в тон вазы и была счастлива. Вечером собравшиеся подруги пили красное вино и восхищались ее удачей.
Через несколько дней, когда женщина мыла вазу, та треснула в ее руках и распалась на две половины. Неожиданность и разочарование были так сильны, что женщина расплакалась. Она завернула осколки и пошла в магазин. Все - от продавщицы до директора - кричали на нее и обвиняли в том, что она чуть ли не специально разбила вазу и теперь хочет нажиться за счет магазина. Выйдя из магазина, она заплакала во второй раз.
Следующим этапом ее похода был народный суд, куда она обратилась с гражданским иском. Суд назначил экспертизу для установления причины разрушения вазы. Экспертизу поручили мне. Передо мной на листе белой бумаги лежали две почти ровные половинки некогда роскошной вазы. Очевидно, что механического воздействия (удара) на нее не было: нет «центра разрушения» (точки приложения силы), нет расходящихся от этого центра радиальных трещин. Наконец, чтобы разбить такое толстое стекло, необходимао было приложить значительное усилие, не меньше, чем удар молотком. А в этом случае должны были образоваться множество мелких осколков и выколок. Этого тоже нет. Поверхность разлома - ровная и гладкая, без выколок и зазубрин. Значит, либо разрушение в результате термического воздействия, либо саморазрушение. Внимательное изучение поверхностей разрушения обеих половинок с помощью лупы, а потом и под микроскопом позволило обнаружить крошечное инородное включение - микроскопический камешек, «замороженный» в стекле. Он мог попасть туда или из огнеупора стекловаренной печи, где варилось стекло, или как часть «непровара» - нерастворившийся элемент исходных материалов.
Вокруг камешка - мелкие трещинки. Он-то и послужил причиной разрушения вазы. Стекло имеет низкую теплопроводность. Из-за разницы температур в нем могут возникать значительные напряжения. Когда стекло однородно, эти напряжения распределяются более или менее равномерно. Посторонние же включения, вроде этого камешка, служат концентраторами напряжений. Вокруг них могут создаваться напряжения такой величины, что превысят прочность стекла, и оно разрушится. Это и произошло, когда женщина мыла вазу горячей водой.
Суд решил дело в пользу женщины и постановил заменить ей вазу или компенсировать ее стоимость. Магазин послал рекламацию на завод в Чехословакию. Чехи прислали взамен вазу, не точно такую же, но тоже очень красивую. А компенсация за моральный ущерб и горькие слезы в то время не была предусмотрена.