Надувшиеся с жиру
Хотелось бы мне признавать или нет,
но мой городок для мнозих и был
и остаётся поныне Лениг(р)адом -
"городом трёх революций"
с живучим пафосом комиссарства и его романтикой.
О его бытовых реалиях, комиссарских буднях,
мало, что нам ведомо
и опознавать их можно ныне только по
неким знакам - сокровенным иероглифам,
тайнопись каковых была открыта только
избранным и посвящённым.
Комиссаром был гениальный Павел Филонов,
и всё мерещившиеся ему впоследствии
революционныя вурдалаки - и есть окошко
в мир того самого изнаночного инобытия
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post12816728/.
И именно этой изнанкой и повеяло от слов
автора "Тихого Дона" Михаила Шолохова,
после суда и приговора над Синявским и Даниэлем
на съезде советских писателей озвучившего
собственное удивление:
«...Попадись эти молодчики с черной совестью
в памятные двадцатые годы, когда судили...
«руководствуясь революционным правосознанием»,
ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни!»
Аркадию Гайдару, на чьих книжках
"добровольно-понудительно"
воспитывали юныя поколения,
кошмары из прошлого снились еженощно
и он в своём шифрованном дневнике записывал:
"Сон по типу А".
Если пытаться это расшифровывать,
то единственным свидетелем
станет повесть Владимира Зазубрина "Щепка",
в какой ещё в 23-м был воспет ратный комиссарский труд:
"Он знал твердо, что расстреливать белогвардейцев
так же необходимо, как необходимо резать скот.
И как не мог он злиться на корову,
покорно подставляющую ему шею для ножа,
так не чувствовал злобы и по отношению к приговоренным,
повертывавшимся к нему открытыми затылками.
Но не было у него и жалости к расстреливаемым.
Соломин знал, что они враги революции.
А революции он служил охотно,
добросовестно, как хорошему хозяину.
Он не стрелял, а работал".
Помню, как меня в 70-х потряс
в самиздатном чтении
зазубринский пафос
презрительной беспощадности к попам,
как сословию, надувшемуся с жиру:
"В следующей (расстрельной) пятерке был поп.
Он не владел собой.
Еле тащил толстое тело
на коротких ножках и тонко дребезжал:
- Святый боже, святый крепкий...
Глаза у него лезли из орбит.
Срубов вспомнил, как мать стряпала из теста жаворонков,
вставляла им из изюма глаза.
Голова попа походила на голову жаворонка,
вынутого из печи с глазами-изюминками,
надувшимися от жару".
http://www.classic-book.ru/lib/al/book/876
но мой городок для мнозих и был
и остаётся поныне Лениг(р)адом -
"городом трёх революций"
с живучим пафосом комиссарства и его романтикой.
О его бытовых реалиях, комиссарских буднях,
мало, что нам ведомо
и опознавать их можно ныне только по
неким знакам - сокровенным иероглифам,
тайнопись каковых была открыта только
избранным и посвящённым.
Комиссаром был гениальный Павел Филонов,
и всё мерещившиеся ему впоследствии
революционныя вурдалаки - и есть окошко
в мир того самого изнаночного инобытия
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post12816728/.
И именно этой изнанкой и повеяло от слов
автора "Тихого Дона" Михаила Шолохова,
после суда и приговора над Синявским и Даниэлем
на съезде советских писателей озвучившего
собственное удивление:
«...Попадись эти молодчики с черной совестью
в памятные двадцатые годы, когда судили...
«руководствуясь революционным правосознанием»,
ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни!»
Аркадию Гайдару, на чьих книжках
"добровольно-понудительно"
воспитывали юныя поколения,
кошмары из прошлого снились еженощно
и он в своём шифрованном дневнике записывал:
"Сон по типу А".
Если пытаться это расшифровывать,
то единственным свидетелем
станет повесть Владимира Зазубрина "Щепка",
в какой ещё в 23-м был воспет ратный комиссарский труд:
"Он знал твердо, что расстреливать белогвардейцев
так же необходимо, как необходимо резать скот.
И как не мог он злиться на корову,
покорно подставляющую ему шею для ножа,
так не чувствовал злобы и по отношению к приговоренным,
повертывавшимся к нему открытыми затылками.
Но не было у него и жалости к расстреливаемым.
Соломин знал, что они враги революции.
А революции он служил охотно,
добросовестно, как хорошему хозяину.
Он не стрелял, а работал".
Помню, как меня в 70-х потряс
в самиздатном чтении
зазубринский пафос
презрительной беспощадности к попам,
как сословию, надувшемуся с жиру:
"В следующей (расстрельной) пятерке был поп.
Он не владел собой.
Еле тащил толстое тело
на коротких ножках и тонко дребезжал:
- Святый боже, святый крепкий...
Глаза у него лезли из орбит.
Срубов вспомнил, как мать стряпала из теста жаворонков,
вставляла им из изюма глаза.
Голова попа походила на голову жаворонка,
вынутого из печи с глазами-изюминками,
надувшимися от жару".
http://www.classic-book.ru/lib/al/book/876