Тунгусские зарисовки.
Из серии - 5000 километров в одиночку.
Итак, однажды, в начале лета 1997 года, поезд Москва-Лена доставил меня в город Усть-Кут, что стоит на берегу Лены. Затем речной трамвайчик в город Киренск. А вахтовый ГАЗ-66, через небольшой перевал, который когда-то русские землепроходцы именовали Чечуйским волоком, на Нижнюю Тунгуску, в деревню Подволошино. Само название этого посёлка говорит о том, что здесь когда-то был волок с Нижней Тунгуски на Лену. Теперь есть, хотя и очень плохая, но всё же дорога.
Число двенадцать, а точнее сочетание единицы и двойки, с этого момента и на несколько лет вперёд оказалось для меня весьма символичным и значимым. Именно 12-го июня была собрана лёгкая каркасно-надувная байдарка на берегу вожделенной реки. Именно этот день оказался началом долгого пути. Истинную длину этого пути я тогда не очень осознавал, но предчувствовал. Именно тогда был пройден незримый психологический барьер, за которым многое оказалось возможным.
Это понятно теперь. Но тогда была просто вконец испортившаяся погода, холодный дождь и мокрая одежда, прилипшая к спине. Новая, не опробованная, и как оказалось плохо проклеенная байдарка, из которой нужно было часто вычерпывать воду. Признаюсь, подготовился плохо. Начало совсем не задалось. Километров через двадцать, увидев очень вовремя на берегу пустующую охотничью избу, решил остановиться. Литр воды, вылитый из якобы герметичного мешка, где, в том числе находился и фотоаппарат, окончательно вверг меня в депрессивное состояние.
Реальность всего происходящего и предстоящего вдруг навалилась всей своей тяжестью ощутимо и зримо, растекаясь холодком по жилам. Вспомнить бы то состояние, мне кажется это должно быть похоже на ощущения новорождённого человека, только что с криком пришедшего в этот мир. Будто сняли некую защитную оболочку, и ты один на один с этим новым миром. Впереди необозримое пространство пути, целая жизнь, а вернуться назад так легко и заманчиво. В памяти ярко начали всплывать ещё свежие воспоминания из уже прошлой жизни, вызывая невыносимую, до боли в груди, тоску. Как на перроне Ярославского вокзала с песнями и шампанским провожала шумная толпа друзей. Вот ведь, никто не пошёл со мной, но проводы устроили неожиданно знатные, будто навсегда расставались. На меня потом всю дорогу пассажиры смотрели с любопытством.
Затопив печку в старенькой, покосившейся избушке, стал разбираться с вещами. Среди всего прочего наткнулся на маленькое зеркальце, взятое на всякий случай. Оттуда на меня взглянул хмурый человек, с тоской и страхом в глазах и слипшимися волосами. Сложная гамма чувств, от жалости к самому себе, до ненависти. Тут ещё и ножницы под руку подвернулись. Подчинившись непонятному импульсу, отхватил прядь волос, потом ещё одну. Ножницы замелькали в руках, мокрые клочья волос полетели в печку один за другим. А через час кожу полностью обритой головы уже непривычно холодил влажный воздух.
До сих пор удивляюсь, как это мне тогда удалось сделать такой удачный автопортрет, в один из первых дней большого путешествия. Хотя трудно догадаться по этой фотографии, насколько отличается внешний вид и внутреннее состояние человека. В душе на самом деле в этот момент полный раздрай.
С этого момента прошлое как-то слегка отдалилось, уже не так держало, не так тянуло назад. Этот акт как бы символически отрезал путь назад и помог преодолеть первый, самый трудный и важный психологический момент. Я оттолкнулся от кажущейся твёрдой и устойчивой основы привычного уклада жизни и активно принялся за исправление всех ошибок. Байдарка была проклеена, вещи просушены, придумана гораздо более правильная схема загрузки моего судна. Путешествие не только началось, но и было продолжено.
Через несколько дней появились первые ощущения, что начинаю втягиваться в дорогу, привыкаю к новому ритму жизни. Промышляющие на реке люди ещё встречаются достаточно часто. Задают примерно одни и те же вопросы. Что-то вроде, откуда и куда. Чтобы не слишком шокировать отвечаю, что иду до Туры. А это примерно две трети пути. Вижу в глазах и непонимание, и удивление и даже соболезнование при виде моей байдарки. Сами то они на моторных лодках разъезжают. От «тебя там съедят», до «потонешь где-нибудь» - высказываемые вслух предположения исхода мероприятия.
А тут и холодная погода закончилась, лето подоспело. Жаркий денёк выдался. Тепло было уже с утра. Небо чистое с редкими облачками. Несколько раз за день то ли ветер нагонял тучку, то ли от созревшей вдруг тучки возникал ветер. Из неё шёл скупой и весёлый дождь. Затем вновь всё затихало. Запорхали стрекозы, загудели слепни. Конечно же, лысая голова дорвалась до солнца. К концу дня получил на ней волдыри от солнечных ожогов и поднявшуюся температуру. Благо, что подвернулась приличная охотничья изба, где и отлежался на следующий день.
Первая деревня повстречалась на шестой день пути. Непа находится в 200-х километрах ниже по течению реки от Подволошина на одноимённом притоке сопоставимым по размерам с главной рекой. С воды смотрится весьма живописно. Стоит на пригорке левого берега, украшенного стройным еловым леском. Здесь удалось пополнить запас продуктов и более уверенно продолжить путь. А река после прихода левого притока - Непы стала значительнее. Хочется надеяться, что её характер изменится. До сих пор она представляла собой, в большей степени, каналообразное русло с глинистыми берегами.
К концу второй недели пути жизнь начала приобретать некоторую размеренность и даже где-то однообразие. Вот и сегодня уже можно сказать, что всё было обычным. Поначалу день оказался очень жарким. Гнус не дает покоя даже посреди Реки. У этого, ласково говоря, божьего создания начался активный сезон. Потом по небу загуляли тучки, угрожая дождём. Где-то в стороне он шел, но меня почему-то никак не хотел зацепить. Зато вся эта атмосферная кухня наградила великолепными радугами.
Ближе к вечеру выхожу из-за поворота и вижу человека на погонке, переплывающего Реку. Погонка - это такая маленькая, плоскодонная лодка. Когда подошёл ближе, то смог рассмотреть, что в лодке сидит щуплый мужичёк в очках и кепке с козырьком. С кепки на лицо и шею свисает кусок рыболовной сетки, с самой маленькой ячеей. Так они здесь от комарья и гнуса спасаются, смочив сеть дихлофосом. Одет он был в латаную, всю в заплатках брезентовую куртку. Наши суда поравнялись. Мы посмотрели друг на друга. И я уже было поплыл дальше. Но вслед донеслось:
-«Причаливай, чаю попьем».
Я оглянулся. Он повторил приглашение. Уговаривать меня не пришлось. Мы поднялись на высокий песчаный берег, где стояли две избы.
- «Ты кто»?
- «Да я тут просто путешествую».
- «А ты кто»?
-«А я просто Макар Анкульский, здесь жил, здесь и помру».
Это уже позднее выяснилось, что на самом деле его зовут Михаил. А здесь когда-то была деревня Анкула. Теперь тут никто не живет. Осталось только несколько домов на обоих берегах Реки. А Макар, живя в Ербогачёне, основное время проводит здесь, оставаясь как бы хранителем и старожилом этой земли. Ещё его деды держали тут крепкое хозяйство, за что и были раскулачены в свое время. Потом один из них вернулся в деревню. Трудно представить, но в те времена здесь все было распахано полями. Выращивался хлеб и многое другое. Теперь тут полнейшее запустение. Только Макар еще как-то оживляет эти места. В свое время он тоже уехал отсюда. Жил в Донецке, завел семью. Но зов родной Земли оказался сильнее всего остального.
Само собой, полагается гостя чем-то угостить. Вот тут-то мне и удалось впервые попробовать фирменное блюдо на Тунгуске. Долина Реки изобилует старицами, щедро населённые карасями. А готовят их тут оригинально. Во-первых, не жарят, а тушат. Но самое главное как карасей чистят. Освобождают только от чешуи, а затем делают надрез сбоку ближе к голове и вытаскивают какую-то совсем небольшую кишку вместе с желчью. Можно ещё вытащить пузырь. Все остальное же остается внутри. В это время карась полон икрой или молоками. Потом рыбу плотно укладывают на противень, предварительно сделав надрезы по бокам вдоль рёбер, и ставят на огонь. Вот уж действительно, карася по-тунгусски стоит попробовать, очень вкусное блюдо, особенно внутреннее содержимое.
Так и пришлось мне заночевать у Макара Анкульского. Не уходить же от такого гостеприимного хозяина. А утром встал пораньше, чтобы успеть в Ербогачён, до которого оставалось совсем немного. Там я оказался в три часа дня. Так что хватило времени и купить продукты, и отправить письмо, и даже позвонить в Москву. Следующий пункт на Тунгуске, откуда можно позвонить, только Тура, т.е. через 1200 км. Ербогачён расположен уже в 650 километрах от точки моего старта, и здесь выглядит как оплот цивилизации. Это административный центр Катангского района, занимающего территорию, равную иной области. Это достаточно крупный посёлок. Здесь живёт около 5 тысяч человек. Открыт музей Шишкова, автора известного романа “Угрюм-Река”, к сожалению, который мне не удалось посетить. По этому произведению потом был поставлен фильм. Но можно сказать, что дух Прохора Громова витает над Тунгуской, являющейся прототипом Угрюм-реки. Удивляет обилие мелких коммерческих магазинов, как в Ербогачёне, так и в других деревнях.
Покинув сей оплот цивилизации, мне не удалось уйти далеко. Одна из любопытствующих групп местных жителей, разбросанных по берегам Реки вблизи поселка, все-таки затащила меня в свою компанию. Здесь-то я и познакомился с одним из самых распространенных способов развлечения в этих местах, который является одновременно и одним из способов добычи пропитания и даже где-то видом спорта. Имеется в виду ловля тугуна неводом. Это такая мелкая рыбёшка, похожая на кильку. Она очень нежная и просаливается буквально за пять минут. Места для этого мероприятия выбираются на многочисленных песчаных или галечниковых косах. Один конец невода выносится на лодке к середине реки, другой остается на косе. Затем начинается движение вниз по течению. Невод сопровождается одним человеком на лодке и вторым, идущим по краю косы. Те места, где есть какие-то скрытые зацепки в воде, давно отмечены на косах. Соответственно невод вытягивают до этих зацепов. Говорят, что иногда выстраиваются целые очереди. Каждая команда со своим неводом. И каждая умудряется что-то выловить, следуя одна за другой.
В этот день я заночевал в одном из многочисленных здесь, поблизости от Ербогачёна зимовий. Как оказалось, рядом с тем местом, где когда-то погиб прототип главного героя “Угрюм-Реки” - золотопромышленник Громов. Кстати, местные зимовья - это отдельная тема. По ним можно судить о благосостоянии жителей того или иного участка Реки, об их привычках и традициях. Сразу можно сказать, что такого количества, как рядом с Ербогачёном, в интервале 50-60 км выше и ниже поселка их нет нигде. Это напоминает дачи рядом с большим городом. Они стоят буквально в каждом удобном месте. Самое главное отличие от наших дач в том, что они не закрываются. Те избы, которые имеют постоянных хозяев, обычно в хорошем состоянии. Другие же в разной степени запущены. В этой части очень много изб свежей постройки. Забегая вперед, можно сказать, что дальше в районе деревень Хамакар и Наканно количество этих построек резко сокращается. В основном это очень старые зимовья. Часто имеют собственные названия, отмеченные на карте. Здесь принято заколачивать на лето окна досками. А вот когда уже пересекаешь границу с Эвенкией, ситуация совсем изменяется. Поначалу я думал, что зимовий просто нет. Но оказалось, что они отстоят далеко от берега и не видны за деревьями. Чужой человек не сможет найти. Только уже в районе Ногинска их снова можно видеть с воды. Здесь, как правило, избы расположены по боковым ручьям. Но отстоят от Реки сравнительно далеко из-за того, что берега в этой части очень высокие и паводковые уровни значительно выше межённых уровней.
К концу июня сломались часы. Но к этому моменту моё отношение к времени и его восприятие существенно изменились. Это сложно описать, но появилось некоторое равнодушие к его абсолютным значениям. В своих дневниковых записях июню приписал 31-е число и заметил это только много дней спустя, живя с ошибкой в один день. Однажды всерьёз задумался, какой идёт год. А в отдельности каждый день к этому времени пролетал слишком быстро, как одно мгновение. Хотя некоторые моменты, могли показаться гораздо протяжённее самого дня. В целом же полное время моего нахождения здесь воспринимается двояко. С одной стороны вроде целая вечность прошла, с другой как будто только вчера был в Усть-Куте. С восприятием расстояния тоже не так все просто. Все эти сотни километров. Это ведь так далеко, когда их проезжаешь, допустим, на поезде. Здесь же, хотя я отмерил веслом каждый метр Реки, не чувствуется такой удаленности от точки старта. Кажется, стоит только подняться на горку, и увидишь Подволошино. Правда, отдельные километры или даже метры могут показаться очень длинными. Вот, например, при сильном встречном ветре.
А местные атмосферные события очень быстротечны. Вот только что жара мучила меня, легкий попутный ветерок не давал никакого облегчения от мелкой живности, жаждущей крови. Но вот вдруг сначала легкий порыв, затем мощная волна встречного ветра. Можно с облегчением вздохнуть. Но ветер крепчает, стая слепней напрасно пытается удержаться в пределах досягаемости за моей спиной. Ветер поднимает валы воды. Держусь ближе к берегу. Туча, которая давно висела над горизонтом, вдруг резко придвинулась, и сразу как-то похолодало. Но через час снова всё затихает. Воздух наполнен духотой и какой-то тупой жаждой крови этих несметных полчищ мелких вампиров. Вечером, после ужина они быстренько загоняют меня в палатку. Поначалу, кажется, что пошёл дождь, по крыше барабанит. Но это мошка стучится, тщётно ища заветную цель.
Утром, сквозь полудрему пробуждения слышу шуршание легкого дождя. То, к чему так долго стремилась природа, свершилось. К звукам дождя примешивается что-то явно чуждое. Открываю один глаз... Противомоскитная сетка моей палатки плотно забита комариной массой. Она шевелится и мерно гудит. Комары всех мастей и размеров заняли всю площадь сетки, а кому не хватило места, образуют второй и третий слой, жалом ищут вожделенную цель и пока не находят. Поёживаюсь от предвкушения того, что нужно выходить на растерзание всей этой братии. Вновь закрываю глаза.
Вряд ли кто из людей отличается любовью к комарам, слепням и мошке. Даже в Подмосковье они могут испортить воскресную прогулку по лесу. Но то количество, в котором они присутствуют здесь - это уже совсем другое явление. Создаётся ощущение, что это какой-то единый организм, а жизнь отдельного индивида его составляющего ничего не стоит. Пусть только одному из нескольких тысяч удастся продолжить род, все остальные готовы отдать свою жизнь просто так. У каждой разновидности свои привычки, пристрастия и особенности. Если, допустим, у слепня начинается настоящий жор, а обычно это бывает в жаркий, солнечный день, и человек максимально раздевается, то можно просто взвыть от их внимания. Не очень-то помашешь вёслами в такие моменты. Руки нужны для защиты. А вот если мошка проявляет свою активность, то, кажется, будто кончился воздух, вместо него всё пространство заполнили эти суетливые бестии. Они быстро-быстро стучатся в лицо, лезут в глаза, нос, рот и уши, не дают дышать. Будто масляной плёнкой растекаются по открытым частям тела. И невозможно определить тот момент, когда кому-то всё же удаётся совершить своё черное дело. Все остальные служат в качестве отвлекающего прикрытия. И уж если им это удается сделать, то результат оказывается весьма ощутимым. Мало того, что долгое время беспокоит зуд, так еще остаётся кровоточащая ранка. А если местом злодеяния оказалась губа или веко, то оно сразу же распухнет. В безветренные дни, против заходящего солнца, иногда очень хорошо можно видеть над поверхностью воды, мельтешащие миллионы этих мелких насекомых. Стоит только чуть подняться ветерку, и будто позёмка возникает над водой. А уж, а если комар проявит все свои возможности, то будете с хрустом их сгребать с себя, и ладони станут серыми от пыльцы на их крылышках. На самом деле комар насекомое слабое. Он орудует только на берегу. Стоит удалиться в реку, и он отстает. А вот мошка долго держится. Будь ты хоть на середине реки. Если у нее настоящий жор, она достанет. Вот правда боится ветра. Достаточно лёгкого дуновения и можно вздохнуть свободнее. Но слепень конечно вне конкуренции. Даже крепкий ветер выдерживает в погоне за жертвой. А ещё мошка любит залезать во все укромные уголки. Например, в глаза или уши. Трясите ушами, чтобы сразу же выгнать её оттуда. Иначе она спокойно сделает своё дело и улетит.
Однако утренний дождь оказался кратковременным. Облачность медленно разряжается и поднимается выше. Снова сажусь в байдарку и выхожу на воду. Обхожу песчаную косу. На противоположной стороне семья эвенков из трёх человек и четырёх собак загружается в моторную лодку. Белая собака с чёрными пятнами на спине не успевает. Лодка отходит от берега. Собака жалобно скулит. На корму гордо взгромождается чёрный пёс и важно смотрит по ходу движения - он капитан. Через полминуты волна от лодки приходит ко мне. Люди не обращают на меня внимания. Они плывут проверять сети, здесь всего лишь километром ниже, в заливе, на противоположной стороне. Им нет до меня дела. У них свои заботы. Оставшийся пёс знает, где их искать. Он переплывает реку и бежит по косе к заливу. Лишь на секунду я привлекаю его внимание.
Постепенно погода совсем разгулялась. Тишина и умиротворение пронизывают всё вокруг. Гряда тёмных облаков вытянулась дугой, повторяя изгиб Реки, которая в свою очередь следует вдоль лесистой возвышенности. Голос кукушки звонким эхом разносится между берегами, не нарушая этим тишину, а лишь только оттеняя её. Утка из прибрежных зарослей вывела своё потомство на прогулку. Мелкая рыбёшка выпрыгнула из воды. Она не хочет быть съедена хищной щукой. Гудит комарьё, озабоченное насущными потребностями своей короткой жизни. Всё проистекает одно из другого. И такое единение ощущается во всём. В этом небе и земле, живом и неживом. И мне захотелось крикнуть:
-«Я ваш, я свой, мы одно целое»!
Но я промолчал, ибо слова здесь ничего не значат. Потом был вечер, и там, где Река закладывала очередную большую петлю, показалась огромная песчаная коса. Вода в сочетании с ветром соорудила из песка причудливые формы. И я в азарте и восхищении бегал по косе в поисках удачного ракурса, щёлкая затвором фотоаппарата. Поднялся сильный встречный ветер. Закончив съёмку, шёл я по отмели, тащил за верёвочку свою байдарку со скарбом против ветра и пел:
-«Черный ворон, что ж ты вьёшься…»
Вот только вился надо мной не ворон, а визгливая белая чайка.
Шестого июля на моём пути впервые попался некий странный объект. У берега стояла лодка, кажется чем-то высоко нагруженная. Сквозь густую пелену дождя трудно было разглядеть подробно, и было просто не до того. Я разгребал волны и мечтал о тёплой, сухой избе. Ведь скоро очередная деревня и какой-нибудь избе полагается быть на подступах к населённому пункту. Моя настойчивость все-таки вознаградилась. Когда дождь уже кончился, на высоком берегу показалась долгожданная изба. Так уж совпало, что от нее до деревни Наканно оставалось 25 км, а это значит от старта пройдено ровно 1000 км. Промокший и холодный, я так раскочегарил печку, что пришлось несколько раз выскакивать охлаждаться на улицу. Вот тут-то мне пришлось второй раз познакомиться с этим объектом. Из вечернего тумана медленно несомая течением показалась та самая лодка, что я видел у берега. Оттуда не доносилось никаких звуков, и людей видно не было. “Летучий голландец” прошёл рядом с противоположным берегом и постепенно растворился в тумане, будто призрак.
На следующий день, ближе к вечеру, подошел к Наканно. Знакомый силуэт сразу же бросился в глаза. Немного не доходя деревни, у берега была причалена обычная дюралевая лодка, но без мотора. На ней громоздилось сооружение из жердей и досок в виде навеса. Людей с воды видно не было. Подойдя вплотную, окликнул:
-«Эй, на шхуне! Есть кто живой»?
Тишина. Людей на самом деле не оказалось. Весьма живописно выглядело это судно. Кругом висели кастрюли, чайники, сапоги. Набросаны телогрейки и матрасы. На столбе сиротливо шелестел листами отрывной календарь. На первом листе значилось почему-то 2 февраля. Тихо, по-домашнему тикал будильник. Любопытство разобрало меня. И хотя не собирался в деревню, все же оставил байдарку рядом с этим чудным сооружением и пошёл в надежде встретить матросов с него где-нибудь на улице. Так и оказалось. Эти два человека сразу бросились в глаза. Уж слишком праздно они разгуливали, не по-местному.
Так вот, оказывается, идут они тоже от самого Подволошино и вышли еще 27 мая. Вы думаете, в путь их позвала любовь к путешествиям? Нет, это не так. Их история в некоторой степени отражает особенности того времени. Работали эти парни в геологической экспедиции. Но пришло новое время, и эта организация прекратила существование, как многие другие тогда в стране. Вот и отправились свежеиспечённые безработные в Туру, надеясь там найти работу. У одного из них там проживают родители. Поначалу был и мотор. Но через три сотни километров он безнадежно сломался. Оставался выбор - вернуться назад, с помощью знакомых или продолжить путь самосплавом. Видно не очень ласково проводили их жёны. Выбор пал на второй вариант. Постепенно стали они обживаться на своём «корабле». Такую тяжёлую посудину не очень-то потолкаешь веслами. А при встречном ветре это просто невозможно. Поэтому шли они в основном с помощью течения, когда это удавалось. А чаще всего это удавалось по ночам, потому что ночью ветра меньше. В лодке спали, готовили пищу на специально оборудованном очаге. Словом настоящий корабль дальнего плавания. В районном центре Ербогачёне им выдали небольшое пособие по безработице. Правда, только в виде продуктов. По пути гостеприимный сибирский люд тоже не оставлял в беде.
После того, как мы познакомились, ещё некоторое время шли, можно сказать, параллельными курсами. Днём я уходил вперед, а за ночь они вновь оказывались впереди, пользуясь набиравшим здесь ход течением. Иногда я делился выловленной спиннингом щукой. Благо, что ловить её здесь не составляет никакого труда. А как-то даже заодно со своими невольными попутчиками зашёл в гости к местным жителям. Это было в Инаригде, следующем населённом пункте после Наканно, в 130 км ниже. Совсем маленькая деревушка, всего 15 дворов. Хотя были и другие времена. Ещё в сороковые годы жили здесь эвенки в чумах. Потом как-то зазимовали геологи и понастроили дома. С этого постепенно и пошло переселение из чумов в деревянные дома. Деревня, конечно, была гораздо больше, чем теперь. Сейчас люди здесь живут только летом. Зимой женщины и дети переезжают в Ербогачён, где есть школа. Мужчины разъезжаются по своим охотничьим угодьям. Территории тут огромные. Места хватает всем. У нашего гостеприимного хозяина одних только зимовий разбросано по тайге 8 штук. Из Инаригды нас не отпустили с пустыми руками. Испекли в дорогу хлеб, дали мясо.
Вот так как-то незаметно прошёл месяц в пути. В путешествии явно стал прослеживаться элемент повседневности. Дни пролетают как одна минута. Кажется, будто всегда было так и так будет. Река и я, мы вместе живём одной жизнью, движемся в одном направлении и к одной цели. Вся суета прошлой жизни ощущается далёкой и нереальной. Счёт километрам всё растет. Река сменила своё генеральное направление. Она перестала спешить к северу, теперь её бег устремлен всё больше на запад, туда, где ждёт великий Енисей. Затем была пересечена и административная граница. Из Иркутской области я попал в Эвенкию. Здесь же произошла смена часовых поясов.
Первым населённым пунктом в Эвенкии оказалось деревня Юкта. К этому времени я уже вошёл во вкус ходить в гости. Поэтому, когда за поворотом на высоком песчаном берегу показались дома, решил причалить к обширной косе у берега, где стояли моторные лодки. Пока я готовился к выходу в цивилизацию, ко мне подошёл любопытный местный мальчуган. Кажется, он воспринял моё появление как одно из самых интересных событий в своей жизни. Особенно когда узнал, что я из Москвы. Отвечая на его многочисленные вопросы, мы и вошли в деревню, вернее влезли по лестнице, спущенной с обрыва. Высокий песчаный берег периодически подмывается паводковыми водами. Об этом говорят нависающие кое-где с обрыва старые срубы. Мы шли по деревне, и больше никто не проявлял особого любопытства. За исключением матери моего маленького гида. Видимо любопытство - наследственная черта. Здесь меня сразу же пригласили на чай и традиционных карасей. Хозяйка оказалась венгеркой по национальности, жила когда-то в Чопе. Лет двадцать назад приехала она сюда с мужем. Но видимо так и не удалось ей вписаться в новую среду. Живя на Тунгуске, ни разу не искупалась в реке и почти не выходила в тайгу. Тоскует по прошлым временам. Деревня, как и все другие в этих краях с трудом пытается приспособиться к новым временам. Но, похоже, не очень удаётся. Люди живут неизвестно чем, не видя месяцами и даже годами как выглядят денежные купюры. Кстати в Юкте есть своя пекарня и хлеб относительно дешёвый. Это дотация для национального округа. Есть и взлётная полоса для Ан-2, но он летает очень редко. (Описывается ситуация характерная для девяностых годов. Напоминаю, экспедиция проходила в 97-м)
В середине следующего дня подошел к устью Ейки, достаточно крупного правого притока. Здесь впервые удалось увидеть жилой чум на Реке. Там обнаружил пожилую супружескую чету эвенков, погостил часок. Старики в основном и живут на устье Ейки. Летом в чуме, зимой в зимовье неподалеку. Хотя есть и дом в Юкте. Здесь оказывается их родовые земли, от устья на 40 км во все стороны. Ещё пару лет назад держали оленей. А потом олени потерялись, и искать их было уже некому. Рассказывают, что во время войны в этом месте была целая деревня из переселённых поволжских немцев. Потом, после реабилитации все разъехались. Теперь от домов одни ямы остались.
А Планета все вращалась, периодически подставляясь Тунгуской к Солнцу. Северное лето пошло на убыль. По ночам на небе кроме Луны и Венеры стали появляться звёзды. Горы становились выше и как-то теснее стали прижиматься к Реке. Течение все ускорялось. Дожди сменялись ласковым Солнцем, штиль нарушался встречными ветрами. Я тоже не стоял на месте, вот и посёлок Кислокан незаметно прошёл. Отсюда начали появляться знаки навигации и километровые столбы, которые отмечают каждые 5 км. Правда, отсчет здесь идет в обратную сторону. Сразу после Кислокана показалась отметка 1140 км. Это значит, столько осталось. Расстояние стало приобретать некоторую материальность.
С приближением к Туре все чаще появляющиеся шумные моторные лодки стали разрушать те ирреальные картины, которыми я жил всё это время. И вот уже пришел тот вечер, в самом конце второго месяца лета, когда моя байдарка ударилась бортом о доски причала столицы Эвенкии. Да, это на самом деле столица. Поселок просто поразил меня. Здесь есть все элементы, характерные для областного города. Серое здание власти, банк, пункт обмена валюты, телеграф, телефон, автоматическая междугородняя связь, два аэропорта. Отсюда летает Ан-24 в Красноярск несколько раз в неделю. Есть даже свое телевидение, радио и газета. Особо восхищает количество торговых точек. Их тут более сотни. Это всего на 9 тысяч жителей. В магазинах есть всё самое необходимое.
Этот вечер я провел в приятном обществе местных геологов из экспедиции “Шпат”, куда попал по рекомендательному письму. У них же и заночевал. А утром решил посетить местный краеведческий музей. Водила меня по залам очень хорошенькая девушка экскурсовод и ничего не рассказывала. Потому что она совсем недавно приехала в Туру из Чечни и некоторое время назад даже не знала, что существует такая страна - Эвенкия. Чеченцев тут оказывается, целая диаспора обосновалась. Вот как далеко спрятались они от войны. Правда все-таки удалось узнать, что Тура образовалась в 1927 году как культбаза, для окультуривания кочующих в этих местах эвенков. И вот отошел я от музея и чувствую, как колесо цивилизации вновь затягивает меня в свои обороты. Нет, нельзя поддаваться. Пробегаю по магазинам, закупаю всё необходимое и на пристань. Там моя гружёная байдарка полностью уже лежит на суше. Вода за ночь резко упала. Но вроде бы всё в целости и сохранности. Местные сторожа, охраняющие стоянку для моторных лодок, выполнили свое обещание.
И вот уже подхваченный водами Тунгуски и огромного правого притока Кочечума несусь дальше, уменьшая счет километрам, все больше приближаясь к нулевой отметке. От Туры до Туруханска еще 865 км. Тунгуска и раньше частенько мучила меня встречными ветрами. Но после Туры пару дней творилось что-то невообразимое. С ума можно сойти от этого ветра и волн. К вечеру становишься просто невменяемым. Однако набравшее ход течение и мой упорный труд делают свое дело. Прохожу даже больше, чем в верхней части Реки. Да и как говориться - “лошадь дом почуяла”.
А в одну ночь вдруг все затихло. И на восходе Солнца сон мой был нарушен непонятными поначалу звуками. В пронзительной утренней тишине отчетливо слышалось щелканье копыт о камни. Казалось, что животное где-то рядом. Выглянул из палатки. Рядом никого не было. Потом все-таки увидел вдали на противоположной стороне Реки, там, где приходил правый приток Ямбукан, неуклюже переставляющего ноги через береговые валуны оленя. Неестественным сооружением, отягчающим голову, казались его ветвистые рога. Мягкие серые облака утреннего тумана, разбросанные первыми лучами солнца по долине Реки, усиливали впечатление сказочного сна. Олень вовремя меня разбудил, оказывается поднялась вода в реке и стала уже подбираться к некоторым вещам. Приняв все меры предосторожности, вновь занял своё место в спальнике. Далекий протяжный вой волка нарушил тишину в той стороне, куда удалился олень, когда уже сон снова начал тяжестью ложиться на веки.
Весь путь от Туры до Туруханска слился как будто в один день. По крайней мере, теперь это воспринимается так. Светлое время суток сменялось тёмным. Встречные ветра то успокаивались, то вновь начинали одолевать меня. Течение набрало полный ход и в лучшие дни мне удавалось пройти до 80 километров, недосягаемый ранее результат. Приближающийся финал волновал воображение. Высокие и крутые каменистые берега, напоминающие мостовую, где каждый валун притёрт друг к другу, не очень радовали, когда нужно было ставить палатку. Вот уже пройдены Учами, Тутончаны и Ногинск, куда у меня совершенно не возникло желания заходить.
Потом настал день Большого Порога. То место, которым пугали все местные жители. Он, конечно же, не может не впечатлить своей красотой мощи. Влезать в самую середину было бы явным безрассудством, но обойти по суше, как советовали, показалось излишней перестраховкой. Прошел, можно сказать, по самой грани между валами воды и береговыми камнями. Пару раз захлестнуло, раз ударило о камни. Всё прошло благополучно, до Туруханска осталось 130 км. В этот день как будто тяжёлый груз свалился с плеч. Глубоко сидевшее в подсознании напряжение ушло. Я почувствовал, что все закончено, экспедиция удалась. Осталось только несколько тысяч взмахов весла.
И вот, ещё через три дня, а именно 12-го августа, ровно через два месяца как отправился в это плавание, из-за последнего поворота Реки показались водные просторы долгожданного Енисея и Туруханск на высоком берегу. Фортуна явно благоволила мне. В тот же вечер, как оказалось, должен был придти теплоход из Дудинки, следующий в Красноярск. И что особо радовало “Ипполитов-Иванов”, имя которого ностальгически отзывалось воспоминаниями о прошлогодней Путоранской экспедиции. На этом однофамильце композитора мы добирались от Курейки до Дудинки четвертым классом, поставив палатку прямо на нижней палубе, в зале между каютами.
Но видно не судьба. Кто-то из доброты душевной повесил объявление, что теплоход будет только завтра утром. Не успел я пригорюниться с мыслями о ночлеге, как тут же был подобран местными жителями. Ночёвка затянулась, потому что теплоход все-таки пришел, как изначально намечалось. А следующий оказался только через двое суток. Так закончилась первая экспедиция из этого цикла. И уже понятно было, что будет новая длинная дорога, что мне позволено делать нечто, что несколько выходит за рамки привычного.
За уходящим горизонтом.
Река Оленёк.
Итак, однажды, в начале лета 1997 года, поезд Москва-Лена доставил меня в город Усть-Кут, что стоит на берегу Лены. Затем речной трамвайчик в город Киренск. А вахтовый ГАЗ-66, через небольшой перевал, который когда-то русские землепроходцы именовали Чечуйским волоком, на Нижнюю Тунгуску, в деревню Подволошино. Само название этого посёлка говорит о том, что здесь когда-то был волок с Нижней Тунгуски на Лену. Теперь есть, хотя и очень плохая, но всё же дорога.
Число двенадцать, а точнее сочетание единицы и двойки, с этого момента и на несколько лет вперёд оказалось для меня весьма символичным и значимым. Именно 12-го июня была собрана лёгкая каркасно-надувная байдарка на берегу вожделенной реки. Именно этот день оказался началом долгого пути. Истинную длину этого пути я тогда не очень осознавал, но предчувствовал. Именно тогда был пройден незримый психологический барьер, за которым многое оказалось возможным.
Это понятно теперь. Но тогда была просто вконец испортившаяся погода, холодный дождь и мокрая одежда, прилипшая к спине. Новая, не опробованная, и как оказалось плохо проклеенная байдарка, из которой нужно было часто вычерпывать воду. Признаюсь, подготовился плохо. Начало совсем не задалось. Километров через двадцать, увидев очень вовремя на берегу пустующую охотничью избу, решил остановиться. Литр воды, вылитый из якобы герметичного мешка, где, в том числе находился и фотоаппарат, окончательно вверг меня в депрессивное состояние.
Реальность всего происходящего и предстоящего вдруг навалилась всей своей тяжестью ощутимо и зримо, растекаясь холодком по жилам. Вспомнить бы то состояние, мне кажется это должно быть похоже на ощущения новорождённого человека, только что с криком пришедшего в этот мир. Будто сняли некую защитную оболочку, и ты один на один с этим новым миром. Впереди необозримое пространство пути, целая жизнь, а вернуться назад так легко и заманчиво. В памяти ярко начали всплывать ещё свежие воспоминания из уже прошлой жизни, вызывая невыносимую, до боли в груди, тоску. Как на перроне Ярославского вокзала с песнями и шампанским провожала шумная толпа друзей. Вот ведь, никто не пошёл со мной, но проводы устроили неожиданно знатные, будто навсегда расставались. На меня потом всю дорогу пассажиры смотрели с любопытством.
Затопив печку в старенькой, покосившейся избушке, стал разбираться с вещами. Среди всего прочего наткнулся на маленькое зеркальце, взятое на всякий случай. Оттуда на меня взглянул хмурый человек, с тоской и страхом в глазах и слипшимися волосами. Сложная гамма чувств, от жалости к самому себе, до ненависти. Тут ещё и ножницы под руку подвернулись. Подчинившись непонятному импульсу, отхватил прядь волос, потом ещё одну. Ножницы замелькали в руках, мокрые клочья волос полетели в печку один за другим. А через час кожу полностью обритой головы уже непривычно холодил влажный воздух.
До сих пор удивляюсь, как это мне тогда удалось сделать такой удачный автопортрет, в один из первых дней большого путешествия. Хотя трудно догадаться по этой фотографии, насколько отличается внешний вид и внутреннее состояние человека. В душе на самом деле в этот момент полный раздрай.
С этого момента прошлое как-то слегка отдалилось, уже не так держало, не так тянуло назад. Этот акт как бы символически отрезал путь назад и помог преодолеть первый, самый трудный и важный психологический момент. Я оттолкнулся от кажущейся твёрдой и устойчивой основы привычного уклада жизни и активно принялся за исправление всех ошибок. Байдарка была проклеена, вещи просушены, придумана гораздо более правильная схема загрузки моего судна. Путешествие не только началось, но и было продолжено.
Через несколько дней появились первые ощущения, что начинаю втягиваться в дорогу, привыкаю к новому ритму жизни. Промышляющие на реке люди ещё встречаются достаточно часто. Задают примерно одни и те же вопросы. Что-то вроде, откуда и куда. Чтобы не слишком шокировать отвечаю, что иду до Туры. А это примерно две трети пути. Вижу в глазах и непонимание, и удивление и даже соболезнование при виде моей байдарки. Сами то они на моторных лодках разъезжают. От «тебя там съедят», до «потонешь где-нибудь» - высказываемые вслух предположения исхода мероприятия.
А тут и холодная погода закончилась, лето подоспело. Жаркий денёк выдался. Тепло было уже с утра. Небо чистое с редкими облачками. Несколько раз за день то ли ветер нагонял тучку, то ли от созревшей вдруг тучки возникал ветер. Из неё шёл скупой и весёлый дождь. Затем вновь всё затихало. Запорхали стрекозы, загудели слепни. Конечно же, лысая голова дорвалась до солнца. К концу дня получил на ней волдыри от солнечных ожогов и поднявшуюся температуру. Благо, что подвернулась приличная охотничья изба, где и отлежался на следующий день.
Первая деревня повстречалась на шестой день пути. Непа находится в 200-х километрах ниже по течению реки от Подволошина на одноимённом притоке сопоставимым по размерам с главной рекой. С воды смотрится весьма живописно. Стоит на пригорке левого берега, украшенного стройным еловым леском. Здесь удалось пополнить запас продуктов и более уверенно продолжить путь. А река после прихода левого притока - Непы стала значительнее. Хочется надеяться, что её характер изменится. До сих пор она представляла собой, в большей степени, каналообразное русло с глинистыми берегами.
К концу второй недели пути жизнь начала приобретать некоторую размеренность и даже где-то однообразие. Вот и сегодня уже можно сказать, что всё было обычным. Поначалу день оказался очень жарким. Гнус не дает покоя даже посреди Реки. У этого, ласково говоря, божьего создания начался активный сезон. Потом по небу загуляли тучки, угрожая дождём. Где-то в стороне он шел, но меня почему-то никак не хотел зацепить. Зато вся эта атмосферная кухня наградила великолепными радугами.
Ближе к вечеру выхожу из-за поворота и вижу человека на погонке, переплывающего Реку. Погонка - это такая маленькая, плоскодонная лодка. Когда подошёл ближе, то смог рассмотреть, что в лодке сидит щуплый мужичёк в очках и кепке с козырьком. С кепки на лицо и шею свисает кусок рыболовной сетки, с самой маленькой ячеей. Так они здесь от комарья и гнуса спасаются, смочив сеть дихлофосом. Одет он был в латаную, всю в заплатках брезентовую куртку. Наши суда поравнялись. Мы посмотрели друг на друга. И я уже было поплыл дальше. Но вслед донеслось:
-«Причаливай, чаю попьем».
Я оглянулся. Он повторил приглашение. Уговаривать меня не пришлось. Мы поднялись на высокий песчаный берег, где стояли две избы.
- «Ты кто»?
- «Да я тут просто путешествую».
- «А ты кто»?
-«А я просто Макар Анкульский, здесь жил, здесь и помру».
Это уже позднее выяснилось, что на самом деле его зовут Михаил. А здесь когда-то была деревня Анкула. Теперь тут никто не живет. Осталось только несколько домов на обоих берегах Реки. А Макар, живя в Ербогачёне, основное время проводит здесь, оставаясь как бы хранителем и старожилом этой земли. Ещё его деды держали тут крепкое хозяйство, за что и были раскулачены в свое время. Потом один из них вернулся в деревню. Трудно представить, но в те времена здесь все было распахано полями. Выращивался хлеб и многое другое. Теперь тут полнейшее запустение. Только Макар еще как-то оживляет эти места. В свое время он тоже уехал отсюда. Жил в Донецке, завел семью. Но зов родной Земли оказался сильнее всего остального.
Само собой, полагается гостя чем-то угостить. Вот тут-то мне и удалось впервые попробовать фирменное блюдо на Тунгуске. Долина Реки изобилует старицами, щедро населённые карасями. А готовят их тут оригинально. Во-первых, не жарят, а тушат. Но самое главное как карасей чистят. Освобождают только от чешуи, а затем делают надрез сбоку ближе к голове и вытаскивают какую-то совсем небольшую кишку вместе с желчью. Можно ещё вытащить пузырь. Все остальное же остается внутри. В это время карась полон икрой или молоками. Потом рыбу плотно укладывают на противень, предварительно сделав надрезы по бокам вдоль рёбер, и ставят на огонь. Вот уж действительно, карася по-тунгусски стоит попробовать, очень вкусное блюдо, особенно внутреннее содержимое.
Так и пришлось мне заночевать у Макара Анкульского. Не уходить же от такого гостеприимного хозяина. А утром встал пораньше, чтобы успеть в Ербогачён, до которого оставалось совсем немного. Там я оказался в три часа дня. Так что хватило времени и купить продукты, и отправить письмо, и даже позвонить в Москву. Следующий пункт на Тунгуске, откуда можно позвонить, только Тура, т.е. через 1200 км. Ербогачён расположен уже в 650 километрах от точки моего старта, и здесь выглядит как оплот цивилизации. Это административный центр Катангского района, занимающего территорию, равную иной области. Это достаточно крупный посёлок. Здесь живёт около 5 тысяч человек. Открыт музей Шишкова, автора известного романа “Угрюм-Река”, к сожалению, который мне не удалось посетить. По этому произведению потом был поставлен фильм. Но можно сказать, что дух Прохора Громова витает над Тунгуской, являющейся прототипом Угрюм-реки. Удивляет обилие мелких коммерческих магазинов, как в Ербогачёне, так и в других деревнях.
Покинув сей оплот цивилизации, мне не удалось уйти далеко. Одна из любопытствующих групп местных жителей, разбросанных по берегам Реки вблизи поселка, все-таки затащила меня в свою компанию. Здесь-то я и познакомился с одним из самых распространенных способов развлечения в этих местах, который является одновременно и одним из способов добычи пропитания и даже где-то видом спорта. Имеется в виду ловля тугуна неводом. Это такая мелкая рыбёшка, похожая на кильку. Она очень нежная и просаливается буквально за пять минут. Места для этого мероприятия выбираются на многочисленных песчаных или галечниковых косах. Один конец невода выносится на лодке к середине реки, другой остается на косе. Затем начинается движение вниз по течению. Невод сопровождается одним человеком на лодке и вторым, идущим по краю косы. Те места, где есть какие-то скрытые зацепки в воде, давно отмечены на косах. Соответственно невод вытягивают до этих зацепов. Говорят, что иногда выстраиваются целые очереди. Каждая команда со своим неводом. И каждая умудряется что-то выловить, следуя одна за другой.
В этот день я заночевал в одном из многочисленных здесь, поблизости от Ербогачёна зимовий. Как оказалось, рядом с тем местом, где когда-то погиб прототип главного героя “Угрюм-Реки” - золотопромышленник Громов. Кстати, местные зимовья - это отдельная тема. По ним можно судить о благосостоянии жителей того или иного участка Реки, об их привычках и традициях. Сразу можно сказать, что такого количества, как рядом с Ербогачёном, в интервале 50-60 км выше и ниже поселка их нет нигде. Это напоминает дачи рядом с большим городом. Они стоят буквально в каждом удобном месте. Самое главное отличие от наших дач в том, что они не закрываются. Те избы, которые имеют постоянных хозяев, обычно в хорошем состоянии. Другие же в разной степени запущены. В этой части очень много изб свежей постройки. Забегая вперед, можно сказать, что дальше в районе деревень Хамакар и Наканно количество этих построек резко сокращается. В основном это очень старые зимовья. Часто имеют собственные названия, отмеченные на карте. Здесь принято заколачивать на лето окна досками. А вот когда уже пересекаешь границу с Эвенкией, ситуация совсем изменяется. Поначалу я думал, что зимовий просто нет. Но оказалось, что они отстоят далеко от берега и не видны за деревьями. Чужой человек не сможет найти. Только уже в районе Ногинска их снова можно видеть с воды. Здесь, как правило, избы расположены по боковым ручьям. Но отстоят от Реки сравнительно далеко из-за того, что берега в этой части очень высокие и паводковые уровни значительно выше межённых уровней.
К концу июня сломались часы. Но к этому моменту моё отношение к времени и его восприятие существенно изменились. Это сложно описать, но появилось некоторое равнодушие к его абсолютным значениям. В своих дневниковых записях июню приписал 31-е число и заметил это только много дней спустя, живя с ошибкой в один день. Однажды всерьёз задумался, какой идёт год. А в отдельности каждый день к этому времени пролетал слишком быстро, как одно мгновение. Хотя некоторые моменты, могли показаться гораздо протяжённее самого дня. В целом же полное время моего нахождения здесь воспринимается двояко. С одной стороны вроде целая вечность прошла, с другой как будто только вчера был в Усть-Куте. С восприятием расстояния тоже не так все просто. Все эти сотни километров. Это ведь так далеко, когда их проезжаешь, допустим, на поезде. Здесь же, хотя я отмерил веслом каждый метр Реки, не чувствуется такой удаленности от точки старта. Кажется, стоит только подняться на горку, и увидишь Подволошино. Правда, отдельные километры или даже метры могут показаться очень длинными. Вот, например, при сильном встречном ветре.
А местные атмосферные события очень быстротечны. Вот только что жара мучила меня, легкий попутный ветерок не давал никакого облегчения от мелкой живности, жаждущей крови. Но вот вдруг сначала легкий порыв, затем мощная волна встречного ветра. Можно с облегчением вздохнуть. Но ветер крепчает, стая слепней напрасно пытается удержаться в пределах досягаемости за моей спиной. Ветер поднимает валы воды. Держусь ближе к берегу. Туча, которая давно висела над горизонтом, вдруг резко придвинулась, и сразу как-то похолодало. Но через час снова всё затихает. Воздух наполнен духотой и какой-то тупой жаждой крови этих несметных полчищ мелких вампиров. Вечером, после ужина они быстренько загоняют меня в палатку. Поначалу, кажется, что пошёл дождь, по крыше барабанит. Но это мошка стучится, тщётно ища заветную цель.
Утром, сквозь полудрему пробуждения слышу шуршание легкого дождя. То, к чему так долго стремилась природа, свершилось. К звукам дождя примешивается что-то явно чуждое. Открываю один глаз... Противомоскитная сетка моей палатки плотно забита комариной массой. Она шевелится и мерно гудит. Комары всех мастей и размеров заняли всю площадь сетки, а кому не хватило места, образуют второй и третий слой, жалом ищут вожделенную цель и пока не находят. Поёживаюсь от предвкушения того, что нужно выходить на растерзание всей этой братии. Вновь закрываю глаза.
Вряд ли кто из людей отличается любовью к комарам, слепням и мошке. Даже в Подмосковье они могут испортить воскресную прогулку по лесу. Но то количество, в котором они присутствуют здесь - это уже совсем другое явление. Создаётся ощущение, что это какой-то единый организм, а жизнь отдельного индивида его составляющего ничего не стоит. Пусть только одному из нескольких тысяч удастся продолжить род, все остальные готовы отдать свою жизнь просто так. У каждой разновидности свои привычки, пристрастия и особенности. Если, допустим, у слепня начинается настоящий жор, а обычно это бывает в жаркий, солнечный день, и человек максимально раздевается, то можно просто взвыть от их внимания. Не очень-то помашешь вёслами в такие моменты. Руки нужны для защиты. А вот если мошка проявляет свою активность, то, кажется, будто кончился воздух, вместо него всё пространство заполнили эти суетливые бестии. Они быстро-быстро стучатся в лицо, лезут в глаза, нос, рот и уши, не дают дышать. Будто масляной плёнкой растекаются по открытым частям тела. И невозможно определить тот момент, когда кому-то всё же удаётся совершить своё черное дело. Все остальные служат в качестве отвлекающего прикрытия. И уж если им это удается сделать, то результат оказывается весьма ощутимым. Мало того, что долгое время беспокоит зуд, так еще остаётся кровоточащая ранка. А если местом злодеяния оказалась губа или веко, то оно сразу же распухнет. В безветренные дни, против заходящего солнца, иногда очень хорошо можно видеть над поверхностью воды, мельтешащие миллионы этих мелких насекомых. Стоит только чуть подняться ветерку, и будто позёмка возникает над водой. А уж, а если комар проявит все свои возможности, то будете с хрустом их сгребать с себя, и ладони станут серыми от пыльцы на их крылышках. На самом деле комар насекомое слабое. Он орудует только на берегу. Стоит удалиться в реку, и он отстает. А вот мошка долго держится. Будь ты хоть на середине реки. Если у нее настоящий жор, она достанет. Вот правда боится ветра. Достаточно лёгкого дуновения и можно вздохнуть свободнее. Но слепень конечно вне конкуренции. Даже крепкий ветер выдерживает в погоне за жертвой. А ещё мошка любит залезать во все укромные уголки. Например, в глаза или уши. Трясите ушами, чтобы сразу же выгнать её оттуда. Иначе она спокойно сделает своё дело и улетит.
Однако утренний дождь оказался кратковременным. Облачность медленно разряжается и поднимается выше. Снова сажусь в байдарку и выхожу на воду. Обхожу песчаную косу. На противоположной стороне семья эвенков из трёх человек и четырёх собак загружается в моторную лодку. Белая собака с чёрными пятнами на спине не успевает. Лодка отходит от берега. Собака жалобно скулит. На корму гордо взгромождается чёрный пёс и важно смотрит по ходу движения - он капитан. Через полминуты волна от лодки приходит ко мне. Люди не обращают на меня внимания. Они плывут проверять сети, здесь всего лишь километром ниже, в заливе, на противоположной стороне. Им нет до меня дела. У них свои заботы. Оставшийся пёс знает, где их искать. Он переплывает реку и бежит по косе к заливу. Лишь на секунду я привлекаю его внимание.
Постепенно погода совсем разгулялась. Тишина и умиротворение пронизывают всё вокруг. Гряда тёмных облаков вытянулась дугой, повторяя изгиб Реки, которая в свою очередь следует вдоль лесистой возвышенности. Голос кукушки звонким эхом разносится между берегами, не нарушая этим тишину, а лишь только оттеняя её. Утка из прибрежных зарослей вывела своё потомство на прогулку. Мелкая рыбёшка выпрыгнула из воды. Она не хочет быть съедена хищной щукой. Гудит комарьё, озабоченное насущными потребностями своей короткой жизни. Всё проистекает одно из другого. И такое единение ощущается во всём. В этом небе и земле, живом и неживом. И мне захотелось крикнуть:
-«Я ваш, я свой, мы одно целое»!
Но я промолчал, ибо слова здесь ничего не значат. Потом был вечер, и там, где Река закладывала очередную большую петлю, показалась огромная песчаная коса. Вода в сочетании с ветром соорудила из песка причудливые формы. И я в азарте и восхищении бегал по косе в поисках удачного ракурса, щёлкая затвором фотоаппарата. Поднялся сильный встречный ветер. Закончив съёмку, шёл я по отмели, тащил за верёвочку свою байдарку со скарбом против ветра и пел:
-«Черный ворон, что ж ты вьёшься…»
Вот только вился надо мной не ворон, а визгливая белая чайка.
Шестого июля на моём пути впервые попался некий странный объект. У берега стояла лодка, кажется чем-то высоко нагруженная. Сквозь густую пелену дождя трудно было разглядеть подробно, и было просто не до того. Я разгребал волны и мечтал о тёплой, сухой избе. Ведь скоро очередная деревня и какой-нибудь избе полагается быть на подступах к населённому пункту. Моя настойчивость все-таки вознаградилась. Когда дождь уже кончился, на высоком берегу показалась долгожданная изба. Так уж совпало, что от нее до деревни Наканно оставалось 25 км, а это значит от старта пройдено ровно 1000 км. Промокший и холодный, я так раскочегарил печку, что пришлось несколько раз выскакивать охлаждаться на улицу. Вот тут-то мне пришлось второй раз познакомиться с этим объектом. Из вечернего тумана медленно несомая течением показалась та самая лодка, что я видел у берега. Оттуда не доносилось никаких звуков, и людей видно не было. “Летучий голландец” прошёл рядом с противоположным берегом и постепенно растворился в тумане, будто призрак.
На следующий день, ближе к вечеру, подошел к Наканно. Знакомый силуэт сразу же бросился в глаза. Немного не доходя деревни, у берега была причалена обычная дюралевая лодка, но без мотора. На ней громоздилось сооружение из жердей и досок в виде навеса. Людей с воды видно не было. Подойдя вплотную, окликнул:
-«Эй, на шхуне! Есть кто живой»?
Тишина. Людей на самом деле не оказалось. Весьма живописно выглядело это судно. Кругом висели кастрюли, чайники, сапоги. Набросаны телогрейки и матрасы. На столбе сиротливо шелестел листами отрывной календарь. На первом листе значилось почему-то 2 февраля. Тихо, по-домашнему тикал будильник. Любопытство разобрало меня. И хотя не собирался в деревню, все же оставил байдарку рядом с этим чудным сооружением и пошёл в надежде встретить матросов с него где-нибудь на улице. Так и оказалось. Эти два человека сразу бросились в глаза. Уж слишком праздно они разгуливали, не по-местному.
Так вот, оказывается, идут они тоже от самого Подволошино и вышли еще 27 мая. Вы думаете, в путь их позвала любовь к путешествиям? Нет, это не так. Их история в некоторой степени отражает особенности того времени. Работали эти парни в геологической экспедиции. Но пришло новое время, и эта организация прекратила существование, как многие другие тогда в стране. Вот и отправились свежеиспечённые безработные в Туру, надеясь там найти работу. У одного из них там проживают родители. Поначалу был и мотор. Но через три сотни километров он безнадежно сломался. Оставался выбор - вернуться назад, с помощью знакомых или продолжить путь самосплавом. Видно не очень ласково проводили их жёны. Выбор пал на второй вариант. Постепенно стали они обживаться на своём «корабле». Такую тяжёлую посудину не очень-то потолкаешь веслами. А при встречном ветре это просто невозможно. Поэтому шли они в основном с помощью течения, когда это удавалось. А чаще всего это удавалось по ночам, потому что ночью ветра меньше. В лодке спали, готовили пищу на специально оборудованном очаге. Словом настоящий корабль дальнего плавания. В районном центре Ербогачёне им выдали небольшое пособие по безработице. Правда, только в виде продуктов. По пути гостеприимный сибирский люд тоже не оставлял в беде.
После того, как мы познакомились, ещё некоторое время шли, можно сказать, параллельными курсами. Днём я уходил вперед, а за ночь они вновь оказывались впереди, пользуясь набиравшим здесь ход течением. Иногда я делился выловленной спиннингом щукой. Благо, что ловить её здесь не составляет никакого труда. А как-то даже заодно со своими невольными попутчиками зашёл в гости к местным жителям. Это было в Инаригде, следующем населённом пункте после Наканно, в 130 км ниже. Совсем маленькая деревушка, всего 15 дворов. Хотя были и другие времена. Ещё в сороковые годы жили здесь эвенки в чумах. Потом как-то зазимовали геологи и понастроили дома. С этого постепенно и пошло переселение из чумов в деревянные дома. Деревня, конечно, была гораздо больше, чем теперь. Сейчас люди здесь живут только летом. Зимой женщины и дети переезжают в Ербогачён, где есть школа. Мужчины разъезжаются по своим охотничьим угодьям. Территории тут огромные. Места хватает всем. У нашего гостеприимного хозяина одних только зимовий разбросано по тайге 8 штук. Из Инаригды нас не отпустили с пустыми руками. Испекли в дорогу хлеб, дали мясо.
Вот так как-то незаметно прошёл месяц в пути. В путешествии явно стал прослеживаться элемент повседневности. Дни пролетают как одна минута. Кажется, будто всегда было так и так будет. Река и я, мы вместе живём одной жизнью, движемся в одном направлении и к одной цели. Вся суета прошлой жизни ощущается далёкой и нереальной. Счёт километрам всё растет. Река сменила своё генеральное направление. Она перестала спешить к северу, теперь её бег устремлен всё больше на запад, туда, где ждёт великий Енисей. Затем была пересечена и административная граница. Из Иркутской области я попал в Эвенкию. Здесь же произошла смена часовых поясов.
Первым населённым пунктом в Эвенкии оказалось деревня Юкта. К этому времени я уже вошёл во вкус ходить в гости. Поэтому, когда за поворотом на высоком песчаном берегу показались дома, решил причалить к обширной косе у берега, где стояли моторные лодки. Пока я готовился к выходу в цивилизацию, ко мне подошёл любопытный местный мальчуган. Кажется, он воспринял моё появление как одно из самых интересных событий в своей жизни. Особенно когда узнал, что я из Москвы. Отвечая на его многочисленные вопросы, мы и вошли в деревню, вернее влезли по лестнице, спущенной с обрыва. Высокий песчаный берег периодически подмывается паводковыми водами. Об этом говорят нависающие кое-где с обрыва старые срубы. Мы шли по деревне, и больше никто не проявлял особого любопытства. За исключением матери моего маленького гида. Видимо любопытство - наследственная черта. Здесь меня сразу же пригласили на чай и традиционных карасей. Хозяйка оказалась венгеркой по национальности, жила когда-то в Чопе. Лет двадцать назад приехала она сюда с мужем. Но видимо так и не удалось ей вписаться в новую среду. Живя на Тунгуске, ни разу не искупалась в реке и почти не выходила в тайгу. Тоскует по прошлым временам. Деревня, как и все другие в этих краях с трудом пытается приспособиться к новым временам. Но, похоже, не очень удаётся. Люди живут неизвестно чем, не видя месяцами и даже годами как выглядят денежные купюры. Кстати в Юкте есть своя пекарня и хлеб относительно дешёвый. Это дотация для национального округа. Есть и взлётная полоса для Ан-2, но он летает очень редко. (Описывается ситуация характерная для девяностых годов. Напоминаю, экспедиция проходила в 97-м)
В середине следующего дня подошел к устью Ейки, достаточно крупного правого притока. Здесь впервые удалось увидеть жилой чум на Реке. Там обнаружил пожилую супружескую чету эвенков, погостил часок. Старики в основном и живут на устье Ейки. Летом в чуме, зимой в зимовье неподалеку. Хотя есть и дом в Юкте. Здесь оказывается их родовые земли, от устья на 40 км во все стороны. Ещё пару лет назад держали оленей. А потом олени потерялись, и искать их было уже некому. Рассказывают, что во время войны в этом месте была целая деревня из переселённых поволжских немцев. Потом, после реабилитации все разъехались. Теперь от домов одни ямы остались.
А Планета все вращалась, периодически подставляясь Тунгуской к Солнцу. Северное лето пошло на убыль. По ночам на небе кроме Луны и Венеры стали появляться звёзды. Горы становились выше и как-то теснее стали прижиматься к Реке. Течение все ускорялось. Дожди сменялись ласковым Солнцем, штиль нарушался встречными ветрами. Я тоже не стоял на месте, вот и посёлок Кислокан незаметно прошёл. Отсюда начали появляться знаки навигации и километровые столбы, которые отмечают каждые 5 км. Правда, отсчет здесь идет в обратную сторону. Сразу после Кислокана показалась отметка 1140 км. Это значит, столько осталось. Расстояние стало приобретать некоторую материальность.
С приближением к Туре все чаще появляющиеся шумные моторные лодки стали разрушать те ирреальные картины, которыми я жил всё это время. И вот уже пришел тот вечер, в самом конце второго месяца лета, когда моя байдарка ударилась бортом о доски причала столицы Эвенкии. Да, это на самом деле столица. Поселок просто поразил меня. Здесь есть все элементы, характерные для областного города. Серое здание власти, банк, пункт обмена валюты, телеграф, телефон, автоматическая междугородняя связь, два аэропорта. Отсюда летает Ан-24 в Красноярск несколько раз в неделю. Есть даже свое телевидение, радио и газета. Особо восхищает количество торговых точек. Их тут более сотни. Это всего на 9 тысяч жителей. В магазинах есть всё самое необходимое.
Этот вечер я провел в приятном обществе местных геологов из экспедиции “Шпат”, куда попал по рекомендательному письму. У них же и заночевал. А утром решил посетить местный краеведческий музей. Водила меня по залам очень хорошенькая девушка экскурсовод и ничего не рассказывала. Потому что она совсем недавно приехала в Туру из Чечни и некоторое время назад даже не знала, что существует такая страна - Эвенкия. Чеченцев тут оказывается, целая диаспора обосновалась. Вот как далеко спрятались они от войны. Правда все-таки удалось узнать, что Тура образовалась в 1927 году как культбаза, для окультуривания кочующих в этих местах эвенков. И вот отошел я от музея и чувствую, как колесо цивилизации вновь затягивает меня в свои обороты. Нет, нельзя поддаваться. Пробегаю по магазинам, закупаю всё необходимое и на пристань. Там моя гружёная байдарка полностью уже лежит на суше. Вода за ночь резко упала. Но вроде бы всё в целости и сохранности. Местные сторожа, охраняющие стоянку для моторных лодок, выполнили свое обещание.
И вот уже подхваченный водами Тунгуски и огромного правого притока Кочечума несусь дальше, уменьшая счет километрам, все больше приближаясь к нулевой отметке. От Туры до Туруханска еще 865 км. Тунгуска и раньше частенько мучила меня встречными ветрами. Но после Туры пару дней творилось что-то невообразимое. С ума можно сойти от этого ветра и волн. К вечеру становишься просто невменяемым. Однако набравшее ход течение и мой упорный труд делают свое дело. Прохожу даже больше, чем в верхней части Реки. Да и как говориться - “лошадь дом почуяла”.
А в одну ночь вдруг все затихло. И на восходе Солнца сон мой был нарушен непонятными поначалу звуками. В пронзительной утренней тишине отчетливо слышалось щелканье копыт о камни. Казалось, что животное где-то рядом. Выглянул из палатки. Рядом никого не было. Потом все-таки увидел вдали на противоположной стороне Реки, там, где приходил правый приток Ямбукан, неуклюже переставляющего ноги через береговые валуны оленя. Неестественным сооружением, отягчающим голову, казались его ветвистые рога. Мягкие серые облака утреннего тумана, разбросанные первыми лучами солнца по долине Реки, усиливали впечатление сказочного сна. Олень вовремя меня разбудил, оказывается поднялась вода в реке и стала уже подбираться к некоторым вещам. Приняв все меры предосторожности, вновь занял своё место в спальнике. Далекий протяжный вой волка нарушил тишину в той стороне, куда удалился олень, когда уже сон снова начал тяжестью ложиться на веки.
Весь путь от Туры до Туруханска слился как будто в один день. По крайней мере, теперь это воспринимается так. Светлое время суток сменялось тёмным. Встречные ветра то успокаивались, то вновь начинали одолевать меня. Течение набрало полный ход и в лучшие дни мне удавалось пройти до 80 километров, недосягаемый ранее результат. Приближающийся финал волновал воображение. Высокие и крутые каменистые берега, напоминающие мостовую, где каждый валун притёрт друг к другу, не очень радовали, когда нужно было ставить палатку. Вот уже пройдены Учами, Тутончаны и Ногинск, куда у меня совершенно не возникло желания заходить.
Потом настал день Большого Порога. То место, которым пугали все местные жители. Он, конечно же, не может не впечатлить своей красотой мощи. Влезать в самую середину было бы явным безрассудством, но обойти по суше, как советовали, показалось излишней перестраховкой. Прошел, можно сказать, по самой грани между валами воды и береговыми камнями. Пару раз захлестнуло, раз ударило о камни. Всё прошло благополучно, до Туруханска осталось 130 км. В этот день как будто тяжёлый груз свалился с плеч. Глубоко сидевшее в подсознании напряжение ушло. Я почувствовал, что все закончено, экспедиция удалась. Осталось только несколько тысяч взмахов весла.
И вот, ещё через три дня, а именно 12-го августа, ровно через два месяца как отправился в это плавание, из-за последнего поворота Реки показались водные просторы долгожданного Енисея и Туруханск на высоком берегу. Фортуна явно благоволила мне. В тот же вечер, как оказалось, должен был придти теплоход из Дудинки, следующий в Красноярск. И что особо радовало “Ипполитов-Иванов”, имя которого ностальгически отзывалось воспоминаниями о прошлогодней Путоранской экспедиции. На этом однофамильце композитора мы добирались от Курейки до Дудинки четвертым классом, поставив палатку прямо на нижней палубе, в зале между каютами.
Но видно не судьба. Кто-то из доброты душевной повесил объявление, что теплоход будет только завтра утром. Не успел я пригорюниться с мыслями о ночлеге, как тут же был подобран местными жителями. Ночёвка затянулась, потому что теплоход все-таки пришел, как изначально намечалось. А следующий оказался только через двое суток. Так закончилась первая экспедиция из этого цикла. И уже понятно было, что будет новая длинная дорога, что мне позволено делать нечто, что несколько выходит за рамки привычного.
За уходящим горизонтом.
Река Оленёк.