Артемов Александр Алексеевич. Полковник РВСН. КТН 1
...первой моей заботой по приезде в Москву был, конечно, поиск квартиры для семьи. Вообще говоря, слушателям и адъюнктам на время учебы давали служебные квартиры, которые они должны были освобождать сразу по выезду. Квартиры освобождались, как правило, в течение месяца. В квартирной службе мне разъяснили, что отдельную квартиру сразу дают только адъюнктам с двумя детьми. Мне могут дать только комнату в квартире с каким-нибудь слушателем. Мы с женой уже нажились с соседом, и я стал настаивать на отдельной квартире. Обещали однокомнатную.
Я заунывал. Пошел по опытным слушателям из бывших сослуживцев. Некоторые из них, которые не захотели жить с подселением, жили на съемных квартирах. Они и объяснили мне, как это делается в Москве.
https://www.topos.ru/node/7720
В районе Мещанских улиц (это недалеко от нынешнего дворца спорта «Олимпийский») в Банном переулке располагалось тогда центральное московское бюро обмена квартир. А возле этого бюро обмена в окрестных закоулках бурлила биржа серого обмена и сдачи внаем. От общежития туда можно было дойти пешком. Пошел. Окрестные заборы и подъезды были обклеены кучей объявлений. Между людьми и заборами шныряли какие-то мутные личности. Я потолкался, почитал объявления.
Предлагали всё больше комнаты в коммуналках. Или где-то в непонятных задворках. В общем, мне ничего не приглянулось. Пошел по знакомым слушателям, которые жили на частных квартирах. Они жили всё как-то неудобно: далеко и с пересадками надо было добираться до академии. Один жил даже в подмосковном городе Лобня. Там было уютно и тихо. Но шибко уж далеко - ехать на электричке, да на метро с пересадкой.
Предложил вариант и пермский адъюнкт - майор Вахрушев. Этот «земляк» жены (из солнечной Удмуртии) оказался самым хитрожопым. Он занимал двухкомнатную квартиру в Бирюлево. Мало того, что ехать надо было на электричке с Павелецкого вокзала, так он ещё условия стал выдвигать. Не договариваться, а именно условия ставить. Чтобы он сдал квартиру, а я бы подписал бумагу, что квартиру принял и туда якобы въехал; а он съезжать не собирается, пока ему в Перми квартиру не дадут. И всё это с выражением, будто он меня благодетельствует целой двухкомнатной квартирой. На практике это могло протянуться и весь мой адъюнктский срок. В общем - не нашел я ничего приемлемого через знакомых.
Тогда я почесал репу и решил попытаться найти квартиру в тех районах, с которых будет удобнее всего добираться до академии. И стал я каждый день после работы ездить по станциям метро Калужско-Рижской линии. Выходил из метро и кругами ходил по дворам вокруг станции. Искал объявления о сдаче квартир внаем, спрашивал у старушек возле подъездов - не сдает ли кто? Далеко от станций метро не отходил. За вечер обходил окрестности двух-трех станций метро.
Начал с ближайших станций. Ничего не нашел. Или шибко дорого. Постепенно удалялся всё дальше и дальше. В конце концов оказался на конечной станции - «Беляево». И вот, бродя по дворам на улице академика Введенского, я услышал, что в одном из домов сдается однокомнатная квартира. Оказалось, что хозяйка - многодетная мать с восемью детьми. И ей, по причине этой многодетности, дали на одной площадке три квартиры: двухкомнатную и две однокомнатных. В двухкомнатной квартире они жили всем кагалом, а однушки - сдавали.
В конце концов я договорился о найме однушки на двенадцатом этаже. Стоило это недешево - 60 рублей в месяц. При моем денежном содержании в 260 рублей в месяц это было для нас весьма обременительно. Но это было отдельное жильё. Я тут же созвонился с женой, сообщил о решении (ну, хоть каком-то) квартирного вопроса, велел потихонечку собираться и дожидаться меня. Но драгоценная половина совершила героический поступок. Она предложила не тратить деньги на мою поездку и выразила готовность взять на себя все хлопоты по сбору, отправке контейнера с имуществом и сдаче квартиры. Я объяснил, куда надо пойти и какие документы оформить.
Надо сказать, что за время моей пожарной службы отношения у меня в квартирной службе училища сложились добрые. И тетки оформили жене все документы о сдаче квартиры без проблем. А это были важные бумаги. Без них мне тут служебную квартиру не дали бы. Трудности возникли при оформлении контейнера. Но любимая супруга героически справилась с ними. И всё с дочкой на руках. Наконец, она позвонила мне, что всё оформила, и сообщила дату приезда и номер поезда.
Я стал готовиться к встрече. Сразу заехать в снятую квартиру мы не могли. Квартира была абсолютно пустая, а наши пожитки должны были прийти в контейнере. А контейнер ожидался малой скоростью - это недели две. Поэтому на две недели я в этом же общежитии на Садовой-Спасской снял номер на втором этаже - там была гостиница академии. Это тоже не бесплатно: комната стоила четыре рубля в сутки (койко-место - 20 рублей в месяц). Так что на первый месяц к 60 рублям за квартиру добавились еще 50 рублей за гостиницу. Накануне дня приезда жены с дочкой я накупил столичных ништяков, невиданных в Перми: апельсины, шоколад, сосиски на завтрак, растворимый кофе. Фирменный пермский поезд «Кама» тогда приходил в 5.30 утра на Ярославский вокзал.
Дней десять мы осваивали центр Москвы. Наконец, пришло извещение о прибытии контейнера. Мы разгрузились и переехали на улицу Введенского. Район там был удобный, хотя и безо всякой «изюминки». Типичный спальный район на самой окраине Москвы. До метро два квартала по улице Миклухо-Маклая. На одной стороне этой улицы стояли типовые двенадцатиэтажные дома, а с другой стороны простирался широкий овраг. На пологом склоне этого оврага видны были ряды недавно посаженных яблонь.
По весне они замечательно зацвели. Мы тогда, конечно, не знали, что это был тот самый склон, на котором годом раньше состоялась та самая «бульдозерная выставка». Из того обстоятельства, что её не заметил никто из жителей окрестных домов (и ни разу никто из местных о ней не обмолвился), можно представить «значимость» этого события. Сколько бы ни пытались впоследствии модные авангардисты представить это чуть ли не эпохальным явлением художественной жизни.
В другую сторону от улицы Введенского через два квартала раскинулся Битцевский лесопарк. В шаговой доступности вокруг - все нужные магазины. В магазинах - все продукты, которых мы редко видели в Перми: мясо, колбасы, сосиски, сыры, весь ассортимент молочных продуктов, любые фрукты… Живи - не хочу. А жена покупала только свеклу. Деньги уходили за квартиру, неизбежные расходы на переезд и обустройство на новом месте (с собой ведь взяли только самое необходимое). Да и вообще столичная жизнь во все времена была затратной.
Ну, военная жизнь - хоть на базе, хоть в адъюнктуре - одно и то же: с утра до вечера на службе. Хотя в адъюнктуре все-таки полегче: без мероприятий с личным составом, без ночных ремонтов техники, наряд один раз в два месяца. Так что в первый год - до 18.00. А там - 45 минут и дома. А вот жена оставалась на целый день одна с дочкой. Поскольку прописки на частной квартире не было, то никто её на работу не брал. Да и какая работа? Садика тоже никто не давал. Да какой садик? Дочке-то всего полтора года. Так что драгоценная половина за время житья в Беляево стала осваивать Москву.
Сначала супруга освоила Беляево и Теплый Стан. Она бродила по Беляево, узнавала окрестные магазины. В Теплом Стане находился югославский магазин «Ядран». Югославия в 70-х для нас была почти что капстрана. И там была всякая косметика, бельё, бижутерия. Жена ходила туда как на выставку. Гулять с дочкой жена ходила в Битцевский лесопарк. Совсем рядом - минут 10 пешком. А ещё она частенько садилась на троллейбус, доезжала до метро «Юго-Западная», потом на другом троллейбусе по Ленинскому проспекту до немецкого магазина «Лейпциг». А на другой стороне проспекта располагался чехословацкий магазин «Власта».
Удовлетворив свои эстетические пристрастия, жена, напомню - с дочкой на руках, пешком шла вдоль всего проспекта. По ходу она заходила в огромный пятиэтажный универмаг «Москва», еще какие-то заведения. Тоже - сугубо эстетически (деньги то были уплачены за квартиру). В конце концов, она добиралась до магазина «Тысяча мелочей» и любимого ею «Дома фарфора», которые размещался как раз перед Площадью Гагарина. На площади была станция метро «Ленинский проспект» на нашей линии метро, с которой жена возвращалась в Беляево. Так было довольно часто. Что моя драгоценная половина хотела увидеть там на проспекте? Да, наверное, ничего особенного. Просто хотелось ощутить атмосферу большого города…
А каждый выходной мы планировали какое-нибудь «культурный развлечений» ©. Мы сразу решили, что в столице находимся временно, поэтому надо использовать каждую возможность увидеть что-то такое, чего за её пределами увидеть будет невозможно. По субботам рабочий день для адъюнктов был установлен до 14.00. К этому времени жена приезжала в центр, на какую-нибудь, заранее оговоренную, станцию метро. Встретившись, мы шли в какой-нибудь музей или примечательное место. Надо бы пояснить, что встреча с моей половиной «в заранее оговоренном месте» - задача весьма не тривиальная. Бывало, я пару кругов дам вокруг станции метро, по окрестным переулкам, пока не найду жену с дочкой. Она «подумала, что будет удобнее» встретиться на другом углу (за углом).
Правда, решила она это, только когда поднялась на улицу с нужной станции метро. И забыла сообщить мне об этом. Да и как «сообщить»? Мобильных-то телефонов тогда не существовало в природе. Но, в конце концов, всё заканчивалось благополучно. В первую очередь мы побывали в Третьяковке, в музее им. Пушкина, некоторых выставочных залах, благо их в центре было множество. Просто гуляли по известным московским улочкам. Нам нравились улица Горького, Проспект Калинина, Замоскворечье. Особенно любимыми для нас стали Пушкинский музей и Академия художеств. Там регулярно устраивались выставки, и каждый раз можно было увидеть что-то новое и интересное.
В мае 1977 года майор Соколов наконец освободил назначенную мне жилплощадь, и мы переехали в нашу служебную квартиру № 84 на 12 этаже в доме № 15 на улице Живописной в микрорайоне Серебряный бор.
Квартира была однокомнатная. Самая обычная - с комнатой в 19 метров. Правда, прихожая была никакая - пятачок у входной двери меньше двух квадратных метров. Но зато в этой квартире была огромная кухня в 11 квадратных метров с выходом на балкон. Эта кухня нас и выручала. Мы поставили туда наш полуторный диван, кухонный шкаф, да ещё книжный шкаф в качестве серванта и купили отличный раскладной кухонный стол с удобным белым пластиковым покрытием. Эта кухня была у нас и столовой, и спальней для всех гостей, и детской, куда переселилась Лека, когда перед самым отъездом из Москвы у нас родилась младшая дочь Таня. Да и я иногда, перебрав с некоторыми гостями, просто отваливался на диван.
Но диван туда мы поставили не сразу. А когда купили мебель. Ту самую, которая стоит у нас до сих пор. Мебель эту высмотрела драгоценная половина в мебельном магазине на Фрунзенской набережной. Мы этот гарнитур так и высматривали на всю жизнь, с перспективой. Для нашей однокомнатной квартиры гарнитур был великоват. Он туда целиком не помещался. Письменный стол пришлось продать сразу соседям. Обеденный стол мы и не разбирали, и он так и лежал у торцевой стены в упаковке. Там же, у торцевой стены стояли и стулья, поставленные в ряд один на другой, и маленький журнальный столик. А большой журнальный стол с двумя креслами стоял в центре для приема гостей. И даже в нашу нынешнюю двушку наша мебель не поместилась целиком.
Место в Серебряном бору было райское. Это был уже обжитой микрорайон, застроенный, в основном, панельными пятиэтажками, утопавшими в зелени деревьев.
Переезд в Серебряный бор имел два существенных последствия: нам стало сильно легче по деньгам и жена, получив прописку, стала подыскивать себе заделье. Для начала надо было устроить дочку в детский сад. Сад был от академии. Я стал выхаживать место. В конце концов , направление в детский сад мне обещали, но тут выяснилось, что в сад берут только в том случае, если мама где-то работает. А чтобы устроиться на работу, надо было куда-то девать дочку… А куда? Супруга самоотверженно нашла выход: она устроилась на почту. Уходила она очень рано, пока я был ещё дома. Потом уходил и я и оставлял Леку одну. Ну, а драгоценная половина, разнеся утреннюю почту, быстро возвращалась. Иногда она ещё заставала меня дома. А потом уходила ещё на пару часов вечером. Ну, и предъявив трудовую книжку жены, я, наконец, получил направление в детский сад.
Закончив с почтой, драгоценная половина записалась на курсы гидов-переводчиков при институте иностранных языков имени Мориса Тореза. Курсы были весьма познавательными. Для меня это обернулось тем, что я попал в Оружейную палату Московского Кремля. Тогда это было практически невозможно. Доступ в палату был ограниченным, и путевки почти полностью уходили в Интурист или по министерствам по великому блату. Да и по блату надо было отстоять многочасовую очередь.
А на курсах было практическое занятие по проведении экскурсии в Оружейной палате. Лена договорилась, что в группу возьмут и меня. В назначенное время я прибежал из академии, благо это было 15 минут пешком и безо всяких билетов и контроля на входе в Кремль. Драгоценная половина, таки, закончила эти курсы, но когда пошла на собеседование в Интурист, там вскрылась моя принадлежность к самой засекреченной академии Вооруженных сил, и ей откровенно объяснили, что КГБ разрешения на её прием в Интурист не даст. Ну, то, что Интурист курировался этим достойным Комитетом, было само собою понятно.
Жена, конечно, расстроилась. Но, поехав как-то в центр и выйдя на станции метро «Библиотека имени Ленина», совершенно случайно увидела объявление, что в отдел иностранной литературы требуются библиотекари со знанием иностранных языков. Она заглянула в отдел кадров библиотеки - и устроилась. Работать ей там очень понравилось, но отношения с коллегами как-то не сложились. Но - Господь милостив! - Лену перевели в отдел каталогов, а там её все полюбили.
..ещё мы стали ходить в театры. Попадались, конечно, и какие-то проходные постановки, но удалось посмотреть и несколько заметных спектаклей. В театре Сатиры мы увидели «Ревизора», в театре Маяковского - «Бег» и «Человек из Ламанчи» в постановке Андрея Александровича Гончарова. О «Беге» надо упомянуть отдельно. Впечатление было грандиозное; гораздо сильнее одноименного фильма. В главных ролях - Армен Джигарханян, Анатолий Ромашин, Светлана Немоляева, Евгений Лазарев, Наталья Гундарева, Владимир Самойлов. Музыкальным лейтмотивом спектакля были «Кони привередливые» в аранжировке Игоря Контюкова. До сих пор не отпускает настроение мистической безысходности от всего того водоворота, который обозначают у нас Гражданской войной.
Особый интерес - это балет. Мы несколько раз были в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. В Кремлевском дворце съездов довелось увидеть спектакли Большого театра «Жизель» с Раисой Стручковой и «Дон-Кихот» с Владимиром Васильевым и Екатериной Максимовой. А еще в том же Дворце съездов видели концерты Ансамбля Моисеева и Красноярского ансамбля танца Сибири в его лучшие времена. В зале имени Чайковского побывали на юбилейном вечере в честь 80-летия Матвея Исааковича Блантера: в первом отделении - Краснознаменный ансамбль имени Александрова, во втором - эстрадный оркестр Всесоюзного радио под управлением Юрия Силантьева. Эти впечатления не отпускают до сих пор.
Житьё провинциалов в столице имеет одну общую черту: их квартира превращается в перевалочный пункт.
...походы на соревнования научили нас и ещё кое-чему. Ещё на первых соревнованиях в манеже Знаменских мы заметили одного инвалида, который целый день с неподдельным искренним интересом сопереживал спортсменам целый день. Мы удивились: как этот мужчина попал сюда? Туда приходили только по приглашениям (как мы) или по недешёвым билетам, которые ещё и практически невозможно было достать. Супруга разговорилась с ним.
И он рассказал (как всегда: граница на замке, а ключ у прачки), что живет тут недалеко в интернате для инвалидов; что денег на билет у него, естественно, нет; но ему очень нравится эта бодрая обстановка на соревнованиях; что он познакомился с тамошними слесарями, приходил заранее (часа за три до начала соревнований), когда никакого контроля нигде не было, проходил в мастерскую к сантехникам и точил с ними лясы; пережидал, когда перед началом соревнований проходил обход, а когда народ начинал заполнять трибуны, потихоньку выходил из подсобки и смешивался с публикой. Прием простейший. Нужно только достаточно свободного времени. И знать, где находится служебный проход. И мы успешно воспользовались этим приемом на Спартакиаде народов 1979 года в Лужниках.
Зеленцова показала нам, где обустроен на трибунах сектор прессы. Естественно - в самом удобном месте: в районе финишного створа. Этот сектор отделен от остальных трибун ограждением, там внутри не проверяют билеты и там организованы всякие ништяки; например - разносят бесплатную фанту и колу. Только туда пускают по специальным пропускам. Но контроль выставляют (респект инвалиду из манежа!) только незадолго до начала соревнований. Драгоценная половина с дочкой приходила в сектор прессы сильно заранее. А я пользовался другим приемом: использовал солидарность людей в мундирах. Дело в том, что на входе в сектор прессы выставляли контроль милиции.
А у нас в академии были шикарные пропуска: массивные корочки ярко красного цвета с тисненой рельефной звездой в центре. Я подходил к милиционэру на входе (прибегал я из академии в форме) и тихонько говорил, что я не имею никаких билетов и пропусков, но я надеюсь на его понимание, как человека в форме человеку в форме же. Срабатывало железобетонно. Он так же тихонько спрашивал, имею ли я какую-нибудь корочку, ну, чтобы окружающие не наседали на него с вопросами, почему он меня пускает. Я уверенно и демонстративно извлекал из кармана свой шикарный красный пропуск; милиционер вытягивался, хитро улыбался мне, козырял и пропускал в вожделенный сектор. Так мы проходили не только в сектор прессы в Лужниках. Нас пускали без очереди в музей имени Пушкина, в Манеж на выставку Глазунова, на первую московскую книжную ярмарку, куда очереди стояли кварталами. Трепет перед красными корочками в Советском Союзе был тотальным.
Жизнь в Москве как-то устаканилась. Но срок моего пребывания в адъюнктуре неумолимо катился к окончанию. И мы стали готовиться к переезду в «провинцию» - стали запасаться имуществом, которое точно невозможно будет достать где-нибудь, кроме Москвы. Получив квартиру, обзавелись мебелью. Потом - приобрели редкую тогда стиральную машину «Эврика». Да-да, ту самую, которую только в этом году отправили на дачу. Она была спроектирована и изготовлена на Московском заводе «Прожектор», который делал оборудование для пусковых установок ракет. Поэтому она и проработала 40 лет. И, скорее всего, проработает ещё столько же. Купили фаянсовый сервиз. Простенький, но на 12 персон. Он нынче стоит на полке в кладовке.
...жену с новорожденной выписали установленным порядком. Там мы столкнулись с «продвинутыми» нравами. Это в пермских роддомах на выписку приносили букет цветов. Да и то - только при выписке первенцев. А в Москве знающие люди предупредили, что надо положить в конверт (непременно в конверт!) 5 рублей (не меньше) и отдать медсестре, которая вынесет младенца. Мы не стали нарушать обычаи.
...научно-производственное объединение, руководимое академиком Валентином Петровичем Глушко, было определено головным по созданию советской космической системы «Энергия-Буран». И в отделе, куда я попал, начали разработки двигательной установки собственно самого космического самолета. С маршевыми двигателями было более-менее всё ясно. Методики расчета таких двигателей во многих проектных организациях были отработаны, экспериментальные данные накоплены. Можно было задать компоненты топлива, тягу - и рассчитать все составные агрегаты такого ракетного двигателя. А вот с двигателями реактивной системы управления (РСУ) было всё непонятно.
Дело в том, что до сих пор все космические аппараты были одноразовыми. И сравнительно небольшими. Двигатели у них, после отработки тормозного импульса, сгорали вместе со всем агрегатным отсеком. И конструкторские решения для такой схемы были достаточно подробно отработаны. Но «космический самолет» «Буран» был аппаратом иного масштаба. И нуждался в иной двигательной установке для управления им в пространстве. Для «птички» была выбрана схема с 30 - 40 двигателями, объединенными в три блока, размещенных в различных точках планера на расстоянии до 30 метров друг от друга. И самое главное - эти двигатели должны включаться многократно, в том числе работать в режиме пулемета. Все эти обстоятельства вызывали вопросы по поводу динамических режимов работы (включение - выключение) и влияния этих режимов отдельных двигателей друг на друга с учетом длинных магистралей.
...я засел за разработку модульной программы для ЭВМ, которая смогла бы на ранних стадиях проектирования рассчитать параметры динамических режимов многокамерных реактивных систем управления. В конце концов создать такую программу удалось. А когда я в качестве теста рассчитал запуск спроектированного на пальцах (без оптимизации параметров) опытного варианта двигателя и объяснил по результатам расчетов непонятный самим проектировщикам провал тяги на запуске, то и я был удовлетворен донельзя, и проектировщики поверили в мою программу.
Тогда с помощью этой программы стали рассчитывать вновь проектируемые варианты двигателей. И удалось до изготовления в металле отказаться от некоторых схем, которые заведомо не обеспечивали нужных динамических характеристик, а также уточнить (оптимизировать) параметры конструкции тех вариантов, которые заданные характеристики могли подтвердить. Так что акт внедрения результатов диссертации в практику проектирования я получил без проблем, когда подоспела к тому пора.
...Зримым образом значимого государственного праздника является, конечно же, военный парад. Это величественное, торжественное и вдохновляющее действо! Так было летом 1945 года, так остается и посейчас. Но только для зрителей. А для участников - это монотонный изматывающий труд. Но всё-таки - с позитивным результатом. В 1970-х годах военные парады на Красной площади проводились только на годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
Обычно в парадах на Красной площади участвовали только слушатели академии. Но в 1976 году командование Московского военного округа приняло решение увеличить масштаб парада. Квота для Дзержинки была увеличена до трех коробок, прошлись мелким бреднем по кафедрам и к параду привлекли всех молодых офицеров строевой кондиции: начальников отделений, научных сотрудников и адъюнктов. Вот так я и попал в парадный расчет.
Коробки были сформированы по 220 человек: 10 шеренг по 22 человека. На парад должны были выйти 200 человек, а 2 человека в каждой шеренге были резервом. Они должны были проходить всю подготовку в составе шеренги, без всяких скидок и заменить выбывшего из строя бойца в любой момент. Каждая шеренга была пронумерована. Номер шеренги был крупно написан на повязке, которая была повязана на правом рукаве шинели каждого правофлангового. В каждой шеренге был назначен командир из числа постоянного состава академии, который имел персональный список шеренги, вел учет прибытия и обязан был всеми средствами обеспечить явку каждого участника расчета. А каждый военнослужащий должен был знать по имени, воинскому званию и в лицо двух соседей справа и двух слева в шеренге.
Начали с 10-го сентября. Каждый день часа по четыре. При любой погоде. Осень тогда была дождливая, сапоги и шинель не просыхали все два месяца. После тренировки шинель и сапоги ставились к батарее, но они до утра не успевали высохнуть, так что на службу ехали в мокром обмундировании. Не знаю, как слушатели, а мы - адъюнкты и начальники отделений с кафедр - переодевались в своих кабинетах в параллельные брюки, ставили сапоги к батарее, вешали шинели на калориферы в лабораториях. К обеду они только высыхали, и была одна мечта: лишь бы сегодня не было дождя. Мы переодевались в сухое и - счастливые - шли на тренировку. И тут опять - начинало сеять с набрякших облаков.
Одиночную подготовку проводили на плацах академии. Ну, это просто так называется - «одиночная». А стояли мы в шеренгах, на своих штатных местах и отрабатывали элементы строевой стойки и строевого шага. Шеренги были разомкнуты на интервалы и дистанции в два шага. Вначале отрабатывали строевую стойку на 16 счетов. Каждый элемент по отдельности: разведение носков на ширину ступни, положение рук, головы, втягивание живота (да-да! не смейтесь.). Инструктора ходили вдоль шеренг и КАЖДОМУ поправляли эти положения частей тела. Примерно как в балетном классе у станка.
После строевой стойки отрабатывали элементы строевого шага: подъем колена, предплечья, угол руки при взмахе и отмашке. Причем, отмашка отрабатывалась только для правой руки. Левая прижата к боку. На параде она должна была придерживать кортик. Каждый элемент отрабатывался одновременно всей коробкой под барабан. Вначале малый барабан рассыпал дробью - «Внимание!», и вдруг - «бух!» большого барабана. И взлетали руки и колени всех 220-ти бойцов. В таком положении мы застывали, пока инструктора не дадут замечания каждому. И снова барабан!
Слаживание шеренг и коробок проводилось на Болоте с первого октября. Здесь мы ходили в сомкнутых шеренгах. Недели две - раздельно по шеренгам. Отрабатывали равнение, чувство локтя, единообразный поворот головы, взмах рукой. В движении это не так просто. Через секунд 30 после команды «Равнение направо!» начинало ломить глаза, которые выворачивали, чтобы видеть «грудь четвертого человека, считая себя первым».
Там мы прочувствовали применение «высоких технологий» в строевой подготовке. Контроль уровня слаженности осуществлялся по видеомагнитофону. Такой еще катушечный, с широченной лентой. Микроавтобус привозил здоровенную камеру на треноге, телевизор и ящик собственно магнитофона. Все это устанавливали на трибуне. После прохождения мы все сбивались перед телевизором (там же - на Болоте) и начальник строевого отдела прокручивал прохождение каждой шеренги (номер её на рукаве правофлангового ясно виден на экране). Ежели он замечал у кого рука или нога не на той высоте - трансляцию останавливают, прямо по экрану считают - который провинился, и тут же раздают по "заслугам". А за слом равнения взыскивают с командира шеренги. И - по новой! "Учет и контроль" ©
Тяжелые будни тренировок скрашивала драгоценная половина. Частенько она приезжала на Болото с дочкой (тогда - ещё единственной) из Беляево, где мы тогда снимали квартиру. Это было удобно: там была прямая линия метро, без пересадок до «Новокузнецкой», оттуда мимо Третьяковской галереи по Кадашевским переулкам. На площади был парк с памятником Репину (он и посейчас там). Там они гуляли и глядели на шеренги бравых ракетчиков. А после команды «Разойдись!» жена выглядывала хитро из кустов и являла мне свой прелестный лик. Тренировка заканчивалась около 18.00, так что у нас было время прогуляться по Пятницкой на «Новокузнецкую» или по Якиманке на «Октябрьскую».
Через две недели стали ходить в коробках под оркестр. Тут глаза надо было вообще расколбасить. Одним глазом глядишь на «грудь четвертого человека» в своей шеренге, а другим - на спину бойца из впереди идущей шеренги. А третьим глазом соблюдаешь «диагональ». В общем - это только по телевизору красиво. А внутри коробки - изнурительная муштра. Да еще общегарнизонные тренировки на Центральном аэродроме, да еще ночная репетиция на Красной площади, где-то 2-3 ноября. Так что, находились.
За время подготовки к параду всех нас заставили заново пошить парадные шинели. Наши - младшего офицерского состава - не годились: сукно на них было другого оттенка. Поэтому всех по графику посылали в ателье в высотке на Котельнической набережной. Там нам «в счет будущей носки» пошили парадные шинели из шикарного мягкого сукна глубокого серо голубоватого оттенка. На шинелях были нашиты золотые погоны и бархатные петлицы с окантовкой, да еще аксельбанты из латунной канители. Вообще-то, по уставу на парадных шинелях полагались серые плетеные погоны и бархатные петлицы без окантовки. Но для парада - понты.
Шинели всем пошили заведомо длиннее положенного. В одну из тренировок, где-то к самому концу октября, когда шинели были пошиты для всех, провели строевой смотр. Мы пришли в парадной форме и новых шинелях. На смотру вдоль каждой шеренги проходил начальник вещевой службы с линейкой. На одном уровне от земли делалась отметка мелом, а портной, следовавший за начвещем, тут же на месте отрезал излишек. Просто и действенно. На смотру проверяли и иную экипировку: фуражки, перчатки, брюки, сапоги. У кого не было исправных сапог, тут же выдавали «в счет будущей носки» новые. Эту шинель я и проносил всю оставшуюся службу. Она и нынче висит в кладовке. Слегка траченная молью.
И вот наступило 7 ноября. Супруга с дочкой остались дома, я вырядился, нацепил кортик и поехал в академию. В центре из метро уже никого не выпускали. За исключением нашего брата - в парадных шинелях с аксельбантами. Нашей академии повезло: она расположена практически рядом с Красной площадью, так что можно было не выходить заранее.
Сбор всех парадных расчетов был на Васильевском спуске. Академия дошла минут за пять. Разошлись «оправиться и перекурить». Для этого было все предусмотрено. Были подогнаны передвижные туалеты в вагончиках, к которым подведена вода, отопление, а в канализационные колодцы брошены гофрированные рукава.
На спуске колыхалось море стальных шинелей, расцвеченное околышами фуражек и всполохами Боевых знамен. Послышались отдаленные звуки оркестра из Замоскворечья. Я поднялся на Большой москворецкий мост. По мосту мерной поступью двигались коробки десантников. Коробки в парадной форме цвета хаки терялись на фоне серой брусчатки моста и охры соседних зданий. Это было нечто, неясно осциллирующее в мороси ноябрьского утра. И только белые перчатки в отмашке ритмичной строчкой вскидывались на каждый шаг. Иностранный легион отдыхает.
И тут среди стального моря поплыло к проходу между Василием Блаженным и зданием тыла Министерства обороны знамя Академии Генштаба. Знамя замерло, и в море обозначились ручейки. Никакой команды не было. Каждый знал свое Знамя и, увидав на исходном, потянулся к нему. За Знаменем, как будто сквозь брусчатку, стали проявляться коробки. Они сразу стали ровно (все-таки два месяца тренировок), но как-то расслабленно. Вдруг, будто проскочил импульс тока, коробки вздрогнули и замерли! Фуражки синхронно рванулись направо - прямо. Знамя склонилось «На плечо!», и монолит коробки, мерно колыхаясь из стороны в сторону, двинулся вверх по спуску.
Некоторое время площадка перед спуском пустовала. Но вот на неё поплыло следующее Знамя. Процедура повторилась, и очередная академия пошла на обозначенное на площади линейными место. Эта безмолвная, но архичеткая организация огромной, на первый взгляд стихийной, массы завораживала.
По настоящему тяжеловато было, пожалуй, только непосредственно на площади во время парада. Не столько физически - как из-за напряжения. Наша академия традиционно шла третьей: после академии Генштаба и общевойсковой академии имени Фрунзе. Поэтому нас выводили на площадь рано. Там с полчаса стоишь до парада. Да во время приема парада Министром обороны стоять еще минут десять. Всего приходиться стоять минут сорок. Причем по стойке "смирно".
Нам объяснили, что на экранах любое шевеление очень заметно. Так и простояли. А когда прозвучала команда "К торжественному маршу...!", один парень из второй шеренги "поплыл". Но такая ситуация была предусмотрена. Его соседи на локтях довели до поворота, а у Исторического музея во время захождения плечом его заменили. Там от каждой академии стояли запасные. От каждой шеренги по 2 человека. Они отходили всю подготовку вместе с нами. Парня вывели, шеренга сомкнулась, запасной встал двадцатым. Все под контролем.
А само прохождение от Исторического музея до Василия Блаженного заняло минуты три. От силы. Там не до впечатлений. Я ничего за эти три минуты вообще не видел, кроме груди четвертого человека и спины капитана из второй шеренги перед собой.
Так 7 ноября 1976 года я прошел по площади торжественным маршем в третьей шеренге второй коробки Военной, орденов Ленина, Октябрьской революции и Суворова 1 степени, академии им. Ф.Э. Дзержинского. Незабываемые впечатления. На память о них осталась парадная шинель шикарного сукна, сбитые в хлам хромовые сапоги и благодарность от командующего Московским военным округом.
Многие из гражданских, которые видели этот текст, НИКАК не понимают моего пафоса. Даже иронизируют над ним. И я по глазам вижу - втайне презирают меня за «примитивное самоуничижение» (по их терминологии; встречал и таких).
Им бессмысленно возражать. Я, со своей стороны, жалею их. Им не открылось чувство человеческого единения. А это именно чувство. Его невозможно рационально сконструировать. Его можно только ощутить в действии. В совместном действии. В ощущении, что в одиночку ты сделать этого в принципе не сможешь. И в ощущении своей непреодолимой силы, когда ты это нечто делаешь ВМЕСТЕ.
Вполне вероятно, что методы строевой подготовки есть некое «нейро-дактильное программирование». Но весьма действенное. И - самое главное! - весьма позитивное. Надо прислушаться к разговорам в толпе этих молодых мужиков, которые гурьбой растекаются по близлежащим станциям метро и остановкам автобусов. Там жизнерадостный гомон, подтрунивание друг над другом, обсуждение планов на ближайшие выходные… Там что угодно, только не унылое говно. Там жизнь! В радостном взаимодействии друг с другом. И в предощущении всего самого благоприятного. И какие-то сбитые сапоги и промокшая шинель путаются где-то там, в череде досадных мелочей, никак не могущих поколебать это полное и бурлящее ощущение ЖИЗНИ.
И это ощущение не стирается с годами. Даже когда к этим «досадным мелочам» добавляются хвори и горечь утрат. Ощущение общей жизни и общей судьбы пульсирует в каждом, кто выбрал для себя профессию - «РОДИНУ защищать».
PS Вспоминая о парадах, не забудем про марши https://jlm-taurus.livejournal.com/19801.html
Я заунывал. Пошел по опытным слушателям из бывших сослуживцев. Некоторые из них, которые не захотели жить с подселением, жили на съемных квартирах. Они и объяснили мне, как это делается в Москве.
https://www.topos.ru/node/7720
В районе Мещанских улиц (это недалеко от нынешнего дворца спорта «Олимпийский») в Банном переулке располагалось тогда центральное московское бюро обмена квартир. А возле этого бюро обмена в окрестных закоулках бурлила биржа серого обмена и сдачи внаем. От общежития туда можно было дойти пешком. Пошел. Окрестные заборы и подъезды были обклеены кучей объявлений. Между людьми и заборами шныряли какие-то мутные личности. Я потолкался, почитал объявления.
Предлагали всё больше комнаты в коммуналках. Или где-то в непонятных задворках. В общем, мне ничего не приглянулось. Пошел по знакомым слушателям, которые жили на частных квартирах. Они жили всё как-то неудобно: далеко и с пересадками надо было добираться до академии. Один жил даже в подмосковном городе Лобня. Там было уютно и тихо. Но шибко уж далеко - ехать на электричке, да на метро с пересадкой.
Предложил вариант и пермский адъюнкт - майор Вахрушев. Этот «земляк» жены (из солнечной Удмуртии) оказался самым хитрожопым. Он занимал двухкомнатную квартиру в Бирюлево. Мало того, что ехать надо было на электричке с Павелецкого вокзала, так он ещё условия стал выдвигать. Не договариваться, а именно условия ставить. Чтобы он сдал квартиру, а я бы подписал бумагу, что квартиру принял и туда якобы въехал; а он съезжать не собирается, пока ему в Перми квартиру не дадут. И всё это с выражением, будто он меня благодетельствует целой двухкомнатной квартирой. На практике это могло протянуться и весь мой адъюнктский срок. В общем - не нашел я ничего приемлемого через знакомых.
Тогда я почесал репу и решил попытаться найти квартиру в тех районах, с которых будет удобнее всего добираться до академии. И стал я каждый день после работы ездить по станциям метро Калужско-Рижской линии. Выходил из метро и кругами ходил по дворам вокруг станции. Искал объявления о сдаче квартир внаем, спрашивал у старушек возле подъездов - не сдает ли кто? Далеко от станций метро не отходил. За вечер обходил окрестности двух-трех станций метро.
Начал с ближайших станций. Ничего не нашел. Или шибко дорого. Постепенно удалялся всё дальше и дальше. В конце концов оказался на конечной станции - «Беляево». И вот, бродя по дворам на улице академика Введенского, я услышал, что в одном из домов сдается однокомнатная квартира. Оказалось, что хозяйка - многодетная мать с восемью детьми. И ей, по причине этой многодетности, дали на одной площадке три квартиры: двухкомнатную и две однокомнатных. В двухкомнатной квартире они жили всем кагалом, а однушки - сдавали.
В конце концов я договорился о найме однушки на двенадцатом этаже. Стоило это недешево - 60 рублей в месяц. При моем денежном содержании в 260 рублей в месяц это было для нас весьма обременительно. Но это было отдельное жильё. Я тут же созвонился с женой, сообщил о решении (ну, хоть каком-то) квартирного вопроса, велел потихонечку собираться и дожидаться меня. Но драгоценная половина совершила героический поступок. Она предложила не тратить деньги на мою поездку и выразила готовность взять на себя все хлопоты по сбору, отправке контейнера с имуществом и сдаче квартиры. Я объяснил, куда надо пойти и какие документы оформить.
Надо сказать, что за время моей пожарной службы отношения у меня в квартирной службе училища сложились добрые. И тетки оформили жене все документы о сдаче квартиры без проблем. А это были важные бумаги. Без них мне тут служебную квартиру не дали бы. Трудности возникли при оформлении контейнера. Но любимая супруга героически справилась с ними. И всё с дочкой на руках. Наконец, она позвонила мне, что всё оформила, и сообщила дату приезда и номер поезда.
Я стал готовиться к встрече. Сразу заехать в снятую квартиру мы не могли. Квартира была абсолютно пустая, а наши пожитки должны были прийти в контейнере. А контейнер ожидался малой скоростью - это недели две. Поэтому на две недели я в этом же общежитии на Садовой-Спасской снял номер на втором этаже - там была гостиница академии. Это тоже не бесплатно: комната стоила четыре рубля в сутки (койко-место - 20 рублей в месяц). Так что на первый месяц к 60 рублям за квартиру добавились еще 50 рублей за гостиницу. Накануне дня приезда жены с дочкой я накупил столичных ништяков, невиданных в Перми: апельсины, шоколад, сосиски на завтрак, растворимый кофе. Фирменный пермский поезд «Кама» тогда приходил в 5.30 утра на Ярославский вокзал.
Дней десять мы осваивали центр Москвы. Наконец, пришло извещение о прибытии контейнера. Мы разгрузились и переехали на улицу Введенского. Район там был удобный, хотя и безо всякой «изюминки». Типичный спальный район на самой окраине Москвы. До метро два квартала по улице Миклухо-Маклая. На одной стороне этой улицы стояли типовые двенадцатиэтажные дома, а с другой стороны простирался широкий овраг. На пологом склоне этого оврага видны были ряды недавно посаженных яблонь.
По весне они замечательно зацвели. Мы тогда, конечно, не знали, что это был тот самый склон, на котором годом раньше состоялась та самая «бульдозерная выставка». Из того обстоятельства, что её не заметил никто из жителей окрестных домов (и ни разу никто из местных о ней не обмолвился), можно представить «значимость» этого события. Сколько бы ни пытались впоследствии модные авангардисты представить это чуть ли не эпохальным явлением художественной жизни.
В другую сторону от улицы Введенского через два квартала раскинулся Битцевский лесопарк. В шаговой доступности вокруг - все нужные магазины. В магазинах - все продукты, которых мы редко видели в Перми: мясо, колбасы, сосиски, сыры, весь ассортимент молочных продуктов, любые фрукты… Живи - не хочу. А жена покупала только свеклу. Деньги уходили за квартиру, неизбежные расходы на переезд и обустройство на новом месте (с собой ведь взяли только самое необходимое). Да и вообще столичная жизнь во все времена была затратной.
Ну, военная жизнь - хоть на базе, хоть в адъюнктуре - одно и то же: с утра до вечера на службе. Хотя в адъюнктуре все-таки полегче: без мероприятий с личным составом, без ночных ремонтов техники, наряд один раз в два месяца. Так что в первый год - до 18.00. А там - 45 минут и дома. А вот жена оставалась на целый день одна с дочкой. Поскольку прописки на частной квартире не было, то никто её на работу не брал. Да и какая работа? Садика тоже никто не давал. Да какой садик? Дочке-то всего полтора года. Так что драгоценная половина за время житья в Беляево стала осваивать Москву.
Сначала супруга освоила Беляево и Теплый Стан. Она бродила по Беляево, узнавала окрестные магазины. В Теплом Стане находился югославский магазин «Ядран». Югославия в 70-х для нас была почти что капстрана. И там была всякая косметика, бельё, бижутерия. Жена ходила туда как на выставку. Гулять с дочкой жена ходила в Битцевский лесопарк. Совсем рядом - минут 10 пешком. А ещё она частенько садилась на троллейбус, доезжала до метро «Юго-Западная», потом на другом троллейбусе по Ленинскому проспекту до немецкого магазина «Лейпциг». А на другой стороне проспекта располагался чехословацкий магазин «Власта».
Удовлетворив свои эстетические пристрастия, жена, напомню - с дочкой на руках, пешком шла вдоль всего проспекта. По ходу она заходила в огромный пятиэтажный универмаг «Москва», еще какие-то заведения. Тоже - сугубо эстетически (деньги то были уплачены за квартиру). В конце концов, она добиралась до магазина «Тысяча мелочей» и любимого ею «Дома фарфора», которые размещался как раз перед Площадью Гагарина. На площади была станция метро «Ленинский проспект» на нашей линии метро, с которой жена возвращалась в Беляево. Так было довольно часто. Что моя драгоценная половина хотела увидеть там на проспекте? Да, наверное, ничего особенного. Просто хотелось ощутить атмосферу большого города…
А каждый выходной мы планировали какое-нибудь «культурный развлечений» ©. Мы сразу решили, что в столице находимся временно, поэтому надо использовать каждую возможность увидеть что-то такое, чего за её пределами увидеть будет невозможно. По субботам рабочий день для адъюнктов был установлен до 14.00. К этому времени жена приезжала в центр, на какую-нибудь, заранее оговоренную, станцию метро. Встретившись, мы шли в какой-нибудь музей или примечательное место. Надо бы пояснить, что встреча с моей половиной «в заранее оговоренном месте» - задача весьма не тривиальная. Бывало, я пару кругов дам вокруг станции метро, по окрестным переулкам, пока не найду жену с дочкой. Она «подумала, что будет удобнее» встретиться на другом углу (за углом).
Правда, решила она это, только когда поднялась на улицу с нужной станции метро. И забыла сообщить мне об этом. Да и как «сообщить»? Мобильных-то телефонов тогда не существовало в природе. Но, в конце концов, всё заканчивалось благополучно. В первую очередь мы побывали в Третьяковке, в музее им. Пушкина, некоторых выставочных залах, благо их в центре было множество. Просто гуляли по известным московским улочкам. Нам нравились улица Горького, Проспект Калинина, Замоскворечье. Особенно любимыми для нас стали Пушкинский музей и Академия художеств. Там регулярно устраивались выставки, и каждый раз можно было увидеть что-то новое и интересное.
В мае 1977 года майор Соколов наконец освободил назначенную мне жилплощадь, и мы переехали в нашу служебную квартиру № 84 на 12 этаже в доме № 15 на улице Живописной в микрорайоне Серебряный бор.
Квартира была однокомнатная. Самая обычная - с комнатой в 19 метров. Правда, прихожая была никакая - пятачок у входной двери меньше двух квадратных метров. Но зато в этой квартире была огромная кухня в 11 квадратных метров с выходом на балкон. Эта кухня нас и выручала. Мы поставили туда наш полуторный диван, кухонный шкаф, да ещё книжный шкаф в качестве серванта и купили отличный раскладной кухонный стол с удобным белым пластиковым покрытием. Эта кухня была у нас и столовой, и спальней для всех гостей, и детской, куда переселилась Лека, когда перед самым отъездом из Москвы у нас родилась младшая дочь Таня. Да и я иногда, перебрав с некоторыми гостями, просто отваливался на диван.
Но диван туда мы поставили не сразу. А когда купили мебель. Ту самую, которая стоит у нас до сих пор. Мебель эту высмотрела драгоценная половина в мебельном магазине на Фрунзенской набережной. Мы этот гарнитур так и высматривали на всю жизнь, с перспективой. Для нашей однокомнатной квартиры гарнитур был великоват. Он туда целиком не помещался. Письменный стол пришлось продать сразу соседям. Обеденный стол мы и не разбирали, и он так и лежал у торцевой стены в упаковке. Там же, у торцевой стены стояли и стулья, поставленные в ряд один на другой, и маленький журнальный столик. А большой журнальный стол с двумя креслами стоял в центре для приема гостей. И даже в нашу нынешнюю двушку наша мебель не поместилась целиком.
Место в Серебряном бору было райское. Это был уже обжитой микрорайон, застроенный, в основном, панельными пятиэтажками, утопавшими в зелени деревьев.
Переезд в Серебряный бор имел два существенных последствия: нам стало сильно легче по деньгам и жена, получив прописку, стала подыскивать себе заделье. Для начала надо было устроить дочку в детский сад. Сад был от академии. Я стал выхаживать место. В конце концов , направление в детский сад мне обещали, но тут выяснилось, что в сад берут только в том случае, если мама где-то работает. А чтобы устроиться на работу, надо было куда-то девать дочку… А куда? Супруга самоотверженно нашла выход: она устроилась на почту. Уходила она очень рано, пока я был ещё дома. Потом уходил и я и оставлял Леку одну. Ну, а драгоценная половина, разнеся утреннюю почту, быстро возвращалась. Иногда она ещё заставала меня дома. А потом уходила ещё на пару часов вечером. Ну, и предъявив трудовую книжку жены, я, наконец, получил направление в детский сад.
Закончив с почтой, драгоценная половина записалась на курсы гидов-переводчиков при институте иностранных языков имени Мориса Тореза. Курсы были весьма познавательными. Для меня это обернулось тем, что я попал в Оружейную палату Московского Кремля. Тогда это было практически невозможно. Доступ в палату был ограниченным, и путевки почти полностью уходили в Интурист или по министерствам по великому блату. Да и по блату надо было отстоять многочасовую очередь.
А на курсах было практическое занятие по проведении экскурсии в Оружейной палате. Лена договорилась, что в группу возьмут и меня. В назначенное время я прибежал из академии, благо это было 15 минут пешком и безо всяких билетов и контроля на входе в Кремль. Драгоценная половина, таки, закончила эти курсы, но когда пошла на собеседование в Интурист, там вскрылась моя принадлежность к самой засекреченной академии Вооруженных сил, и ей откровенно объяснили, что КГБ разрешения на её прием в Интурист не даст. Ну, то, что Интурист курировался этим достойным Комитетом, было само собою понятно.
Жена, конечно, расстроилась. Но, поехав как-то в центр и выйдя на станции метро «Библиотека имени Ленина», совершенно случайно увидела объявление, что в отдел иностранной литературы требуются библиотекари со знанием иностранных языков. Она заглянула в отдел кадров библиотеки - и устроилась. Работать ей там очень понравилось, но отношения с коллегами как-то не сложились. Но - Господь милостив! - Лену перевели в отдел каталогов, а там её все полюбили.
..ещё мы стали ходить в театры. Попадались, конечно, и какие-то проходные постановки, но удалось посмотреть и несколько заметных спектаклей. В театре Сатиры мы увидели «Ревизора», в театре Маяковского - «Бег» и «Человек из Ламанчи» в постановке Андрея Александровича Гончарова. О «Беге» надо упомянуть отдельно. Впечатление было грандиозное; гораздо сильнее одноименного фильма. В главных ролях - Армен Джигарханян, Анатолий Ромашин, Светлана Немоляева, Евгений Лазарев, Наталья Гундарева, Владимир Самойлов. Музыкальным лейтмотивом спектакля были «Кони привередливые» в аранжировке Игоря Контюкова. До сих пор не отпускает настроение мистической безысходности от всего того водоворота, который обозначают у нас Гражданской войной.
Особый интерес - это балет. Мы несколько раз были в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. В Кремлевском дворце съездов довелось увидеть спектакли Большого театра «Жизель» с Раисой Стручковой и «Дон-Кихот» с Владимиром Васильевым и Екатериной Максимовой. А еще в том же Дворце съездов видели концерты Ансамбля Моисеева и Красноярского ансамбля танца Сибири в его лучшие времена. В зале имени Чайковского побывали на юбилейном вечере в честь 80-летия Матвея Исааковича Блантера: в первом отделении - Краснознаменный ансамбль имени Александрова, во втором - эстрадный оркестр Всесоюзного радио под управлением Юрия Силантьева. Эти впечатления не отпускают до сих пор.
Житьё провинциалов в столице имеет одну общую черту: их квартира превращается в перевалочный пункт.
...походы на соревнования научили нас и ещё кое-чему. Ещё на первых соревнованиях в манеже Знаменских мы заметили одного инвалида, который целый день с неподдельным искренним интересом сопереживал спортсменам целый день. Мы удивились: как этот мужчина попал сюда? Туда приходили только по приглашениям (как мы) или по недешёвым билетам, которые ещё и практически невозможно было достать. Супруга разговорилась с ним.
И он рассказал (как всегда: граница на замке, а ключ у прачки), что живет тут недалеко в интернате для инвалидов; что денег на билет у него, естественно, нет; но ему очень нравится эта бодрая обстановка на соревнованиях; что он познакомился с тамошними слесарями, приходил заранее (часа за три до начала соревнований), когда никакого контроля нигде не было, проходил в мастерскую к сантехникам и точил с ними лясы; пережидал, когда перед началом соревнований проходил обход, а когда народ начинал заполнять трибуны, потихоньку выходил из подсобки и смешивался с публикой. Прием простейший. Нужно только достаточно свободного времени. И знать, где находится служебный проход. И мы успешно воспользовались этим приемом на Спартакиаде народов 1979 года в Лужниках.
Зеленцова показала нам, где обустроен на трибунах сектор прессы. Естественно - в самом удобном месте: в районе финишного створа. Этот сектор отделен от остальных трибун ограждением, там внутри не проверяют билеты и там организованы всякие ништяки; например - разносят бесплатную фанту и колу. Только туда пускают по специальным пропускам. Но контроль выставляют (респект инвалиду из манежа!) только незадолго до начала соревнований. Драгоценная половина с дочкой приходила в сектор прессы сильно заранее. А я пользовался другим приемом: использовал солидарность людей в мундирах. Дело в том, что на входе в сектор прессы выставляли контроль милиции.
А у нас в академии были шикарные пропуска: массивные корочки ярко красного цвета с тисненой рельефной звездой в центре. Я подходил к милиционэру на входе (прибегал я из академии в форме) и тихонько говорил, что я не имею никаких билетов и пропусков, но я надеюсь на его понимание, как человека в форме человеку в форме же. Срабатывало железобетонно. Он так же тихонько спрашивал, имею ли я какую-нибудь корочку, ну, чтобы окружающие не наседали на него с вопросами, почему он меня пускает. Я уверенно и демонстративно извлекал из кармана свой шикарный красный пропуск; милиционер вытягивался, хитро улыбался мне, козырял и пропускал в вожделенный сектор. Так мы проходили не только в сектор прессы в Лужниках. Нас пускали без очереди в музей имени Пушкина, в Манеж на выставку Глазунова, на первую московскую книжную ярмарку, куда очереди стояли кварталами. Трепет перед красными корочками в Советском Союзе был тотальным.
Жизнь в Москве как-то устаканилась. Но срок моего пребывания в адъюнктуре неумолимо катился к окончанию. И мы стали готовиться к переезду в «провинцию» - стали запасаться имуществом, которое точно невозможно будет достать где-нибудь, кроме Москвы. Получив квартиру, обзавелись мебелью. Потом - приобрели редкую тогда стиральную машину «Эврика». Да-да, ту самую, которую только в этом году отправили на дачу. Она была спроектирована и изготовлена на Московском заводе «Прожектор», который делал оборудование для пусковых установок ракет. Поэтому она и проработала 40 лет. И, скорее всего, проработает ещё столько же. Купили фаянсовый сервиз. Простенький, но на 12 персон. Он нынче стоит на полке в кладовке.
...жену с новорожденной выписали установленным порядком. Там мы столкнулись с «продвинутыми» нравами. Это в пермских роддомах на выписку приносили букет цветов. Да и то - только при выписке первенцев. А в Москве знающие люди предупредили, что надо положить в конверт (непременно в конверт!) 5 рублей (не меньше) и отдать медсестре, которая вынесет младенца. Мы не стали нарушать обычаи.
...научно-производственное объединение, руководимое академиком Валентином Петровичем Глушко, было определено головным по созданию советской космической системы «Энергия-Буран». И в отделе, куда я попал, начали разработки двигательной установки собственно самого космического самолета. С маршевыми двигателями было более-менее всё ясно. Методики расчета таких двигателей во многих проектных организациях были отработаны, экспериментальные данные накоплены. Можно было задать компоненты топлива, тягу - и рассчитать все составные агрегаты такого ракетного двигателя. А вот с двигателями реактивной системы управления (РСУ) было всё непонятно.
Дело в том, что до сих пор все космические аппараты были одноразовыми. И сравнительно небольшими. Двигатели у них, после отработки тормозного импульса, сгорали вместе со всем агрегатным отсеком. И конструкторские решения для такой схемы были достаточно подробно отработаны. Но «космический самолет» «Буран» был аппаратом иного масштаба. И нуждался в иной двигательной установке для управления им в пространстве. Для «птички» была выбрана схема с 30 - 40 двигателями, объединенными в три блока, размещенных в различных точках планера на расстоянии до 30 метров друг от друга. И самое главное - эти двигатели должны включаться многократно, в том числе работать в режиме пулемета. Все эти обстоятельства вызывали вопросы по поводу динамических режимов работы (включение - выключение) и влияния этих режимов отдельных двигателей друг на друга с учетом длинных магистралей.
...я засел за разработку модульной программы для ЭВМ, которая смогла бы на ранних стадиях проектирования рассчитать параметры динамических режимов многокамерных реактивных систем управления. В конце концов создать такую программу удалось. А когда я в качестве теста рассчитал запуск спроектированного на пальцах (без оптимизации параметров) опытного варианта двигателя и объяснил по результатам расчетов непонятный самим проектировщикам провал тяги на запуске, то и я был удовлетворен донельзя, и проектировщики поверили в мою программу.
Тогда с помощью этой программы стали рассчитывать вновь проектируемые варианты двигателей. И удалось до изготовления в металле отказаться от некоторых схем, которые заведомо не обеспечивали нужных динамических характеристик, а также уточнить (оптимизировать) параметры конструкции тех вариантов, которые заданные характеристики могли подтвердить. Так что акт внедрения результатов диссертации в практику проектирования я получил без проблем, когда подоспела к тому пора.
...Зримым образом значимого государственного праздника является, конечно же, военный парад. Это величественное, торжественное и вдохновляющее действо! Так было летом 1945 года, так остается и посейчас. Но только для зрителей. А для участников - это монотонный изматывающий труд. Но всё-таки - с позитивным результатом. В 1970-х годах военные парады на Красной площади проводились только на годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
Обычно в парадах на Красной площади участвовали только слушатели академии. Но в 1976 году командование Московского военного округа приняло решение увеличить масштаб парада. Квота для Дзержинки была увеличена до трех коробок, прошлись мелким бреднем по кафедрам и к параду привлекли всех молодых офицеров строевой кондиции: начальников отделений, научных сотрудников и адъюнктов. Вот так я и попал в парадный расчет.
Коробки были сформированы по 220 человек: 10 шеренг по 22 человека. На парад должны были выйти 200 человек, а 2 человека в каждой шеренге были резервом. Они должны были проходить всю подготовку в составе шеренги, без всяких скидок и заменить выбывшего из строя бойца в любой момент. Каждая шеренга была пронумерована. Номер шеренги был крупно написан на повязке, которая была повязана на правом рукаве шинели каждого правофлангового. В каждой шеренге был назначен командир из числа постоянного состава академии, который имел персональный список шеренги, вел учет прибытия и обязан был всеми средствами обеспечить явку каждого участника расчета. А каждый военнослужащий должен был знать по имени, воинскому званию и в лицо двух соседей справа и двух слева в шеренге.
Начали с 10-го сентября. Каждый день часа по четыре. При любой погоде. Осень тогда была дождливая, сапоги и шинель не просыхали все два месяца. После тренировки шинель и сапоги ставились к батарее, но они до утра не успевали высохнуть, так что на службу ехали в мокром обмундировании. Не знаю, как слушатели, а мы - адъюнкты и начальники отделений с кафедр - переодевались в своих кабинетах в параллельные брюки, ставили сапоги к батарее, вешали шинели на калориферы в лабораториях. К обеду они только высыхали, и была одна мечта: лишь бы сегодня не было дождя. Мы переодевались в сухое и - счастливые - шли на тренировку. И тут опять - начинало сеять с набрякших облаков.
Одиночную подготовку проводили на плацах академии. Ну, это просто так называется - «одиночная». А стояли мы в шеренгах, на своих штатных местах и отрабатывали элементы строевой стойки и строевого шага. Шеренги были разомкнуты на интервалы и дистанции в два шага. Вначале отрабатывали строевую стойку на 16 счетов. Каждый элемент по отдельности: разведение носков на ширину ступни, положение рук, головы, втягивание живота (да-да! не смейтесь.). Инструктора ходили вдоль шеренг и КАЖДОМУ поправляли эти положения частей тела. Примерно как в балетном классе у станка.
После строевой стойки отрабатывали элементы строевого шага: подъем колена, предплечья, угол руки при взмахе и отмашке. Причем, отмашка отрабатывалась только для правой руки. Левая прижата к боку. На параде она должна была придерживать кортик. Каждый элемент отрабатывался одновременно всей коробкой под барабан. Вначале малый барабан рассыпал дробью - «Внимание!», и вдруг - «бух!» большого барабана. И взлетали руки и колени всех 220-ти бойцов. В таком положении мы застывали, пока инструктора не дадут замечания каждому. И снова барабан!
Слаживание шеренг и коробок проводилось на Болоте с первого октября. Здесь мы ходили в сомкнутых шеренгах. Недели две - раздельно по шеренгам. Отрабатывали равнение, чувство локтя, единообразный поворот головы, взмах рукой. В движении это не так просто. Через секунд 30 после команды «Равнение направо!» начинало ломить глаза, которые выворачивали, чтобы видеть «грудь четвертого человека, считая себя первым».
Там мы прочувствовали применение «высоких технологий» в строевой подготовке. Контроль уровня слаженности осуществлялся по видеомагнитофону. Такой еще катушечный, с широченной лентой. Микроавтобус привозил здоровенную камеру на треноге, телевизор и ящик собственно магнитофона. Все это устанавливали на трибуне. После прохождения мы все сбивались перед телевизором (там же - на Болоте) и начальник строевого отдела прокручивал прохождение каждой шеренги (номер её на рукаве правофлангового ясно виден на экране). Ежели он замечал у кого рука или нога не на той высоте - трансляцию останавливают, прямо по экрану считают - который провинился, и тут же раздают по "заслугам". А за слом равнения взыскивают с командира шеренги. И - по новой! "Учет и контроль" ©
Тяжелые будни тренировок скрашивала драгоценная половина. Частенько она приезжала на Болото с дочкой (тогда - ещё единственной) из Беляево, где мы тогда снимали квартиру. Это было удобно: там была прямая линия метро, без пересадок до «Новокузнецкой», оттуда мимо Третьяковской галереи по Кадашевским переулкам. На площади был парк с памятником Репину (он и посейчас там). Там они гуляли и глядели на шеренги бравых ракетчиков. А после команды «Разойдись!» жена выглядывала хитро из кустов и являла мне свой прелестный лик. Тренировка заканчивалась около 18.00, так что у нас было время прогуляться по Пятницкой на «Новокузнецкую» или по Якиманке на «Октябрьскую».
Через две недели стали ходить в коробках под оркестр. Тут глаза надо было вообще расколбасить. Одним глазом глядишь на «грудь четвертого человека» в своей шеренге, а другим - на спину бойца из впереди идущей шеренги. А третьим глазом соблюдаешь «диагональ». В общем - это только по телевизору красиво. А внутри коробки - изнурительная муштра. Да еще общегарнизонные тренировки на Центральном аэродроме, да еще ночная репетиция на Красной площади, где-то 2-3 ноября. Так что, находились.
За время подготовки к параду всех нас заставили заново пошить парадные шинели. Наши - младшего офицерского состава - не годились: сукно на них было другого оттенка. Поэтому всех по графику посылали в ателье в высотке на Котельнической набережной. Там нам «в счет будущей носки» пошили парадные шинели из шикарного мягкого сукна глубокого серо голубоватого оттенка. На шинелях были нашиты золотые погоны и бархатные петлицы с окантовкой, да еще аксельбанты из латунной канители. Вообще-то, по уставу на парадных шинелях полагались серые плетеные погоны и бархатные петлицы без окантовки. Но для парада - понты.
Шинели всем пошили заведомо длиннее положенного. В одну из тренировок, где-то к самому концу октября, когда шинели были пошиты для всех, провели строевой смотр. Мы пришли в парадной форме и новых шинелях. На смотру вдоль каждой шеренги проходил начальник вещевой службы с линейкой. На одном уровне от земли делалась отметка мелом, а портной, следовавший за начвещем, тут же на месте отрезал излишек. Просто и действенно. На смотру проверяли и иную экипировку: фуражки, перчатки, брюки, сапоги. У кого не было исправных сапог, тут же выдавали «в счет будущей носки» новые. Эту шинель я и проносил всю оставшуюся службу. Она и нынче висит в кладовке. Слегка траченная молью.
И вот наступило 7 ноября. Супруга с дочкой остались дома, я вырядился, нацепил кортик и поехал в академию. В центре из метро уже никого не выпускали. За исключением нашего брата - в парадных шинелях с аксельбантами. Нашей академии повезло: она расположена практически рядом с Красной площадью, так что можно было не выходить заранее.
Сбор всех парадных расчетов был на Васильевском спуске. Академия дошла минут за пять. Разошлись «оправиться и перекурить». Для этого было все предусмотрено. Были подогнаны передвижные туалеты в вагончиках, к которым подведена вода, отопление, а в канализационные колодцы брошены гофрированные рукава.
На спуске колыхалось море стальных шинелей, расцвеченное околышами фуражек и всполохами Боевых знамен. Послышались отдаленные звуки оркестра из Замоскворечья. Я поднялся на Большой москворецкий мост. По мосту мерной поступью двигались коробки десантников. Коробки в парадной форме цвета хаки терялись на фоне серой брусчатки моста и охры соседних зданий. Это было нечто, неясно осциллирующее в мороси ноябрьского утра. И только белые перчатки в отмашке ритмичной строчкой вскидывались на каждый шаг. Иностранный легион отдыхает.
И тут среди стального моря поплыло к проходу между Василием Блаженным и зданием тыла Министерства обороны знамя Академии Генштаба. Знамя замерло, и в море обозначились ручейки. Никакой команды не было. Каждый знал свое Знамя и, увидав на исходном, потянулся к нему. За Знаменем, как будто сквозь брусчатку, стали проявляться коробки. Они сразу стали ровно (все-таки два месяца тренировок), но как-то расслабленно. Вдруг, будто проскочил импульс тока, коробки вздрогнули и замерли! Фуражки синхронно рванулись направо - прямо. Знамя склонилось «На плечо!», и монолит коробки, мерно колыхаясь из стороны в сторону, двинулся вверх по спуску.
Некоторое время площадка перед спуском пустовала. Но вот на неё поплыло следующее Знамя. Процедура повторилась, и очередная академия пошла на обозначенное на площади линейными место. Эта безмолвная, но архичеткая организация огромной, на первый взгляд стихийной, массы завораживала.
По настоящему тяжеловато было, пожалуй, только непосредственно на площади во время парада. Не столько физически - как из-за напряжения. Наша академия традиционно шла третьей: после академии Генштаба и общевойсковой академии имени Фрунзе. Поэтому нас выводили на площадь рано. Там с полчаса стоишь до парада. Да во время приема парада Министром обороны стоять еще минут десять. Всего приходиться стоять минут сорок. Причем по стойке "смирно".
Нам объяснили, что на экранах любое шевеление очень заметно. Так и простояли. А когда прозвучала команда "К торжественному маршу...!", один парень из второй шеренги "поплыл". Но такая ситуация была предусмотрена. Его соседи на локтях довели до поворота, а у Исторического музея во время захождения плечом его заменили. Там от каждой академии стояли запасные. От каждой шеренги по 2 человека. Они отходили всю подготовку вместе с нами. Парня вывели, шеренга сомкнулась, запасной встал двадцатым. Все под контролем.
А само прохождение от Исторического музея до Василия Блаженного заняло минуты три. От силы. Там не до впечатлений. Я ничего за эти три минуты вообще не видел, кроме груди четвертого человека и спины капитана из второй шеренги перед собой.
Так 7 ноября 1976 года я прошел по площади торжественным маршем в третьей шеренге второй коробки Военной, орденов Ленина, Октябрьской революции и Суворова 1 степени, академии им. Ф.Э. Дзержинского. Незабываемые впечатления. На память о них осталась парадная шинель шикарного сукна, сбитые в хлам хромовые сапоги и благодарность от командующего Московским военным округом.
Многие из гражданских, которые видели этот текст, НИКАК не понимают моего пафоса. Даже иронизируют над ним. И я по глазам вижу - втайне презирают меня за «примитивное самоуничижение» (по их терминологии; встречал и таких).
Им бессмысленно возражать. Я, со своей стороны, жалею их. Им не открылось чувство человеческого единения. А это именно чувство. Его невозможно рационально сконструировать. Его можно только ощутить в действии. В совместном действии. В ощущении, что в одиночку ты сделать этого в принципе не сможешь. И в ощущении своей непреодолимой силы, когда ты это нечто делаешь ВМЕСТЕ.
Вполне вероятно, что методы строевой подготовки есть некое «нейро-дактильное программирование». Но весьма действенное. И - самое главное! - весьма позитивное. Надо прислушаться к разговорам в толпе этих молодых мужиков, которые гурьбой растекаются по близлежащим станциям метро и остановкам автобусов. Там жизнерадостный гомон, подтрунивание друг над другом, обсуждение планов на ближайшие выходные… Там что угодно, только не унылое говно. Там жизнь! В радостном взаимодействии друг с другом. И в предощущении всего самого благоприятного. И какие-то сбитые сапоги и промокшая шинель путаются где-то там, в череде досадных мелочей, никак не могущих поколебать это полное и бурлящее ощущение ЖИЗНИ.
И это ощущение не стирается с годами. Даже когда к этим «досадным мелочам» добавляются хвори и горечь утрат. Ощущение общей жизни и общей судьбы пульсирует в каждом, кто выбрал для себя профессию - «РОДИНУ защищать».
PS Вспоминая о парадах, не забудем про марши https://jlm-taurus.livejournal.com/19801.html