С любимыми не расставайтесь
Индира, душа моя.
В жизни бывают удивительные выверты, такие, что не всякому и расскажешь. Вернее, рассказать-то можно, да что толку - пальцем у виска покрутить легко, а принять все, как есть - трудно.
С Индирой у меня была настоящая, взаимная любовь с первого дня. Когда эту синеглазую красавицу вытряхнули из сумки у меня в коридоре, я и не подозревала, что нашла бриллиант в пыли. А пыли было много - под кремовым пухом был целый склад строительного мусора.
Я записала ее к Кате на стрижку, а когда вынесла из квартиры, она вдруг испугалась - взмолилась и заплакала:
- Не отдавай меня! Пожалуйста...
Мне почему-то стало стыдно, и я торопливо залопотала:
- Я никому тебя не отдам. Никогда тебя не брошу!
Эти слова я потом повторяла ей много раз, а что толку.
Просматривая фотографии в последние дни, я обратила внимание, что у меня море снимков, где она меня обнимает. Она так и жила - со мной в обнимку, не желая расставаться. Помню, я как-то в шутку ляпнула:
- Все, кто меня любил, еще живы и здоровы, а то я бы подумала, что это какая-то неприкаянная душа вернулась, чтобы меня долюбить.
Она заглядывала мне в глаза, ложилась рядом - головой на подушку, как настоящая дама. Смотрела синими глазами и трогала лицо лапочками, словно гладила. Она меня любила, я чувствовала это каждую секунду.
А я любила ее. В моменты уныния я всегда повторяла, что мои бегемоты - моя единственная настоящая опора в жизни. Но когда Индиры не стало, я поняла, что эта фраза относилась к ней. Она была моей опорой, моей радостью. К ней я возвращалась домой, с ней мысленно говорила и даже спорила.
И вот ее нет. Только три года она была рядом, а кажется, что всю жизнь она где-то незримо присутствовала. И сейчас я не могу привыкнуть к пустоте в моей левой подмышке. Бегемоты меня пасут, очень тревожатся - ходят за мной строем, по очереди влазят на коленки и вообще одну не оставляют. Рая отчаянно ломится в дверь туалета:
- Пусти!
- Да я на горшок.
- Я покараулю!
Меня очень трогает их забота, я люблю каждую из них. И все же в душе моей огромная дыра. Моя старенькая девочка, моя синеглазая красавица ушла не попрощавшись. Когда мне отдали ее тело, я подумала, что она спит. Если бы не ледяная тяжесть, я бы решила, что моя Индюша просто уснула. Она лежала каралькой: лапки в зайку, глазки закрыты - спокойная, расслабленная поза. В этом было хоть какое-то утешение.
Мне сказали, что у нее стало падать давление, ее перевели в реанимацию, но препараты не помогали. Она почему-то стремительно ушла от меня, не оглядываясь. И она ушла совсем - не приходит ко мне, никак не отзывается.
Мы похоронили ее рядом с Мышкой. Посадили цветы: синие - для синеглазки Индиры, белые - для Мышани. Там хорошее место, тихое и приветливое, и я повторяю это, чтобы хоть как-то себя утешить. Ведь больше ничего для нее я сделать не могу.
Мне очень тяжело и больно оттого, что я не смогла сберечь эту очарованную душу. Я не могу вернуть ее к жизни, услышать ее шаги и тихое кряканье. Но я дам ей другую жизнь - ту, в которой никогда не нужно будет болеть и умирать. Это я могу.
В жизни бывают удивительные выверты, такие, что не всякому и расскажешь. Вернее, рассказать-то можно, да что толку - пальцем у виска покрутить легко, а принять все, как есть - трудно.
С Индирой у меня была настоящая, взаимная любовь с первого дня. Когда эту синеглазую красавицу вытряхнули из сумки у меня в коридоре, я и не подозревала, что нашла бриллиант в пыли. А пыли было много - под кремовым пухом был целый склад строительного мусора.
Я записала ее к Кате на стрижку, а когда вынесла из квартиры, она вдруг испугалась - взмолилась и заплакала:
- Не отдавай меня! Пожалуйста...
Мне почему-то стало стыдно, и я торопливо залопотала:
- Я никому тебя не отдам. Никогда тебя не брошу!
Эти слова я потом повторяла ей много раз, а что толку.
Просматривая фотографии в последние дни, я обратила внимание, что у меня море снимков, где она меня обнимает. Она так и жила - со мной в обнимку, не желая расставаться. Помню, я как-то в шутку ляпнула:
- Все, кто меня любил, еще живы и здоровы, а то я бы подумала, что это какая-то неприкаянная душа вернулась, чтобы меня долюбить.
Она заглядывала мне в глаза, ложилась рядом - головой на подушку, как настоящая дама. Смотрела синими глазами и трогала лицо лапочками, словно гладила. Она меня любила, я чувствовала это каждую секунду.
А я любила ее. В моменты уныния я всегда повторяла, что мои бегемоты - моя единственная настоящая опора в жизни. Но когда Индиры не стало, я поняла, что эта фраза относилась к ней. Она была моей опорой, моей радостью. К ней я возвращалась домой, с ней мысленно говорила и даже спорила.
И вот ее нет. Только три года она была рядом, а кажется, что всю жизнь она где-то незримо присутствовала. И сейчас я не могу привыкнуть к пустоте в моей левой подмышке. Бегемоты меня пасут, очень тревожатся - ходят за мной строем, по очереди влазят на коленки и вообще одну не оставляют. Рая отчаянно ломится в дверь туалета:
- Пусти!
- Да я на горшок.
- Я покараулю!
Меня очень трогает их забота, я люблю каждую из них. И все же в душе моей огромная дыра. Моя старенькая девочка, моя синеглазая красавица ушла не попрощавшись. Когда мне отдали ее тело, я подумала, что она спит. Если бы не ледяная тяжесть, я бы решила, что моя Индюша просто уснула. Она лежала каралькой: лапки в зайку, глазки закрыты - спокойная, расслабленная поза. В этом было хоть какое-то утешение.
Мне сказали, что у нее стало падать давление, ее перевели в реанимацию, но препараты не помогали. Она почему-то стремительно ушла от меня, не оглядываясь. И она ушла совсем - не приходит ко мне, никак не отзывается.
Мы похоронили ее рядом с Мышкой. Посадили цветы: синие - для синеглазки Индиры, белые - для Мышани. Там хорошее место, тихое и приветливое, и я повторяю это, чтобы хоть как-то себя утешить. Ведь больше ничего для нее я сделать не могу.
Мне очень тяжело и больно оттого, что я не смогла сберечь эту очарованную душу. Я не могу вернуть ее к жизни, услышать ее шаги и тихое кряканье. Но я дам ей другую жизнь - ту, в которой никогда не нужно будет болеть и умирать. Это я могу.