Кислюк Рафаэль Давидович
Средмаш (СССР -сумма технологий)
...Как-то случилось так, что в один день все отливки из серого чугуна лопнули и оказались отбеленными, то есть сверхтвердыми и механической обработке они не могли быть подвергнуты. Пока мы чухались и искали причину, на второй день также все ушло в брак, а это ни много, ни мало пятьдесят тонн отливок в день. Это уже ЧП серьезного масштаба. Быстро определили, что причиной явилось повышенное содержание серы, но откуда и почему, не могли понять. Тут сразу появились кагебешники и вместо того, чтобы не мешать и дать разобраться, начали нас трясти. Мы, нам казалось, проверили все, то есть чушковый чугун, стальные добавки, ферросплавы, кокс и ничего не нашли. Совершенно случайно я обратил внимание на известняк, который также применялся для наведения шлака. Что-то здорово он блестел! Оказалось, что вместо нормального известняка нам завезли крошку мрамора, в которой очень много серы. Залежи известняка тоже мы открыли. Организовали собственный карьер. Все решали сами, все, что могли, решали на месте, но когда требовалось, везли самолетом.
По технологии обогащения на заводах имелось две нитки, из которых одна работала, а на второй производился регламентный ремонт. В цепочку входили: щековые дробилки, шаровые мельницы, фильтрпресса, всякого рода смесители и сотни насосов. Мы, по сути, заново производили все это оборудование, так как оно быстро изнашивалось и часто требовало капитального ремонта. Надо сказать, что о незапланированной остановке обогатительной фабрики - больше чем на полчаса - докладывали Берии. Это, конечно, было, как говорится, “сопряжено”.
Как-то отлили стальную горловину мельницы - довольно тяжелую и сложную деталь. Отливку передали в мехцех на обработку. В это время получили премию и крупно ее обмыли. В два часа ночи звонок, звонит начальник отдела “К”(контрразведка): “Прошу срочно прибыть на завод”. Я лег всего час назад и после возлияний чувствовал себя не героически, но этот вызов был очень серьезный. Быстро оделся и вниз, на улицу. Автомобиль уже стоял у подъезда. На заводе все в сборе. Все буквально - начальник завода, главный инженер, главный технолог и прочие, прочие, вплоть до....
Дело в том, что на ремонте стояла шаровая мельница, задающая весь цикл первой цепочки обогащения, и через два-три дня эта цепочка должна была войти в строй. Оказалось, что изготовленная нами горловина перекошена, и при обточке часть ее была прорезана резцом, кроме того, шпоночная канавка также наполовину была голой. Все, кто мог, набросились на меня, утверждая, что во время формовки одну из шести или семи опок сдвинули в сторону и горловина ушла в брак.
Я, конечно, не мог сразу сообразить, в чем дело, но понял одно: нужно срочно отливать новую горловину, и времени на это нет. Пока меня все полоскали, начиная с комитетчиков, я соображал, кто мне потребуется. Через полчаса, уже почти со светлой головой, определился в фамилиях и специальностях. Послал вызывать народ, а сам с несколькими рабочими начал подготовку к изготовлению этой горловины. Сам залез на мостовой кран и начал собирать опоки. Днем на следующий день мы уже выдали готовую отливку. За все это время во мне накопилось столько злобы, что я, не идя домой отдохнуть, пошел со своими мастерами в мехцех, где на разметочной плите доказали, что брак сотворили не мы, а работники мехцеха. Сгоряча я последними словами поливал впрямую все руководство и службы нашего завода. Два дня не ходил на работу, и на третий день пришла делегация во главе с главным инженером. Извинились, и попросили вернуться в цех.
декретный отпуск у нас был месяц до родов и месяц - после родов.
В этот период в нашем городке произошло ЧП. Крайне неожиданное. Было принято решение руководством комбината - для улучшения условий жизни работников построить сто двухквартирных коттеджей. Коттеджи построили быстро, и должны были уже их заселять, но у нас работал главным по технике безопасности Александр Быховский, впоследствии он стал академиком и главным специалистом Советского Союза по этим вопросам.
Перед заселением Саша послал дозиметристов проверить обстановку радиационную в этих домах. И что оказалось - все сто домов имели недопустимый повышенный радиационный фон. Причиной послужило то, что в фундаменты домов в качестве бутового камня заложили пустую породу. Пустая она была для извлечения, а для жизни вредная. Пришлось вскрывать все фундаменты этой сотни домов и делать бариевую защиту. После этой неудачи стали проверять всю индивидуальную застройку, и у многих домов вскрывали и защищали фундаменты.
До сих пор не могу понять, как мы, живя в полутора-двух километрах от террикона отработанной породы, не набрались радиации сверх всяких норм. А перерабатывалось огромное количество руды. Эшелоны шли круглые сутки. Из ГДР, Чехословакии и с сотни наших рудников. Для транспортировки концентрата мы делали специальные бронированные контейнеры емкостью триста тридцать литров. Эти контейнеры бронировали и отправляли дальше.
Государство вкладывало гигантские средства в развитие “урановой” отрасли. Любые наши запросы мгновенно решались, все было направлено на военные нужды. Не успели залечить раны от одной войны, как организовали вторую, но уже “холодную” войну. Эта война требовала гигантского напряжения и неимоверных расходов. Народ, нужды народа никого не волновали. Произносились общие декларации, а у людей ничего не менялось. Сейчас стало известно, что восемьдесят процентов бюджета страны уходило на необъявленную войну.
Ташкентский экскаваторный завод
расположен в очень красивом районе города на Новомосковской улице, недалеко от Греческого городка. В этом городке жили греки - политэмигранты, бежавшие из Греции в период “черных полковников”. На экскаваторном было два литейных цеха, из которых один - цех стального литья для производства тяжелых отливок, а второй - цех точного литья. Для меня все это было очень просто, и за пару недель я вошел в курс работы литейных цехов. Что касается самого отдела главного металлурга, то я был потрясен. Сорок человек делали то, что я делал один. Вместо введения усадочных линеек и упрощенного конструирования моделей и ящиков для стержней, все было заумно-заморочено. Когда ознакомился с отделами главного металлурга на других заводах, увидел то же самое. Я понимаю такое для крупносерийного или массового производства, но для мелких серий это была распущенность, увеличение себестоимости и прочее, прочее. В большом сталелитейном цехе стояли две пятитонные дуговые печи, на которых бригады сталеваров варили по одной плавке в смену, то есть за семь-восемь часов. По нормам плавку нужно делать за три часа.
Через месяц работы я собрал руководителей цеха и всех сталеваров на совещание. Сказал, что это не работа, а ограбление государства, и что нужно делать по две плавки в смену и закрыть всю потребность республики в стальном литье.
Шуму было много, в конце концов, один из сталеваров выступил и заявил, что если я такой умный, то сам должен показать, как сварить эти две плавки. Его поддержал начальник участка. Собрание закончилось и все разошлись. На следующий день я выписал себе спецодежду сталевара, шляпа и очки у меня были свои. Внимательно изучил работу пультовщиц и выбрал себе наиболее расторопных. То же проделал с подручными сталеваров. Подобрал хорошую шихту и в один из дней вышел с бригадой в ночь. Двух сталеваров отпустил. В общем, за восемь часов сварил две плавки на одной печи, залил все готовые формы и загрузил печь на третью плавку. Пошел, помылся в душе, никому ничего не сказал и ушел домой. Директор знал, что я готовлю эту операцию, но результат превзошел все ожидания. В этот день завод нормально не работал, везде, во всех отделах и цехах обсуждали эту операцию, и я стал “народным героем” экскаваторного завода. После ночной операции сталевары стали со мной “на вы” и все, что я рекомендовал, исполнялось без всяких обсуждений. Вот что значит личный пример.
Я уже ранее говорил, что второй сталелитейный был цехом точного литья, в котором мы использовали технологию литья по выплавляемым моделям и литье в корковые формы. На этом поприще, вместе с институтом химии Академии наук Узбекистана, внедрили корковое литье на основе фурфурольных смол. Была одна особенность - требовалось по технологии большое количество спирта, в месяц одна - две тонны. Применяли мы этиловый спирт, так как боялись, что кто-то может выпить и погибнуть. Я стал “королем” на заводе и у своих друзей. Изготовление корок с помощью фурфурольных смол мы запатентовали и дали большую информацию в специализированную литературу. Мне неизвестна дальнейшая судьба этого изобретения. Но спирт являлся большим аргументом в деловых вопросах. Например, коммерческий директор завода Алексей Доманский не выезжал в командировку без канистры спирта.
Так как в отделе главного металлурга было около сорока женщин и всего двое мужчин, то я собрал женское совещание, попросив мужчин удалиться. Нужно еще отметить, что возраст работниц отдела был от двадцати лет до сорока, и практически более половины замужних. Я попросил их посмотреть друг на друга, и спросил, где они находятся и почему так некрасиво выглядят, где их женская прелесть. Почему у нас большой брак при отливке деталей? Это и от того, что они никого не вдохновляют. Двадцать минут я, не повторяясь, читал им мораль. Конечно, это было жестоко может и не этично, но эффект превзошел все ожидания.
На другой день утром мне звонит начальник сталелитейного цеха Миша Новиков и говорит, что его жена Шура (очень миленькая женщина) задержится на час, так как гладит второе платье, потому что одно она нечаянно прожгла. Что тут было, не отдел главного металлурга, а конкурс красоты. Многие из заводских отделов приходили просто посмотреть. Через пару недель весь женский состав экскаваторного завода мог претендовать на звание самого красивого коллектива города.
Другая одна история связана с проведением партийной “революции”. В 1963 году после всех моих выступлений меня, по настоянию райкома партии Куйбышевского района, избирают секретарем парткома экскаваторного завода. Несмотря на все мои протесты. Проведение партийных собраний, заседаний парткома, участие в районных и городских конференциях меня больше раздражало, чем мобилизовывало на “подвиги”. Я решил, что нужно что-то сделать, чтобы всколыхнуть этот общий застой под лозунг “одобрям -с”.
Экскаваторы, которые делал Ташкентский завод, были достаточно уникальны, они имели самое низкое удельное давление на грунт из всех моделей мирового производства . Это достигалось за счет “лыж”, которые наваривались на траки. Наш экскаватор был так называемый - болотный. Кстати, большую партию этих машин мы поставили на Кубу, так как там много заболоченных мест.
Трудоемкость изготовления одного экскаватора составляла около семи тысяч часов, и, с моей точки зрения, раза в два превышала допустимую. Тогда-то и родилась программа которую я назвал “Инженерный час”. Идея была в том, чтобы каждый, кто мог и соображал, давал предложения и при возможности внедрял элементы снижения трудоемкости экскаватора. Была изготовлена стена со всеми фамилиями всех инженеров завода, а также свободный стенд для записей вклада в уменьшение трудоемкости со стороны рабочих, служащих. За каждые тридцать минут экономии трудозатрат напротив фамилии автора рисовалась одна звездочка, если экономия - час, то две звездочки.
“Инженерный час” с моей легкой руки стал самым популярным партийным знаменем. Вначале секретарь Куйбышевского райкома партии Анна Ивановна Бродова увидела у нас на заводе огромные доски с фамилиями инженерно-технических работников. Подробно расспросила меня, что и как. Я впервые увидел восторг в глазах нашего секретаря райкома. Анна Ивановна была очень суровым человеком, и бескорыстным коммунистом и, вместе с тем симпатичной женщиной. В то время еще такие встречались. Ее знала вся коммунистическая верхушка республики. Одно время она возглавляла идеологический отдел ЦК КПСС Узбекистана. Ко мне Анна Ивановна относилась с большой теплотой, она в пример ставила мою работу главным металлургом, и особенно ей нравилось, как я воспитал своих сталеваров.
Буквально на следующий день Бродова собрала внеочередное бюро райкома и заставила меня сделать большое сообщение.
Вышла статья в газете “Известия”. Появился поток статей в газетах среднеазиатских республик. Но главное и самое важное, “Инженерный час” должен жить и давать эффект. Через два месяца после задействования его трудоемкость производства экскаватора была сокращена на шестьсот часов. Это десять процентов. Это одна тысяча двести предложений. Предложения были самые неожиданные, эффект зачастую превосходил все ожидания. Например, коммерческий директор дал предложение отказаться от изготовления из круга крепежных болтов, а заказать их на специализированном заводе где-то на Урале - эффект составил часы. Мы с директором договорились, что любые премии будут реализовываться с учетом движения “Инженерный час”. Всего же трудоемкость была снижена до моего ухода более, чем на две тысячи часов.
Жили мы весело. Звонит мне в партком мой друг, Лев Лещинер - начальник производства завода Узбексельмаш и спрашивает моего секретаря: “Карл Маркс у себя?” Она понимает, что он имеет ввиду меня и отвечает очень вежливо: “Рафаэль Давидович уже уехал”.
В период моей партийной карьеры, по указанию партии и правительства (так раньше говорилось), начал создаваться Среднеазиатский Совнархоз. По рекомендации ЦК Узбекистана меня пригласили туда на должность главного металлурга. Я дал согласие, посчитав, что это серьезная работа, и что мои знания по литейному производству тут будут реализованы как нигде, с большой пользой. В жизни все оказалось иначе. Чиновника из меня не получилось.
Как это было? Одной из главных моих функций на этом поприще являлось создание баланса литья. Нужно было сбалансировать производство литья чугуна, стали, цветных металлов и расход всех этих металлов по всем Среднеазиатским республикам.
Изучил отчеты всех заводов и за три-четыре дня составил сводный баланс литья. Когда принес готовый документ руководству, то с изумлением услышал, что составление баланса литья требует трех-четырех месяцев кропотливой работы, и я не понимаю, что от меня требуется. Зная свою квалификацию и полную тупость руководящих чиновников, я мягко объяснил обстановку и понял, что здесь вряд ли придусь ко двору, а пока, так как практически не был занят, то решил ознакомиться с промышленностью Средней Азии.
завод РТИ
...Рашидов сообщил, что, во-первых, Совнархозы в стране ликвидируются, во-вторых, в Ташкенте есть завод, который пять лет не выполняет план. Завод союзного подчинения, но, в принципе, ничего из себя не представляет: объединили маленький завод пищевой резины и четыре артели. Общая численность - около двух тысяч человек. Задача - привести этот завод в нормальное состояние, а главное - решить проблемы республики по формовым резинотехническим изделиям для нужд собственного машиностроения.
Надо отметить, что в тот период главной задачей первого руководителя было отмазаться от заказов и таким образом сформировать минимальный план. А потом получать премии за его перевыполнение. Когда я слушал то, что мне поручали, я даже не представлял, что это такое. Теперь расскажу, что увидел на так называемом Ташкентском заводе резинотехнических изделий. Название “завод” единственное, что действительно было от завода. Все остальное был полный “шалман”. Был участок пищевой резины, который, с большой натяжкой можно было назвать цехом. Сам, с позволения сказать, завод находился за городом, в поселке Иркин и представлял из себя бывший Дворец культуры (колхозный), где размещалось производство ковров по следующей технологии: нанесение на клеевую поверхность ткани рубленой нейлоновой нити в электростатическом поле. Ковры давали какой-то доход дирекции, но по уровню технологии и организации это было чистая артель.
Кроме того, здесь же находился так называемый цех формовых изделий, где стояло двадцать восемь паровых прессов “времен Петра Первого”. Условия были ужасные, пар бил из всех соединений и рабочие без конца травмировались. Рядом был цех по производству резины на вальцах. Это тоже был анахронизм. Тут же был цех по производству шлангов - в общем, полный кавардак.
Вместе с тем этот, с позволения сказать, завод подчинялся Москве, Министерству нефтехимической промышленности, Главку резинотехники. На заводе был и директор, и главный инженер и все службы. План они не выполняли пять лет, но зарплату получали, правда, без премий. Перерасход средств был ужасный, что, как я понял, никого не трогало. Ковры в то время были ходовым товаром, там делались личные деньги. Все остальное - был просто мираж. Было понятно, что потребуется вся моя фантазия, чтобы что-то здесь изменить.
Я говорил Ш. Р. Рашидову, что из резины знаю только резинку в трусах и стерку из школьных лет, но он сказал: “ Ты организатор и имеешь голову, сообрази.”
На заводе директором был Мирон Лейбкинд, а главный инженер Юрий Афанасьев. Оба эти деятеля попросили меня оставить их на месте. Директор расчитывал на должность заместителя главного инженера по технике безопасности, а главный инженер предлагал назначить его начальником одного из цехов. С Мироном я вместе учился, только он - на химфаке, а я - на мехфаке. Афанасьев - молодой парень двадцати семи лет и инженер-резинщик. И опять жизнь преподала мне урок: никогда не оставлять рядом с собой “бывших”. Сразу скажу, что через три месяца я выгнал Мирона, так как он написал на меня “телегу” в министерство, правительство и профсоюз, что я развалил завод. Мирон работал пять лет директором, а я всего три месяца. По натуре я довольно вспыльчивый и мог его покалечить, но, к счастью, сдержался и просто выгнал его в двадцать четыре часа.
Я подозревал, что на заводе кто-то делает личные деньги и на коврах, и на викельных кольцах, и на шариках. На тех самых цветных резиновых шариках которые наши дети так любят надувать и запускать в синее ташкентское небо. Доказать это оказалось чрезвычайно трудно потому, что “теневая” деятельность была поставлена очень грамотно. Все силовые структуры и контрольные органы были куплены. Почему так в этом уверен? Я обратился в ОБХСС неофициально с просьбой прислать агента “под прикрытием” для расследования. Агент прибыл незамедлительно и был оформлен грузчиком, на склад готовой продукции. Не прошло и недели как на заводе все знали кто это такой! А известно об операции было только мне, начальнику ОБХСС, самому исполнителью и его непосредственному руководителю. Еще через пару дней ко мне домой пришел один из работников завода:
- Меня попросили предупредить вас.
- О чем?
- Не мешайте никому, не пытайтесь ничего изменить на заводе и будете жить хорошо. Вы только скажите, сколько хотите за это и, регулярно, будете получать.
- А если я не соглашусь?
- У вас все равно ничего не выйдет. Мы найдем способ убрать вас с завода.
- Это я найду способ убрать вас!
Однажды меня пригласил заместитель начальника облсовпрофа, (мы вместе учились), он по поводу проведения какого-то мероприятия. Я приехал, а все сотрудники были на совещании. Пришлось посидеть в общем кабинете и подождать. Скучая, я огляделся и увидел на одном из столов тетрадь со знакомым почерком. Это оказалась одна из “телег”, написанных Мироном. Я взял эту тетрадь и уехал на завод. Как ни странно, никто не заметил пропажу, или не захотел заметить.
Аналогично себя повел и бывший главный инженер, пришлось и его выгнать. Остальное руководство завода приняло мои правила игры, и больше конфликтов не было.
Сообразуясь с моим характером, на этом заводе я тоже провел много революционных мероприятий, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы. Опишу чуть подробнее эти всплески “трудового и умственного героизма”.
Чтобы поднять завод резинотехнических изделий необходимо было развязать несколько технологических и организационных “узлов”. Самые главные из них: электроэнергия, вода и очистные сооружения. Все это требовало огромного количества, всякого рода, согласований, виз, проектных решений и прочее, прочее, прочее... Основным звеном для решения этих вопросов стала бригада слесарей-монтажников под руководством Геннадия Лукиенко, которые пришли с экскаватороного завода. Начали с воды. Смонтировали из металлических конструкций водонапорную башню, еще через месяц пробурили две скважины и вопрос с водой был снят полностью. Параллельно построили помещение подстанции и, взяв разрешение в Ташэнерго, купили трансформатор на Чирчикском трансформаторном заводе, установили его и запустили. Очистные сооружениясамыми трудными орешками. На заводе их не было вовсе и ядовитые стоки сливались прямо в ближайшую речушку, отравляя все вокруг. Санэпидемстанция постоянно выписывала штрафы, которые никого не волновали. Эту проблему решили локально, создав собственную очистку.
Но случались и приятные открытия.
На складе я увидел сорок электрических прессов для производства так называемых формовых изделий. До этого, как уже говорилось, все производили на паровых прессах по совершенно пещерной технологии. Спрашиваю специалистов-резинщиков: ”Почему не работают электропрессы?” “Оборудование негодное, и устанавливать его нет смысла”. Однако добиться внятного объяснения, почему они сделали такой вывод, так и не удалось
На территории завода заканчивалось строительство склада материалов размером около тысячи квадратных метров. Я попросил своих технологов сделать привязку прессов в этом кирпичом складе. Параллельно позвонил директору Тамбовского завода прессов и автоматов, пообещал ему премию и попросил прислать двух специалистов-наладчиков. Надо сказать, что наладчики приехали быстро, я им пообещал, что если они с нашей бригадой монтажников за два месяца смонтируют и наладят работу этих сорока прессов, то получат по тысяче рублей. (На заводе у себя они получали сто двадцать рублей в месяц.) Нашел я прекрасную бригаду электриков, тоже с экскаваторного завода.
Работали круглые сутки, но через два месяца сорок прессов было налажено , и мы утроили выпуск продукции.
Чтобы сделать склад материалов, который заняли прессами, я, с помощью той же бригады поставил металлические склады с сетчатыми стенами и шиферной кровлей. Ташкент город солнца и тепла - тепло бесплатное прямо за окном. Но это было еще не все. На нормальных заводах РТИ резину давно производят на смесителях. Здесь же ееделали на вальцах, это каторжный, страшно вредный, и, кроме того, малопроизводительный труд. За час тяжелого труда выдавали всего двадцать килограммов резины. Работа шла в три смены, то и дело ломались вальцы, положение было критическое.
На складе оборудования увидел брошенный смеситель производительностью сто пятьдесят килограммов в час. Это было равнозначно работе семи комплектов вальцев. Понимая, что смеситель даст большие физические нагрузки на фундамент, смонтировать смеситель прямо во дворе завода. Фундамент под него спроектировал лично сам, увеличив практически вдвое стойкость основания к предполагаемым нагрузкам.
Наша бригада слесарей-монтажников привела узлы смесителя в идеальный порядок. Я попросил своего товарища по институту, работающего начальником строительного управления, изготовить фундамент. Каркас фундамента из периодического металла мы сделали сами. Через два с небольшим месяца смеситель выдал первую резину. В качестве временного укрытия для него, мы использовали обыкновенную брезентовую палатку. И сразу стали делать ему кирпичный дом.
Сырой резины стало навалом, и часть ее начали продавать на сторону. План стал выполняться и перевыполняться по всем показателям, и впервые коллектив начал получать премии, причем довольно большие, до ста процентов от оклада.
Вначале мы стали лауреатами районной доски почета, затем городской, а затем и республиканской. Все это было совсем не просто, это бессонные ночи, работа по шестнадцать часов без выходных, и все тяготы непосильных нагрузок. Отдаю должное моим соратникам и рабочим, все трудились совершенно самоотверженно. В городе заговорили уважительно о нашем заводе. Меня начали выдвигать на высокие выборные должности. Но это было гораздо менее привлекательно чем заводские дела.
На жилье денег не давали, но за счет прибылей я привязал и заложил фундаменты трех восемнадцатиквартирных домов. Впоследствии, после землетрясения нам это здорово помогло.
Меня пригласили в Москву, в Министерство и в главк (Главрезинпром). Начали давать какие-то деньги на всякие нужды. Главное, я решил проблему строительства настоящего завода, и были выделены средства на проектирование. В качестве поощрения я получил служебный автомобиль ГАЗ-69. Это все легко излагается, но совсем не просто далось.
В этот период начался в стране бум домашнего консервирования. Наша продукция, викельные кольца, потребовалась десяткам машиностроительных и металлургических заводов, где делались крышки для консервирования. Совершенно неожиданно я стал крупнейшим владельцем огромного количества крышек. Кольца делали мы, а заводы часто расплачивались за кольца товаром. Это подспорье здорово помогло в решении разного рода проблем. Например, мы отвезли двадцать тысяч крышек на пункт междугородней связи, и после этого меня мгновенно соединяли с любым городом СССР. Крышками пользовались все организации, от которых зависело наше благополучие, начиная от ЦК Узбекистана.
А мои “старые друзья” продолжали писать доносы, и к нам приходило бесконечное число всякого рода комиссий. Наконец я не выдержал, взял шесть или семь справок по проверке за один месяц и пошел на прием к Шарафу Рашидову. Он посмотрел две из этих справок, потом вызвал Рахматова, заведующего отделом промышленности, и при мне сказал, что отныне на РТИ комиссия может прийти только с его, Рашидова, личного разрешения.
В 1966 году мне вручили орден “Знак Почета”. Можно себе представить, что это всего за год работы, что это еврею, и сразу орден, а не медаль. Ордена и медали получили еще несколько ветеранов завода, проработавших более десяти лет.
Но вернемся, как говорится, “к нашим баранам”. Завод работает, и неплохо, и мы - на Доске почета. Проходит время, меня вызывают по очередной “телеге” в комитет народного контроля республики. Требуют объяснения, куда я девал более тысячи метров брезента, почему его списал. Автор доноса - бывший главный инженер Афанасьев. В свое время, когда я обращался к министру то запросил разрешение на повышенный расход брезента. Он официально это санкционировал. Какие могли быть обвинения? И вот по таким кляузам у меня побывало более десяти комиссий, и каждая требовала справку. Я, конечно, дергался. Но, как говорится , “собака лает, а караван идет своей дорогой”.
Источник: Обретение. Мемуары Рафаэля Кислюка.
http://www.proza.ru/2011/10/26/650
...Как-то случилось так, что в один день все отливки из серого чугуна лопнули и оказались отбеленными, то есть сверхтвердыми и механической обработке они не могли быть подвергнуты. Пока мы чухались и искали причину, на второй день также все ушло в брак, а это ни много, ни мало пятьдесят тонн отливок в день. Это уже ЧП серьезного масштаба. Быстро определили, что причиной явилось повышенное содержание серы, но откуда и почему, не могли понять. Тут сразу появились кагебешники и вместо того, чтобы не мешать и дать разобраться, начали нас трясти. Мы, нам казалось, проверили все, то есть чушковый чугун, стальные добавки, ферросплавы, кокс и ничего не нашли. Совершенно случайно я обратил внимание на известняк, который также применялся для наведения шлака. Что-то здорово он блестел! Оказалось, что вместо нормального известняка нам завезли крошку мрамора, в которой очень много серы. Залежи известняка тоже мы открыли. Организовали собственный карьер. Все решали сами, все, что могли, решали на месте, но когда требовалось, везли самолетом.
По технологии обогащения на заводах имелось две нитки, из которых одна работала, а на второй производился регламентный ремонт. В цепочку входили: щековые дробилки, шаровые мельницы, фильтрпресса, всякого рода смесители и сотни насосов. Мы, по сути, заново производили все это оборудование, так как оно быстро изнашивалось и часто требовало капитального ремонта. Надо сказать, что о незапланированной остановке обогатительной фабрики - больше чем на полчаса - докладывали Берии. Это, конечно, было, как говорится, “сопряжено”.
Как-то отлили стальную горловину мельницы - довольно тяжелую и сложную деталь. Отливку передали в мехцех на обработку. В это время получили премию и крупно ее обмыли. В два часа ночи звонок, звонит начальник отдела “К”(контрразведка): “Прошу срочно прибыть на завод”. Я лег всего час назад и после возлияний чувствовал себя не героически, но этот вызов был очень серьезный. Быстро оделся и вниз, на улицу. Автомобиль уже стоял у подъезда. На заводе все в сборе. Все буквально - начальник завода, главный инженер, главный технолог и прочие, прочие, вплоть до....
Дело в том, что на ремонте стояла шаровая мельница, задающая весь цикл первой цепочки обогащения, и через два-три дня эта цепочка должна была войти в строй. Оказалось, что изготовленная нами горловина перекошена, и при обточке часть ее была прорезана резцом, кроме того, шпоночная канавка также наполовину была голой. Все, кто мог, набросились на меня, утверждая, что во время формовки одну из шести или семи опок сдвинули в сторону и горловина ушла в брак.
Я, конечно, не мог сразу сообразить, в чем дело, но понял одно: нужно срочно отливать новую горловину, и времени на это нет. Пока меня все полоскали, начиная с комитетчиков, я соображал, кто мне потребуется. Через полчаса, уже почти со светлой головой, определился в фамилиях и специальностях. Послал вызывать народ, а сам с несколькими рабочими начал подготовку к изготовлению этой горловины. Сам залез на мостовой кран и начал собирать опоки. Днем на следующий день мы уже выдали готовую отливку. За все это время во мне накопилось столько злобы, что я, не идя домой отдохнуть, пошел со своими мастерами в мехцех, где на разметочной плите доказали, что брак сотворили не мы, а работники мехцеха. Сгоряча я последними словами поливал впрямую все руководство и службы нашего завода. Два дня не ходил на работу, и на третий день пришла делегация во главе с главным инженером. Извинились, и попросили вернуться в цех.
декретный отпуск у нас был месяц до родов и месяц - после родов.
В этот период в нашем городке произошло ЧП. Крайне неожиданное. Было принято решение руководством комбината - для улучшения условий жизни работников построить сто двухквартирных коттеджей. Коттеджи построили быстро, и должны были уже их заселять, но у нас работал главным по технике безопасности Александр Быховский, впоследствии он стал академиком и главным специалистом Советского Союза по этим вопросам.
Перед заселением Саша послал дозиметристов проверить обстановку радиационную в этих домах. И что оказалось - все сто домов имели недопустимый повышенный радиационный фон. Причиной послужило то, что в фундаменты домов в качестве бутового камня заложили пустую породу. Пустая она была для извлечения, а для жизни вредная. Пришлось вскрывать все фундаменты этой сотни домов и делать бариевую защиту. После этой неудачи стали проверять всю индивидуальную застройку, и у многих домов вскрывали и защищали фундаменты.
До сих пор не могу понять, как мы, живя в полутора-двух километрах от террикона отработанной породы, не набрались радиации сверх всяких норм. А перерабатывалось огромное количество руды. Эшелоны шли круглые сутки. Из ГДР, Чехословакии и с сотни наших рудников. Для транспортировки концентрата мы делали специальные бронированные контейнеры емкостью триста тридцать литров. Эти контейнеры бронировали и отправляли дальше.
Государство вкладывало гигантские средства в развитие “урановой” отрасли. Любые наши запросы мгновенно решались, все было направлено на военные нужды. Не успели залечить раны от одной войны, как организовали вторую, но уже “холодную” войну. Эта война требовала гигантского напряжения и неимоверных расходов. Народ, нужды народа никого не волновали. Произносились общие декларации, а у людей ничего не менялось. Сейчас стало известно, что восемьдесят процентов бюджета страны уходило на необъявленную войну.
Ташкентский экскаваторный завод
расположен в очень красивом районе города на Новомосковской улице, недалеко от Греческого городка. В этом городке жили греки - политэмигранты, бежавшие из Греции в период “черных полковников”. На экскаваторном было два литейных цеха, из которых один - цех стального литья для производства тяжелых отливок, а второй - цех точного литья. Для меня все это было очень просто, и за пару недель я вошел в курс работы литейных цехов. Что касается самого отдела главного металлурга, то я был потрясен. Сорок человек делали то, что я делал один. Вместо введения усадочных линеек и упрощенного конструирования моделей и ящиков для стержней, все было заумно-заморочено. Когда ознакомился с отделами главного металлурга на других заводах, увидел то же самое. Я понимаю такое для крупносерийного или массового производства, но для мелких серий это была распущенность, увеличение себестоимости и прочее, прочее. В большом сталелитейном цехе стояли две пятитонные дуговые печи, на которых бригады сталеваров варили по одной плавке в смену, то есть за семь-восемь часов. По нормам плавку нужно делать за три часа.
Через месяц работы я собрал руководителей цеха и всех сталеваров на совещание. Сказал, что это не работа, а ограбление государства, и что нужно делать по две плавки в смену и закрыть всю потребность республики в стальном литье.
Шуму было много, в конце концов, один из сталеваров выступил и заявил, что если я такой умный, то сам должен показать, как сварить эти две плавки. Его поддержал начальник участка. Собрание закончилось и все разошлись. На следующий день я выписал себе спецодежду сталевара, шляпа и очки у меня были свои. Внимательно изучил работу пультовщиц и выбрал себе наиболее расторопных. То же проделал с подручными сталеваров. Подобрал хорошую шихту и в один из дней вышел с бригадой в ночь. Двух сталеваров отпустил. В общем, за восемь часов сварил две плавки на одной печи, залил все готовые формы и загрузил печь на третью плавку. Пошел, помылся в душе, никому ничего не сказал и ушел домой. Директор знал, что я готовлю эту операцию, но результат превзошел все ожидания. В этот день завод нормально не работал, везде, во всех отделах и цехах обсуждали эту операцию, и я стал “народным героем” экскаваторного завода. После ночной операции сталевары стали со мной “на вы” и все, что я рекомендовал, исполнялось без всяких обсуждений. Вот что значит личный пример.
Я уже ранее говорил, что второй сталелитейный был цехом точного литья, в котором мы использовали технологию литья по выплавляемым моделям и литье в корковые формы. На этом поприще, вместе с институтом химии Академии наук Узбекистана, внедрили корковое литье на основе фурфурольных смол. Была одна особенность - требовалось по технологии большое количество спирта, в месяц одна - две тонны. Применяли мы этиловый спирт, так как боялись, что кто-то может выпить и погибнуть. Я стал “королем” на заводе и у своих друзей. Изготовление корок с помощью фурфурольных смол мы запатентовали и дали большую информацию в специализированную литературу. Мне неизвестна дальнейшая судьба этого изобретения. Но спирт являлся большим аргументом в деловых вопросах. Например, коммерческий директор завода Алексей Доманский не выезжал в командировку без канистры спирта.
Так как в отделе главного металлурга было около сорока женщин и всего двое мужчин, то я собрал женское совещание, попросив мужчин удалиться. Нужно еще отметить, что возраст работниц отдела был от двадцати лет до сорока, и практически более половины замужних. Я попросил их посмотреть друг на друга, и спросил, где они находятся и почему так некрасиво выглядят, где их женская прелесть. Почему у нас большой брак при отливке деталей? Это и от того, что они никого не вдохновляют. Двадцать минут я, не повторяясь, читал им мораль. Конечно, это было жестоко может и не этично, но эффект превзошел все ожидания.
На другой день утром мне звонит начальник сталелитейного цеха Миша Новиков и говорит, что его жена Шура (очень миленькая женщина) задержится на час, так как гладит второе платье, потому что одно она нечаянно прожгла. Что тут было, не отдел главного металлурга, а конкурс красоты. Многие из заводских отделов приходили просто посмотреть. Через пару недель весь женский состав экскаваторного завода мог претендовать на звание самого красивого коллектива города.
Другая одна история связана с проведением партийной “революции”. В 1963 году после всех моих выступлений меня, по настоянию райкома партии Куйбышевского района, избирают секретарем парткома экскаваторного завода. Несмотря на все мои протесты. Проведение партийных собраний, заседаний парткома, участие в районных и городских конференциях меня больше раздражало, чем мобилизовывало на “подвиги”. Я решил, что нужно что-то сделать, чтобы всколыхнуть этот общий застой под лозунг “одобрям -с”.
Экскаваторы, которые делал Ташкентский завод, были достаточно уникальны, они имели самое низкое удельное давление на грунт из всех моделей мирового производства . Это достигалось за счет “лыж”, которые наваривались на траки. Наш экскаватор был так называемый - болотный. Кстати, большую партию этих машин мы поставили на Кубу, так как там много заболоченных мест.
Трудоемкость изготовления одного экскаватора составляла около семи тысяч часов, и, с моей точки зрения, раза в два превышала допустимую. Тогда-то и родилась программа которую я назвал “Инженерный час”. Идея была в том, чтобы каждый, кто мог и соображал, давал предложения и при возможности внедрял элементы снижения трудоемкости экскаватора. Была изготовлена стена со всеми фамилиями всех инженеров завода, а также свободный стенд для записей вклада в уменьшение трудоемкости со стороны рабочих, служащих. За каждые тридцать минут экономии трудозатрат напротив фамилии автора рисовалась одна звездочка, если экономия - час, то две звездочки.
“Инженерный час” с моей легкой руки стал самым популярным партийным знаменем. Вначале секретарь Куйбышевского райкома партии Анна Ивановна Бродова увидела у нас на заводе огромные доски с фамилиями инженерно-технических работников. Подробно расспросила меня, что и как. Я впервые увидел восторг в глазах нашего секретаря райкома. Анна Ивановна была очень суровым человеком, и бескорыстным коммунистом и, вместе с тем симпатичной женщиной. В то время еще такие встречались. Ее знала вся коммунистическая верхушка республики. Одно время она возглавляла идеологический отдел ЦК КПСС Узбекистана. Ко мне Анна Ивановна относилась с большой теплотой, она в пример ставила мою работу главным металлургом, и особенно ей нравилось, как я воспитал своих сталеваров.
Буквально на следующий день Бродова собрала внеочередное бюро райкома и заставила меня сделать большое сообщение.
Вышла статья в газете “Известия”. Появился поток статей в газетах среднеазиатских республик. Но главное и самое важное, “Инженерный час” должен жить и давать эффект. Через два месяца после задействования его трудоемкость производства экскаватора была сокращена на шестьсот часов. Это десять процентов. Это одна тысяча двести предложений. Предложения были самые неожиданные, эффект зачастую превосходил все ожидания. Например, коммерческий директор дал предложение отказаться от изготовления из круга крепежных болтов, а заказать их на специализированном заводе где-то на Урале - эффект составил часы. Мы с директором договорились, что любые премии будут реализовываться с учетом движения “Инженерный час”. Всего же трудоемкость была снижена до моего ухода более, чем на две тысячи часов.
Жили мы весело. Звонит мне в партком мой друг, Лев Лещинер - начальник производства завода Узбексельмаш и спрашивает моего секретаря: “Карл Маркс у себя?” Она понимает, что он имеет ввиду меня и отвечает очень вежливо: “Рафаэль Давидович уже уехал”.
В период моей партийной карьеры, по указанию партии и правительства (так раньше говорилось), начал создаваться Среднеазиатский Совнархоз. По рекомендации ЦК Узбекистана меня пригласили туда на должность главного металлурга. Я дал согласие, посчитав, что это серьезная работа, и что мои знания по литейному производству тут будут реализованы как нигде, с большой пользой. В жизни все оказалось иначе. Чиновника из меня не получилось.
Как это было? Одной из главных моих функций на этом поприще являлось создание баланса литья. Нужно было сбалансировать производство литья чугуна, стали, цветных металлов и расход всех этих металлов по всем Среднеазиатским республикам.
Изучил отчеты всех заводов и за три-четыре дня составил сводный баланс литья. Когда принес готовый документ руководству, то с изумлением услышал, что составление баланса литья требует трех-четырех месяцев кропотливой работы, и я не понимаю, что от меня требуется. Зная свою квалификацию и полную тупость руководящих чиновников, я мягко объяснил обстановку и понял, что здесь вряд ли придусь ко двору, а пока, так как практически не был занят, то решил ознакомиться с промышленностью Средней Азии.
завод РТИ
...Рашидов сообщил, что, во-первых, Совнархозы в стране ликвидируются, во-вторых, в Ташкенте есть завод, который пять лет не выполняет план. Завод союзного подчинения, но, в принципе, ничего из себя не представляет: объединили маленький завод пищевой резины и четыре артели. Общая численность - около двух тысяч человек. Задача - привести этот завод в нормальное состояние, а главное - решить проблемы республики по формовым резинотехническим изделиям для нужд собственного машиностроения.
Надо отметить, что в тот период главной задачей первого руководителя было отмазаться от заказов и таким образом сформировать минимальный план. А потом получать премии за его перевыполнение. Когда я слушал то, что мне поручали, я даже не представлял, что это такое. Теперь расскажу, что увидел на так называемом Ташкентском заводе резинотехнических изделий. Название “завод” единственное, что действительно было от завода. Все остальное был полный “шалман”. Был участок пищевой резины, который, с большой натяжкой можно было назвать цехом. Сам, с позволения сказать, завод находился за городом, в поселке Иркин и представлял из себя бывший Дворец культуры (колхозный), где размещалось производство ковров по следующей технологии: нанесение на клеевую поверхность ткани рубленой нейлоновой нити в электростатическом поле. Ковры давали какой-то доход дирекции, но по уровню технологии и организации это было чистая артель.
Кроме того, здесь же находился так называемый цех формовых изделий, где стояло двадцать восемь паровых прессов “времен Петра Первого”. Условия были ужасные, пар бил из всех соединений и рабочие без конца травмировались. Рядом был цех по производству резины на вальцах. Это тоже был анахронизм. Тут же был цех по производству шлангов - в общем, полный кавардак.
Вместе с тем этот, с позволения сказать, завод подчинялся Москве, Министерству нефтехимической промышленности, Главку резинотехники. На заводе был и директор, и главный инженер и все службы. План они не выполняли пять лет, но зарплату получали, правда, без премий. Перерасход средств был ужасный, что, как я понял, никого не трогало. Ковры в то время были ходовым товаром, там делались личные деньги. Все остальное - был просто мираж. Было понятно, что потребуется вся моя фантазия, чтобы что-то здесь изменить.
Я говорил Ш. Р. Рашидову, что из резины знаю только резинку в трусах и стерку из школьных лет, но он сказал: “ Ты организатор и имеешь голову, сообрази.”
На заводе директором был Мирон Лейбкинд, а главный инженер Юрий Афанасьев. Оба эти деятеля попросили меня оставить их на месте. Директор расчитывал на должность заместителя главного инженера по технике безопасности, а главный инженер предлагал назначить его начальником одного из цехов. С Мироном я вместе учился, только он - на химфаке, а я - на мехфаке. Афанасьев - молодой парень двадцати семи лет и инженер-резинщик. И опять жизнь преподала мне урок: никогда не оставлять рядом с собой “бывших”. Сразу скажу, что через три месяца я выгнал Мирона, так как он написал на меня “телегу” в министерство, правительство и профсоюз, что я развалил завод. Мирон работал пять лет директором, а я всего три месяца. По натуре я довольно вспыльчивый и мог его покалечить, но, к счастью, сдержался и просто выгнал его в двадцать четыре часа.
Я подозревал, что на заводе кто-то делает личные деньги и на коврах, и на викельных кольцах, и на шариках. На тех самых цветных резиновых шариках которые наши дети так любят надувать и запускать в синее ташкентское небо. Доказать это оказалось чрезвычайно трудно потому, что “теневая” деятельность была поставлена очень грамотно. Все силовые структуры и контрольные органы были куплены. Почему так в этом уверен? Я обратился в ОБХСС неофициально с просьбой прислать агента “под прикрытием” для расследования. Агент прибыл незамедлительно и был оформлен грузчиком, на склад готовой продукции. Не прошло и недели как на заводе все знали кто это такой! А известно об операции было только мне, начальнику ОБХСС, самому исполнителью и его непосредственному руководителю. Еще через пару дней ко мне домой пришел один из работников завода:
- Меня попросили предупредить вас.
- О чем?
- Не мешайте никому, не пытайтесь ничего изменить на заводе и будете жить хорошо. Вы только скажите, сколько хотите за это и, регулярно, будете получать.
- А если я не соглашусь?
- У вас все равно ничего не выйдет. Мы найдем способ убрать вас с завода.
- Это я найду способ убрать вас!
Однажды меня пригласил заместитель начальника облсовпрофа, (мы вместе учились), он по поводу проведения какого-то мероприятия. Я приехал, а все сотрудники были на совещании. Пришлось посидеть в общем кабинете и подождать. Скучая, я огляделся и увидел на одном из столов тетрадь со знакомым почерком. Это оказалась одна из “телег”, написанных Мироном. Я взял эту тетрадь и уехал на завод. Как ни странно, никто не заметил пропажу, или не захотел заметить.
Аналогично себя повел и бывший главный инженер, пришлось и его выгнать. Остальное руководство завода приняло мои правила игры, и больше конфликтов не было.
Сообразуясь с моим характером, на этом заводе я тоже провел много революционных мероприятий, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы. Опишу чуть подробнее эти всплески “трудового и умственного героизма”.
Чтобы поднять завод резинотехнических изделий необходимо было развязать несколько технологических и организационных “узлов”. Самые главные из них: электроэнергия, вода и очистные сооружения. Все это требовало огромного количества, всякого рода, согласований, виз, проектных решений и прочее, прочее, прочее... Основным звеном для решения этих вопросов стала бригада слесарей-монтажников под руководством Геннадия Лукиенко, которые пришли с экскаватороного завода. Начали с воды. Смонтировали из металлических конструкций водонапорную башню, еще через месяц пробурили две скважины и вопрос с водой был снят полностью. Параллельно построили помещение подстанции и, взяв разрешение в Ташэнерго, купили трансформатор на Чирчикском трансформаторном заводе, установили его и запустили. Очистные сооружениясамыми трудными орешками. На заводе их не было вовсе и ядовитые стоки сливались прямо в ближайшую речушку, отравляя все вокруг. Санэпидемстанция постоянно выписывала штрафы, которые никого не волновали. Эту проблему решили локально, создав собственную очистку.
Но случались и приятные открытия.
На складе я увидел сорок электрических прессов для производства так называемых формовых изделий. До этого, как уже говорилось, все производили на паровых прессах по совершенно пещерной технологии. Спрашиваю специалистов-резинщиков: ”Почему не работают электропрессы?” “Оборудование негодное, и устанавливать его нет смысла”. Однако добиться внятного объяснения, почему они сделали такой вывод, так и не удалось
На территории завода заканчивалось строительство склада материалов размером около тысячи квадратных метров. Я попросил своих технологов сделать привязку прессов в этом кирпичом складе. Параллельно позвонил директору Тамбовского завода прессов и автоматов, пообещал ему премию и попросил прислать двух специалистов-наладчиков. Надо сказать, что наладчики приехали быстро, я им пообещал, что если они с нашей бригадой монтажников за два месяца смонтируют и наладят работу этих сорока прессов, то получат по тысяче рублей. (На заводе у себя они получали сто двадцать рублей в месяц.) Нашел я прекрасную бригаду электриков, тоже с экскаваторного завода.
Работали круглые сутки, но через два месяца сорок прессов было налажено , и мы утроили выпуск продукции.
Чтобы сделать склад материалов, который заняли прессами, я, с помощью той же бригады поставил металлические склады с сетчатыми стенами и шиферной кровлей. Ташкент город солнца и тепла - тепло бесплатное прямо за окном. Но это было еще не все. На нормальных заводах РТИ резину давно производят на смесителях. Здесь же ееделали на вальцах, это каторжный, страшно вредный, и, кроме того, малопроизводительный труд. За час тяжелого труда выдавали всего двадцать килограммов резины. Работа шла в три смены, то и дело ломались вальцы, положение было критическое.
На складе оборудования увидел брошенный смеситель производительностью сто пятьдесят килограммов в час. Это было равнозначно работе семи комплектов вальцев. Понимая, что смеситель даст большие физические нагрузки на фундамент, смонтировать смеситель прямо во дворе завода. Фундамент под него спроектировал лично сам, увеличив практически вдвое стойкость основания к предполагаемым нагрузкам.
Наша бригада слесарей-монтажников привела узлы смесителя в идеальный порядок. Я попросил своего товарища по институту, работающего начальником строительного управления, изготовить фундамент. Каркас фундамента из периодического металла мы сделали сами. Через два с небольшим месяца смеситель выдал первую резину. В качестве временного укрытия для него, мы использовали обыкновенную брезентовую палатку. И сразу стали делать ему кирпичный дом.
Сырой резины стало навалом, и часть ее начали продавать на сторону. План стал выполняться и перевыполняться по всем показателям, и впервые коллектив начал получать премии, причем довольно большие, до ста процентов от оклада.
Вначале мы стали лауреатами районной доски почета, затем городской, а затем и республиканской. Все это было совсем не просто, это бессонные ночи, работа по шестнадцать часов без выходных, и все тяготы непосильных нагрузок. Отдаю должное моим соратникам и рабочим, все трудились совершенно самоотверженно. В городе заговорили уважительно о нашем заводе. Меня начали выдвигать на высокие выборные должности. Но это было гораздо менее привлекательно чем заводские дела.
На жилье денег не давали, но за счет прибылей я привязал и заложил фундаменты трех восемнадцатиквартирных домов. Впоследствии, после землетрясения нам это здорово помогло.
Меня пригласили в Москву, в Министерство и в главк (Главрезинпром). Начали давать какие-то деньги на всякие нужды. Главное, я решил проблему строительства настоящего завода, и были выделены средства на проектирование. В качестве поощрения я получил служебный автомобиль ГАЗ-69. Это все легко излагается, но совсем не просто далось.
В этот период начался в стране бум домашнего консервирования. Наша продукция, викельные кольца, потребовалась десяткам машиностроительных и металлургических заводов, где делались крышки для консервирования. Совершенно неожиданно я стал крупнейшим владельцем огромного количества крышек. Кольца делали мы, а заводы часто расплачивались за кольца товаром. Это подспорье здорово помогло в решении разного рода проблем. Например, мы отвезли двадцать тысяч крышек на пункт междугородней связи, и после этого меня мгновенно соединяли с любым городом СССР. Крышками пользовались все организации, от которых зависело наше благополучие, начиная от ЦК Узбекистана.
А мои “старые друзья” продолжали писать доносы, и к нам приходило бесконечное число всякого рода комиссий. Наконец я не выдержал, взял шесть или семь справок по проверке за один месяц и пошел на прием к Шарафу Рашидову. Он посмотрел две из этих справок, потом вызвал Рахматова, заведующего отделом промышленности, и при мне сказал, что отныне на РТИ комиссия может прийти только с его, Рашидова, личного разрешения.
В 1966 году мне вручили орден “Знак Почета”. Можно себе представить, что это всего за год работы, что это еврею, и сразу орден, а не медаль. Ордена и медали получили еще несколько ветеранов завода, проработавших более десяти лет.
Но вернемся, как говорится, “к нашим баранам”. Завод работает, и неплохо, и мы - на Доске почета. Проходит время, меня вызывают по очередной “телеге” в комитет народного контроля республики. Требуют объяснения, куда я девал более тысячи метров брезента, почему его списал. Автор доноса - бывший главный инженер Афанасьев. В свое время, когда я обращался к министру то запросил разрешение на повышенный расход брезента. Он официально это санкционировал. Какие могли быть обвинения? И вот по таким кляузам у меня побывало более десяти комиссий, и каждая требовала справку. Я, конечно, дергался. Но, как говорится , “собака лает, а караван идет своей дорогой”.
Источник: Обретение. Мемуары Рафаэля Кислюка.
http://www.proza.ru/2011/10/26/650