Шушкевич Владимир Константинович. Инженер.Журналист.
родился в 1952 году в деревне Веребки Лепельского района. Детство и школьные годы проходили в деревне Гадивля. Работал слесарем, шлифовщиком, инженером-контролёром районного объединения «Сельхозтехника»; мастером отдела технического контроля, начальником смены Лепельского опытно-экспериментального завода шестерён; корреспондентом, заведующим отделом сельского хозяйства районной газеты «Лепельский край».
Впервые столкнулся с массовым Днём донора в 1973 году на Минском заводе шестерён, где работал шлифовщиком. Все шли на него, чтобы отлынить от рабства, и я пошёл, хотя и было страшно. А оказалось, что это совсем не страшно. Кроме чая ещё дали талон на бесплатный разовый обед, с работы отпустили и один отгул в запасе остался. А последствий от потери 200 граммов крови вообще не почувствовал. В общем, лафа, халява!
Когда следующий раз сдавал кровь, не помню. «Удостоверение донора СССР» получил 11 декабря 1979 года. Больше кровь не сдавал не потому, что не хотел, а в связи с тем, что к забору крови медики стали относиться более серьёзно и от моих услуг отказались по причине моего хронического заболевания бронхиальной астмой, которая мне диагностирована ещё в 1980 году. Кровь, значит, плохая, хотя 10 лет считалась хорошей.
Источник https://proza.ru/avtor/lazuryt
Где-то в средине удостоверения сделана запись несколько иного характера: «2/І-83. Нагрудный знак I ст.» Это единственное моральное поощрение за моё донорство. Единственное же материальное вознаграждение до сих пор напоминает о себе.
Талон на пропитание донорам давали всего на рубль. Этого вполне хватало на хороший обед в ресторане или в кафе под ним. Но никто не проедал заветную бумажку. В группе всегда находился нужный человек, который имел возможность поменять у знакомой официантки, буфетчицы и т.п. талоны всех доноров на деньги. В результате на общую сумму накупали винища, а на закуску в лучшем случае получался плавленый сырок на всех, в худшем - годился и собственный рукав.
Казалось бы - что это за пьянка стоимостью в рубль, если бутылка дешёвого яблочного «чернила» тянула на один рубль и 17 копеек? Так подумает лишь правильный интеллигентный человек, а неправильный работяга сразу сообразит, что стоит лишь начать, а добавка всегда найдётся, чтобы укушаться до поросячьего визга - на работу ведь не надо.
В табеле моей донорской деятельности отмечено, что последний раз сдал 200 граммов крови 30 мая 1988 года. 10 ноября того же года с меня высосали уже 300 граммов. Советская медицина умно просчитала, что в таком случае одно и то же количество крови обойдётся казне в полтора раза дешевле. В связи с нововведением желающих получить вожделённый талон на питание и два отгула не уменьшилось.
Уже не помню, когда бригада заборщиков крови перестала куролесить по производствам. Медики расчетливо решили брать кровь в центральной станции переливания крови, которую оборудовали в конце крыла поликлиники, куда не так давно переехала «скорая помощь». Процесс был налажен хорошо, и неудобством считалась лишь отдалённость от города, поскольку личного транспорта тогда почти не было, а общественный в Лепеле всегда находился в зачаточном состоянии.
Медицина совершенствовалась. Чтобы сдать кровь, донорам стало мало всего лишь придти на станцию переливания. С них потребовали прохождение медицинской комиссии перед забором крови. Вот тут все халявщики и отсеялись, в том числе и я - с астмой мне медкомиссию не пройти. Шёл то ли 90-й, то ли 91-й год.
Запомнился День донора в один из этих последних годов. Впервые в истории Лепеля в гастроном завезли 250-граммовые банки растворимого кофе. Их отпускали исключительно по донорским талонам. И не бесплатно, а за полную стоимость в 10 рублей (самая дорогая водка «Пшеничная» стоила чуть больше шести рублей). Одна любительница ароматного напитка и предложила мне 10 рублей за талон (подумать только, ей ещё предстояло заплатить 10 рублей в магазин!) И я, радостный, купил на халявную «десятку» две бутылки дешёвой водки. Домой пришёл пьяным. Жена уже знала про День донора и потребовала с меня талон. Признался, что продал его за 10 рублей. Как коню ввалила мне за такую коммерцию. Самым обидным было её признание, что талон купила бы у меня за 20 рублей.
Сдавал кровь всего 1 раз, в середине 80-х работал на заводе Арсенал. Объявили день донора, ну и конечно мы молодежь решили гульнем. Запомнился этот день двумя случаями, 1 случай, сидел я у окошка с протянутой рукой, там уже с меня как с самогонного аппарата капала нужная всем бордовая жидкость, напротив меня сидел цеховой "качек" скажем Федя уже не помню как его звали фигура Аполона, и вдруг стал падать в сторону противоположную окошка с рукой, у меня был первый порыв подбежать, удержать друга, но вовремя вспомнил, что сам привязан к "самогонного аппарату, но медик находящийся рядом с окошком за руку удержал нашего "качка", девчонка медик которая работала с моей рукой не удивилась сказала - Это обычный случай со здоровяками, и толстыми, а с вас худых можно по "ведру" качать.
2случай, сидим уже в пивном баре "Жигули" на канале Грибоедова сдвинули два стола, хохочем, подкалываем нашего качка, кто то вспомнил о пластыре с ваткой на локтевом суставе, и мы все стали закатывать рукова и снимать повязки, я обратил внимание на округлившиеся глаза бармена. И гдето через 10 минут появилась милиция, мы также хохоча объяснили, что мы не наркоманы а доноры, милиция быстро удалилась. И я где то внутри себя поставил "галочку" что все бармены по совместительству " стукачи" для милиции.
***
...Через Лепель в советское время проходило бесчисленное количество пассажирских автобусов. Старая деревянная автостанция, а затем суперсовременный по тому времени автовокзал кишели душными ЛАЗами и уродливыми «коробочками» Курганского автобусного завода. Позже к ним добавились величавые венгерские «Икарусы».
Ежедневно пригородные автобусы кувыркались практически в каждую захолустную деревню типа Терешек, которые давным-давно превратились в призрак. Кроме существующих доселе через Лепель маршрутов, Витебск связывали ежедневные маршруты с Гродно, Ригой, Лесными Озёрами; Минск - с Езерищем, Лесными Озёрами, Ушачами, Ленинградом. - Цивилизация была в пассажирских перевозках, - скажете. - Вот когда государство заботилось о народе!
Но не спешите с выводами. Расскажу, как обстояли дела с этим делом с иного подхода. Поскольку о маршрутках в те времена слыхом не слыхивали, огромный автобусный парк не справлялся с перевозкой желающих переместиться из точки А в точку Б. И хоть в пригородные автобусы людей набивалось, согласно тогдашнему сравнению, как селёдок в бочку, всё равно утренним маршрутом, например, «Терешки - Лепель», в Слободе уже не все желающие могли вместиться в проход салона и оставались на остановке - следующий автобус будет поздно вечером.
В междугородние автобусы пассажиров садилось согласно наличию сидений. Но сидений тех в общем измерении почти всегда не хватало, и пассажиры оставались не перевезенными. Вот подтверждение сказанному не из пространных рассуждений глобального масштаба, а из моей жизни.
Да, на отправляемые из Лепеля автобусы можно было загодя купить билет, придя на лепельский автовокзал за 10 - 15 дней до отправления автобуса, а на маршруты в Лепель - на автовокзалы Минска, Витебска, Полоцка… Позже билеты будут распроданы. Особенно это касалось лепельского направления в пятницу и субботу, а из Лепеля - в воскресенье и понедельник. К тому же предварительная продажа билетов имела существенный недостаток.
Однажды в воскресенье собрался на Витебск и дальше на Ленинград. В день отправления обратился в кассу лепельского автовокзала в момент её открытия. Сказали, что все билеты проданы предварительно. На проходящие рейсы будут в случае, если в Лепеле кто-то выйдет. На моё возмущение, что нельзя загодя продавать 100 процентов билетов, ответили, что таков указ, а если не уехавших пассажиров окажется много, то вечером автобаза выделит дополнительный автобус. Время отправления его не регламентировано. Желающие уехать должны кучковаться в зале ожидания. Об этом случае написал в областную газету «Віцебскі рабочы». Жалобу напечатали - редакция приняла мою сторону. Но воз с места не сдвинулся.
В 1973 году жил в общежитии Минского моторного завода. До того пропился, что в субботу оставалось всего лишь 2 рубля 50 копеек на билет до Лепеля (на городской транспорт 3-4 копейки не требовались - всегда ездил зайцем). Утром приехал с улицы Ангарской на единственный минский автовокзал, а проезд уже подорожал до 3 рублей и нескольких копеек, поскольку стали ходить мягкие «Икарусы». Остался лишь один жесткий «ЛАЗ», выходящий из Минска вечером, по старой цене. А где взять те несчастные копейки, если все общажные мальцы сидят голодные и без денег? Выход один: купить вечерний билет, возвращаться в общагу и коротать время до вечера.
В 1974 году ехали с женой от тёщи. Из Лунинца в Минск добрались. А на минском автовокзале билетов на Лепель не оказалось даже с утра. Предложил жене поехать в аэропорт (тогда ещё старый) и залететь домой на самолёте - билет всего лишь в два раза дороже. Кассир кассы аэропорта на меня вытаращила глаза - полёты в Лепель давно отменены (когда конкретно до сих пор не знаю).
В 1979 году по служебным делам уехал в Минск. Пока их справлял, билеты на лепельское направление раскупили. Пришлось на трамвае выезжать за окраинный микрорайон Зелёный Луг ловить попутку. Ввиду наступления тёмного времени суток ни одна не остановилась даже курсанту милицейской школы в форме. Компанией из нескольких несостоявшихся пассажиров разложили костёр вблизи дороги для коротания ночи. На рассвете попутки стали останавливаться. Дома получил взбучку от жены, которая в ожидании меня бегала на квартиру к начальнику Василю Аксеновичу, который командировал меня в Минск. А чем он мог помочь, если мобильников тогда не было, а квартирные телефоны были в большом дефиците и устанавливались по огромнейшему блату (законную очередь надо было ожидать десятилетиями).
Про автобусные билеты рассказал. Вспомнил даже про стоимость авиаперевозок. А как обстояло дело на железной дороге?
СССР издыхает. Горбачёвский сухой закон продолжает действовать. С братом Васькой едем погостить в Ленинград. В Витебске обнаруживаем офигенную очередь за водкой. Выстаиваем. Покупаем две бутылки. На вокзале выпиваем. Васька засыпает в зале ожидания. Подошедших к нему милиционеров уговариваю не арестовывать брата - сейчас увезу из Витебска, вот билеты. Отпускают. Прибывает поезд из Киева. Билеты купейные, плацкартных не было. В свободное купе отводит проводник. Соседи - два пацана-товарища. Угощают нас заказанной у проводника водкой. Выпиваем. Проваливаемся в небытие. Просыпаемся утром. Денег у обоих нет. У Васьки под глазом фингал. Соседи объясняют, что вечером мы пошли в вагон-ресторан.
Нашли нас валяющихся в тамбуре. Перенесли в купе. Я неустанно повторял: «Где мой братка?» Этим сленговым словом выдали себя - нет такого в моём лексиконе. И Васька смог шепнуть, что ночью свесил голову со второй полки, а один сосед чистит мои карманы. Вор, заметив свидетеля, сделал выброс ноги ему в глаз. Васька отключился. Оттого и фингал. Заключение может быть одно: нас опоили отравой и ограбили. Даже копеек на метро дали. Что потом было в гостях и дома, лучше промолчу. После того и доныне стараюсь избегать купейных вагонов, где стал жертвой преступной группировки в составе проводника и штатных пассажиров-грабителей.
В советские времена водка как-то в моём окружении не котировалась. В массовое употребление шло именно вино, презрительно самими винофилами именуемое чернилом, червивкой, бырлом, пойлом, винищем…
Такую нелицеприятную характеристику незаслуженно имели и безобидные сухие вина, однако и они выпускались на скорую руку, затаривались в стандартные примитивные бутылки и закупоривались смешным (с современной точки зрения) методом.
Зато названия «бырла» носили очень лирические, после прочтения которых невозможно было спокойно отойти от прилавка, не искусившись на покупку очередного «экзота». С названиями своей продукции виноделы так изощрялись потому, что реклама вообще в Советском Союзе была запрещена. И этикетки на винных бутылках восполняли это упущение советских производителей.
Невозможно и охарактеризовать все «чернила» по отдельности. А огулом это хорошо делают их, если говорить по-современному, никнеймы, указанные выше. Я же расскажу более подробно о тех отдельных винах, которые вошли в мою жизнь прочно, словно романы классиков Жюля Верна, Марка Твена, Роберта Стивенса, Герберта Уэльса, Янки Мавра, Николая Гоголя, дневники путешествий Владимира Арсеньева, Николая Пржевальского, Давида Ливингстона… На произведениях любимых классиков я рос, мужал и формировал характер как, впрочем, и на винах. Начну характеристику их по списку с наиболее запомнившихся.
Даже из названий было сложено небольшое сюжетное сочинение. Всё наизусть не помню, поэтому приведу лишь фрагмент его: «Наступила «Золотая осень». По «Утренней росе» пойду в «Осенний сад». Буду собирать «Осенний букет», наслаждаясь «Ароматом садов». Губы мои будет постоянно украшать «Улыбка» от воображения, как при взгляде на «Осенний букет» загорятся «Чёрные глаза», и как бурно после подаренной «Радости» пройдёт «Тёмная ночь».
я с детства был приучен к алкоголю, рассказывается в моём мемуаре о красной эре №97 «Допинг с пелёнок». Начал с малых доз самогона. Первый приём даже не запомнил. А вот первую купленную в складчину бутылку вина помню до сих пор.
Был День международной солидарности трудящихся. Учился я тогда в четвёртом классе, друг и сосед Валерик Прусский - в пятом, Алик Мозго - в шестом. Втроём решили отметить один из главных советских праздников. На дворе стоял солнечный день 1 мая 1963 года. Собрали копейки. Пошли за три километра в Велевщину, поскольку в нашей Гадивле магазина не было. Прилавки были заставлены различными винами. Выбрали поллитровку самого дешёвого - «Алиготе». Стоило оно 1 рубль 4 копейки.
Сели праздновать у Валерика, поскольку его матери не было дома. Поначалу боялись начинать, чтобы не опьянеть и не потерять ум. Тогда мы ещё не разбирались в крепости, и указанные на бутылке 14 градусов нам не говорили о том, что перед нами всего лишь сухое виноградное вино. Выпили и почти не захмелели. Вскорости разобрались, что надо было доплатить 13 копеек и купить 17-градусного «Яблочного».
Это вино было самым популярным среди пьющего люда - крепкое и дешёвое. А вот его собрат с таким же названием, но с дополнительным подтекстом «сладкое», не уважали, поскольку в нём содержалось на градус меньше, было набухано слишком много сахара и стоило аж 1 рубль 52 копейки. Но «Яблочное» за 1 рубль 17 копеек хотя и считалось самым популярным, однако не было дешёвым вином. На первом месте считалось «Фруктовое» за 92 копейки. Но в наш край попадало редко, поскольку выпускалось в городском посёлке Подсвилье Глубокского района. Видимо, сами глубочане выпивали свою продукцию.
Когда называю цену, имею в виду бутылку объёмом 0,5 литра с включённой её стоимостью (12 копеек). «Бомбы» объёмом 0,7 литра и стоимостью 17 копеек стали наполнять вином значительно позже.
Всевозможные портвейны были тоже хороши. В их маркировке не разбирались и не понимали, что значат после названия «Портвейн» индексы «777», «72», «33», название «Агдам». В них было 18 градусов. Единственный минус - это дороговизна, поскольку все стоили дороже «Яблочного».
В мой предармейский 1970 год вдруг все магазины завалили вином «Солнцедар». Оттого случился фурор среди мужского населения. Содержало оно аж 20 градусов и стоило чуть больше 1 рубля 20 копеек. «Солнцедар» стал самым популярным винищем. Им обпивались. Но вскорости дар солнечного Краснодара с прилавков испарился. Видимо, случился разовый завоз его издалека.
20 ноября «солнцедарного» 1970 года меня забрили служить в ракетную учебку города Луга Ленинградской области. Там ковали из меня вычислителя - командира отделения по подготовке данных для пуска ракет. Учились защищать родину, веря в её феноменальное справедливое происхождение благодаря потугам бессребреника - моего тёзки Ленина. Пили с домобилизационным пристрастием. Но я ведь веду речь только о винах, ставших спутниками моих пожизненных алкогольных воспоминаний. Так что - об «Алжирском».
Группа курсантов скинулись на алкоголь. Обстоятельства сложились так, что за ним довелось бежать мне. Это от части километра три до ближайшего продуктового магазина. А в нём лишь одно бюджетное вино - 800-граммовые «бомбы» «Алжирского» по чисто символической цене - умереть и не жить от такой дешевизны! Взял три бутыли. На опушке перед частью решил: хрен я вам понесу, друзья, с риском залётеть, приходите и сами забирайте. Взялся прятать вино в снег. Одну бутылку бросил вперёд, другую - чуть дальше, а третью - ближе первой.
Последняя по касательной проскользила в сугробе и разбила вторую. Снег мгновенно окрасился в бордовый цвет. Я остолбенел: что делать? Решил: надо хоть снег есть. Жевал его долго. Горло свело, а хмель не приходил. Бросил глупую затею и полез через забор «радовать» собутыльников. Вначале меня строго отругали. Потом полезли через ограду за оставшимися двумя «Алжирскими». Назад их проносили в казарму сами. Мне пришлось сплачивать стоимость разбитого вина. А оно было нехорошее: почти чёрное, сухое, отчего совсем не хмельное.
Молодым семьянином жил на подселении в трёхкомнатке Лепельской «Сельхозтехники». По всем магазинам развезли вино «Сливовое». Гадость типа дёгтя. Но 17 градусов и цена устраивали . Обпивались. После посещения туалета мной и соседом, жёны по несколько часов не могли зайти в него из-за невыносимой вони. Беспощадно ругали нас.
Был период, когда лепельские магазины завалили «бомбами» вина «Буджак». Что это за слово - не вникали. Цена и минимум сахара устраивали. Однажды на работе я укушался им. До полуночи бороздил по квартире, мешая спать семье. Утром жена отчитывала жаждущего похмелки мужа: - Всю ночь спать не давали то «Буджака», то собака. Как выяснилось, под окном во тьме долго выл приблудный пёс.
…Много пьяных случаев, вызванных советскими «чернилами», заполняли мою жизнь. О каждом и не расскажешь - респектабельный читатель утомится возмущаться. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь: как было - так было.
***
...Самогон был постоянным атрибутом крестьянской семьи. Все великие семейные дела типа сруб срубить, кабана завалить, творились сообща, всей деревней, по-народному - толокой. Деньги за помощь не брались, ибо их в колхозном обществе попросту не имелось. Расчет за помощь производился исключительно обильным угощением, главным компонентом которого был алкоголь. А где взять водку или вино, если в карманах пусто? Вот именно для того и производился самогон. Он практически ничего не стоил, поскольку требовались лишь копейки на покупку дешёвых дрожжей. Зерном колхоз рассчитывался за рабство, картофан выращивался на личном огороде. Не ленись - гони. Это значительно позже, когда колхозных рабов стали рассчитывать деньгами, стало проще купить сахар, который даже с лихвой успешно заменил зерно (вырабатывал больше гадусов).
А когда готовилось массовое семейное торжество типа крестин, свадьбы, проводов в армию, самогонки требовалось много декалитров. Одному хозяину такой объём был часто не под силу. Тогда за самогоноварение бралась близкая родня, за бесплатно, из желания помочь родным.
Самогоноварение во все времена было делом наказуемым. Однако власть в лице участкового милиционера смотрела на процесс сквозь пальцы, от роду имея крестьянскую душу и оттого понимая, что без самогона не выжить бедным советским рабам. За молчание представитель власти в форме имел благодарность в виде угощения той же самогонкой в любой, по выбору, хате.
А как же штрафы за самогоноварение, разгром самогонных установок? - спросите. Да, было дело. Это когда бедняк из неофициально позволенного преступного действа решал извлечь прибыль, а попросту - стал гнать самогон на продажу. Он стоил дёшево - всего один рубль за поллитра. И содержал в себе в среднем градусов так от 30 и до 40. Для сравнения: поллитровка 17-градусного вина в магазинах продавалась за 1 рубль 17 копеек, цена на водку в течение хрущёвско-брежневской эпохи постепенно росла так: 2р.87к., 3р.62к., 4р.12к., 4р.42к. и дальше переваливала за 5 рублей. В общем, самогоноварение стало своего рода сельским бизнесом.
Надо отдать должное власти и милиции - по своей инициативе облавы на самогонщиков они не делали. Ну, если и налетали, то очень редко. Сигналом к действу служили жалобы местных жён: спаивает мужей баба Папчиха отравой - куриный помёт для крепости добавляет в брагу, отчего в пьяниц дурь вселяется, и те творят семейные погромы и даже умирают. По указанному в жалобе адресу проводили обыск, конфисковывали соответствующие атрибуты, выписывали штраф. Повреждались лишь небольшие примитивные аппараты, поскольку лесных самогонных заводов в наших краях не было.
В Гадивле моя мамка была отпетой самогонщицей. Этому способствовали окружающие нашу хату лиственные дебри. Самогонка у нас была не выводная. Но за всю жизнь мамка даже бутылку не продала. Вся сивуха шла на ведение хозяйства. Кстати, сивуха - слово устаревшее. Сизой она была лишь когда гналась из зерна. А сахарница имела кристальную прозрачность вроде родниковой воды.
И вот на что конкретно шла самогонка в нашей семье. Папка умер ещё в 1965 году, когда я учился в шестом классе. А я ведь был старшим среди ещё двух братьев и сестры. Чтобы содержать такую ораву, мамке не хватало учительской зарплаты и 40-рублёвой пенсии по случаю потери кормильца (для сравнения: велосипед тогда стоил 47 рублей). Чтобы мы всем были обеспечены лучше отпрысков колхозников, надо было вести личное подсобное хозяйство. Это требовало много мужского труда. Чтобы его поиметь, надо было заинтересовать деревенское мужичьё. Чем? Деньги в счёт не брались: с ними надо было бежать за вином в магазин, которого в Гадивле не было.
А вот за самогонку всякий запашет огород, побьёт косу, убьёт свинью… Когда подросли мы, стали помогать заготовить дрова, разогнать конём картошку, скосить обмежек, выбросить навоз, заменить забор… Но мы были бессильны выполнить сложные работы. Поменять пол, перекрыть крышу, срубить колодезный сруб, поставить новую баню было под силу лишь многим трёхлитровикам самогонки.
Зимой мамка гнала самогон в Малой хате (был у нас такой пристроек). Летом перетаскивала установку в кусты. Когда подросли мы, стали помогать вершить это не слишком хлопотное, но интересное дело. Украдкой могли чарку-другую и себе в рот направить.
А когда выросли достаточно, чтобы в совершенстве выполнять тяжёлую мужскую работу, стали от мамки требовать за неё расчёт, который, не будь нас, пошёл бы на наём производителей работ со стороны. Но всё равно от нашей помощи была выгода, поскольку сыновей можно было рассчитать меньшим количеством рюмок, не обидятся.
Однажды произошёл случай, после которого мамка направо и налево хвалилась, какая она классная самогонщица. Поехала она однажды в Ленинград погостить у двоюродной сестры тёти Зины Варламовой. Та на радостях или же для хвастовства позвала на встречу сестёр своего важного любовника саном типа генерала. Перед его приходом разлили гадивлянскую самогонку в пустые бутылки из-под водки, валяющиеся у тёти Зины. И вот мнимый, а может, и настоящий генерал опрокинул первую рюмку, крякнул довольный, взял начатую бутылку и всмотрелся в этикетку. На ней было название водки: «Экстра» и отметка, что сделана на экспорт. Прочитав надпись, важный потребитель восхитился громовым голосом: - Вот же умеют, черти, делать на экспорт! А как свой народ так всяким дерьмом поят.
Когда генералу открыли его очевидный конфуз, он не только не стушевался, а принялся ещё больше расхваливать продукцию гадивлянского самогонного аппарата. Оказывается, самогонка ещё вкуснее, чем экспортная водка, которую он не однажды пивал. Мамка сияла от гордости за свой самогонный профессионализм и гордилась его оценкой генералом до конца жизни.
А сколько компаний собрал и сплотил самогон в сельских глубинках. Если в отчей деревне случайно встречались друзья детства, они обязательно отмечали важное событие самогонкой, поскольку в малых весях не было магазинов, а до центров колхозов и сельсоветов не на чём было добраться - личный транспорт до 90-х годов у селян практически отсутствовал.
Да и на танцы сызмальства ходить трезвым было неприлично. Однажды перед походом в Велевщину на вечеринку мы с другом Валериком Кунчевским купили бутылку самогонки у Паланейки. Пить сели прямо у неё. Зная сию зловредную продукцию, опрокидывать рюмку выходили на крыльцо, что бы в случае чего рыгать сразу на землю. Паланейка для крепости добавляла в самогон куриный помёт.
***
...Ткацкое производство в хрущёвскую эру (ранее не был свидетелем) было налажено в каждой сельской хате. Изготовляли ткань буквально для всего, поскольку ничего из текстильных изделий не могли купить по причине отсутствия денег - колхоз за рабский труд рассчитывался лишь урожаем зерновых культур. Чтобы поиметь половик, покрывало, скатерть, полотенце, армяк, рубашку, штаны, надо было выткать соответствующий технологический отрезок полотна.
Старый народный промысел возрождён в каждом районном Доме ремёсел. Курилка живёт и будет жить вечно. Поэтому я лишь расскажу о влиянии ткацкого промысла для личных нужд на быт крестьянской семьи.
В каждой семье имелся разобранный ткацкий станок, который назывался кроснами. Кросна в разобранном виде хранились в уличном укрытии от непогоды. Использовали их лишь в зимний период, когда осенние хлопоты по хозяйству были выполнены. Но перед тем подготовленные временем и непогодой хрупкие льняные стебли разминали на длинной желобообразной мялке, кроша ненужную оболочку в труху и получая льноволокно. Затем полученную из мялки кудель подвешивали к лопатообразной стойке. Педалью до нужной скорости раскручивали прялку, которая наматывала на валик ссученную пальцами нитку из тянущейся из кудели тонкой массы волокна, а потом подавала её на мотовило. Все упомянутые три орудия показаны на одном снимке.
Когда полностью подготавливали исходный материал для ткачества, в наиболее свободном углу хаты ставили кросна. У кого квадратура была небольшая, агрегат занимал добрую половину помещения. У нас в Гадивле отдельной пристройкой считалась Малая хатка. Само название говорит о её незначительных размерах. Кросна всегда ставили там. К двум кроватям надо было в полном смысле протискиваться. А в Большой хате располагалась Гадивлянская начальная школа.
Чтобы раздражали ритмично повторяющиеся стуки кросен, не помню. Не мешало и постоянное свечение керосиновой лампы, поскольку было оно примерно таким, какое рождает включённая в полной темени газовая комфорка. Хуже было в хатах колхозников, у которых не было денег на керосин. Они ткали при лучине. Втыкали в примитивный держатель загодя заготовленную лучину и поджигали. Когда примитивный светильник сгорал дотла, заменяли следующим. Копоть и запах гари заполняли помещение, аж глаза слезились.
Вытканная полоска ткани стандартной длины наматывалась на рулон специальным приспособлением. Её длина могла быть бесконечно длинной. После окончания процесса кромсай отрезок на нужные куски и шей всё, в чем есть необходимость.
Пропустил важный процесс, который применялся, если будущая одежда или бельё загодя планировались цветными. Тогда перед ткачеством красили нитки. Обычно в огромном свином котле или бельевой выварке кипятили воду, всыпали краску, растворяли её и забрасывали нитки. Варили их определённое время на уличном огне, в печке или на дровяной плите. Для придания новой партии ниток иного цвета, меняли красильный порошок. Можно было таким образом сразу красить или отбеливать полученную серую ткань, даже пошитую одежду. Однако в таком случае конечная продукция будет одноцветной. Бояться того, что краска смоется при стирке, не приходилось, поскольку фабричные красители изготовлялась с учётом такой нежелательной возможности.
Каждую парадную деревенскую горницу украшали ткацкие изделия собственного производства: половики, коврики, покрывала, скатерти, полотенца. В шкафах и на стенных вешалках висели различные элементы верхней одежды: армяки, кафтаны, рубахи, платки. Даже тёплое бельё шили из собственного полотна. Нижнего не было - его попросту не носили.
Развитие цивилизации незаслуженно упразднило частное ткачество. Фабрики стали выпускать всё необходимое для сельского быта. Колхозы стали производить расчёт за рабство деньгами. И рабы сообразили, что купить ткацкую мануфактуру проще и выгоднее, чем самим изготавливать. Однако старые предметы из прочной ткани собственного производства пережили несколько поколений их магазинных заменителей.
***
...На Лепельский опытно-экспериментальный завод шестерён я устроился работать мастером бюро технического контроля в 1982 году. Качество шестерён изучил досконально. В 1985 году меня перевели старшим диспетчером производственно-диспетчерского бюро. Чтобы более понимать мои служебные обязанности, следует добавить приписку к должности из штатного расписания: «…с исполнением обязанностей начальника смены завода».
Должность была нехилая, её кратко можно назвать одним словом - надзиратель. Вроде в смене контролируешь весь завод, а взаправду ни за что не отвечаешь. Если когда делал не то, что хотелось директору Александру Гончару, он отчитывал меня, принижая должность: - Чего ты, какой-то сраный диспетчер, полез не в своё дело?
А когда во второй смене допускал какой-либо просчёт, Александр Тимофеевич менял тактику взбучки, уже возвышая мой титул: - Ты же ночной директор! Ответственное должностное лицо! И не предусмотрел эту ситуацию…
В общем, командовал всей ночной сменой, а ни за один просчёт не нёс абсолютно никакой материальной ответственности. Про такую работу обычно говорят: «Не бей лежачего».
И всё же в октябре 1986 года переметнулся корреспондентом районной газеты «Ленінскі сцяг», лишь только главный редактор Василь Хованский поманил меня к себе - уж легче работы не сыскать. Однако недолго тешил себя журналистской халявой. Полез в политику, за что и был изгнан из редакции в июне 1989 года. На работу инсургента никто не брал - шарахались как от прокажённого. Директор завода шестерён так отреагировал на мою просьбу принять на работу хотя бы токарем: - Только через мой труп!
Пошёл на поклон к первому секретарю райкома партии Ивану Шаколо. Хоть и считал я его своим главным врагом, однако человеком он был умным. Заставил Александра Гончара взять меня на прежнюю должность старшего диспетчера с исполнением обязанностей начальника смены. Надо признаться, за исполнение служебных обязанностей взялся с чрезмерным рвением.
Работалось легко: производственный процесс знал досконально. Он не изменился. Практически единственным новшеством стала госприёмка, властвующая на заводе вот уже два года, с 1987-го. Возглавлял службу Альберт Спиридович. Его помощником был Юрка Тепляков, бывший мастер, мой приятель. Был ли ещё кто в их когорте, не помню.
Для чего была нужна эта чёртова госприёмка? Ну, не скажите. Низкое качество всего советского было известно каждому. Рождённые в СССР люди иногда говорят, что «вот тогда делали хорошие вещи». Но это их воспоминания бередит ностальгия по ушедшей молодости. На самом же деле всякий товар был не просто некачественным, а совершенно плохим. Уважающие себя люди гонялись за любой импортной шмоткой из социалистических стран, лишь бы не носить советское серое барахло (из капстран импорта не было вообще).
Так что введение госприёмки, а по сути внешнего контроля над контролем внутренним, было задумано правильно даже с учётом непомерно больших окладов у госприёмщиков. Но и работа у них была не из лёгких. Работали по сути как обычные контролёры - перепроверяли технические параметры изделий, уже проверенных внутренней службой ОТК. Найдут пропущенный брак - бракуют всю партию, состоящую из нескольких сотен шестерён. Сами же никому не подчиняются, поскольку состоят в кадрах где-то далеко и высоко.
Я был ближе к производству, чем госприёмщики. Поэтому видел, как производственные мастера «химичили» с принятой и забракованной продукцией. Меняли её местами. Повторно сдавали принятую. Вроде бы должны были быть специальные клейма на проверенных шестернях, но всё равно махинации пролазили. В их кухню я не влезал, поскольку практически результат качества не влиял на мою работу и зарплату. Однако свои работяги были ближе, как говорится, к телу, поэтому больше болел за успехи их, а не контролёров над контролёрами. Даже помогал производственникам вершить обман. Вот конкретный пример.
После полуночи (вторая смена заканчивалась в половине второго часа ночи) подходит ко мне мастер одной из поточных линий Сашка и просит открыть цех, превращённый в склад принятой госприёмкой продукции, чтобы забрать готовые к отправке шестерни, а вместо них поставить принятые лишь заводской службой контроля. Человеком он был хорошим, не другом, но приятелем приходился мне, поэтому дал добро. Я же здесь был при том, что ключи от склада находились при мне - не зря же сам руководитель завода в порыве ярости называл меня «ночным директором».
В темноте Сашка на электрокаре привёз «ёлку» с несколькими сотнями непроверенных шестерён, а увёз «ёлку» принятых. Не помню, один или более рейсов мастер сделал. И вообще больше подобным образом обман мы не совершали.
В 1991 году госприёмку упразднили. Её работники без дела не остались. Начальник Альберт Спиридович возглавил вновь созданную Лепельскую межрайонную инспекцию по труду, в неё взял инспектором Юрку Теплякова. Из каких соображений было упразднено четырёхлетнее детище компартии по улучшению качества продукции советских предприятий, не знаю. Привожу свои личные суждения.
Небольшой толк всё же был от деятельности государственных контролёров - всё-таки какой-то незначительный процент пропущенного заводскими контролёрами брака они отлавливали и не пускали в эксплуатацию. Но он никак не оправдывал расходы на содержание штата госприёмщиков. В общем, получилось по-черномырдински: хотели как лучше, а получилось как всегда.
Однако само решение о создании службы государственного контроля я до сих пор одобряю: наконец-то самые верха руководящей и всё решающей партии поняли, что качество производимых в Советском Союзе товаров совсем никудышное, надо срочно улучшать ситуацию. Возьмите, к примеру, хотя бы магнитофоны. Привезённый контрабандой из Сингапура совсем не имел физического веса и практически не ломался, служил десятки лет, а советские тяжеловесы таких же габаритов отрывали руки и не выхаживали даже гарантийный срок.
Впервые столкнулся с массовым Днём донора в 1973 году на Минском заводе шестерён, где работал шлифовщиком. Все шли на него, чтобы отлынить от рабства, и я пошёл, хотя и было страшно. А оказалось, что это совсем не страшно. Кроме чая ещё дали талон на бесплатный разовый обед, с работы отпустили и один отгул в запасе остался. А последствий от потери 200 граммов крови вообще не почувствовал. В общем, лафа, халява!
Когда следующий раз сдавал кровь, не помню. «Удостоверение донора СССР» получил 11 декабря 1979 года. Больше кровь не сдавал не потому, что не хотел, а в связи с тем, что к забору крови медики стали относиться более серьёзно и от моих услуг отказались по причине моего хронического заболевания бронхиальной астмой, которая мне диагностирована ещё в 1980 году. Кровь, значит, плохая, хотя 10 лет считалась хорошей.
Источник https://proza.ru/avtor/lazuryt
Где-то в средине удостоверения сделана запись несколько иного характера: «2/І-83. Нагрудный знак I ст.» Это единственное моральное поощрение за моё донорство. Единственное же материальное вознаграждение до сих пор напоминает о себе.
Талон на пропитание донорам давали всего на рубль. Этого вполне хватало на хороший обед в ресторане или в кафе под ним. Но никто не проедал заветную бумажку. В группе всегда находился нужный человек, который имел возможность поменять у знакомой официантки, буфетчицы и т.п. талоны всех доноров на деньги. В результате на общую сумму накупали винища, а на закуску в лучшем случае получался плавленый сырок на всех, в худшем - годился и собственный рукав.
Казалось бы - что это за пьянка стоимостью в рубль, если бутылка дешёвого яблочного «чернила» тянула на один рубль и 17 копеек? Так подумает лишь правильный интеллигентный человек, а неправильный работяга сразу сообразит, что стоит лишь начать, а добавка всегда найдётся, чтобы укушаться до поросячьего визга - на работу ведь не надо.
В табеле моей донорской деятельности отмечено, что последний раз сдал 200 граммов крови 30 мая 1988 года. 10 ноября того же года с меня высосали уже 300 граммов. Советская медицина умно просчитала, что в таком случае одно и то же количество крови обойдётся казне в полтора раза дешевле. В связи с нововведением желающих получить вожделённый талон на питание и два отгула не уменьшилось.
Уже не помню, когда бригада заборщиков крови перестала куролесить по производствам. Медики расчетливо решили брать кровь в центральной станции переливания крови, которую оборудовали в конце крыла поликлиники, куда не так давно переехала «скорая помощь». Процесс был налажен хорошо, и неудобством считалась лишь отдалённость от города, поскольку личного транспорта тогда почти не было, а общественный в Лепеле всегда находился в зачаточном состоянии.
Медицина совершенствовалась. Чтобы сдать кровь, донорам стало мало всего лишь придти на станцию переливания. С них потребовали прохождение медицинской комиссии перед забором крови. Вот тут все халявщики и отсеялись, в том числе и я - с астмой мне медкомиссию не пройти. Шёл то ли 90-й, то ли 91-й год.
Запомнился День донора в один из этих последних годов. Впервые в истории Лепеля в гастроном завезли 250-граммовые банки растворимого кофе. Их отпускали исключительно по донорским талонам. И не бесплатно, а за полную стоимость в 10 рублей (самая дорогая водка «Пшеничная» стоила чуть больше шести рублей). Одна любительница ароматного напитка и предложила мне 10 рублей за талон (подумать только, ей ещё предстояло заплатить 10 рублей в магазин!) И я, радостный, купил на халявную «десятку» две бутылки дешёвой водки. Домой пришёл пьяным. Жена уже знала про День донора и потребовала с меня талон. Признался, что продал его за 10 рублей. Как коню ввалила мне за такую коммерцию. Самым обидным было её признание, что талон купила бы у меня за 20 рублей.
Сдавал кровь всего 1 раз, в середине 80-х работал на заводе Арсенал. Объявили день донора, ну и конечно мы молодежь решили гульнем. Запомнился этот день двумя случаями, 1 случай, сидел я у окошка с протянутой рукой, там уже с меня как с самогонного аппарата капала нужная всем бордовая жидкость, напротив меня сидел цеховой "качек" скажем Федя уже не помню как его звали фигура Аполона, и вдруг стал падать в сторону противоположную окошка с рукой, у меня был первый порыв подбежать, удержать друга, но вовремя вспомнил, что сам привязан к "самогонного аппарату, но медик находящийся рядом с окошком за руку удержал нашего "качка", девчонка медик которая работала с моей рукой не удивилась сказала - Это обычный случай со здоровяками, и толстыми, а с вас худых можно по "ведру" качать.
2случай, сидим уже в пивном баре "Жигули" на канале Грибоедова сдвинули два стола, хохочем, подкалываем нашего качка, кто то вспомнил о пластыре с ваткой на локтевом суставе, и мы все стали закатывать рукова и снимать повязки, я обратил внимание на округлившиеся глаза бармена. И гдето через 10 минут появилась милиция, мы также хохоча объяснили, что мы не наркоманы а доноры, милиция быстро удалилась. И я где то внутри себя поставил "галочку" что все бармены по совместительству " стукачи" для милиции.
***
...Через Лепель в советское время проходило бесчисленное количество пассажирских автобусов. Старая деревянная автостанция, а затем суперсовременный по тому времени автовокзал кишели душными ЛАЗами и уродливыми «коробочками» Курганского автобусного завода. Позже к ним добавились величавые венгерские «Икарусы».
Ежедневно пригородные автобусы кувыркались практически в каждую захолустную деревню типа Терешек, которые давным-давно превратились в призрак. Кроме существующих доселе через Лепель маршрутов, Витебск связывали ежедневные маршруты с Гродно, Ригой, Лесными Озёрами; Минск - с Езерищем, Лесными Озёрами, Ушачами, Ленинградом. - Цивилизация была в пассажирских перевозках, - скажете. - Вот когда государство заботилось о народе!
Но не спешите с выводами. Расскажу, как обстояли дела с этим делом с иного подхода. Поскольку о маршрутках в те времена слыхом не слыхивали, огромный автобусный парк не справлялся с перевозкой желающих переместиться из точки А в точку Б. И хоть в пригородные автобусы людей набивалось, согласно тогдашнему сравнению, как селёдок в бочку, всё равно утренним маршрутом, например, «Терешки - Лепель», в Слободе уже не все желающие могли вместиться в проход салона и оставались на остановке - следующий автобус будет поздно вечером.
В междугородние автобусы пассажиров садилось согласно наличию сидений. Но сидений тех в общем измерении почти всегда не хватало, и пассажиры оставались не перевезенными. Вот подтверждение сказанному не из пространных рассуждений глобального масштаба, а из моей жизни.
Да, на отправляемые из Лепеля автобусы можно было загодя купить билет, придя на лепельский автовокзал за 10 - 15 дней до отправления автобуса, а на маршруты в Лепель - на автовокзалы Минска, Витебска, Полоцка… Позже билеты будут распроданы. Особенно это касалось лепельского направления в пятницу и субботу, а из Лепеля - в воскресенье и понедельник. К тому же предварительная продажа билетов имела существенный недостаток.
Однажды в воскресенье собрался на Витебск и дальше на Ленинград. В день отправления обратился в кассу лепельского автовокзала в момент её открытия. Сказали, что все билеты проданы предварительно. На проходящие рейсы будут в случае, если в Лепеле кто-то выйдет. На моё возмущение, что нельзя загодя продавать 100 процентов билетов, ответили, что таков указ, а если не уехавших пассажиров окажется много, то вечером автобаза выделит дополнительный автобус. Время отправления его не регламентировано. Желающие уехать должны кучковаться в зале ожидания. Об этом случае написал в областную газету «Віцебскі рабочы». Жалобу напечатали - редакция приняла мою сторону. Но воз с места не сдвинулся.
В 1973 году жил в общежитии Минского моторного завода. До того пропился, что в субботу оставалось всего лишь 2 рубля 50 копеек на билет до Лепеля (на городской транспорт 3-4 копейки не требовались - всегда ездил зайцем). Утром приехал с улицы Ангарской на единственный минский автовокзал, а проезд уже подорожал до 3 рублей и нескольких копеек, поскольку стали ходить мягкие «Икарусы». Остался лишь один жесткий «ЛАЗ», выходящий из Минска вечером, по старой цене. А где взять те несчастные копейки, если все общажные мальцы сидят голодные и без денег? Выход один: купить вечерний билет, возвращаться в общагу и коротать время до вечера.
В 1974 году ехали с женой от тёщи. Из Лунинца в Минск добрались. А на минском автовокзале билетов на Лепель не оказалось даже с утра. Предложил жене поехать в аэропорт (тогда ещё старый) и залететь домой на самолёте - билет всего лишь в два раза дороже. Кассир кассы аэропорта на меня вытаращила глаза - полёты в Лепель давно отменены (когда конкретно до сих пор не знаю).
В 1979 году по служебным делам уехал в Минск. Пока их справлял, билеты на лепельское направление раскупили. Пришлось на трамвае выезжать за окраинный микрорайон Зелёный Луг ловить попутку. Ввиду наступления тёмного времени суток ни одна не остановилась даже курсанту милицейской школы в форме. Компанией из нескольких несостоявшихся пассажиров разложили костёр вблизи дороги для коротания ночи. На рассвете попутки стали останавливаться. Дома получил взбучку от жены, которая в ожидании меня бегала на квартиру к начальнику Василю Аксеновичу, который командировал меня в Минск. А чем он мог помочь, если мобильников тогда не было, а квартирные телефоны были в большом дефиците и устанавливались по огромнейшему блату (законную очередь надо было ожидать десятилетиями).
Про автобусные билеты рассказал. Вспомнил даже про стоимость авиаперевозок. А как обстояло дело на железной дороге?
СССР издыхает. Горбачёвский сухой закон продолжает действовать. С братом Васькой едем погостить в Ленинград. В Витебске обнаруживаем офигенную очередь за водкой. Выстаиваем. Покупаем две бутылки. На вокзале выпиваем. Васька засыпает в зале ожидания. Подошедших к нему милиционеров уговариваю не арестовывать брата - сейчас увезу из Витебска, вот билеты. Отпускают. Прибывает поезд из Киева. Билеты купейные, плацкартных не было. В свободное купе отводит проводник. Соседи - два пацана-товарища. Угощают нас заказанной у проводника водкой. Выпиваем. Проваливаемся в небытие. Просыпаемся утром. Денег у обоих нет. У Васьки под глазом фингал. Соседи объясняют, что вечером мы пошли в вагон-ресторан.
Нашли нас валяющихся в тамбуре. Перенесли в купе. Я неустанно повторял: «Где мой братка?» Этим сленговым словом выдали себя - нет такого в моём лексиконе. И Васька смог шепнуть, что ночью свесил голову со второй полки, а один сосед чистит мои карманы. Вор, заметив свидетеля, сделал выброс ноги ему в глаз. Васька отключился. Оттого и фингал. Заключение может быть одно: нас опоили отравой и ограбили. Даже копеек на метро дали. Что потом было в гостях и дома, лучше промолчу. После того и доныне стараюсь избегать купейных вагонов, где стал жертвой преступной группировки в составе проводника и штатных пассажиров-грабителей.
В советские времена водка как-то в моём окружении не котировалась. В массовое употребление шло именно вино, презрительно самими винофилами именуемое чернилом, червивкой, бырлом, пойлом, винищем…
Такую нелицеприятную характеристику незаслуженно имели и безобидные сухие вина, однако и они выпускались на скорую руку, затаривались в стандартные примитивные бутылки и закупоривались смешным (с современной точки зрения) методом.
Зато названия «бырла» носили очень лирические, после прочтения которых невозможно было спокойно отойти от прилавка, не искусившись на покупку очередного «экзота». С названиями своей продукции виноделы так изощрялись потому, что реклама вообще в Советском Союзе была запрещена. И этикетки на винных бутылках восполняли это упущение советских производителей.
Невозможно и охарактеризовать все «чернила» по отдельности. А огулом это хорошо делают их, если говорить по-современному, никнеймы, указанные выше. Я же расскажу более подробно о тех отдельных винах, которые вошли в мою жизнь прочно, словно романы классиков Жюля Верна, Марка Твена, Роберта Стивенса, Герберта Уэльса, Янки Мавра, Николая Гоголя, дневники путешествий Владимира Арсеньева, Николая Пржевальского, Давида Ливингстона… На произведениях любимых классиков я рос, мужал и формировал характер как, впрочем, и на винах. Начну характеристику их по списку с наиболее запомнившихся.
Даже из названий было сложено небольшое сюжетное сочинение. Всё наизусть не помню, поэтому приведу лишь фрагмент его: «Наступила «Золотая осень». По «Утренней росе» пойду в «Осенний сад». Буду собирать «Осенний букет», наслаждаясь «Ароматом садов». Губы мои будет постоянно украшать «Улыбка» от воображения, как при взгляде на «Осенний букет» загорятся «Чёрные глаза», и как бурно после подаренной «Радости» пройдёт «Тёмная ночь».
я с детства был приучен к алкоголю, рассказывается в моём мемуаре о красной эре №97 «Допинг с пелёнок». Начал с малых доз самогона. Первый приём даже не запомнил. А вот первую купленную в складчину бутылку вина помню до сих пор.
Был День международной солидарности трудящихся. Учился я тогда в четвёртом классе, друг и сосед Валерик Прусский - в пятом, Алик Мозго - в шестом. Втроём решили отметить один из главных советских праздников. На дворе стоял солнечный день 1 мая 1963 года. Собрали копейки. Пошли за три километра в Велевщину, поскольку в нашей Гадивле магазина не было. Прилавки были заставлены различными винами. Выбрали поллитровку самого дешёвого - «Алиготе». Стоило оно 1 рубль 4 копейки.
Сели праздновать у Валерика, поскольку его матери не было дома. Поначалу боялись начинать, чтобы не опьянеть и не потерять ум. Тогда мы ещё не разбирались в крепости, и указанные на бутылке 14 градусов нам не говорили о том, что перед нами всего лишь сухое виноградное вино. Выпили и почти не захмелели. Вскорости разобрались, что надо было доплатить 13 копеек и купить 17-градусного «Яблочного».
Это вино было самым популярным среди пьющего люда - крепкое и дешёвое. А вот его собрат с таким же названием, но с дополнительным подтекстом «сладкое», не уважали, поскольку в нём содержалось на градус меньше, было набухано слишком много сахара и стоило аж 1 рубль 52 копейки. Но «Яблочное» за 1 рубль 17 копеек хотя и считалось самым популярным, однако не было дешёвым вином. На первом месте считалось «Фруктовое» за 92 копейки. Но в наш край попадало редко, поскольку выпускалось в городском посёлке Подсвилье Глубокского района. Видимо, сами глубочане выпивали свою продукцию.
Когда называю цену, имею в виду бутылку объёмом 0,5 литра с включённой её стоимостью (12 копеек). «Бомбы» объёмом 0,7 литра и стоимостью 17 копеек стали наполнять вином значительно позже.
Всевозможные портвейны были тоже хороши. В их маркировке не разбирались и не понимали, что значат после названия «Портвейн» индексы «777», «72», «33», название «Агдам». В них было 18 градусов. Единственный минус - это дороговизна, поскольку все стоили дороже «Яблочного».
В мой предармейский 1970 год вдруг все магазины завалили вином «Солнцедар». Оттого случился фурор среди мужского населения. Содержало оно аж 20 градусов и стоило чуть больше 1 рубля 20 копеек. «Солнцедар» стал самым популярным винищем. Им обпивались. Но вскорости дар солнечного Краснодара с прилавков испарился. Видимо, случился разовый завоз его издалека.
20 ноября «солнцедарного» 1970 года меня забрили служить в ракетную учебку города Луга Ленинградской области. Там ковали из меня вычислителя - командира отделения по подготовке данных для пуска ракет. Учились защищать родину, веря в её феноменальное справедливое происхождение благодаря потугам бессребреника - моего тёзки Ленина. Пили с домобилизационным пристрастием. Но я ведь веду речь только о винах, ставших спутниками моих пожизненных алкогольных воспоминаний. Так что - об «Алжирском».
Группа курсантов скинулись на алкоголь. Обстоятельства сложились так, что за ним довелось бежать мне. Это от части километра три до ближайшего продуктового магазина. А в нём лишь одно бюджетное вино - 800-граммовые «бомбы» «Алжирского» по чисто символической цене - умереть и не жить от такой дешевизны! Взял три бутыли. На опушке перед частью решил: хрен я вам понесу, друзья, с риском залётеть, приходите и сами забирайте. Взялся прятать вино в снег. Одну бутылку бросил вперёд, другую - чуть дальше, а третью - ближе первой.
Последняя по касательной проскользила в сугробе и разбила вторую. Снег мгновенно окрасился в бордовый цвет. Я остолбенел: что делать? Решил: надо хоть снег есть. Жевал его долго. Горло свело, а хмель не приходил. Бросил глупую затею и полез через забор «радовать» собутыльников. Вначале меня строго отругали. Потом полезли через ограду за оставшимися двумя «Алжирскими». Назад их проносили в казарму сами. Мне пришлось сплачивать стоимость разбитого вина. А оно было нехорошее: почти чёрное, сухое, отчего совсем не хмельное.
Молодым семьянином жил на подселении в трёхкомнатке Лепельской «Сельхозтехники». По всем магазинам развезли вино «Сливовое». Гадость типа дёгтя. Но 17 градусов и цена устраивали . Обпивались. После посещения туалета мной и соседом, жёны по несколько часов не могли зайти в него из-за невыносимой вони. Беспощадно ругали нас.
Был период, когда лепельские магазины завалили «бомбами» вина «Буджак». Что это за слово - не вникали. Цена и минимум сахара устраивали. Однажды на работе я укушался им. До полуночи бороздил по квартире, мешая спать семье. Утром жена отчитывала жаждущего похмелки мужа: - Всю ночь спать не давали то «Буджака», то собака. Как выяснилось, под окном во тьме долго выл приблудный пёс.
…Много пьяных случаев, вызванных советскими «чернилами», заполняли мою жизнь. О каждом и не расскажешь - респектабельный читатель утомится возмущаться. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь: как было - так было.
***
...Самогон был постоянным атрибутом крестьянской семьи. Все великие семейные дела типа сруб срубить, кабана завалить, творились сообща, всей деревней, по-народному - толокой. Деньги за помощь не брались, ибо их в колхозном обществе попросту не имелось. Расчет за помощь производился исключительно обильным угощением, главным компонентом которого был алкоголь. А где взять водку или вино, если в карманах пусто? Вот именно для того и производился самогон. Он практически ничего не стоил, поскольку требовались лишь копейки на покупку дешёвых дрожжей. Зерном колхоз рассчитывался за рабство, картофан выращивался на личном огороде. Не ленись - гони. Это значительно позже, когда колхозных рабов стали рассчитывать деньгами, стало проще купить сахар, который даже с лихвой успешно заменил зерно (вырабатывал больше гадусов).
А когда готовилось массовое семейное торжество типа крестин, свадьбы, проводов в армию, самогонки требовалось много декалитров. Одному хозяину такой объём был часто не под силу. Тогда за самогоноварение бралась близкая родня, за бесплатно, из желания помочь родным.
Самогоноварение во все времена было делом наказуемым. Однако власть в лице участкового милиционера смотрела на процесс сквозь пальцы, от роду имея крестьянскую душу и оттого понимая, что без самогона не выжить бедным советским рабам. За молчание представитель власти в форме имел благодарность в виде угощения той же самогонкой в любой, по выбору, хате.
А как же штрафы за самогоноварение, разгром самогонных установок? - спросите. Да, было дело. Это когда бедняк из неофициально позволенного преступного действа решал извлечь прибыль, а попросту - стал гнать самогон на продажу. Он стоил дёшево - всего один рубль за поллитра. И содержал в себе в среднем градусов так от 30 и до 40. Для сравнения: поллитровка 17-градусного вина в магазинах продавалась за 1 рубль 17 копеек, цена на водку в течение хрущёвско-брежневской эпохи постепенно росла так: 2р.87к., 3р.62к., 4р.12к., 4р.42к. и дальше переваливала за 5 рублей. В общем, самогоноварение стало своего рода сельским бизнесом.
Надо отдать должное власти и милиции - по своей инициативе облавы на самогонщиков они не делали. Ну, если и налетали, то очень редко. Сигналом к действу служили жалобы местных жён: спаивает мужей баба Папчиха отравой - куриный помёт для крепости добавляет в брагу, отчего в пьяниц дурь вселяется, и те творят семейные погромы и даже умирают. По указанному в жалобе адресу проводили обыск, конфисковывали соответствующие атрибуты, выписывали штраф. Повреждались лишь небольшие примитивные аппараты, поскольку лесных самогонных заводов в наших краях не было.
В Гадивле моя мамка была отпетой самогонщицей. Этому способствовали окружающие нашу хату лиственные дебри. Самогонка у нас была не выводная. Но за всю жизнь мамка даже бутылку не продала. Вся сивуха шла на ведение хозяйства. Кстати, сивуха - слово устаревшее. Сизой она была лишь когда гналась из зерна. А сахарница имела кристальную прозрачность вроде родниковой воды.
И вот на что конкретно шла самогонка в нашей семье. Папка умер ещё в 1965 году, когда я учился в шестом классе. А я ведь был старшим среди ещё двух братьев и сестры. Чтобы содержать такую ораву, мамке не хватало учительской зарплаты и 40-рублёвой пенсии по случаю потери кормильца (для сравнения: велосипед тогда стоил 47 рублей). Чтобы мы всем были обеспечены лучше отпрысков колхозников, надо было вести личное подсобное хозяйство. Это требовало много мужского труда. Чтобы его поиметь, надо было заинтересовать деревенское мужичьё. Чем? Деньги в счёт не брались: с ними надо было бежать за вином в магазин, которого в Гадивле не было.
А вот за самогонку всякий запашет огород, побьёт косу, убьёт свинью… Когда подросли мы, стали помогать заготовить дрова, разогнать конём картошку, скосить обмежек, выбросить навоз, заменить забор… Но мы были бессильны выполнить сложные работы. Поменять пол, перекрыть крышу, срубить колодезный сруб, поставить новую баню было под силу лишь многим трёхлитровикам самогонки.
Зимой мамка гнала самогон в Малой хате (был у нас такой пристроек). Летом перетаскивала установку в кусты. Когда подросли мы, стали помогать вершить это не слишком хлопотное, но интересное дело. Украдкой могли чарку-другую и себе в рот направить.
А когда выросли достаточно, чтобы в совершенстве выполнять тяжёлую мужскую работу, стали от мамки требовать за неё расчёт, который, не будь нас, пошёл бы на наём производителей работ со стороны. Но всё равно от нашей помощи была выгода, поскольку сыновей можно было рассчитать меньшим количеством рюмок, не обидятся.
Однажды произошёл случай, после которого мамка направо и налево хвалилась, какая она классная самогонщица. Поехала она однажды в Ленинград погостить у двоюродной сестры тёти Зины Варламовой. Та на радостях или же для хвастовства позвала на встречу сестёр своего важного любовника саном типа генерала. Перед его приходом разлили гадивлянскую самогонку в пустые бутылки из-под водки, валяющиеся у тёти Зины. И вот мнимый, а может, и настоящий генерал опрокинул первую рюмку, крякнул довольный, взял начатую бутылку и всмотрелся в этикетку. На ней было название водки: «Экстра» и отметка, что сделана на экспорт. Прочитав надпись, важный потребитель восхитился громовым голосом: - Вот же умеют, черти, делать на экспорт! А как свой народ так всяким дерьмом поят.
Когда генералу открыли его очевидный конфуз, он не только не стушевался, а принялся ещё больше расхваливать продукцию гадивлянского самогонного аппарата. Оказывается, самогонка ещё вкуснее, чем экспортная водка, которую он не однажды пивал. Мамка сияла от гордости за свой самогонный профессионализм и гордилась его оценкой генералом до конца жизни.
А сколько компаний собрал и сплотил самогон в сельских глубинках. Если в отчей деревне случайно встречались друзья детства, они обязательно отмечали важное событие самогонкой, поскольку в малых весях не было магазинов, а до центров колхозов и сельсоветов не на чём было добраться - личный транспорт до 90-х годов у селян практически отсутствовал.
Да и на танцы сызмальства ходить трезвым было неприлично. Однажды перед походом в Велевщину на вечеринку мы с другом Валериком Кунчевским купили бутылку самогонки у Паланейки. Пить сели прямо у неё. Зная сию зловредную продукцию, опрокидывать рюмку выходили на крыльцо, что бы в случае чего рыгать сразу на землю. Паланейка для крепости добавляла в самогон куриный помёт.
***
...Ткацкое производство в хрущёвскую эру (ранее не был свидетелем) было налажено в каждой сельской хате. Изготовляли ткань буквально для всего, поскольку ничего из текстильных изделий не могли купить по причине отсутствия денег - колхоз за рабский труд рассчитывался лишь урожаем зерновых культур. Чтобы поиметь половик, покрывало, скатерть, полотенце, армяк, рубашку, штаны, надо было выткать соответствующий технологический отрезок полотна.
Старый народный промысел возрождён в каждом районном Доме ремёсел. Курилка живёт и будет жить вечно. Поэтому я лишь расскажу о влиянии ткацкого промысла для личных нужд на быт крестьянской семьи.
В каждой семье имелся разобранный ткацкий станок, который назывался кроснами. Кросна в разобранном виде хранились в уличном укрытии от непогоды. Использовали их лишь в зимний период, когда осенние хлопоты по хозяйству были выполнены. Но перед тем подготовленные временем и непогодой хрупкие льняные стебли разминали на длинной желобообразной мялке, кроша ненужную оболочку в труху и получая льноволокно. Затем полученную из мялки кудель подвешивали к лопатообразной стойке. Педалью до нужной скорости раскручивали прялку, которая наматывала на валик ссученную пальцами нитку из тянущейся из кудели тонкой массы волокна, а потом подавала её на мотовило. Все упомянутые три орудия показаны на одном снимке.
Когда полностью подготавливали исходный материал для ткачества, в наиболее свободном углу хаты ставили кросна. У кого квадратура была небольшая, агрегат занимал добрую половину помещения. У нас в Гадивле отдельной пристройкой считалась Малая хатка. Само название говорит о её незначительных размерах. Кросна всегда ставили там. К двум кроватям надо было в полном смысле протискиваться. А в Большой хате располагалась Гадивлянская начальная школа.
Чтобы раздражали ритмично повторяющиеся стуки кросен, не помню. Не мешало и постоянное свечение керосиновой лампы, поскольку было оно примерно таким, какое рождает включённая в полной темени газовая комфорка. Хуже было в хатах колхозников, у которых не было денег на керосин. Они ткали при лучине. Втыкали в примитивный держатель загодя заготовленную лучину и поджигали. Когда примитивный светильник сгорал дотла, заменяли следующим. Копоть и запах гари заполняли помещение, аж глаза слезились.
Вытканная полоска ткани стандартной длины наматывалась на рулон специальным приспособлением. Её длина могла быть бесконечно длинной. После окончания процесса кромсай отрезок на нужные куски и шей всё, в чем есть необходимость.
Пропустил важный процесс, который применялся, если будущая одежда или бельё загодя планировались цветными. Тогда перед ткачеством красили нитки. Обычно в огромном свином котле или бельевой выварке кипятили воду, всыпали краску, растворяли её и забрасывали нитки. Варили их определённое время на уличном огне, в печке или на дровяной плите. Для придания новой партии ниток иного цвета, меняли красильный порошок. Можно было таким образом сразу красить или отбеливать полученную серую ткань, даже пошитую одежду. Однако в таком случае конечная продукция будет одноцветной. Бояться того, что краска смоется при стирке, не приходилось, поскольку фабричные красители изготовлялась с учётом такой нежелательной возможности.
Каждую парадную деревенскую горницу украшали ткацкие изделия собственного производства: половики, коврики, покрывала, скатерти, полотенца. В шкафах и на стенных вешалках висели различные элементы верхней одежды: армяки, кафтаны, рубахи, платки. Даже тёплое бельё шили из собственного полотна. Нижнего не было - его попросту не носили.
Развитие цивилизации незаслуженно упразднило частное ткачество. Фабрики стали выпускать всё необходимое для сельского быта. Колхозы стали производить расчёт за рабство деньгами. И рабы сообразили, что купить ткацкую мануфактуру проще и выгоднее, чем самим изготавливать. Однако старые предметы из прочной ткани собственного производства пережили несколько поколений их магазинных заменителей.
***
...На Лепельский опытно-экспериментальный завод шестерён я устроился работать мастером бюро технического контроля в 1982 году. Качество шестерён изучил досконально. В 1985 году меня перевели старшим диспетчером производственно-диспетчерского бюро. Чтобы более понимать мои служебные обязанности, следует добавить приписку к должности из штатного расписания: «…с исполнением обязанностей начальника смены завода».
Должность была нехилая, её кратко можно назвать одним словом - надзиратель. Вроде в смене контролируешь весь завод, а взаправду ни за что не отвечаешь. Если когда делал не то, что хотелось директору Александру Гончару, он отчитывал меня, принижая должность: - Чего ты, какой-то сраный диспетчер, полез не в своё дело?
А когда во второй смене допускал какой-либо просчёт, Александр Тимофеевич менял тактику взбучки, уже возвышая мой титул: - Ты же ночной директор! Ответственное должностное лицо! И не предусмотрел эту ситуацию…
В общем, командовал всей ночной сменой, а ни за один просчёт не нёс абсолютно никакой материальной ответственности. Про такую работу обычно говорят: «Не бей лежачего».
И всё же в октябре 1986 года переметнулся корреспондентом районной газеты «Ленінскі сцяг», лишь только главный редактор Василь Хованский поманил меня к себе - уж легче работы не сыскать. Однако недолго тешил себя журналистской халявой. Полез в политику, за что и был изгнан из редакции в июне 1989 года. На работу инсургента никто не брал - шарахались как от прокажённого. Директор завода шестерён так отреагировал на мою просьбу принять на работу хотя бы токарем: - Только через мой труп!
Пошёл на поклон к первому секретарю райкома партии Ивану Шаколо. Хоть и считал я его своим главным врагом, однако человеком он был умным. Заставил Александра Гончара взять меня на прежнюю должность старшего диспетчера с исполнением обязанностей начальника смены. Надо признаться, за исполнение служебных обязанностей взялся с чрезмерным рвением.
Работалось легко: производственный процесс знал досконально. Он не изменился. Практически единственным новшеством стала госприёмка, властвующая на заводе вот уже два года, с 1987-го. Возглавлял службу Альберт Спиридович. Его помощником был Юрка Тепляков, бывший мастер, мой приятель. Был ли ещё кто в их когорте, не помню.
Для чего была нужна эта чёртова госприёмка? Ну, не скажите. Низкое качество всего советского было известно каждому. Рождённые в СССР люди иногда говорят, что «вот тогда делали хорошие вещи». Но это их воспоминания бередит ностальгия по ушедшей молодости. На самом же деле всякий товар был не просто некачественным, а совершенно плохим. Уважающие себя люди гонялись за любой импортной шмоткой из социалистических стран, лишь бы не носить советское серое барахло (из капстран импорта не было вообще).
Так что введение госприёмки, а по сути внешнего контроля над контролем внутренним, было задумано правильно даже с учётом непомерно больших окладов у госприёмщиков. Но и работа у них была не из лёгких. Работали по сути как обычные контролёры - перепроверяли технические параметры изделий, уже проверенных внутренней службой ОТК. Найдут пропущенный брак - бракуют всю партию, состоящую из нескольких сотен шестерён. Сами же никому не подчиняются, поскольку состоят в кадрах где-то далеко и высоко.
Я был ближе к производству, чем госприёмщики. Поэтому видел, как производственные мастера «химичили» с принятой и забракованной продукцией. Меняли её местами. Повторно сдавали принятую. Вроде бы должны были быть специальные клейма на проверенных шестернях, но всё равно махинации пролазили. В их кухню я не влезал, поскольку практически результат качества не влиял на мою работу и зарплату. Однако свои работяги были ближе, как говорится, к телу, поэтому больше болел за успехи их, а не контролёров над контролёрами. Даже помогал производственникам вершить обман. Вот конкретный пример.
После полуночи (вторая смена заканчивалась в половине второго часа ночи) подходит ко мне мастер одной из поточных линий Сашка и просит открыть цех, превращённый в склад принятой госприёмкой продукции, чтобы забрать готовые к отправке шестерни, а вместо них поставить принятые лишь заводской службой контроля. Человеком он был хорошим, не другом, но приятелем приходился мне, поэтому дал добро. Я же здесь был при том, что ключи от склада находились при мне - не зря же сам руководитель завода в порыве ярости называл меня «ночным директором».
В темноте Сашка на электрокаре привёз «ёлку» с несколькими сотнями непроверенных шестерён, а увёз «ёлку» принятых. Не помню, один или более рейсов мастер сделал. И вообще больше подобным образом обман мы не совершали.
В 1991 году госприёмку упразднили. Её работники без дела не остались. Начальник Альберт Спиридович возглавил вновь созданную Лепельскую межрайонную инспекцию по труду, в неё взял инспектором Юрку Теплякова. Из каких соображений было упразднено четырёхлетнее детище компартии по улучшению качества продукции советских предприятий, не знаю. Привожу свои личные суждения.
Небольшой толк всё же был от деятельности государственных контролёров - всё-таки какой-то незначительный процент пропущенного заводскими контролёрами брака они отлавливали и не пускали в эксплуатацию. Но он никак не оправдывал расходы на содержание штата госприёмщиков. В общем, получилось по-черномырдински: хотели как лучше, а получилось как всегда.
Однако само решение о создании службы государственного контроля я до сих пор одобряю: наконец-то самые верха руководящей и всё решающей партии поняли, что качество производимых в Советском Союзе товаров совсем никудышное, надо срочно улучшать ситуацию. Возьмите, к примеру, хотя бы магнитофоны. Привезённый контрабандой из Сингапура совсем не имел физического веса и практически не ломался, служил десятки лет, а советские тяжеловесы таких же габаритов отрывали руки и не выхаживали даже гарантийный срок.