Будьте как боги...
Дневник Машеньки Башкирцевой,
изданный через три года после ея кончины в 1887-м
в Париже на языке оригинала,
естественно, что на французском,
произвёл на читающую Европу,
как тогда писали, "впечатление разорвавшейся бомбы".
Мужские дневники того времени -
братьев Гонкуров или Льва Николаевича Толстого,
скорее всего, та же "литература",
ея продолжение -
вроде как и взгляд на происходящее из себя самого,
но где само повествование больше смахивает
на признания от первого лица
"литературного героя",
нежели самого автора.
Младой офицерик и в пух и прах проигравшийся Лёвушка Толстой
умело маскирует и тайными знаками помечает
все свои шатания по борделям
и почти ежедневные походы к шлюшкам.
Дневник отца Иоанна Кронштадтского
тоже тайнописью указует
на очередной и практически ежедневный провал
с безуспешным и длившимся всё его житие
борением ещё бурсацких времён
с неудержимой страстью к табакокурению.
Государя Николая Александровича
приучил вести дневник Константин Победоносцев,
но ничего, кроме игры на бильярде,
сыскать там и невозможно.
Мужская суть умело прячет концы в воду,
никогда даже с собою
не бывает откровенной.
В дневнике же Марии Башкирцевой прорывается
явственный титанизм:
вера в собственную гениальность,
алчная жажда славы и бессмертия
и готовность ради них вступить
в борение с самим Господом:
"Я могу создать все своими руками,
и моя страстная, непоколебимая, упорная решимость
может оказаться недостаточной?
Неужели недостаточно того жгучего,
безумного желания передать другим мое чувство?
Полно! Как можно сомневаться в этом?
Я чувствую себя способной на все!"
Во Франции изъяли из своего издания
все ея презрительные отзывы о французиках
и об их мелочности и скопидомстве.
В России были благоразумно изъяты все куски,
где Машенька в душевных метаниях
от коленопреклоненных молитв
внезапно и совсем уже яростливо
переходит к проклятиям Бога.
Как чумой этим дневником бредили
в ту смутную и двоящуюся эпоху
накануне новаго столетия,
всё одно что новым Откровением,
а то и новым Евангелием
нарождающегося мирового феминизму:
"И вот я в роли Фауста!
Мое безумное тщеславие -
вот мой дьявол, мой Мефистофель!"
28 июля 1876 года.
http://brb.silverage.ru/zhslovo/sv/mb/?r=dn&id=6
И Зинаида Венгерова, пожалуй, первая тогда заметила,
что сей дневник Марии Константиновны,
наряду с откровениями Нитше о сверхчеловеке,
и спровоцировал мировой культурный декаданс
с его осознаем творчества
как своего рода чёрной мессы,
инфернальной теургии,
и где сам культуротворец
неминуемо становится Демиургом,
своим искусством пересоздающим
сей падший мир
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post13158935/...
изданный через три года после ея кончины в 1887-м
в Париже на языке оригинала,
естественно, что на французском,
произвёл на читающую Европу,
как тогда писали, "впечатление разорвавшейся бомбы".
Мужские дневники того времени -
братьев Гонкуров или Льва Николаевича Толстого,
скорее всего, та же "литература",
ея продолжение -
вроде как и взгляд на происходящее из себя самого,
но где само повествование больше смахивает
на признания от первого лица
"литературного героя",
нежели самого автора.
Младой офицерик и в пух и прах проигравшийся Лёвушка Толстой
умело маскирует и тайными знаками помечает
все свои шатания по борделям
и почти ежедневные походы к шлюшкам.
Дневник отца Иоанна Кронштадтского
тоже тайнописью указует
на очередной и практически ежедневный провал
с безуспешным и длившимся всё его житие
борением ещё бурсацких времён
с неудержимой страстью к табакокурению.
Государя Николая Александровича
приучил вести дневник Константин Победоносцев,
но ничего, кроме игры на бильярде,
сыскать там и невозможно.
Мужская суть умело прячет концы в воду,
никогда даже с собою
не бывает откровенной.
В дневнике же Марии Башкирцевой прорывается
явственный титанизм:
вера в собственную гениальность,
алчная жажда славы и бессмертия
и готовность ради них вступить
в борение с самим Господом:
"Я могу создать все своими руками,
и моя страстная, непоколебимая, упорная решимость
может оказаться недостаточной?
Неужели недостаточно того жгучего,
безумного желания передать другим мое чувство?
Полно! Как можно сомневаться в этом?
Я чувствую себя способной на все!"
Во Франции изъяли из своего издания
все ея презрительные отзывы о французиках
и об их мелочности и скопидомстве.
В России были благоразумно изъяты все куски,
где Машенька в душевных метаниях
от коленопреклоненных молитв
внезапно и совсем уже яростливо
переходит к проклятиям Бога.
Как чумой этим дневником бредили
в ту смутную и двоящуюся эпоху
накануне новаго столетия,
всё одно что новым Откровением,
а то и новым Евангелием
нарождающегося мирового феминизму:
"И вот я в роли Фауста!
Мое безумное тщеславие -
вот мой дьявол, мой Мефистофель!"
28 июля 1876 года.
http://brb.silverage.ru/zhslovo/sv/mb/?r=dn&id=6
И Зинаида Венгерова, пожалуй, первая тогда заметила,
что сей дневник Марии Константиновны,
наряду с откровениями Нитше о сверхчеловеке,
и спровоцировал мировой культурный декаданс
с его осознаем творчества
как своего рода чёрной мессы,
инфернальной теургии,
и где сам культуротворец
неминуемо становится Демиургом,
своим искусством пересоздающим
сей падший мир
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post13158935/...