Михаил Глебов. Рукопись "Советское строительное проектирование" 1
...решил написать очерк о своей первой профессии - инженера-строителя. Правда, меня еще в школе называли "гуманитарным мальчиком", однако, двинувшись по стопам родителей, я смог неплохо зарекомендовать себя в инженерной сфере и в несколько лет, вопреки противодействию всех стихий, вырос до уровня заведующего сектором проектного отдела. Я даже не мыслил своего будущего вне строительного проектирования, и если бы не известный погром экономики 1990-х годов, то и по сей день выпускал бы чертежи.
И мне захотелось написать нечто, с одной стороны, аналитическое, подробное и обстоятельное, а с другой - легкое в чтении, избавленное от технических деталей и оттого понятное неспециалистам. Иначе говоря, создать научно-популярный текст для детей старшего школьного возраста. Работа, к моему удивлению, оказалась много труднее и масштабнее, чем я ожидал, так что по завершении ее пришлось даже переписывать заново. Тем не менее, я, так сказать, отдал дань благодарности и памяти своей первой профессии, и очень этим доволен.
Заранее оговариваюсь, что моя рукопись не обладает должной солидностью, т.е. точностью сведений, ссылками на первоисточники и пр. Я сочинял ее, сидя дома, опираясь не на архивные документы, а на живые собственные впечатления. Именно поэтому мой взгляд в некоторых аспектах может показаться спорным; но вступать в дискуссии я, разумеется, не буду. Люди, решительно со мной не согласные, могут попросту бросить обременительное для них чтение.
Проектный институт в разрезе (1)
Сейчас мы обратимся к типичному проектному институту, каким он был в поздние советские времена, от Хрущева до Горбачева включительно. Мы надрежем его хирургическим скальпелем сверху вниз и, отогнув переднюю стенку, ознакомимся с тем, что копошится внутри.
Я не стал останавливаться на проектных организациях сталинского периода, потому что система тогда еще только складывалась. Маститые архитекторы имели собственные мастерские, промышленные наркоматы создавали у себя конструкторские бюро, а для строительства крупных объектов типа Дворца Советов (так и оставшегося на бумаге) и "сталинских высоток" учреждались особые управле-ния, которые по окончании работ, сменив вывеску, приступали к другому объекту.
Когда при Хрущеве развернулось массовое строительство, массовым поневоле стало и проектиро-вание. Разнокалиберные формы проектных организаций унифицировались, словно партизаны, став регулярной воинской частью. Отныне все они имели типовую организационную структуру, схожие плюсы и минусы, уровни зарплаты и условия труда. Поэтому для сотрудников, кочевавших с места на место, менялась только станция метро, на которой они по утрам выходили, да физиономия начальника (каждый последующий был противнее).
Вестибюль и столовая Всякий уважающий себя проектный институт занимал отдельное многоэтажное здание поблизости от метро. Над входом нависал обширный аляпый козырек, наглядно демонстрировавший любовь местного начальства к архитектуре. С боков козырька стекала дождевая вода, а под ним кучковались сотрудники, в четвертый раз за день вышедшие покурить. На заднем плане темнело несколько дверей, все из которых, кроме одной, были предусмотретельно заперты уборщицей, чтобы ей было меньше подти-рать. По сторонам от входа маячили большие черные доски с названием института, где мелким шриф-том указывалась его ведомственная принадлежность и краснел советский герб.
Наружные двери вели в более или менее просторный вестибюль, с одной стороны которого была раздевалка, а другая охранялась вахтером, выглядывавшим из своей будки, словно собака из конуры. На будке висели директорские распоряжения дисциплинарного характера и строгое требование предъ-являть пропуск в развернутом виде. Начиная с 1970-х годов здесь нередко ставились турникеты, слов-но в метро, куда сотрудники при входе и выходе втыкали специальную карточку с личным кодом. С на-чалом рабочего дня все турникеты, кроме одного, автоматически отключались, а единственный остав-шийся фиксировал имена опоздавших.
По ту сторону укреплений и под их надежной защитой располагался холл побольше, густо уставленный цветами в горшках и фикусами в кадках. Между широкими оконными стеклами на солнечной стороне грелись ряды мелких колючих кактусов. На стене красовалась институтская Доска Почета с рядами сытых, улыбающихся фотографий, а по соседству мраморные плиты увековечивали золотыми буквами павших на фронте сотрудников. Среди фикусов бродила уборщица с лейкой, на диванчиках у окна сплетничали дамы, опасливо поглядывая, не идет ли начальник. Напротив окон, у вереницы глухих темных дверей толпились сотрудники с чертежами, стараясь угадать, какой из лифтов подойдет рань-ше. Из дальнего конца, где располагалась столовая, тянуло яблочным компотом, кефиром и еще чем-то жареным и невкусным.
В большом помещении, хаотично заставленном шаткими столиками и стульями, приглушенно гудели голоса, и от самого входа к раздаточной тянулась извилистая очередь. Всякий вошедший загодя запасался подносом, которых всегда было много меньше, чем посетителей. Толстая потная повариха смач-но шлепала в тарелку бледно-серые котлеты с давно остывшей вермишелью и поливала их коричне-вым пресным соусом. Из дальней части прилавка по рукам передавали стаканы с желто-бурым компо-том. Стоявшие впереди с полными подносами не двигались, ожидая, когда из кухни принесут наконец чистые вилки. На свисавших с потолка липучих лентах густо чернели мухи; дохлые тараканы, постра-давшие от последней санитарной обработки, валялись вдоль стен. Грязная посуда медленно уполза-ла по движущейся резиновой ленте куда-то в недра кухни.
Дирекция Второй этаж чаще всего отводился начальству и считался аристократическим. Коридор здесь был устлан толстым и довольно чистым ковром, со стен глядели пейзажи в золоченых рамочках, под ними располагались мягкие кресла с журнальными столиками, которые всегда пустовали. Рядовые сотруд-ники по возможности обходили эти апартаменты стороной, или, уж если было необходимо, проноси-лись сквозь них на крейсерской скорости. Большая стеклянная дверь на середине длины коридора вела в приемную, где было прохладно, в гне-тущей тишине тикали стенные часы с большим маятником да стрекотала машинка накрашенной секре-тарши. Вдоль коричневых, отделанных под мореный дуб стен тянулись стулья для ожидающих приема. Окна с тяжелыми портьерами смотрели на замусоренный верх входного козырька. Дверь с одной сто-роны приемной вела в кабинет директора, напротив - к главному инженеру. В целях звукоизоляции двери эти делались двойными и разделялись крохотным тамбуром.
Директорский кабинет обыкновенно был просторнее, чем ожидалось, и изобиловал стульями, часть ко-торых тянулась по ковровой дорожке вдоль бесконечного стола для заседаний, а прочие, резервные, опоясывали стены. Сам директор торчал из кресла в дальнем конце, осененный сверху портретом Ле-нина или правившего генерального секретаря; перед ним пестрели телефоны городской, местной и се-лекторной связи. Всякий звонивший сперва попадал к секретарше, которая придирчиво допрашивала о целях беседы и лишь затем переключала аппарат на своего шефа. За спиной директора возвышались стеллажи с важными документами. Здесь же была потайная дверь в так называемую "комнату отдыха", где хранились спиртные напитки, стоял телевизор и даже кушетка, позволявшая гораздо ближе познакомиться с секретаршей и другими сотрудницами. Кабинет главного инженера был лишен этих пре-имуществ, что накладывало на его волевое лицо отпечаток некоторой мрачности.
Неискушенным людям казалось, что директор правил институтом с неограниченной властью, словно феодал своей вотчиной. Малейшие его прихоти подобострастно исполнялись, и рядовой сотрудник, подвернувшийся под горячую руку, мог нажить себе крупные неприятности. По счастью, с директором мало кто сталкивался, потому что он редко выглядывал из своего кабинета, а жизнь коллектива на дру-гих этажах текла своим чередом.
Если директор, одержимый честолюбием или новаторскими идеями, желал что-нибудь радикально из-менить в организации к лучшему, коллектив возмущался нарушением своего спокойствия и давал ему дружный отпор. Следовала вереница скандалов и жалоб в инстанции, вследствие чего горе-новатора без лишней огласки переводили в совсем другой институт, а коллектив жил себе по-прежнему. Если же директор благоразумно никуда не лез и ни во что не вникал, его считали хорошим, поскольку он не соз-давал трудностей ни подчиненным, ни вышестоящим министерским начальникам (которые больше всего не любят, чтобы их беспокоили). Сотрудники наперебой хвалили такого шефа, начальники отде-лов уважали, а секретарша заходила в комнату отдыха чаще обычного.
Главной задачей директора были представительские функции, а также выбивание заказов на работу и, следовательно, денег из вышестоящих главков и министерств. Мыкаясь целыми днями по высоким приемным, одаряя шоколадками секретарш и стойко перенося чиновное хамство, он сполна расплачи-вался за свою призрачную власть. Важнейшим козырем его должности был контроль над денежными средствами института, что позволяло, заручившись поддержкой главного бухгалтера, отводить небольшой ручеек в свой карман. Когда же при Горбачеве государственный надзор за финансами мало-помалу сошел на нет, ручеек этот, ничуть не изменив своей природы, вздулся до масштабов полновод-ной реки, откуда и выросли все состояния так называемых новых русских.
У директора было несколько заместителей, отвечавших за отдельные участки работы. Главный инженер активно участвовал в принятии важнейших проектных решений, разбирал производственные споры начальников отделов и технические разногласия с заказчиками. Заместитель по общим вопро-сам ведал хозяйственными делами организации и ее имуществом.
Партийная власть Все важнейшие организационные решения в институте принимались директором по согласованию с секретарем парторганизации. На крупных предприятиях с большим числом партийцев секретарь был освобожденным работником, т.е. не занимался ничем, кроме партийных дел. Формально власть его была почти равна директорской, так что если на эту должность попадал человек волевой и агрессив-ный, директору приходилось солоно. Ему было стратегически важно продвинуть в секретари мягкого, покладистого человека, что без труда достигалось соответствующей обработкой членов институтского партбюро, голосованием которых и определялся выбор.
Параллельное существование административной и партийной власти вело свою историю с революционных времен, когда буржуазный специалист (без которого при всем желании не могли обойтись) руководил делом, а стоявший рядом комиссар наблюдал, чтобы эта контра не выкинула чего-нибудь вредного. Но в послевоенное время директора сами поголовно стали партийцами. Гласный контроль за ними осуществлялся вышестоящим главком и местным райкомом, негласный - многочисленными осведомителями госбезопасности, не говоря уже о начальнике Первого отдела.
Реальная власть навсегда ушла из рук секретаря парторганизации, взамен ему была оставлена роль ширмы, которая вместе с регулярной политучебой создавала в глазах рядовых работников образ вез-десущей и всемогущей Коммунистической партии. Секретари искусно поддерживали общее заблужде-ние, что партбюро служит противовесом директорскому произволу, так что обиженные администра-цией работники - "истинные хозяева Страны Советов" - поощрялись искать себе в парткоме защиту. Однако на деле партбюро и директор всегда выступали вместе, и на кого обрушивался один, того пи-нал и другой.
В результате секретари парторганизаций, сохранив на бумаге все свои права, мало-помалу оказались на задворках управления предприятием, автоматически присоединяя свой голос к директорскому по любому обсуждаемому вопросу. Целыми днями они сидели в своем парткоме, разбирая вороха сы-павшихся на них сверху циркуляров и отсылая назад бесчисленные (и бессмысленные) рапорты о про-деланной работе: сколько новых людей принято в партию, какие выпущены стенгазеты и что в них на-писано, как ведется подготовка к празднованию очередной годовщины Октября, и т.п.
Просторное помещение парткома изобиловало красным цветом, включая даже сиденья стульев. В окна ярко светило солнце, пронизывая пыльный, пахнувший старыми бумагами воздух. Горы этих бумаг захламляли все горизонтальные поверхности и особенно стол секретаря, располагавшийся в конце длинного стола для заседаний. Со стен смотрели благосклонные лица членов Политбюро, а их никем не читанные тома сочинений дремали за стеклами книжных шкафов.
Раз в неделю здесь заседало партбюро, состоявшее из нескольких человек, ежегодно избираемых за-крытым партийным собранием организации. Бюро обсуждало пустые вещи, потому что вещи реальные определялись директором или напрямую министерским начальством. Члены бюро ведали сбором партийных взносов, занимались наглядной агитацией, стенгазетами, политучебой сотрудников и ру-ководством молодежью.
Время от времени на суд партбюро выносилась какая-нибудь междоусобная склока рядовых партийцев или вконец осатаневшая жена требовала примерно наказать изменщика-мужа. Тяжелее всего доставалось партийцам, допустившим крамольные высказывания или застигнутым на церковной службе. Тут скандал разворачивался всерьез, виноватый плакал, каялся - и большей частью получал снисхожде-ние, потому что передача дела в высшие инстанции автоматически клала пятно на данную парторганизацию в целом.
Принципиально можно утверждать, что партийные комитеты претендовали в советских коллективах на ту же роль, что до революции - приходской священник, ибо во всяком здоровом и дееспособном чело-веческом обществе это место вакантным оставаться не может. В то время как чиновники, купцы и прочие хозяева ведали обыденной стороной жизни обывателей, священник направлял их нравствен-но и духовно. Таким образом, для каждого человека жизненные цели-максимум диктовались церковью, а цели-минимум - ближайшим начальством, и они не противоречили друг другу, поскольку находились в совершенно разных плоскостях.
Но коммунистическая религия могла владеть умами и душами лишь до тех пор, пока в массах сохранялась надежда на достижение обещаемого блаженства уже в этой жизни (ибо в загробную верить запрещалось). Вот почему Хрущев столько кричал о построении настоящего коммунизма к 1980 году, т.е. в пределах досягаемости его современников. Но только осел способен без конца идти за пучком сена, привязанным к палке впереди него. Люди мало-помалу разуверились, а потом даже стали презирать новоявленную религию и смеяться над ней. Тем более что сами партийцы, растеряв остатки не то что идейности, но даже простой человеческой порядочности, превратились в обыкновенных карьеристов и стяжателей, для которых партийность стала орудием достижения их личных корыстных целей. В каждом институтском отделе, где насчитывалось хотя бы три коммуниста, формировалась первичная ячейка, подчинявшаяся парткому.
Прочие управляющие структуры Самым незаметным в институте всегда оставался Первый отдел, возглавлявшийся штатным сотрудником госбезопасности. Расположенный подальше от глаз, в самой отдаленной части здания, он имел на дверях многочисленные кодовые замки, и зайти туда без спроса было столь же дико, как выпрыгнуть из окна. В бдительно охраняемых глухих шкафах хранились досье на всех сотрудников института с подколотыми к ним доносами.
Когда институт приступал к проектированию какого-нибудь "секретного" объекта, соответствующие ин-женеры направлялись в Первый отдел, заполняли там множество длинных бумаг и в результате полу-чали допуск к секретности той или иной степени. С этих пор им разрешалось пользоваться докумен-тацией, которая неизвестно кем и почему была признана секретной. Если человеку был оформлен допуск достаточно высокой степени, ему даже доплачивали за молчание. С другой стороны, он терял вся-кую надежду вырваться в командировку или туристическую поездку за рубеж.
С Первым отделом был непосредственно связан Отдел кадров, ведавший личными делами сотрудников института и хранивший их трудовые книжки. Всякое изменение в должности или размере зарпла-ты немедленно отражалось в документах отдела. Желающие поступить на работу приходили сюда на собеседование, которое гарантированно кончалось ничем, если за данного человека не ходатайство-вал кто-нибудь из институтского начальства.
Директору в его тяжелых трудах помогал Плановый отдел, прикидывавший доходы от выполняемых институтом заданий и расходы на заработную плату сотрудникам и прочие статьи. Тут сидели совер-шенно никчемные людишки, как правило чьи-нибудь протеже, носившие гордое звание инженеров-плановиков. Настоящие инженеры от всей души их презирали. Штат отдела почти исключительно состоял из женщин. Здесь всегда было жарко натоплено; со шкафов, забитых пыльными папками, ниспа-дала сочная зелень комнатных растений, под потолком вдоль натянутых нитей вились лианы, и изо всех углов застенчиво выглядывали чайники.
В Бухгалтерии, загроможденной шкафами с отчетностью, копошились несколько женщин. Главный бухгалтер занимал отдельный кабинет, смотрел властно и отчужденно, будто следователь на пре-ступника, придирчиво обнюхивал подаваемые бумаги и затем, удостоверившись, аккуратно шлепал круглую печать. Он назначался и снимался с должности районным финансовым органом, директора слушался чисто формально и контролировал расходы организации от имени государства. Поэтому директор всегда устанавливал с ним дружеские отношения, и они воровали вместе.
Никакой настоящей бухгалтерии (в западном понимании этого слова) в советские времена не суще-ствовало. Деньги выделялись предприятию из бюджета, прибыль шла обратно в бюджет, и главным занятием бухгалтерии было начисление и выдача сотрудникам заработной платы. Здесь, напротив, существовал безнадежный лабиринт так называемого трудового законодательства, в котором зна-чились десятки мелочных надбавок и удержаний по самым разным причинам.
Зарплата выдавалась дважды в месяц: в двадцатых числах - аванс, составлявший обыкновенно 40% номинального оклада, и в начале следующего месяца - выплата под расчет, куда включались все ос-тальные деньги и вычитался подоходный налог. Цифра всегда выходила некруглая; получатели, воо-ружившись карандашами, вели собственные подсчеты и затем шли ругаться в бухгалтерию. Поэтому с 1970-х годов к деньгам всегда прикладывалась распечатка, выполнявшаяся громоздкими, размерами в целую комнату, ЭВМ (электронно-вычислительными машинами) советского производства. В распе-чатке все удержания и начисления были выписаны в столбик, и снизу подводился итог. Отныне сотруд-ники ходили ругаться в бухгалтерию, размахивая распечатками, а там оправдывались, что машина опять дала сбой.
Деньги выдавались либо через окошечко специального помещения кассы, либо избранный сотрудни-ками представитель отдела получал там деньги сразу на всех и потом раздавал на рабочих местах под роспись в особой ведомости. Если кто-нибудь отстутствовал, деньги возвращались в кассу и кла-лись на депонент, чтобы он мог получить их впоследствии. Однако гораздо чаще один из сотрудников расписывался и получал деньги за него, чтобы не связываться с кассой, которая то не работала, то не имела наличности, и я не помню, чтобы из этого выходили конфликты.
Проектные подразделения Что же касается собственно проектных отделов, выпускавших рабочие чертежи, в организационном отношении они отличались крайним разнообразием. В крупных институтах представители каждой спе-циальности - архитекторы, конструкторы, технологи, отопленцы и все прочие - имели свои собственные отделы. Если каких-либо специалистов набиралось слишком много, они образовывали несколько одно-типных отделов, различавшихся порядковыми номерами.
Однако гораздо чаще под крышей единого отдела жили сразу 2-3 специальности. Строители объеди-нялись с архитекторами и иногда еще с генпланистами; вентиляционщики - с отопленцами, водопровод - всегда с канализацией, электрики - со слаботочниками, а технологи, количество разновидностей кото-рых превосходило число народов Дагестана, кооперировались между собой. Наконец, дамы-сметчицы нередко составляли продуктивную компанию мужичкам из Отдела организации работ.
Если же институт был небольшой или почти чисто технологический, все строительные специальности загонялись в единый комплексный отдел, разбитый на соответствующие сектора. Таким отделам было трудно вести масштабное проектирование, зато удобно клепать мелочевку, потому что они подчинялись единому начальнику и легко улаживали конфликты внутри своего коллектива. Между чисто профильными и чисто комплексными отделами существовало великое множество переходных форм. По количеству сотрудников они также сильно разнились: самые мелкие едва насчитывали десяток инженеров, в самых крупных их число приближалось к сотне.
Поскольку проектные отделы вообще отличались крайним разнообразием, трудно нарисовать универсальную картину для всех. Многое зависело от здания, которое занимал институт. Так, например, в 1960-х годах ЦНИИЭП, где работала моя мать, размещался в монашеских кельях Донского монастыря. Узенькие клетушки, разделенные темными кривыми переходами и бесконечными лестницами, насилу вмещали по 5-6 человек. Это был самый неудобный вариант.
Однако в 1970-х годах большинство проектных институтов уже имело собственные многоэтажные зда-ния. Все верхние этажи (а в институте "Гидропроект", например, их было 25) имели одинаковую плани-ровку: посередине от лифтовых холлов тянулся в обе стороны коридор, куда выходили двери просто-рных отдельских помещений. Перегородки между отделами были легкими, иногда даже вовсе стеклян-ными, и при необходимости их можно было передвигать. Поэтому большинство отделов занимали каж-дый по одному просторному помещению.
Внутри иногда устраивался кабинет для начальника с заместителем, однако чаще им просто выгора-живали шкафами закуток недалеко от двери. В крупных отделах они пользовались услугами секретар-ши и одного инженера-плановика, помогавшего выбивать у директора выгодные работы. Здесь всегда дребезжала старенькая пишущая машинка, вместо чертежей валялись канцелярские бумаги и висела строгая атмосфера директорской приемной, разбавленная гомоном сотрудников по ту сторону выго-родки.
Исключительно важную роль в работе проектных отделов играли Главные инженеры проекта (ГИ-Пы). Эти люди занимали в институте обособленное положение и в должностном смысле приравнива-лись к начальникам отделов, подобно тому как всякий депутат Государственной Думы состоит в ранге министра. ГИПы не имели подчиненных (в лучшем случае одного помощника) и работали в общей не-прибранной комнате, где непрестанно звонили телефоны, звучал мат и густые клубы табачного дыма висели под потолком.
Главная их обязанность заключалась в поддержании связей с заказчиками и выбивании из них дополнительных денег и премий. А поскольку всякая стройка обязательно идет вкривь и вкось, заказчики всегда были недовольны, и ГИПы, зажатые между ними и собственным директором, проявляли чудеса эк-вилибристики, поддерживая трещавшие по всем швам отношения и не доводя их до прямого скандала. Большую часть времени ГИПы проводили в командировках и возвращались оттуда небритые и злые, с очередным ворохом более или менее обоснованных претензий. Тогда начинались поиски виноватых; разговоры шли на повышенных тонах, в чертежи срочно вносились коррективы, и ГИПы, запихав их в замызганный грязью портфель, мчались назад к заказчику.
Все они были людьми деловыми и дельными, трезво смотрели на жизнь и хорошо разбирались в чело-веческих характерах. Они любили резать правду-матку, называли вещи своими именами и очень ува-жали тех, кто хорошо знал свое дело. Поэтому толковый и честный работник, как правило, мог рассчи-тывать на их поддержку. Все ГИПы, конечно, были очень разными людьми, но дураков среди них я не помню. В гражданском проектировании ГИПами обыкновенно именовались главные конструкторы, разговор о которых пойдет ниже. Денежными и дипломатическими вопросами они почти не занимались.
Отдел выпуска чертежей Когда в проектном отделе завершали работу над очередным комплектом чертежей, в дело вступал Отдел выпуска, отвечавший за их размножение и отправку строителям. Здесь всегда руководил за-тюканный начальник, осаждаемый понукающими его проектировщиками. С другой стороны на него да-вили многочисленные крикливые бабы, выполнявшие работы в разных службах отдела. Инженеры, размахивая руками, требовали пропустить чертежи не позже сегодняшнего вечера и пугали директо-ром, а когда начальник отдела шел уговаривать своих баб, те начинали гомонить, что у них рабочий день не резиновый. А тут еще ломалось оборудование, или руководство института поручало что-нибудь не терпящее отлагательств. К тому же здешние работники не забывали и себя: за умеренную плату они распечатывали и переплетали сотрудникам института всевозможные книги и журналы и даже порой сами бродили по отделам в поисках заказов.
Инженер, нагруженный до подбородка вычерченными и подписанными ватманами, вступал в Отдел выпуска через Диспетчерскую, где сидела особенно крикливая и мерзкая баба и оформляла поступающие заказы. Она придирчиво рассматривала заявку, словно мартышка банан, и потом перелопачи-вала ватманы в поисках следов канцелярского клея, который, как считалось, безнадежно портил множительную технику. Не найдя оных, баба сулила выполнить все на другой неделе и поворачивалась к посетителю задницей. Тот с воем бросался к начальнику Отдела выпуска; начальник, вытерев платком лысину, звонил в диспетчерскую и призывал бабу к порядку. Та, словно по волшебству, начинала улыбаться и здороваться, и этот шок порой держался у нее больше месяца, после чего требовалось повторное вразумление.
Сами ватманы никогда не покидали стен института, потому что они были неудобны на стройке и, сверх того, существовали в единственном экземпляре. Правда, в сталинские времена случалось, что едва дочерченные листы подхватывали курьеры, закидывали в самолет и опрометью везли строителям на другой конец государства, а потом, выполнив все, что там значилось, самолетом же возвращали назад. При нормальных обстоятельствах с ватманов снимали кальку, и с этого момента они уже были никому не нужны. Их приносили назад в отдел, и они годами лежали в огромных пыльных рулонах на всякий случай.
Калька, на которую переводились с ватмана чертежи, была гладкой, глянцевой и маслянистой на ощупь. Грифель и шариковая ручка по ней почти не писали, и все пометки выполнялись черной тушью.
До 1970-х годов в каждом институте существовали целые отделы копировщиц, которые, получив готовые ватманы и наколов поверх них кальку, вручную переводили на нее все изображение. Излишне говорить, сколько ошибок они допускали и как трудно было инженерам пропихнуть свои чертежи через это узкое место. Аккуратные копировщицы очень ценились; все хотели с ними дружить и задаривали шоколадками. Потом им на смену пришел РЭМ - ближайший родственник вездесущего ксерокса. Эти дорогие импорт-ные аппараты, высотой в человеческий рост и с двумя валиками, как у старых стиральных машин, были двух типов - РЭМ-420 и РЭМ-600. На первом печатали небольшие бумажки, а крупные чертежи шли через второй. РЭМ переводил изображение на кальку, потом с нее делались синьки, а сама калька уходила в архив. Если же с какого-нибудь чертежа требовалась срочная копия, вместо кальки заряжали обыкновенную белую бумагу.
Баба в грязном переднике вставляла чертеж между валиков, и он быстро выскакивал с другой стороны, а внизу готовая калька наматывалась на барабан. Потом баба снимала ее с барабана, лихо резала специальным роликом на отдельные чертежи и несла вместе с ватманами в диспетчерскую, откуда их можно было официально получить. Иногда второпях кальки не успевали нарезать, и тогда инженеры, вооружившись ножницами, делали это сами. Кальки часто выходили блекло, потому что РЭМ требова-лось протирать спиртом, но он почти весь уходил не по назначению. Блеклые кальки следовало под-нимать, т.е. обводить тушью наиболее слепые места. В безнадежных случаях разражался скандал, РЭМ все-таки протирали спиртом и делали кальки заново.
Потом кальки вновь тащили в диспетчерскую с заявкой на светокопию. Здесь стояли большие, приземистые машины и одуряюще пахло мочой, потому что в изготовлении синек использовался аммиак. Аккуратно расправленные кальки входили в машину по широкой резиновой ленте, иногда по нескольку штук рядом, и вываливались с той стороны; их подхватывали и пускали снова и снова, потому что с каждого чертежа делалось до десяти экземпляров синек. Свежие, вонючие синьки, смотанные в рулон, были приятных коричневатых или голубых тонов, плотные на ощупь, и могли подолгу использоваться на стройке. Их также резали роликом на отдельные чертежи, затем складывали, словно газеты, и раз-бирали по комплектам.
Один-два комплекта синек инженеры обыкновенно оставляли себе и прятали в большие канцелярские папки. Прочие комплекты, сложенные в стопку и снабженные накладными, уходили в экспедицию, ко-торая увязывала их в пакеты, надписывала и отправляла по почте адресатам.
Кроме всех этих подразделений, в Отделе выпуска иногда имелась маленькая типография, пребы-вавшая под неусыпным контролем Первого отдела; здесь набирались бланки для бухгалтерии и т.п. В пронзительно вонявшей клеем переплетной брошюровались всякого рода отчеты, ведомости и даже комплекты мелких чертежей, не говоря уже о левой работе. Горе-мастера умудрялись так неряшливо сшивать страницы, что край текста заходил в корешок брошюры, и тогда чтение превращалось в пытку.
Прочие обслуживающие отделы Помимо Отдела выпуска чертежей, в институте существовали другие вспомогательные службы, об-легчавшие или, напротив, затруднявшие работу проектировщиков. Хозяйственной жизнью института ведал Административно-хозяйственный отдел (АХО) под руко-водством какого-нибудь полковника в отставке. На складах АХО, занимавших подвальное помещение, хранились полчища старых, просиженных до дыр стульев, шкафы с оторванными дверцами и запасы чертежной бумаги на три года вперед. Когда легкомысленные проектировщики засоряли чем-нибудь унитаз, начальнику АХО направлялась заявка на ремонт, который производился в течение многих дней с истинно королевской неспешностью.
После выпуска очередного комплекта чертежей оставшиеся кальки сдавались в Архив - просторную комнату, сплошь заставленную гигантскими, до самого потолка стеллажами. Там в специальных кар-тонных коробках с крышками спали вечным сном труды всех поколений инженеров данного института. В сталинские времена архивные кальки наперед вымачивались в машинном масле; они становились прозрачными, упругими и могли храниться вечно; масло в них впитывалось до такой степени, что даже не пачкалось. Впоследствии заниматься этим наскучило; кальки с годами старели и ломались на сги-бах, так что в некоторых ящиках лежала одна безнадежная рвань. Всякая бумажка, попав в архив, ста-новилась юридическим документом и как бы переходила из собственности проектировщика в собст-венность института. При необходимости архив выдавал документы назад - для ознакомления или вне-сения изменений, но для этого требовалась виза начальства.
Институтская Техническая библиотека разделялась на сектора литературы технической (учебники) и нормативной (инструкции). И то и другое можно было читать прямо в библиотеке или брать на рабо-чее место. Взятые книги вписывались в личный формуляр инженера и "висели на нем" годами; наконец он с удивлением обнаруживал их при разборке своего замусоренного стола и возвращал в библиотеку. Бывали случаи, когда библиотекарь сама звонила ему и срочно требовала вернуть внезапно понадо-бившуюся книгу. Особенно тяжело приходилось увольнявшимся: с них требовали все книги по списку в формуляре, и если чего-нибудь недоставало (а недоставало всегда), начиналась брань и долгие раз-бирательства.
Вообще от личности библиотекаря зависело очень многое: добрый и компетентный человек оказывал в трудных случаях неоценимую помощь, навскидку припоминая и находя требуемую литературу. Одна-ко гораздо чаще за стойкой восседала глупая и злобная шавка, не подпускавшая никого к стеллажам в целях сохранности книжного фонда, который в этом случае лишь зря захламлял помещение.
В Проектном кабинете по соседству хранились тучи типовых проектов и серий, о которых разговор впереди. Система здесь была подобна библиотечной, и взятые материалы тем же порядком вписыва-лись в формуляр.
Один из страдающих склерозом институтских ветеранов возглавлял Научно-технический универси-тет, раз в две-три недели сгоняя сотрудников на лекции профессионального плана. Чаще всего их читали доценты, приглашенные из научного сектора. Изредка материал был действительно интере-сен, но гораздо чаще лектор просто толок воду в ступе, и угадать заранее, какую лекцию не стоит про-гуливать, было невозможно. Сверх того, "университет" распространял маленькие бумажки с аннота-циями новых технических книг, инструкций и пособий; я собирал их, просматривал и подшивал в осо-бую папку, куда, однако, больше никто из отдела не заглядывал.
Другой хрыч, уже совершенно выживший из ума, отвечал за Гражданскую оборону (ГО). В его распо-ряжении имелся большой кабинет, сплошь увешанный противогазами и картинками ядерных взрывов. Ежегодно в институте устраивались учения: все бросали работу и со смехом и шутками брели по дво-рам и закоулкам в ближайшее бомбоубежище. Иногда кого-нибудь под общий гомерический хохот с ног до головы заматывали бинтом и тащили на брезентовых носилках, норовя по дороге уронить в лужу. Должность начальника ГО считалась настолько ответственной, что на нее редко назначались люди, не имевшие звания хотя бы полковника в отставке. Дикий идиотизм этих престарелых вояк быстро вошел в поговорки и породил множество уж вовсе неправдоподобных анекдотов.
И мне захотелось написать нечто, с одной стороны, аналитическое, подробное и обстоятельное, а с другой - легкое в чтении, избавленное от технических деталей и оттого понятное неспециалистам. Иначе говоря, создать научно-популярный текст для детей старшего школьного возраста. Работа, к моему удивлению, оказалась много труднее и масштабнее, чем я ожидал, так что по завершении ее пришлось даже переписывать заново. Тем не менее, я, так сказать, отдал дань благодарности и памяти своей первой профессии, и очень этим доволен.
Заранее оговариваюсь, что моя рукопись не обладает должной солидностью, т.е. точностью сведений, ссылками на первоисточники и пр. Я сочинял ее, сидя дома, опираясь не на архивные документы, а на живые собственные впечатления. Именно поэтому мой взгляд в некоторых аспектах может показаться спорным; но вступать в дискуссии я, разумеется, не буду. Люди, решительно со мной не согласные, могут попросту бросить обременительное для них чтение.
Проектный институт в разрезе (1)
Сейчас мы обратимся к типичному проектному институту, каким он был в поздние советские времена, от Хрущева до Горбачева включительно. Мы надрежем его хирургическим скальпелем сверху вниз и, отогнув переднюю стенку, ознакомимся с тем, что копошится внутри.
Я не стал останавливаться на проектных организациях сталинского периода, потому что система тогда еще только складывалась. Маститые архитекторы имели собственные мастерские, промышленные наркоматы создавали у себя конструкторские бюро, а для строительства крупных объектов типа Дворца Советов (так и оставшегося на бумаге) и "сталинских высоток" учреждались особые управле-ния, которые по окончании работ, сменив вывеску, приступали к другому объекту.
Когда при Хрущеве развернулось массовое строительство, массовым поневоле стало и проектиро-вание. Разнокалиберные формы проектных организаций унифицировались, словно партизаны, став регулярной воинской частью. Отныне все они имели типовую организационную структуру, схожие плюсы и минусы, уровни зарплаты и условия труда. Поэтому для сотрудников, кочевавших с места на место, менялась только станция метро, на которой они по утрам выходили, да физиономия начальника (каждый последующий был противнее).
Вестибюль и столовая Всякий уважающий себя проектный институт занимал отдельное многоэтажное здание поблизости от метро. Над входом нависал обширный аляпый козырек, наглядно демонстрировавший любовь местного начальства к архитектуре. С боков козырька стекала дождевая вода, а под ним кучковались сотрудники, в четвертый раз за день вышедшие покурить. На заднем плане темнело несколько дверей, все из которых, кроме одной, были предусмотретельно заперты уборщицей, чтобы ей было меньше подти-рать. По сторонам от входа маячили большие черные доски с названием института, где мелким шриф-том указывалась его ведомственная принадлежность и краснел советский герб.
Наружные двери вели в более или менее просторный вестибюль, с одной стороны которого была раздевалка, а другая охранялась вахтером, выглядывавшим из своей будки, словно собака из конуры. На будке висели директорские распоряжения дисциплинарного характера и строгое требование предъ-являть пропуск в развернутом виде. Начиная с 1970-х годов здесь нередко ставились турникеты, слов-но в метро, куда сотрудники при входе и выходе втыкали специальную карточку с личным кодом. С на-чалом рабочего дня все турникеты, кроме одного, автоматически отключались, а единственный остав-шийся фиксировал имена опоздавших.
По ту сторону укреплений и под их надежной защитой располагался холл побольше, густо уставленный цветами в горшках и фикусами в кадках. Между широкими оконными стеклами на солнечной стороне грелись ряды мелких колючих кактусов. На стене красовалась институтская Доска Почета с рядами сытых, улыбающихся фотографий, а по соседству мраморные плиты увековечивали золотыми буквами павших на фронте сотрудников. Среди фикусов бродила уборщица с лейкой, на диванчиках у окна сплетничали дамы, опасливо поглядывая, не идет ли начальник. Напротив окон, у вереницы глухих темных дверей толпились сотрудники с чертежами, стараясь угадать, какой из лифтов подойдет рань-ше. Из дальнего конца, где располагалась столовая, тянуло яблочным компотом, кефиром и еще чем-то жареным и невкусным.
В большом помещении, хаотично заставленном шаткими столиками и стульями, приглушенно гудели голоса, и от самого входа к раздаточной тянулась извилистая очередь. Всякий вошедший загодя запасался подносом, которых всегда было много меньше, чем посетителей. Толстая потная повариха смач-но шлепала в тарелку бледно-серые котлеты с давно остывшей вермишелью и поливала их коричне-вым пресным соусом. Из дальней части прилавка по рукам передавали стаканы с желто-бурым компо-том. Стоявшие впереди с полными подносами не двигались, ожидая, когда из кухни принесут наконец чистые вилки. На свисавших с потолка липучих лентах густо чернели мухи; дохлые тараканы, постра-давшие от последней санитарной обработки, валялись вдоль стен. Грязная посуда медленно уполза-ла по движущейся резиновой ленте куда-то в недра кухни.
Дирекция Второй этаж чаще всего отводился начальству и считался аристократическим. Коридор здесь был устлан толстым и довольно чистым ковром, со стен глядели пейзажи в золоченых рамочках, под ними располагались мягкие кресла с журнальными столиками, которые всегда пустовали. Рядовые сотруд-ники по возможности обходили эти апартаменты стороной, или, уж если было необходимо, проноси-лись сквозь них на крейсерской скорости. Большая стеклянная дверь на середине длины коридора вела в приемную, где было прохладно, в гне-тущей тишине тикали стенные часы с большим маятником да стрекотала машинка накрашенной секре-тарши. Вдоль коричневых, отделанных под мореный дуб стен тянулись стулья для ожидающих приема. Окна с тяжелыми портьерами смотрели на замусоренный верх входного козырька. Дверь с одной сто-роны приемной вела в кабинет директора, напротив - к главному инженеру. В целях звукоизоляции двери эти делались двойными и разделялись крохотным тамбуром.
Директорский кабинет обыкновенно был просторнее, чем ожидалось, и изобиловал стульями, часть ко-торых тянулась по ковровой дорожке вдоль бесконечного стола для заседаний, а прочие, резервные, опоясывали стены. Сам директор торчал из кресла в дальнем конце, осененный сверху портретом Ле-нина или правившего генерального секретаря; перед ним пестрели телефоны городской, местной и се-лекторной связи. Всякий звонивший сперва попадал к секретарше, которая придирчиво допрашивала о целях беседы и лишь затем переключала аппарат на своего шефа. За спиной директора возвышались стеллажи с важными документами. Здесь же была потайная дверь в так называемую "комнату отдыха", где хранились спиртные напитки, стоял телевизор и даже кушетка, позволявшая гораздо ближе познакомиться с секретаршей и другими сотрудницами. Кабинет главного инженера был лишен этих пре-имуществ, что накладывало на его волевое лицо отпечаток некоторой мрачности.
Неискушенным людям казалось, что директор правил институтом с неограниченной властью, словно феодал своей вотчиной. Малейшие его прихоти подобострастно исполнялись, и рядовой сотрудник, подвернувшийся под горячую руку, мог нажить себе крупные неприятности. По счастью, с директором мало кто сталкивался, потому что он редко выглядывал из своего кабинета, а жизнь коллектива на дру-гих этажах текла своим чередом.
Если директор, одержимый честолюбием или новаторскими идеями, желал что-нибудь радикально из-менить в организации к лучшему, коллектив возмущался нарушением своего спокойствия и давал ему дружный отпор. Следовала вереница скандалов и жалоб в инстанции, вследствие чего горе-новатора без лишней огласки переводили в совсем другой институт, а коллектив жил себе по-прежнему. Если же директор благоразумно никуда не лез и ни во что не вникал, его считали хорошим, поскольку он не соз-давал трудностей ни подчиненным, ни вышестоящим министерским начальникам (которые больше всего не любят, чтобы их беспокоили). Сотрудники наперебой хвалили такого шефа, начальники отде-лов уважали, а секретарша заходила в комнату отдыха чаще обычного.
Главной задачей директора были представительские функции, а также выбивание заказов на работу и, следовательно, денег из вышестоящих главков и министерств. Мыкаясь целыми днями по высоким приемным, одаряя шоколадками секретарш и стойко перенося чиновное хамство, он сполна расплачи-вался за свою призрачную власть. Важнейшим козырем его должности был контроль над денежными средствами института, что позволяло, заручившись поддержкой главного бухгалтера, отводить небольшой ручеек в свой карман. Когда же при Горбачеве государственный надзор за финансами мало-помалу сошел на нет, ручеек этот, ничуть не изменив своей природы, вздулся до масштабов полновод-ной реки, откуда и выросли все состояния так называемых новых русских.
У директора было несколько заместителей, отвечавших за отдельные участки работы. Главный инженер активно участвовал в принятии важнейших проектных решений, разбирал производственные споры начальников отделов и технические разногласия с заказчиками. Заместитель по общим вопро-сам ведал хозяйственными делами организации и ее имуществом.
Партийная власть Все важнейшие организационные решения в институте принимались директором по согласованию с секретарем парторганизации. На крупных предприятиях с большим числом партийцев секретарь был освобожденным работником, т.е. не занимался ничем, кроме партийных дел. Формально власть его была почти равна директорской, так что если на эту должность попадал человек волевой и агрессив-ный, директору приходилось солоно. Ему было стратегически важно продвинуть в секретари мягкого, покладистого человека, что без труда достигалось соответствующей обработкой членов институтского партбюро, голосованием которых и определялся выбор.
Параллельное существование административной и партийной власти вело свою историю с революционных времен, когда буржуазный специалист (без которого при всем желании не могли обойтись) руководил делом, а стоявший рядом комиссар наблюдал, чтобы эта контра не выкинула чего-нибудь вредного. Но в послевоенное время директора сами поголовно стали партийцами. Гласный контроль за ними осуществлялся вышестоящим главком и местным райкомом, негласный - многочисленными осведомителями госбезопасности, не говоря уже о начальнике Первого отдела.
Реальная власть навсегда ушла из рук секретаря парторганизации, взамен ему была оставлена роль ширмы, которая вместе с регулярной политучебой создавала в глазах рядовых работников образ вез-десущей и всемогущей Коммунистической партии. Секретари искусно поддерживали общее заблужде-ние, что партбюро служит противовесом директорскому произволу, так что обиженные администра-цией работники - "истинные хозяева Страны Советов" - поощрялись искать себе в парткоме защиту. Однако на деле партбюро и директор всегда выступали вместе, и на кого обрушивался один, того пи-нал и другой.
В результате секретари парторганизаций, сохранив на бумаге все свои права, мало-помалу оказались на задворках управления предприятием, автоматически присоединяя свой голос к директорскому по любому обсуждаемому вопросу. Целыми днями они сидели в своем парткоме, разбирая вороха сы-павшихся на них сверху циркуляров и отсылая назад бесчисленные (и бессмысленные) рапорты о про-деланной работе: сколько новых людей принято в партию, какие выпущены стенгазеты и что в них на-писано, как ведется подготовка к празднованию очередной годовщины Октября, и т.п.
Просторное помещение парткома изобиловало красным цветом, включая даже сиденья стульев. В окна ярко светило солнце, пронизывая пыльный, пахнувший старыми бумагами воздух. Горы этих бумаг захламляли все горизонтальные поверхности и особенно стол секретаря, располагавшийся в конце длинного стола для заседаний. Со стен смотрели благосклонные лица членов Политбюро, а их никем не читанные тома сочинений дремали за стеклами книжных шкафов.
Раз в неделю здесь заседало партбюро, состоявшее из нескольких человек, ежегодно избираемых за-крытым партийным собранием организации. Бюро обсуждало пустые вещи, потому что вещи реальные определялись директором или напрямую министерским начальством. Члены бюро ведали сбором партийных взносов, занимались наглядной агитацией, стенгазетами, политучебой сотрудников и ру-ководством молодежью.
Время от времени на суд партбюро выносилась какая-нибудь междоусобная склока рядовых партийцев или вконец осатаневшая жена требовала примерно наказать изменщика-мужа. Тяжелее всего доставалось партийцам, допустившим крамольные высказывания или застигнутым на церковной службе. Тут скандал разворачивался всерьез, виноватый плакал, каялся - и большей частью получал снисхожде-ние, потому что передача дела в высшие инстанции автоматически клала пятно на данную парторганизацию в целом.
Принципиально можно утверждать, что партийные комитеты претендовали в советских коллективах на ту же роль, что до революции - приходской священник, ибо во всяком здоровом и дееспособном чело-веческом обществе это место вакантным оставаться не может. В то время как чиновники, купцы и прочие хозяева ведали обыденной стороной жизни обывателей, священник направлял их нравствен-но и духовно. Таким образом, для каждого человека жизненные цели-максимум диктовались церковью, а цели-минимум - ближайшим начальством, и они не противоречили друг другу, поскольку находились в совершенно разных плоскостях.
Но коммунистическая религия могла владеть умами и душами лишь до тех пор, пока в массах сохранялась надежда на достижение обещаемого блаженства уже в этой жизни (ибо в загробную верить запрещалось). Вот почему Хрущев столько кричал о построении настоящего коммунизма к 1980 году, т.е. в пределах досягаемости его современников. Но только осел способен без конца идти за пучком сена, привязанным к палке впереди него. Люди мало-помалу разуверились, а потом даже стали презирать новоявленную религию и смеяться над ней. Тем более что сами партийцы, растеряв остатки не то что идейности, но даже простой человеческой порядочности, превратились в обыкновенных карьеристов и стяжателей, для которых партийность стала орудием достижения их личных корыстных целей. В каждом институтском отделе, где насчитывалось хотя бы три коммуниста, формировалась первичная ячейка, подчинявшаяся парткому.
Прочие управляющие структуры Самым незаметным в институте всегда оставался Первый отдел, возглавлявшийся штатным сотрудником госбезопасности. Расположенный подальше от глаз, в самой отдаленной части здания, он имел на дверях многочисленные кодовые замки, и зайти туда без спроса было столь же дико, как выпрыгнуть из окна. В бдительно охраняемых глухих шкафах хранились досье на всех сотрудников института с подколотыми к ним доносами.
Когда институт приступал к проектированию какого-нибудь "секретного" объекта, соответствующие ин-женеры направлялись в Первый отдел, заполняли там множество длинных бумаг и в результате полу-чали допуск к секретности той или иной степени. С этих пор им разрешалось пользоваться докумен-тацией, которая неизвестно кем и почему была признана секретной. Если человеку был оформлен допуск достаточно высокой степени, ему даже доплачивали за молчание. С другой стороны, он терял вся-кую надежду вырваться в командировку или туристическую поездку за рубеж.
С Первым отделом был непосредственно связан Отдел кадров, ведавший личными делами сотрудников института и хранивший их трудовые книжки. Всякое изменение в должности или размере зарпла-ты немедленно отражалось в документах отдела. Желающие поступить на работу приходили сюда на собеседование, которое гарантированно кончалось ничем, если за данного человека не ходатайство-вал кто-нибудь из институтского начальства.
Директору в его тяжелых трудах помогал Плановый отдел, прикидывавший доходы от выполняемых институтом заданий и расходы на заработную плату сотрудникам и прочие статьи. Тут сидели совер-шенно никчемные людишки, как правило чьи-нибудь протеже, носившие гордое звание инженеров-плановиков. Настоящие инженеры от всей души их презирали. Штат отдела почти исключительно состоял из женщин. Здесь всегда было жарко натоплено; со шкафов, забитых пыльными папками, ниспа-дала сочная зелень комнатных растений, под потолком вдоль натянутых нитей вились лианы, и изо всех углов застенчиво выглядывали чайники.
В Бухгалтерии, загроможденной шкафами с отчетностью, копошились несколько женщин. Главный бухгалтер занимал отдельный кабинет, смотрел властно и отчужденно, будто следователь на пре-ступника, придирчиво обнюхивал подаваемые бумаги и затем, удостоверившись, аккуратно шлепал круглую печать. Он назначался и снимался с должности районным финансовым органом, директора слушался чисто формально и контролировал расходы организации от имени государства. Поэтому директор всегда устанавливал с ним дружеские отношения, и они воровали вместе.
Никакой настоящей бухгалтерии (в западном понимании этого слова) в советские времена не суще-ствовало. Деньги выделялись предприятию из бюджета, прибыль шла обратно в бюджет, и главным занятием бухгалтерии было начисление и выдача сотрудникам заработной платы. Здесь, напротив, существовал безнадежный лабиринт так называемого трудового законодательства, в котором зна-чились десятки мелочных надбавок и удержаний по самым разным причинам.
Зарплата выдавалась дважды в месяц: в двадцатых числах - аванс, составлявший обыкновенно 40% номинального оклада, и в начале следующего месяца - выплата под расчет, куда включались все ос-тальные деньги и вычитался подоходный налог. Цифра всегда выходила некруглая; получатели, воо-ружившись карандашами, вели собственные подсчеты и затем шли ругаться в бухгалтерию. Поэтому с 1970-х годов к деньгам всегда прикладывалась распечатка, выполнявшаяся громоздкими, размерами в целую комнату, ЭВМ (электронно-вычислительными машинами) советского производства. В распе-чатке все удержания и начисления были выписаны в столбик, и снизу подводился итог. Отныне сотруд-ники ходили ругаться в бухгалтерию, размахивая распечатками, а там оправдывались, что машина опять дала сбой.
Деньги выдавались либо через окошечко специального помещения кассы, либо избранный сотрудни-ками представитель отдела получал там деньги сразу на всех и потом раздавал на рабочих местах под роспись в особой ведомости. Если кто-нибудь отстутствовал, деньги возвращались в кассу и кла-лись на депонент, чтобы он мог получить их впоследствии. Однако гораздо чаще один из сотрудников расписывался и получал деньги за него, чтобы не связываться с кассой, которая то не работала, то не имела наличности, и я не помню, чтобы из этого выходили конфликты.
Проектные подразделения Что же касается собственно проектных отделов, выпускавших рабочие чертежи, в организационном отношении они отличались крайним разнообразием. В крупных институтах представители каждой спе-циальности - архитекторы, конструкторы, технологи, отопленцы и все прочие - имели свои собственные отделы. Если каких-либо специалистов набиралось слишком много, они образовывали несколько одно-типных отделов, различавшихся порядковыми номерами.
Однако гораздо чаще под крышей единого отдела жили сразу 2-3 специальности. Строители объеди-нялись с архитекторами и иногда еще с генпланистами; вентиляционщики - с отопленцами, водопровод - всегда с канализацией, электрики - со слаботочниками, а технологи, количество разновидностей кото-рых превосходило число народов Дагестана, кооперировались между собой. Наконец, дамы-сметчицы нередко составляли продуктивную компанию мужичкам из Отдела организации работ.
Если же институт был небольшой или почти чисто технологический, все строительные специальности загонялись в единый комплексный отдел, разбитый на соответствующие сектора. Таким отделам было трудно вести масштабное проектирование, зато удобно клепать мелочевку, потому что они подчинялись единому начальнику и легко улаживали конфликты внутри своего коллектива. Между чисто профильными и чисто комплексными отделами существовало великое множество переходных форм. По количеству сотрудников они также сильно разнились: самые мелкие едва насчитывали десяток инженеров, в самых крупных их число приближалось к сотне.
Поскольку проектные отделы вообще отличались крайним разнообразием, трудно нарисовать универсальную картину для всех. Многое зависело от здания, которое занимал институт. Так, например, в 1960-х годах ЦНИИЭП, где работала моя мать, размещался в монашеских кельях Донского монастыря. Узенькие клетушки, разделенные темными кривыми переходами и бесконечными лестницами, насилу вмещали по 5-6 человек. Это был самый неудобный вариант.
Однако в 1970-х годах большинство проектных институтов уже имело собственные многоэтажные зда-ния. Все верхние этажи (а в институте "Гидропроект", например, их было 25) имели одинаковую плани-ровку: посередине от лифтовых холлов тянулся в обе стороны коридор, куда выходили двери просто-рных отдельских помещений. Перегородки между отделами были легкими, иногда даже вовсе стеклян-ными, и при необходимости их можно было передвигать. Поэтому большинство отделов занимали каж-дый по одному просторному помещению.
Внутри иногда устраивался кабинет для начальника с заместителем, однако чаще им просто выгора-живали шкафами закуток недалеко от двери. В крупных отделах они пользовались услугами секретар-ши и одного инженера-плановика, помогавшего выбивать у директора выгодные работы. Здесь всегда дребезжала старенькая пишущая машинка, вместо чертежей валялись канцелярские бумаги и висела строгая атмосфера директорской приемной, разбавленная гомоном сотрудников по ту сторону выго-родки.
Исключительно важную роль в работе проектных отделов играли Главные инженеры проекта (ГИ-Пы). Эти люди занимали в институте обособленное положение и в должностном смысле приравнива-лись к начальникам отделов, подобно тому как всякий депутат Государственной Думы состоит в ранге министра. ГИПы не имели подчиненных (в лучшем случае одного помощника) и работали в общей не-прибранной комнате, где непрестанно звонили телефоны, звучал мат и густые клубы табачного дыма висели под потолком.
Главная их обязанность заключалась в поддержании связей с заказчиками и выбивании из них дополнительных денег и премий. А поскольку всякая стройка обязательно идет вкривь и вкось, заказчики всегда были недовольны, и ГИПы, зажатые между ними и собственным директором, проявляли чудеса эк-вилибристики, поддерживая трещавшие по всем швам отношения и не доводя их до прямого скандала. Большую часть времени ГИПы проводили в командировках и возвращались оттуда небритые и злые, с очередным ворохом более или менее обоснованных претензий. Тогда начинались поиски виноватых; разговоры шли на повышенных тонах, в чертежи срочно вносились коррективы, и ГИПы, запихав их в замызганный грязью портфель, мчались назад к заказчику.
Все они были людьми деловыми и дельными, трезво смотрели на жизнь и хорошо разбирались в чело-веческих характерах. Они любили резать правду-матку, называли вещи своими именами и очень ува-жали тех, кто хорошо знал свое дело. Поэтому толковый и честный работник, как правило, мог рассчи-тывать на их поддержку. Все ГИПы, конечно, были очень разными людьми, но дураков среди них я не помню. В гражданском проектировании ГИПами обыкновенно именовались главные конструкторы, разговор о которых пойдет ниже. Денежными и дипломатическими вопросами они почти не занимались.
Отдел выпуска чертежей Когда в проектном отделе завершали работу над очередным комплектом чертежей, в дело вступал Отдел выпуска, отвечавший за их размножение и отправку строителям. Здесь всегда руководил за-тюканный начальник, осаждаемый понукающими его проектировщиками. С другой стороны на него да-вили многочисленные крикливые бабы, выполнявшие работы в разных службах отдела. Инженеры, размахивая руками, требовали пропустить чертежи не позже сегодняшнего вечера и пугали директо-ром, а когда начальник отдела шел уговаривать своих баб, те начинали гомонить, что у них рабочий день не резиновый. А тут еще ломалось оборудование, или руководство института поручало что-нибудь не терпящее отлагательств. К тому же здешние работники не забывали и себя: за умеренную плату они распечатывали и переплетали сотрудникам института всевозможные книги и журналы и даже порой сами бродили по отделам в поисках заказов.
Инженер, нагруженный до подбородка вычерченными и подписанными ватманами, вступал в Отдел выпуска через Диспетчерскую, где сидела особенно крикливая и мерзкая баба и оформляла поступающие заказы. Она придирчиво рассматривала заявку, словно мартышка банан, и потом перелопачи-вала ватманы в поисках следов канцелярского клея, который, как считалось, безнадежно портил множительную технику. Не найдя оных, баба сулила выполнить все на другой неделе и поворачивалась к посетителю задницей. Тот с воем бросался к начальнику Отдела выпуска; начальник, вытерев платком лысину, звонил в диспетчерскую и призывал бабу к порядку. Та, словно по волшебству, начинала улыбаться и здороваться, и этот шок порой держался у нее больше месяца, после чего требовалось повторное вразумление.
Сами ватманы никогда не покидали стен института, потому что они были неудобны на стройке и, сверх того, существовали в единственном экземпляре. Правда, в сталинские времена случалось, что едва дочерченные листы подхватывали курьеры, закидывали в самолет и опрометью везли строителям на другой конец государства, а потом, выполнив все, что там значилось, самолетом же возвращали назад. При нормальных обстоятельствах с ватманов снимали кальку, и с этого момента они уже были никому не нужны. Их приносили назад в отдел, и они годами лежали в огромных пыльных рулонах на всякий случай.
Калька, на которую переводились с ватмана чертежи, была гладкой, глянцевой и маслянистой на ощупь. Грифель и шариковая ручка по ней почти не писали, и все пометки выполнялись черной тушью.
До 1970-х годов в каждом институте существовали целые отделы копировщиц, которые, получив готовые ватманы и наколов поверх них кальку, вручную переводили на нее все изображение. Излишне говорить, сколько ошибок они допускали и как трудно было инженерам пропихнуть свои чертежи через это узкое место. Аккуратные копировщицы очень ценились; все хотели с ними дружить и задаривали шоколадками. Потом им на смену пришел РЭМ - ближайший родственник вездесущего ксерокса. Эти дорогие импорт-ные аппараты, высотой в человеческий рост и с двумя валиками, как у старых стиральных машин, были двух типов - РЭМ-420 и РЭМ-600. На первом печатали небольшие бумажки, а крупные чертежи шли через второй. РЭМ переводил изображение на кальку, потом с нее делались синьки, а сама калька уходила в архив. Если же с какого-нибудь чертежа требовалась срочная копия, вместо кальки заряжали обыкновенную белую бумагу.
Баба в грязном переднике вставляла чертеж между валиков, и он быстро выскакивал с другой стороны, а внизу готовая калька наматывалась на барабан. Потом баба снимала ее с барабана, лихо резала специальным роликом на отдельные чертежи и несла вместе с ватманами в диспетчерскую, откуда их можно было официально получить. Иногда второпях кальки не успевали нарезать, и тогда инженеры, вооружившись ножницами, делали это сами. Кальки часто выходили блекло, потому что РЭМ требова-лось протирать спиртом, но он почти весь уходил не по назначению. Блеклые кальки следовало под-нимать, т.е. обводить тушью наиболее слепые места. В безнадежных случаях разражался скандал, РЭМ все-таки протирали спиртом и делали кальки заново.
Потом кальки вновь тащили в диспетчерскую с заявкой на светокопию. Здесь стояли большие, приземистые машины и одуряюще пахло мочой, потому что в изготовлении синек использовался аммиак. Аккуратно расправленные кальки входили в машину по широкой резиновой ленте, иногда по нескольку штук рядом, и вываливались с той стороны; их подхватывали и пускали снова и снова, потому что с каждого чертежа делалось до десяти экземпляров синек. Свежие, вонючие синьки, смотанные в рулон, были приятных коричневатых или голубых тонов, плотные на ощупь, и могли подолгу использоваться на стройке. Их также резали роликом на отдельные чертежи, затем складывали, словно газеты, и раз-бирали по комплектам.
Один-два комплекта синек инженеры обыкновенно оставляли себе и прятали в большие канцелярские папки. Прочие комплекты, сложенные в стопку и снабженные накладными, уходили в экспедицию, ко-торая увязывала их в пакеты, надписывала и отправляла по почте адресатам.
Кроме всех этих подразделений, в Отделе выпуска иногда имелась маленькая типография, пребы-вавшая под неусыпным контролем Первого отдела; здесь набирались бланки для бухгалтерии и т.п. В пронзительно вонявшей клеем переплетной брошюровались всякого рода отчеты, ведомости и даже комплекты мелких чертежей, не говоря уже о левой работе. Горе-мастера умудрялись так неряшливо сшивать страницы, что край текста заходил в корешок брошюры, и тогда чтение превращалось в пытку.
Прочие обслуживающие отделы Помимо Отдела выпуска чертежей, в институте существовали другие вспомогательные службы, об-легчавшие или, напротив, затруднявшие работу проектировщиков. Хозяйственной жизнью института ведал Административно-хозяйственный отдел (АХО) под руко-водством какого-нибудь полковника в отставке. На складах АХО, занимавших подвальное помещение, хранились полчища старых, просиженных до дыр стульев, шкафы с оторванными дверцами и запасы чертежной бумаги на три года вперед. Когда легкомысленные проектировщики засоряли чем-нибудь унитаз, начальнику АХО направлялась заявка на ремонт, который производился в течение многих дней с истинно королевской неспешностью.
После выпуска очередного комплекта чертежей оставшиеся кальки сдавались в Архив - просторную комнату, сплошь заставленную гигантскими, до самого потолка стеллажами. Там в специальных кар-тонных коробках с крышками спали вечным сном труды всех поколений инженеров данного института. В сталинские времена архивные кальки наперед вымачивались в машинном масле; они становились прозрачными, упругими и могли храниться вечно; масло в них впитывалось до такой степени, что даже не пачкалось. Впоследствии заниматься этим наскучило; кальки с годами старели и ломались на сги-бах, так что в некоторых ящиках лежала одна безнадежная рвань. Всякая бумажка, попав в архив, ста-новилась юридическим документом и как бы переходила из собственности проектировщика в собст-венность института. При необходимости архив выдавал документы назад - для ознакомления или вне-сения изменений, но для этого требовалась виза начальства.
Институтская Техническая библиотека разделялась на сектора литературы технической (учебники) и нормативной (инструкции). И то и другое можно было читать прямо в библиотеке или брать на рабо-чее место. Взятые книги вписывались в личный формуляр инженера и "висели на нем" годами; наконец он с удивлением обнаруживал их при разборке своего замусоренного стола и возвращал в библиотеку. Бывали случаи, когда библиотекарь сама звонила ему и срочно требовала вернуть внезапно понадо-бившуюся книгу. Особенно тяжело приходилось увольнявшимся: с них требовали все книги по списку в формуляре, и если чего-нибудь недоставало (а недоставало всегда), начиналась брань и долгие раз-бирательства.
Вообще от личности библиотекаря зависело очень многое: добрый и компетентный человек оказывал в трудных случаях неоценимую помощь, навскидку припоминая и находя требуемую литературу. Одна-ко гораздо чаще за стойкой восседала глупая и злобная шавка, не подпускавшая никого к стеллажам в целях сохранности книжного фонда, который в этом случае лишь зря захламлял помещение.
В Проектном кабинете по соседству хранились тучи типовых проектов и серий, о которых разговор впереди. Система здесь была подобна библиотечной, и взятые материалы тем же порядком вписыва-лись в формуляр.
Один из страдающих склерозом институтских ветеранов возглавлял Научно-технический универси-тет, раз в две-три недели сгоняя сотрудников на лекции профессионального плана. Чаще всего их читали доценты, приглашенные из научного сектора. Изредка материал был действительно интере-сен, но гораздо чаще лектор просто толок воду в ступе, и угадать заранее, какую лекцию не стоит про-гуливать, было невозможно. Сверх того, "университет" распространял маленькие бумажки с аннота-циями новых технических книг, инструкций и пособий; я собирал их, просматривал и подшивал в осо-бую папку, куда, однако, больше никто из отдела не заглядывал.
Другой хрыч, уже совершенно выживший из ума, отвечал за Гражданскую оборону (ГО). В его распо-ряжении имелся большой кабинет, сплошь увешанный противогазами и картинками ядерных взрывов. Ежегодно в институте устраивались учения: все бросали работу и со смехом и шутками брели по дво-рам и закоулкам в ближайшее бомбоубежище. Иногда кого-нибудь под общий гомерический хохот с ног до головы заматывали бинтом и тащили на брезентовых носилках, норовя по дороге уронить в лужу. Должность начальника ГО считалась настолько ответственной, что на нее редко назначались люди, не имевшие звания хотя бы полковника в отставке. Дикий идиотизм этих престарелых вояк быстро вошел в поговорки и породил множество уж вовсе неправдоподобных анекдотов.