Из воспоминаний академика Н.Н.Моисеева
"Для того, чтобы иметь право выполнять свои обязанности, я должен был получить соответствующий формальный допуск, который оформлялся органами
госбезопасности по представлению администрации. Необходимые документы МФТИ подготовил, они ушли куда следует, время шло и...ни ответа ни привета!
Я начал работать, а начальство начало беспокоиться, ибо имело место прямое нарушение железного порядка: работник не мог быть допущенным к работе без оформления нужной формы допуска, а здесь она была высшей!
Ректором МФТИ был тогда генерал-лейтенант Петров Иван Фёдорович - в прошлом матрос, штурмовавший" Зимний дворец, в прошлом известный летчик, в прошлом начальник ЦАГИ, в прошлом
командующий авиацией Северного флота, в прошлом начальник авиации Северного морского пути, и прочая и прочая...
...когда дальнейшее ожидание могло грозить руководству МФТИ серьезнейшими неприятностями, Иван Фёдорович взял и сам поехал на Лубянку. Он знал как и с кем надо разговаривать. Как там у него произошли все разговоры - не знаю, но Петров получил возможность прочитать мое досье. И вот, что он там, по его словам увидел - элементарный донос, донос моего "особняка", некого старшего лейтенанта, начальника особого отдела СМЕРШ того авиационного полка, в котором я прослужил всю войну. Уже не помню его фамилию. Но хорошо помню, как этот "особняк" стремился быть в числе моих друзей. Часто приходил ко мне. Я поил его спиртом, благо этого добра у меня было сколько угодно. Да и закусь у меня водилась - уж очень хозяйственным мужиком был мой старшина.
Будучи инженером полка по вооружению, я, тем не менее не любил жить вместе с полковым штабом. Устраивался обычно поближе к самолетам вместе со старшиной Елисеевым, бывшим колхозным шофером, мужиком добрым и умельцем на все руки. Он был у меня шофером, писарем и, одновременно, папой и мамой. Будучи ровно в два раза старше меня, он действительно относился ко мне почти по-отечески и очень заботился обо мне. Он даже иногда забывался и обращался ко мне "сынок". Так вот Елисееич, как я его называл, терпеть не мог нашего "особняка". "Ууу... гнида, любит на дармовщину" - выражение "на халяву" тогда еще не использовали. Спирта он не жалел - казенный. Но луковицу и ломоть хлеба на закуску приходилось вытягивать из Елисеева клещами.
Особняк никогда не напивался и мы вели долгие и, вообще говоря, добрые беседы. Он был чудовищно невежественен и с видимым удовольствием и интересам расспрашивал меня о всем, чем угодно. Говорили мы и о русской истории и о литературе. Всю войну в моем вещевом мешке, вместе с домашними свитером и шерстянными носками ездил томик "Антология русских поэтов".... Мы иногда читали что нибудь вслух. Иногда одно и тоже по многу раз. Мы оба очень любили "Вакхическую песнь".
Однажды я вернулся с передовой где целую неделю пробыл в качестве офицера связи нашей авиадивизии. Елисеич был рад моему возвращению, где то раздобыл банку свиной тушенки и мы собрались с ним отметить мое благополучное возвращение. И тут в мою землянку ввалился особняк. В тот вечер его приход не испортил настроения даже Елисееву. Мы тогда,как помню, очень славно выпили.
Особняк был первым и, может быть единственным человеком, которому я прочитал (свои) стихи. Он слушал внимательно и, как мне казалось вполне искренне сказал мне какие то добрые слова.
И я внутренне доверял ему. Особенно после того вечера, когда капитан, старший лейтенант и старшина под американскую свиную тушенку выпили хорошую дозу казенного спирта. У меня начали складываться с особняком отношения похожие на дружеские. И я даже говорил моему закадычному другу, отличному летчику и доброму смелому человеку, тогда ещё старшему лейтенанту Володе Кравченко - вот и особняки бываю людьми. Но Володя относился к нему совсем по-другому и не раз говорил мне: "не может нормальный парень залезть в шкуру особняка. Вот потребуют от него процента раскрываемости шпионов и продаст он тебя за милую душу". И я, под воздействием таких слов, все-таки, немного остерегался моего неожиданного друга-особняка далеко не выкладывая
ему все то, о чем хотелось поговорить. И, как оказалось - совсем не зря!
Наш полк в 44 году стал получать трофейные авиабомбы. В отличие от наших, они требовали боковых взрывателей (немцы использовали электрические взрыватели без ветрянок. У нас их не
было - мы должны были использовать механические взрыватели). У таких взрывателей ось ветрянки должна была быть перпендикулярной боковой поверхности бомбы. Подобные взрыватели использовались в русской армии в первую мировую войну - это, так называемые, взрыватели Орановского. На наше счастье, оказалось, что на военных складах, еще со времен самолета "Илья Муромец", сохранилось довольно много таких взрывателей и они начали поступать в полки. Но с использованием взрывателей Орановского дело гладко не пошло. Очень часто сброшенные авиабомбы, по неизвестной причине просто не взрывались, хотя сами взрыватели были безусловно исправными.
Начальство заволновалось и начало издавать грозные приказы, в которых вина за отказы, само собой разумеется, приписывалась стрелочникам. В приказах приводились одни и те же аргументы: небрежность в подготовке авиационного оружия, нарушение инструкций по эксплоатации. На бедных оружейников сыпались довольно жесткие наказания. Особенно неиствовал мой непосредственный начальник - главный инженер по вооружению 15-ой воз-
душной армии полковник Тронза - педантичный жестокий латыш, из тех которые делали русскую революцию в 17-ом году. И вот он добрался и до нас. Прилетел однажды в полк на У-2 вместе со своим механиком. Демонстративно при всех снарядил несколько бомб, взлетел на том же У-2 и сбросил их на ближайшем болоте. Все бомбы взорвались!
Тронза публично обвинил меня в предательстве рабоче-крестьянского государства (не родины, а государства!), отстранил от должности и приказал отдать под суд. Одновременно он сказал, что уже давно собирался прислать нового инженера полка. Каждый знал, чем мне грозит происшедшее: по существу это был смертный приговор.
Я ничего не мог понять - мы, готовя бомбы, делали все тоже самое, ни на иоту не отступаясь от того, что делал нагрянувший полковник и его механик. Но у нас бомбы почему-то не взрывались! И в мучительном поиске решения, от которого зависела моя жизнь, неожиданная помощь пришла от Елисеева: решение мне было подсказано. Он сидел в другом конце избы и мрачно смотрел на улицу. Неожиданно он повернулся ко мне с каким то просветленным лицом: "товарищ капитан, может все потому, что он бомбил с У-2?" И меня осенило.
Скорость наших самолетов была в 5 раз больше скорости знаменитого кукурузника. Значит сопротивление воздуха лопастям ветрянки взрывателя будет больше в 25 раз. Значит нагрузка на ветрянку станет больше тоже в 25 раз. Да такая сила просто согнет ось ветрянки, она ее заклинит. Ветрянка не вывернется и взрыватель не взведется. Вот и все! Надо только уменьшить нагрузку на лопасти ветрянки. А для этого достаточно кусачками откусить все ее лопасти, кроме двух симметричных. Для того, чтобы это понять не надо было быть инженером. Позднее за эту догадку меня публично поблагодарит - нет, не полковник Тронза, с ним никогда больше судьба меня не сведет, а сам командующий армией генерал-лейтенант Науменко. Предложенный способ "откусывания лишних лопастей" станет широко использоваться и в других полках, а сбрасываемые бомбы перестанут "не взрываться". Но это произойдет несколько позже, а тогда? Тогда я без оглядки побежал к командиру полка.
Он сразу все понял, крепко выругался, вспомнив и меня и Тронзу и наших родителей. Мы мгновенно поехали на летное поле. Я сам поготовил бомбы, дрожащими от волнения руками откусил лишние лопасти и самолет командира ушел в воздух. И на том же болоте взорвались все шесть бомб! Когда командир выходил из самолета, неожиданно появился Тронза. Он уже собирался улетать из полка, когда услышал взрывы. Раздался грозный рык: "Подполковник, кто разрешил? Я же отстранил капитана Моисеева. Вы за это ответите!" И т.д. и в том же духе - Но все это уже не имело никакого значения!
Так вот - мой особняк описал в своем доносе всю эту историю, конечно, без финала, без упомянания о благодарности командарма. Он так же, как и полковник Тронза называл меня предателем Родины и предлагал незамедлительно арестовать. Но на его рапорте кто-то размашисто и неразборчиво что то написал, а за непонятными словами стояло "отложить" или "подождать" и не менее неразборчивая подпись. Так этот донос и оказался в моем досье. Ну, а на Лубянке, на всякий случай, меня решили не допускать до секретной работы.
Когда весной 46 года я уезжал из действующей армии, где я уже исполнял обязанности инженера авиационной дивизии, особняк, который тоже поднялся в чинах, пришел меня провожать. Он меня облобызал (я тогда и не знал, что это поцелуй Иуды!) и пожелал всяких благ. Эпизод, о котором я рассказал мог легко стоить мне жизни, а искалечил бы ее наверняка. Если бы - если бы не подсказка колхозного шофёра старшины Елисеева, если бы не лень или нерадивость кого то из начальников моего особняка...А, может быть, как это говорил капитан Кравченко, - в дивизионную СМЕРШ не поступило нужной разнарядки на выявление предателей Родины или старая разнарядка была уже выполнена и
донос отложили в запас!
Ну, а Ивану Фёдоровичу Петрову, когда он понял в чем суть дела, не потребовалось больших усилий, чтобы всё поставить на своё место."
"Как далеко до завтрешнего дня. Свободные размышления" Моисеев Н.Н.
госбезопасности по представлению администрации. Необходимые документы МФТИ подготовил, они ушли куда следует, время шло и...ни ответа ни привета!
Я начал работать, а начальство начало беспокоиться, ибо имело место прямое нарушение железного порядка: работник не мог быть допущенным к работе без оформления нужной формы допуска, а здесь она была высшей!
Ректором МФТИ был тогда генерал-лейтенант Петров Иван Фёдорович - в прошлом матрос, штурмовавший" Зимний дворец, в прошлом известный летчик, в прошлом начальник ЦАГИ, в прошлом
командующий авиацией Северного флота, в прошлом начальник авиации Северного морского пути, и прочая и прочая...
...когда дальнейшее ожидание могло грозить руководству МФТИ серьезнейшими неприятностями, Иван Фёдорович взял и сам поехал на Лубянку. Он знал как и с кем надо разговаривать. Как там у него произошли все разговоры - не знаю, но Петров получил возможность прочитать мое досье. И вот, что он там, по его словам увидел - элементарный донос, донос моего "особняка", некого старшего лейтенанта, начальника особого отдела СМЕРШ того авиационного полка, в котором я прослужил всю войну. Уже не помню его фамилию. Но хорошо помню, как этот "особняк" стремился быть в числе моих друзей. Часто приходил ко мне. Я поил его спиртом, благо этого добра у меня было сколько угодно. Да и закусь у меня водилась - уж очень хозяйственным мужиком был мой старшина.
Будучи инженером полка по вооружению, я, тем не менее не любил жить вместе с полковым штабом. Устраивался обычно поближе к самолетам вместе со старшиной Елисеевым, бывшим колхозным шофером, мужиком добрым и умельцем на все руки. Он был у меня шофером, писарем и, одновременно, папой и мамой. Будучи ровно в два раза старше меня, он действительно относился ко мне почти по-отечески и очень заботился обо мне. Он даже иногда забывался и обращался ко мне "сынок". Так вот Елисееич, как я его называл, терпеть не мог нашего "особняка". "Ууу... гнида, любит на дармовщину" - выражение "на халяву" тогда еще не использовали. Спирта он не жалел - казенный. Но луковицу и ломоть хлеба на закуску приходилось вытягивать из Елисеева клещами.
Особняк никогда не напивался и мы вели долгие и, вообще говоря, добрые беседы. Он был чудовищно невежественен и с видимым удовольствием и интересам расспрашивал меня о всем, чем угодно. Говорили мы и о русской истории и о литературе. Всю войну в моем вещевом мешке, вместе с домашними свитером и шерстянными носками ездил томик "Антология русских поэтов".... Мы иногда читали что нибудь вслух. Иногда одно и тоже по многу раз. Мы оба очень любили "Вакхическую песнь".
Однажды я вернулся с передовой где целую неделю пробыл в качестве офицера связи нашей авиадивизии. Елисеич был рад моему возвращению, где то раздобыл банку свиной тушенки и мы собрались с ним отметить мое благополучное возвращение. И тут в мою землянку ввалился особняк. В тот вечер его приход не испортил настроения даже Елисееву. Мы тогда,как помню, очень славно выпили.
Особняк был первым и, может быть единственным человеком, которому я прочитал (свои) стихи. Он слушал внимательно и, как мне казалось вполне искренне сказал мне какие то добрые слова.
И я внутренне доверял ему. Особенно после того вечера, когда капитан, старший лейтенант и старшина под американскую свиную тушенку выпили хорошую дозу казенного спирта. У меня начали складываться с особняком отношения похожие на дружеские. И я даже говорил моему закадычному другу, отличному летчику и доброму смелому человеку, тогда ещё старшему лейтенанту Володе Кравченко - вот и особняки бываю людьми. Но Володя относился к нему совсем по-другому и не раз говорил мне: "не может нормальный парень залезть в шкуру особняка. Вот потребуют от него процента раскрываемости шпионов и продаст он тебя за милую душу". И я, под воздействием таких слов, все-таки, немного остерегался моего неожиданного друга-особняка далеко не выкладывая
ему все то, о чем хотелось поговорить. И, как оказалось - совсем не зря!
Наш полк в 44 году стал получать трофейные авиабомбы. В отличие от наших, они требовали боковых взрывателей (немцы использовали электрические взрыватели без ветрянок. У нас их не
было - мы должны были использовать механические взрыватели). У таких взрывателей ось ветрянки должна была быть перпендикулярной боковой поверхности бомбы. Подобные взрыватели использовались в русской армии в первую мировую войну - это, так называемые, взрыватели Орановского. На наше счастье, оказалось, что на военных складах, еще со времен самолета "Илья Муромец", сохранилось довольно много таких взрывателей и они начали поступать в полки. Но с использованием взрывателей Орановского дело гладко не пошло. Очень часто сброшенные авиабомбы, по неизвестной причине просто не взрывались, хотя сами взрыватели были безусловно исправными.
Начальство заволновалось и начало издавать грозные приказы, в которых вина за отказы, само собой разумеется, приписывалась стрелочникам. В приказах приводились одни и те же аргументы: небрежность в подготовке авиационного оружия, нарушение инструкций по эксплоатации. На бедных оружейников сыпались довольно жесткие наказания. Особенно неиствовал мой непосредственный начальник - главный инженер по вооружению 15-ой воз-
душной армии полковник Тронза - педантичный жестокий латыш, из тех которые делали русскую революцию в 17-ом году. И вот он добрался и до нас. Прилетел однажды в полк на У-2 вместе со своим механиком. Демонстративно при всех снарядил несколько бомб, взлетел на том же У-2 и сбросил их на ближайшем болоте. Все бомбы взорвались!
Тронза публично обвинил меня в предательстве рабоче-крестьянского государства (не родины, а государства!), отстранил от должности и приказал отдать под суд. Одновременно он сказал, что уже давно собирался прислать нового инженера полка. Каждый знал, чем мне грозит происшедшее: по существу это был смертный приговор.
Я ничего не мог понять - мы, готовя бомбы, делали все тоже самое, ни на иоту не отступаясь от того, что делал нагрянувший полковник и его механик. Но у нас бомбы почему-то не взрывались! И в мучительном поиске решения, от которого зависела моя жизнь, неожиданная помощь пришла от Елисеева: решение мне было подсказано. Он сидел в другом конце избы и мрачно смотрел на улицу. Неожиданно он повернулся ко мне с каким то просветленным лицом: "товарищ капитан, может все потому, что он бомбил с У-2?" И меня осенило.
Скорость наших самолетов была в 5 раз больше скорости знаменитого кукурузника. Значит сопротивление воздуха лопастям ветрянки взрывателя будет больше в 25 раз. Значит нагрузка на ветрянку станет больше тоже в 25 раз. Да такая сила просто согнет ось ветрянки, она ее заклинит. Ветрянка не вывернется и взрыватель не взведется. Вот и все! Надо только уменьшить нагрузку на лопасти ветрянки. А для этого достаточно кусачками откусить все ее лопасти, кроме двух симметричных. Для того, чтобы это понять не надо было быть инженером. Позднее за эту догадку меня публично поблагодарит - нет, не полковник Тронза, с ним никогда больше судьба меня не сведет, а сам командующий армией генерал-лейтенант Науменко. Предложенный способ "откусывания лишних лопастей" станет широко использоваться и в других полках, а сбрасываемые бомбы перестанут "не взрываться". Но это произойдет несколько позже, а тогда? Тогда я без оглядки побежал к командиру полка.
Он сразу все понял, крепко выругался, вспомнив и меня и Тронзу и наших родителей. Мы мгновенно поехали на летное поле. Я сам поготовил бомбы, дрожащими от волнения руками откусил лишние лопасти и самолет командира ушел в воздух. И на том же болоте взорвались все шесть бомб! Когда командир выходил из самолета, неожиданно появился Тронза. Он уже собирался улетать из полка, когда услышал взрывы. Раздался грозный рык: "Подполковник, кто разрешил? Я же отстранил капитана Моисеева. Вы за это ответите!" И т.д. и в том же духе - Но все это уже не имело никакого значения!
Так вот - мой особняк описал в своем доносе всю эту историю, конечно, без финала, без упомянания о благодарности командарма. Он так же, как и полковник Тронза называл меня предателем Родины и предлагал незамедлительно арестовать. Но на его рапорте кто-то размашисто и неразборчиво что то написал, а за непонятными словами стояло "отложить" или "подождать" и не менее неразборчивая подпись. Так этот донос и оказался в моем досье. Ну, а на Лубянке, на всякий случай, меня решили не допускать до секретной работы.
Когда весной 46 года я уезжал из действующей армии, где я уже исполнял обязанности инженера авиационной дивизии, особняк, который тоже поднялся в чинах, пришел меня провожать. Он меня облобызал (я тогда и не знал, что это поцелуй Иуды!) и пожелал всяких благ. Эпизод, о котором я рассказал мог легко стоить мне жизни, а искалечил бы ее наверняка. Если бы - если бы не подсказка колхозного шофёра старшины Елисеева, если бы не лень или нерадивость кого то из начальников моего особняка...А, может быть, как это говорил капитан Кравченко, - в дивизионную СМЕРШ не поступило нужной разнарядки на выявление предателей Родины или старая разнарядка была уже выполнена и
донос отложили в запас!
Ну, а Ивану Фёдоровичу Петрову, когда он понял в чем суть дела, не потребовалось больших усилий, чтобы всё поставить на своё место."
"Как далеко до завтрешнего дня. Свободные размышления" Моисеев Н.Н.