Сочинение на свободную тему
"Сын известного советского драматурга"
Стоит ли чураться и презрительно избегать общения с человеком, отказывать ему во внимании и помощи из-за того лишь, что похож он на цыгана или бродягу? И стоит ли доверять человеку только потому, что он одет в приличный костюм, сидит за рулем дорогого авто и только поэтому не вызывает рефлекторного отторжения?
Эта история хоть и началась достаточно драматично, но на всем протяжении не позволяла себе выходить за рамки комедийно-приключенческого жанра. А произошла она там, где на взгляд её главного героя имела меньше всего шансов произойти.
С раннего возраста, еще с тех пор, когда отец, проводивший большую часть времени за рулем семейной, до блеска начищенной "шестерки", усаживал его на колени и давал порулить, с тех самых времен, когда салон примитивного по всем мировым стандартам автомобиля казался ему центром управления вращением Земли, Виталий знал, что собственный автомобиль и водительское удостоверение ― лишь вопрос времени, и вопрос этот решится не позже его совершеннолетия.
Шли годы, а вместе с ними крепчал водительский стаж, и к долгожданной восемнадцатой годовщине, в нарушение всех возможных законов, составлял уже порядка пяти лет, но судьба, не взирая на благоприятные обстоятельства, распорядилась водительской судьбой Виталия иначе, и свои первые права, как и свой первый автомобиль, он увидел лишь на тридцать четвертом году жизни. Справедливости ради стоит отметить, что судьба была к нему благосклонна в другом отношении: Виталия миновал, если можно так сказать, многолетний, персонально-бытовой технический прогресс. Ему не довелось пройти путь от старенькой девятки, наполовину собранной собственноручно, до новенькой "европейки" среднего класса, взятой в кредит под "хороший" процент. Первой его машиной сразу стал один из самых дорогих представителей класса кроссоверов, одного из самых престижных мировых производителей, притом купленный за наличные деньги в единоличное пользование.
Наряду с дорогой машиной Виталий, с промежутком в пару недель, стал обладателем собственного дома, располагавшегося в непосредственной близости к городу. Необходимость одной покупки вытекала из наличия другой, но роли "причины" и "следствия" между имуществом движимым и недвижимым перепутались сразу же: машина нужна была ему, чтобы ездить в дом, а дом был нужен, чтобы было куда ездить на машине. Два этих признака благополучия, вернее, маршрут, по которому Виталий добирался на своей новой машине в свой новый строящийся дом, и стал местом приключения, о котором пойдет речь.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум по полудню, а автомобиль Виталия, зажатый со всех сторон пятничной пробкой, еле полз по одному из наиболее загруженных проспектов Москвы ― проспекту Мира. Этот проспект был самым коротким путем из центра города до его подмосковных владений, но с учетом столичного трафика и самым долгим по времени. На очередной из транспортных развязок, в районе метро ВДНХ нервы водителя не выдержали (последующее промедление грозило срывом деловой встречи с прорабом, руководившим заключительным этапом строительства), и за уверенным рывком руля последовал съезд автомобиля на второстепенную дорогу, своевременно оживив в памяти старую ГАИшную мудрость ― "Выбирайте маршруты объезда". Оптимальным спасением в сложившейся ситуации мог стать путь через Останкино, Ботанический сад и далее по Асташковскому шоссе в нужный район Подмосковья. Логистика была идеальной, оставалось лишь поменять радио (каждый район города имел для Виталий свой музыкальный характер, и если проспекту Мира больше всего подходили звуки рок-музыки, то направление Ботанического сада ассоциировалось исключительно с лёгким джазом) и не обращать внимания ни на какие внешние раздражители: сотрудников полиции, голосующих девушек, снежного человека и второе пришествие. Но одно из правил всегда будет нарушено…
Через несколько минут после опасного маневра Виталий остановился в хвосте небольшой по меркам Москвы пробки, собранной в неровную кучу красным сигналом светофора. Мгновенно навалившаяся из-за остановки скука тут же перетекла в рефлекторное любопытство. Виталий провел отрешенным от мирской суеты взглядом по стоящим впереди и вмиг окружившим его со всех сторон машинам. Каждый из водителей, чье лицо было возможно разглядеть с ракурса, дозволенного высокой посадкой внедорожника, был погружен в себя и пронзительно глядел в одну точку, максимально сосредоточившись на нехитрой водительской задаче ― куда-то успеть.
Но вдруг в этой неспешной панораме, в этом сером пейзаже однообразных эмоций образовался неожиданный изъян ― яркое пятно чьего-то сияющего лица, обращенного прямо к Виталию. Виталий слегка одернулся, будто от лёгкой, но неожиданной вспышки и в следующую же секунду сосредоточил внимание на приветливом визави. На вид улыбчивому водителю стоящей бок о бок слева, не очень дорогой, но весьма приличной машины можно было дать лет пятьдесят-пятьдесят пять. Ничто в чертах его лица и одежде не напоминало о принадлежности к российскому гражданству. На безымянном пальце правой руки, откуда-то обнаружив солнце на абсолютно пасмурном небе, блистал золотой перстень, а роговая оправа очков инстинктивно располагала к доверию.
Вслед за широкой улыбкой на загорелом, казалось, сицилийском лице, призванной привлечь хоть чье-то внимание в этой полноводной реке равнодушия, в адрес Виталия последовал нехитрый жест рукой, интуитивно распознанный им как просьба о помощи. Виталий, с детства привыкший обращать внимание на активность окружающих его людей лишь в крайнем случае, предпочел для начала неодобрительно кивнуть головой. Этот кивок не вниз, (что для большей части землян является знаком согласия), а вверх, в комплекте с нахмуренными бровями был призван мгновенно отвадить не входившего в планы собеседника, но тот будто не замечал или попросту не понимал предлагаемого ему мимического монолога. Человек с внешностью иностранца был настойчив в своей беспомощности. Виталий приоткрыл окно.
― Ай эм сорри, ду ю спик инглишь? - донёсся низкий, вопрошающий голос с явным южно-европейским акцентом.
― Йес - ответил Виталий, совершенно не будучи в этом уверенным.
― Май нейм из Джованни, Джованни Мазолли. Ай нид Щереметьево эирпорт, как туда дорога? - спешно пробормотал иностранец, неожиданно завершив фразу по-русски.
На тот момент водительский стаж Виталия, не считая детских впечатлений, ошибочно принимаемых за опыт, составлял порядка трех недель. Но сам факт того, что начался этот стаж в Москве, в будний день, на Кутузовском проспекте и продолжился в ежедневном диком столичном трафике, придавал Виталию уверенности в собственном водительском всемогуществе и абсолютном знании всех городских автодорог. "ВДНХ, разворот, до трешки, по ней до Ленинградки, а там по прямой до Шарика…" ― проговорил он про себя, мгновенно выстроив идеальный, на его взгляд, маршрут, но бесформенная куча, ставшая к этому моменту еще больше и еще бесформенней, заревела хором двигателей внутреннего сгорания, и как вязкая жижа принялась расползаться во всех доступных ей направлениях, даже не дождавшись устойчивого зеленого сигнала.
Каждому из собеседников было очевидно, что через считанные секунды их автомобили, повинуясь общему потоку, тронутся с места, не закончив столь важный для гостя столицы разговор. Виталий вдруг почувствовал себя виноватым в грядущих трудностях, а возможно и бедах этого по-детски трогательного иностранца. Заметив в ста метрах от покидаемого ими перекрестка небольшую стоянку, Виталий взял инициативу на себя.
― Май френд, стей хир! - указывая пальцем в направлении свободной парковки, прокричал Виталий.
Меньше чем через минуту обе машины стояли в том же порядке, что и на светофоре, но на этот раз без риска столь неожиданно и вынуждено расстаться.
― Сорри, пожьялуста сорри - сходу начал бедолага, выпрыгивающий из транспорта, еще толком не успевшего остановиться. ― Сорри, у менья беда…
Иностранец обогнул свою машину, и, не дожидаясь приглашения, ловко запрыгнул на переднее пассажирское сиденье внедорожника. В следующие пять минут Виталий выслушивал душераздирающую историю приключений итальянца в России. По его словам, он приехал в Москву на международную текстильную выставку, которая прошла для него достаточно удачно, если бы не печальный завершающий аккорд, коим стала прощальная вечеринка в гостинице "Космос". Не совладав с собой после очередной рюмки, он малодушно согласился на продажную любовь, что и потянуло за собой целую цепь трагических для него событий. Сотрудницы сферы интимных услуг, по его словам, оказавшиеся мошенницами, опоили его клофелином, в результате чего на утро он оказался совершенно без денег, да и само утро для него началось примерно через час после того, как самолет в Милан, пассажиром которого он должен был стать, покинул пределы России. Единственный для него шанс оказаться в ближайшее время дома - это самолет из Шереметьево, на котором летит его знакомый, который, в свою очередь, обещал выручить его хотя бы деньгами на билет, но (в этот момент иностранец с ужасом посмотрел на часы), ввиду незнания московских дорог, скорее всего, и на этот рейс он уже опоздал…
Виталий хоть и был человеком во многих житейских вопросах наивным, но когда дело касалось денег, которых он вот-вот лишится, он понимал все с полуслова. Его извечная проблема была не в том, что он лишался их по глупости или будучи облапошенным, - обмануть его, как считал он сам, было затеей не из простых. Дело было в том, что, даже распознав подвох, ему было неловко отказать. Как нельзя лучше этот психотип характеризовали слова Александра Сергеевича "Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!", но в случае с Виталием речь шла не о нежных чувствах к противоположному полу, а исключительно о любви к себе, вернее, о самолюбовании. Отказать для него значило прослыть скупердяем, скрягой, черствым и бездушным, а главное, бедным, а уж если в финансовом вопросе фигурировали международные отношения, исход этой встречи был предрешен. К тому же всегда оставалась мизерная надежда на то, что все происшедшее с этим горе-туристом - чистая правда.
― А откуда машина? - пробормотал, уже смирившийся со своей участью и мечтающий поскорее с этим покончить Виталий
― О, итс май рент фо тудэй. Биг хемми фо ми, что ай хэв мащина…
После этих слов итальянец застыл в неподвижной, удрученной позе, и только края его бровей продолжали медленно сползать по лицу, придавая мимике безнадежно трагические черты. Еще через несколько секунд Виталий уже перебирал в руках четыре новенькие пятитысячные купюры, лишь пару часов назад выданные ему банкоматом. Конвертация в полевых условиях предполагала, что сумма в двадцать тысяч рублей примерно и составляла необходимые на покупку билета до Милана пятьсот евро. Иностранец, с видом человека, только что выигравшего в лотерею, медленно разжал развернутую кверху ладонь, но саму руку протягивать не стал, ожидая, что деньги ему дадут, а не он их возьмет. Все эти очевидные и наигранные формальности только раздражали Виталия, и, быстро сунув свернутые купюры в руку, напоминающую массажер для головы, он поспешил было закончить не самую приятную в его жизни встречу, но его желания никто из присутствующих, кроме него самого, не разделял.
― Гив ми йо намбер, плиз, я вам все вернуть! В февраль будет новий вистака ин Москоу, я вам всё вернуть! - Уже практически сползая с кресла, в припадке около религиозного поклонения простонал бедолага.
― Окей, гив ю май намбер, энд гоу! - со всей отмеренной ему природой строгостью сказал Виталий.
Визиток Виталий не имел уже давно, и поэтому пришлось прибегнуть к подручным изобразительным средствам. Сунув во вторую, свободную от финансовых тягот руку иностранца проездной московского метрополитена с тремя оставшимися на ней поездками и спешно написанным номером телефона, Виталий ловко обогнул Джованни и дотянулся до замка пассажирской двери, которая тут же распахнулась.
― Чао, бамбино! - отрезал уже не на шутку раздосадованный меценат.
― О, майфред, сенкью, спасибо! - Не изменяя восторженному тону, восклицал неожиданно разбогатевший пилигрим, но последние слова его благодарственной речи совпали с хлопком двери и поглотились вакуумом салона.
Виталий взмахнул напоследок рукой, дабы соблюсти перед своим новым знакомым весь протокольный ритуал, тем самым попрощавшись с ним навсегда, включил передачу и тронулся с места, но тут же остановился, чтобы пропустить транспортный поток, преграждавший выезд на главную дорогу. Разумеется, Виталий жалел обо всем случившемся, он пожалел об этом еще в первую секунду личного знакомства с проклятым путешественником и, наверняка, аферистом. Ах, если бы не его любознательный взгляд по сторонам... Если бы не его природная отзывчивость - да что уж там! - если бы не его скромность и этот дурацкий комплекс показаться бедняком или жадиной…
― Май френд, лукин зыс! Пасматри этот! - вдруг прогремело откуда-то справа, смешавшись со звуком открывающихся дверей и лавиной уличного шума.
У распахнутой пассажирской двери стоял Джованни, навьюченный бесформенной трикотажной горой. Скинув свой достаточно объемный груз на пассажирское сиденье, он с присущей ему патетикой воскликнул:
― Итс ол фо ю, майфренд! Здесь пиджяк, костюми и пальто! Все фирьма Армани, а я их представитель, весь этот остался с виставки!
После этих слов Джованни, не дожидаясь ответа прибывающего в легком недоумении Виталия, сразу же захлопнул дверь, и быстрым шагом удалился в сторону своей машины.
Так Виталий стал обладателем четырех упакованных в фирменные кофры комплектов одежды из кашемира, в числе которых оказались два костюма, пальто и кардиган. Вся одежда была единого, пятьдесят четвертого размера, и следующие два месяца Виталий потратил на то, чтобы найти среди своих друзей соответствующего великана, но вместо искомого результата он находил в близкой среде лишь усмешки и колкости: как же мог их друг стать жертвой такой очевидной аферы? Как взрослый человек с высшим образованием мог поддаться примитивному гипнозу средне статистического жулика?
Близилась к концу зима. Четыре комплекта одежды вместе со своей историей продолжали пылиться в шкафу в ожидании еще неясной, но явно незавидной участи. Виталий достроил дом, клятвенно пообещав самому себе не беспокоиться больше ни о ком, кроме родных и близких. Москва по-прежнему утопала в серости и пробках. И вот в один из самых обыкновенных будних дней Виталий в очередной раз погряз в очередном заторе на проспекте Мира и, приняв уже привычное решение, ушел на развилке в сторону Ботанического сада. Стоя на уже знакомом светофоре, он как всегда разглядывал кислые лица водителей соседних машин. Но вдруг в этой неспешной панораме, в этом сером пейзаже однообразных эмоций раздался телефонный звонок, и Виталий услышал заветное "Хеллоу! Ето Джованни! А эм ин Москоу!.."
А что касается подаренной Джованни одежды, то в итоге Виталий нашел среди своих друзей представителя пятьдесят четвертого размера. Им оказался Костя Инин - сын известного советского драматурга.
Стоит ли чураться и презрительно избегать общения с человеком, отказывать ему во внимании и помощи из-за того лишь, что похож он на цыгана или бродягу? И стоит ли доверять человеку только потому, что он одет в приличный костюм, сидит за рулем дорогого авто и только поэтому не вызывает рефлекторного отторжения?
Эта история хоть и началась достаточно драматично, но на всем протяжении не позволяла себе выходить за рамки комедийно-приключенческого жанра. А произошла она там, где на взгляд её главного героя имела меньше всего шансов произойти.
С раннего возраста, еще с тех пор, когда отец, проводивший большую часть времени за рулем семейной, до блеска начищенной "шестерки", усаживал его на колени и давал порулить, с тех самых времен, когда салон примитивного по всем мировым стандартам автомобиля казался ему центром управления вращением Земли, Виталий знал, что собственный автомобиль и водительское удостоверение ― лишь вопрос времени, и вопрос этот решится не позже его совершеннолетия.
Шли годы, а вместе с ними крепчал водительский стаж, и к долгожданной восемнадцатой годовщине, в нарушение всех возможных законов, составлял уже порядка пяти лет, но судьба, не взирая на благоприятные обстоятельства, распорядилась водительской судьбой Виталия иначе, и свои первые права, как и свой первый автомобиль, он увидел лишь на тридцать четвертом году жизни. Справедливости ради стоит отметить, что судьба была к нему благосклонна в другом отношении: Виталия миновал, если можно так сказать, многолетний, персонально-бытовой технический прогресс. Ему не довелось пройти путь от старенькой девятки, наполовину собранной собственноручно, до новенькой "европейки" среднего класса, взятой в кредит под "хороший" процент. Первой его машиной сразу стал один из самых дорогих представителей класса кроссоверов, одного из самых престижных мировых производителей, притом купленный за наличные деньги в единоличное пользование.
Наряду с дорогой машиной Виталий, с промежутком в пару недель, стал обладателем собственного дома, располагавшегося в непосредственной близости к городу. Необходимость одной покупки вытекала из наличия другой, но роли "причины" и "следствия" между имуществом движимым и недвижимым перепутались сразу же: машина нужна была ему, чтобы ездить в дом, а дом был нужен, чтобы было куда ездить на машине. Два этих признака благополучия, вернее, маршрут, по которому Виталий добирался на своей новой машине в свой новый строящийся дом, и стал местом приключения, о котором пойдет речь.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум по полудню, а автомобиль Виталия, зажатый со всех сторон пятничной пробкой, еле полз по одному из наиболее загруженных проспектов Москвы ― проспекту Мира. Этот проспект был самым коротким путем из центра города до его подмосковных владений, но с учетом столичного трафика и самым долгим по времени. На очередной из транспортных развязок, в районе метро ВДНХ нервы водителя не выдержали (последующее промедление грозило срывом деловой встречи с прорабом, руководившим заключительным этапом строительства), и за уверенным рывком руля последовал съезд автомобиля на второстепенную дорогу, своевременно оживив в памяти старую ГАИшную мудрость ― "Выбирайте маршруты объезда". Оптимальным спасением в сложившейся ситуации мог стать путь через Останкино, Ботанический сад и далее по Асташковскому шоссе в нужный район Подмосковья. Логистика была идеальной, оставалось лишь поменять радио (каждый район города имел для Виталий свой музыкальный характер, и если проспекту Мира больше всего подходили звуки рок-музыки, то направление Ботанического сада ассоциировалось исключительно с лёгким джазом) и не обращать внимания ни на какие внешние раздражители: сотрудников полиции, голосующих девушек, снежного человека и второе пришествие. Но одно из правил всегда будет нарушено…
Через несколько минут после опасного маневра Виталий остановился в хвосте небольшой по меркам Москвы пробки, собранной в неровную кучу красным сигналом светофора. Мгновенно навалившаяся из-за остановки скука тут же перетекла в рефлекторное любопытство. Виталий провел отрешенным от мирской суеты взглядом по стоящим впереди и вмиг окружившим его со всех сторон машинам. Каждый из водителей, чье лицо было возможно разглядеть с ракурса, дозволенного высокой посадкой внедорожника, был погружен в себя и пронзительно глядел в одну точку, максимально сосредоточившись на нехитрой водительской задаче ― куда-то успеть.
Но вдруг в этой неспешной панораме, в этом сером пейзаже однообразных эмоций образовался неожиданный изъян ― яркое пятно чьего-то сияющего лица, обращенного прямо к Виталию. Виталий слегка одернулся, будто от лёгкой, но неожиданной вспышки и в следующую же секунду сосредоточил внимание на приветливом визави. На вид улыбчивому водителю стоящей бок о бок слева, не очень дорогой, но весьма приличной машины можно было дать лет пятьдесят-пятьдесят пять. Ничто в чертах его лица и одежде не напоминало о принадлежности к российскому гражданству. На безымянном пальце правой руки, откуда-то обнаружив солнце на абсолютно пасмурном небе, блистал золотой перстень, а роговая оправа очков инстинктивно располагала к доверию.
Вслед за широкой улыбкой на загорелом, казалось, сицилийском лице, призванной привлечь хоть чье-то внимание в этой полноводной реке равнодушия, в адрес Виталия последовал нехитрый жест рукой, интуитивно распознанный им как просьба о помощи. Виталий, с детства привыкший обращать внимание на активность окружающих его людей лишь в крайнем случае, предпочел для начала неодобрительно кивнуть головой. Этот кивок не вниз, (что для большей части землян является знаком согласия), а вверх, в комплекте с нахмуренными бровями был призван мгновенно отвадить не входившего в планы собеседника, но тот будто не замечал или попросту не понимал предлагаемого ему мимического монолога. Человек с внешностью иностранца был настойчив в своей беспомощности. Виталий приоткрыл окно.
― Ай эм сорри, ду ю спик инглишь? - донёсся низкий, вопрошающий голос с явным южно-европейским акцентом.
― Йес - ответил Виталий, совершенно не будучи в этом уверенным.
― Май нейм из Джованни, Джованни Мазолли. Ай нид Щереметьево эирпорт, как туда дорога? - спешно пробормотал иностранец, неожиданно завершив фразу по-русски.
На тот момент водительский стаж Виталия, не считая детских впечатлений, ошибочно принимаемых за опыт, составлял порядка трех недель. Но сам факт того, что начался этот стаж в Москве, в будний день, на Кутузовском проспекте и продолжился в ежедневном диком столичном трафике, придавал Виталию уверенности в собственном водительском всемогуществе и абсолютном знании всех городских автодорог. "ВДНХ, разворот, до трешки, по ней до Ленинградки, а там по прямой до Шарика…" ― проговорил он про себя, мгновенно выстроив идеальный, на его взгляд, маршрут, но бесформенная куча, ставшая к этому моменту еще больше и еще бесформенней, заревела хором двигателей внутреннего сгорания, и как вязкая жижа принялась расползаться во всех доступных ей направлениях, даже не дождавшись устойчивого зеленого сигнала.
Каждому из собеседников было очевидно, что через считанные секунды их автомобили, повинуясь общему потоку, тронутся с места, не закончив столь важный для гостя столицы разговор. Виталий вдруг почувствовал себя виноватым в грядущих трудностях, а возможно и бедах этого по-детски трогательного иностранца. Заметив в ста метрах от покидаемого ими перекрестка небольшую стоянку, Виталий взял инициативу на себя.
― Май френд, стей хир! - указывая пальцем в направлении свободной парковки, прокричал Виталий.
Меньше чем через минуту обе машины стояли в том же порядке, что и на светофоре, но на этот раз без риска столь неожиданно и вынуждено расстаться.
― Сорри, пожьялуста сорри - сходу начал бедолага, выпрыгивающий из транспорта, еще толком не успевшего остановиться. ― Сорри, у менья беда…
Иностранец обогнул свою машину, и, не дожидаясь приглашения, ловко запрыгнул на переднее пассажирское сиденье внедорожника. В следующие пять минут Виталий выслушивал душераздирающую историю приключений итальянца в России. По его словам, он приехал в Москву на международную текстильную выставку, которая прошла для него достаточно удачно, если бы не печальный завершающий аккорд, коим стала прощальная вечеринка в гостинице "Космос". Не совладав с собой после очередной рюмки, он малодушно согласился на продажную любовь, что и потянуло за собой целую цепь трагических для него событий. Сотрудницы сферы интимных услуг, по его словам, оказавшиеся мошенницами, опоили его клофелином, в результате чего на утро он оказался совершенно без денег, да и само утро для него началось примерно через час после того, как самолет в Милан, пассажиром которого он должен был стать, покинул пределы России. Единственный для него шанс оказаться в ближайшее время дома - это самолет из Шереметьево, на котором летит его знакомый, который, в свою очередь, обещал выручить его хотя бы деньгами на билет, но (в этот момент иностранец с ужасом посмотрел на часы), ввиду незнания московских дорог, скорее всего, и на этот рейс он уже опоздал…
Виталий хоть и был человеком во многих житейских вопросах наивным, но когда дело касалось денег, которых он вот-вот лишится, он понимал все с полуслова. Его извечная проблема была не в том, что он лишался их по глупости или будучи облапошенным, - обмануть его, как считал он сам, было затеей не из простых. Дело было в том, что, даже распознав подвох, ему было неловко отказать. Как нельзя лучше этот психотип характеризовали слова Александра Сергеевича "Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!", но в случае с Виталием речь шла не о нежных чувствах к противоположному полу, а исключительно о любви к себе, вернее, о самолюбовании. Отказать для него значило прослыть скупердяем, скрягой, черствым и бездушным, а главное, бедным, а уж если в финансовом вопросе фигурировали международные отношения, исход этой встречи был предрешен. К тому же всегда оставалась мизерная надежда на то, что все происшедшее с этим горе-туристом - чистая правда.
― А откуда машина? - пробормотал, уже смирившийся со своей участью и мечтающий поскорее с этим покончить Виталий
― О, итс май рент фо тудэй. Биг хемми фо ми, что ай хэв мащина…
После этих слов итальянец застыл в неподвижной, удрученной позе, и только края его бровей продолжали медленно сползать по лицу, придавая мимике безнадежно трагические черты. Еще через несколько секунд Виталий уже перебирал в руках четыре новенькие пятитысячные купюры, лишь пару часов назад выданные ему банкоматом. Конвертация в полевых условиях предполагала, что сумма в двадцать тысяч рублей примерно и составляла необходимые на покупку билета до Милана пятьсот евро. Иностранец, с видом человека, только что выигравшего в лотерею, медленно разжал развернутую кверху ладонь, но саму руку протягивать не стал, ожидая, что деньги ему дадут, а не он их возьмет. Все эти очевидные и наигранные формальности только раздражали Виталия, и, быстро сунув свернутые купюры в руку, напоминающую массажер для головы, он поспешил было закончить не самую приятную в его жизни встречу, но его желания никто из присутствующих, кроме него самого, не разделял.
― Гив ми йо намбер, плиз, я вам все вернуть! В февраль будет новий вистака ин Москоу, я вам всё вернуть! - Уже практически сползая с кресла, в припадке около религиозного поклонения простонал бедолага.
― Окей, гив ю май намбер, энд гоу! - со всей отмеренной ему природой строгостью сказал Виталий.
Визиток Виталий не имел уже давно, и поэтому пришлось прибегнуть к подручным изобразительным средствам. Сунув во вторую, свободную от финансовых тягот руку иностранца проездной московского метрополитена с тремя оставшимися на ней поездками и спешно написанным номером телефона, Виталий ловко обогнул Джованни и дотянулся до замка пассажирской двери, которая тут же распахнулась.
― Чао, бамбино! - отрезал уже не на шутку раздосадованный меценат.
― О, майфред, сенкью, спасибо! - Не изменяя восторженному тону, восклицал неожиданно разбогатевший пилигрим, но последние слова его благодарственной речи совпали с хлопком двери и поглотились вакуумом салона.
Виталий взмахнул напоследок рукой, дабы соблюсти перед своим новым знакомым весь протокольный ритуал, тем самым попрощавшись с ним навсегда, включил передачу и тронулся с места, но тут же остановился, чтобы пропустить транспортный поток, преграждавший выезд на главную дорогу. Разумеется, Виталий жалел обо всем случившемся, он пожалел об этом еще в первую секунду личного знакомства с проклятым путешественником и, наверняка, аферистом. Ах, если бы не его любознательный взгляд по сторонам... Если бы не его природная отзывчивость - да что уж там! - если бы не его скромность и этот дурацкий комплекс показаться бедняком или жадиной…
― Май френд, лукин зыс! Пасматри этот! - вдруг прогремело откуда-то справа, смешавшись со звуком открывающихся дверей и лавиной уличного шума.
У распахнутой пассажирской двери стоял Джованни, навьюченный бесформенной трикотажной горой. Скинув свой достаточно объемный груз на пассажирское сиденье, он с присущей ему патетикой воскликнул:
― Итс ол фо ю, майфренд! Здесь пиджяк, костюми и пальто! Все фирьма Армани, а я их представитель, весь этот остался с виставки!
После этих слов Джованни, не дожидаясь ответа прибывающего в легком недоумении Виталия, сразу же захлопнул дверь, и быстрым шагом удалился в сторону своей машины.
Так Виталий стал обладателем четырех упакованных в фирменные кофры комплектов одежды из кашемира, в числе которых оказались два костюма, пальто и кардиган. Вся одежда была единого, пятьдесят четвертого размера, и следующие два месяца Виталий потратил на то, чтобы найти среди своих друзей соответствующего великана, но вместо искомого результата он находил в близкой среде лишь усмешки и колкости: как же мог их друг стать жертвой такой очевидной аферы? Как взрослый человек с высшим образованием мог поддаться примитивному гипнозу средне статистического жулика?
Близилась к концу зима. Четыре комплекта одежды вместе со своей историей продолжали пылиться в шкафу в ожидании еще неясной, но явно незавидной участи. Виталий достроил дом, клятвенно пообещав самому себе не беспокоиться больше ни о ком, кроме родных и близких. Москва по-прежнему утопала в серости и пробках. И вот в один из самых обыкновенных будних дней Виталий в очередной раз погряз в очередном заторе на проспекте Мира и, приняв уже привычное решение, ушел на развилке в сторону Ботанического сада. Стоя на уже знакомом светофоре, он как всегда разглядывал кислые лица водителей соседних машин. Но вдруг в этой неспешной панораме, в этом сером пейзаже однообразных эмоций раздался телефонный звонок, и Виталий услышал заветное "Хеллоу! Ето Джованни! А эм ин Москоу!.."
А что касается подаренной Джованни одежды, то в итоге Виталий нашел среди своих друзей представителя пятьдесят четвертого размера. Им оказался Костя Инин - сын известного советского драматурга.