Лети, мальчик!
- Хоп! Хоп! Секунда, две, четыре! Стропы, парашют! - орет инструктор.
Марти висит, держась за чертовы стропы, и оглядывается. Рядом Отто: зубы стиснуты, костяшки на кулаках побелели, но держится. Отто хочет стать настоящим десантником, вот и рвет задницу на каждом занятии.
Сначала их учили падать - с двух метров на маты. Не держаться на ногах, упасть и перекатиться. Это просто. Потом - тренировка на стропах. Прыгнул, повис, две секунды - смотри вверх, проверяй. Руки дрожат.
- Хоп! Хоп! - кричит инструктор Борн.
Глотка у него луженая. Красный берет похож на индюшачий гребень, морда загорелая - до медного цвета, плечи-табуретки. Отто смотрит на Борна горящими глазами, как пацан на карусель: еще бы, настоящий десантник.
Марти плевать на него хотел. И на десантуру тоже. Его в этот полк определили случайно. Он и в армию-то случайно попал.
- Хоп! Хоп!
Борн по-прежнему кричит, хотя парни уже надрессированы до автоматизма. Завтра - учебная вышка.
Вечером в казарме - вялые разговоры о девках. Все устали, но Отто бодрится и рассказывает о рыженькой канадке. Остальные лениво подкидывают вопросы.
Марти засыпает и видит рыжую канадку с лицом его соседки Анны. Та спускается на парашюте в казарму (крыша? а нет ее - это же сон) и голосом инструктора Борна рявкает: «Подъем!».
… Пора на занятия. Группа марширует к вышке, и Борн покрикивает:
- Веселей, ребята!
Твою мать! Эта вышка издали казалась безобидной, а теперь видно, что она с шестиэтажный дом. С нее прыгать?!
- Поднимаемся!
Лестница постанывает под сотней ботинок. Марти топочет вместе со всеми. Некстати вспоминается высокое кресло в парикмахерской, на котором он, трехлетний, орал, как резаный, и звал маму.
Там, наверху - длинное и узкое помещение, в дальнем конце - открытый проем. К потолку крепится трос, и к нему цепляют стропы. Пристегнуться, подойти к проему, прыгнуть и скользить по тросу. Поехали?
Очередь Марти еще не подошла. Он стоит , как и все, у стены и смотрит - как и все! - в сторону проема. Оказывается, шагнуть в пустоту - даже на стропах - не каждый способен. А шагнуть нужно самому, заботливый сапог инструктора тут не поможет. Некоторые стоят в проеме минуты по две и все-таки не решаются, отходят. Группа молчит: ни смешков, ни трепа, обычно сопутствующего ожиданию, только Борн выкликает:
- Следующий! Следующий!
Пахнет потом и еще чем-то, неопределимым: не то железом, не то кожей. Марти ждет. Сможет он? Прыгнет? Опять это кресло. Тогда пол ушел из-под ног и стало зыбко, и страшно - как теперь болтаться в воздухе?
Отто не прыгнул. Он стоял на самом краю, примеривался, переступал то вперед, то назад и отошел от проема, кусая губы.
- Следующий!
Очередь Марти. Сможет он? Нет?..
На краю прохладно. Ветерок гуляет по лицу, бездна манит, а ноги будто приросли к полу. Секунды цедятся сквозь Марти. Одна, вторая, третья… Кресло, рыжая канадка на парашюте, бледный Отто. Ну же, ну?! Вдохнуть и…
И выдохнуть в полете! И скользить по тросу, держась за стропы, и смотреть вверх, как положено, а потом вниз, и смеяться.
Лети, мальчик.
Марти висит, держась за чертовы стропы, и оглядывается. Рядом Отто: зубы стиснуты, костяшки на кулаках побелели, но держится. Отто хочет стать настоящим десантником, вот и рвет задницу на каждом занятии.
Сначала их учили падать - с двух метров на маты. Не держаться на ногах, упасть и перекатиться. Это просто. Потом - тренировка на стропах. Прыгнул, повис, две секунды - смотри вверх, проверяй. Руки дрожат.
- Хоп! Хоп! - кричит инструктор Борн.
Глотка у него луженая. Красный берет похож на индюшачий гребень, морда загорелая - до медного цвета, плечи-табуретки. Отто смотрит на Борна горящими глазами, как пацан на карусель: еще бы, настоящий десантник.
Марти плевать на него хотел. И на десантуру тоже. Его в этот полк определили случайно. Он и в армию-то случайно попал.
- Хоп! Хоп!
Борн по-прежнему кричит, хотя парни уже надрессированы до автоматизма. Завтра - учебная вышка.
Вечером в казарме - вялые разговоры о девках. Все устали, но Отто бодрится и рассказывает о рыженькой канадке. Остальные лениво подкидывают вопросы.
Марти засыпает и видит рыжую канадку с лицом его соседки Анны. Та спускается на парашюте в казарму (крыша? а нет ее - это же сон) и голосом инструктора Борна рявкает: «Подъем!».
… Пора на занятия. Группа марширует к вышке, и Борн покрикивает:
- Веселей, ребята!
Твою мать! Эта вышка издали казалась безобидной, а теперь видно, что она с шестиэтажный дом. С нее прыгать?!
- Поднимаемся!
Лестница постанывает под сотней ботинок. Марти топочет вместе со всеми. Некстати вспоминается высокое кресло в парикмахерской, на котором он, трехлетний, орал, как резаный, и звал маму.
Там, наверху - длинное и узкое помещение, в дальнем конце - открытый проем. К потолку крепится трос, и к нему цепляют стропы. Пристегнуться, подойти к проему, прыгнуть и скользить по тросу. Поехали?
Очередь Марти еще не подошла. Он стоит , как и все, у стены и смотрит - как и все! - в сторону проема. Оказывается, шагнуть в пустоту - даже на стропах - не каждый способен. А шагнуть нужно самому, заботливый сапог инструктора тут не поможет. Некоторые стоят в проеме минуты по две и все-таки не решаются, отходят. Группа молчит: ни смешков, ни трепа, обычно сопутствующего ожиданию, только Борн выкликает:
- Следующий! Следующий!
Пахнет потом и еще чем-то, неопределимым: не то железом, не то кожей. Марти ждет. Сможет он? Прыгнет? Опять это кресло. Тогда пол ушел из-под ног и стало зыбко, и страшно - как теперь болтаться в воздухе?
Отто не прыгнул. Он стоял на самом краю, примеривался, переступал то вперед, то назад и отошел от проема, кусая губы.
- Следующий!
Очередь Марти. Сможет он? Нет?..
На краю прохладно. Ветерок гуляет по лицу, бездна манит, а ноги будто приросли к полу. Секунды цедятся сквозь Марти. Одна, вторая, третья… Кресло, рыжая канадка на парашюте, бледный Отто. Ну же, ну?! Вдохнуть и…
И выдохнуть в полете! И скользить по тросу, держась за стропы, и смотреть вверх, как положено, а потом вниз, и смеяться.
Лети, мальчик.