Загадочное приключение студента Аурела
Сказка в Заповедник для проекта "День юного алхимика
Сперва сами собой начали шуршать и раскачиваться портьеры. Тяжелые, пыльные, того неопределенного цвета, который получается, когда много лет они выгорают на солнце, а зимой от сырости чуть ли не плесневеют. Рачительный хозяин сменил бы их сто лет как, но не в гостинице же, в самом деле, наверху, в комнатах для всяких там… Денег у Аурела было маловато, претензии он не предъявлял. Ночью пару раз он даже просыпался от шороха - притом что ставни были плотно сомкнуты, ветер не мог продраться сквозь щелястые доски, а простым сквозняком их не возьмешь. Аурел, не размыкая очей, крестился, сонно шептал охранную молитву и зарывался в одеяла поглубже. Приближалась зима, было холодно. Если спал не один - портьеры не шатались, но такое случалось нечасто нечасто: хозяин возмутился бы, застукай Аурела с подружкой или дружком.
Потом внезапно началось другое. Выходит Аурел из комнаты, замыкает дверь на ключ, спускается в залу поужинать, а как вернется - нате вам. Сор, улиточьи ракушки, клубки шерсти по углам. Но студенту, да еще и пошлявшемуся по свету, на такое обращать внимание - себя не уважать. Ног не переломаешь, споткнувшись - и довольно.
Как-то на исходе октября вернулся Аурел поздно и был весьма хмелен и раздосадован. Прямо с порога даже при простой свече увидел - насорили у него сегодня совсем уж беспардонно. Не только песок с камнями, а самый натуральный коровий кизяк валяется, нагло, напоказ. Смотрите, люди добрые, вот ведь как! Озлился было Аурел, да потолок над ним закружился, и повалился он в холодную койку, не раздеваясь даже. Наутро проснулся с пересохшей глоткой, глядь - в кувшине с водой тоже сор плавает. Но пить хотелось, голова болела адски, залпом осушил бедняга свою глиняную кружку - и снова уснул. Во сне хоть не так обидно. А обижаться есть от чего - полгода он тут живет, только деньги проживает, а толку нет как нет. Не берут его в помощники, да и мастера толкового он себе найти толком не может. Кто согласен - те знают меньше, чем он, Аурел. Кто и вправду интересен, к тем не подступишься. Такое время - нельзя никому доверять… Зря сюда приехал, зря только потратился…
День Аурел скорбел головой и сокрушался сердцем, все думал, как и что теперь делать, - и по всему выходило, что надо уезжать до того, как последние деньги выйдут. А за новый месяц хозяину и вовсе не платить: полгода удача не улыбалась - и ждать нечего. Только и спустился, чтоб вина горячего взять и тыквы тушеной, на большее не хватало. Лежал, горевал и прикидывал - то ли пожитки собирать, то ли из окошка сигануть. А ночью снова портьеры зашуршали, да так, словно их кто оборвать хочет. «Эй, кто там?!» - крикнул Аурел и добавил крепкое слово - очень уж у него на сердце накипело. «Что ругаешься? Не стыдно ли?» - проскрипели от окна. И сердце у Аурела оборвалось. Голос был не человеческий.
Есть мужество, когда ты выходишь навстречу неизвестности без защиты, кроме имени Господня. Есть мужество, когда ты босиком встаешь на холодный пол, а из всех щелей задувают сквозняки ноября. И вот Аурел сидит на постели, накинув одеяло, каждый волосок на его голых ногах вздыблен от холода, а в углу ютится небольшое существо, корявое, горбатенькое, с горящими из темноты глазами. «Вино есть? Давай!» - сипло скрипит он. Аурел протягивает ему кружку. Тот, скоренько тупая по полу короткими ножками-корешками, бежит, вцепляется, всасывает остатки остывшего вина, довольно крякает: «Йехх! Хорошо. Ну давай, выкладывай, что там у тебя. Да не трусь ты. Я же вот не трушу!» Аурел молчит. И еще молчит. А потом начинает говорить - да так, как не исповедовался даже перед миропомазанием. Об одном лишь он жалел, что вино кончилось - и новое взять неоткуда. «Ничего, - милостиво сказал альраун. - Завтра спустишься, принесешь. А пока потерпим. Грустновато живешь, но тоже ничего. Поправим». И деловито полез на подушку к студенту.
Альраун не соврал. Наутро, выспавшись, как никогда, Аурел встал бодрый и веселый, отчаяние и хандра исчезли сами собой. Альраун буравил его крохотными глазками и наставлял: «Значит, слушай. Спустись и принеси вина. Да смотри, чтоб хорошего. И каши тоже возьми, кашу я люблю. Вот ты меня покормишь, а я тебе и скажу, как тебе дальше жить. И еще - у тебя платок есть? Носовой? Нету… Ну… нужен мне белой материи кусок. На платье. Холодно - и вообще». Аурел пожал плечами, отмахнул ножом край длинной рубахи и протянул лоскут малышу. А потом отправился за кашей и вином.
Пихая щепочкой кашу в крохотный рот, альраун умудрялся еще и болтать без умолку. «Ты кем хочешь быть? Алхимиком? О, будешь, не сомневайся. Ты счастливый, видишь - только приехал - и сразу ко мне попал! Да не дури - полгода-год - в нашем деле пустяки. Как миг един - и не заметишь! Торопиться отучайся, тебе еще трансмутировать - а это верных лет пять-шесть. А иначе как? Иначе, милок, не будет…» Аурел осторожно почерпнул каши со своей стороны миски и спросил, а как же ему эти пять-шесть лет прожить, чтоб не сдохнуть? Денег осталось - кот наплакал. «О деньгах не думай, - махнул рукой альраун, - денег добудем. Да они нам все едино понадобятся».
Постепенно Аурел выяснил, что альраун жил при одном алхимике, и очень даже отменном. И тот алхимик его берег паче зеницы ока, любил и всячески тешил - а как день Господня воскресенья или иной праздник, так одевал в золотое платье. И жена у него была. То есть у алхимика жена. Старая, сердитая, ухх - бой-баба, не забалуешь. А потом этот алхимик… тут альраун пригорюнился и замолчал. Но долго грустить он не умел, глотнул винца и развеселился пуще прежнего, расписывая, как отлично они теперь заживут с Аурелом. Ему, альрауну, многое ведомо. Тут ведь как - кто и научит, как не тот, кто лично все опыты наблюдал и без кого ни одно делание не совершалось!
Аурел слушал его, не веря себе, тут в дверь постучали, пришла Анриетта, хозяин велел спросить, если господин студент и на другой месяц у нас жить намерен, то хорошо бы задаток пожаловать… А миску уже убирать можно? Аурел вскочил, замахал руками, сказал, что он еще не доел, сам принесет, а насчет жить - вот ждет письма со дня на день. А может, сегодня! Старуха ушла, шлепая туфлями, а альраун, спрятавшийся за миской, велел Аурелу не терять время попусту, а тем же часом пойти за вином. Да не той бурдой разбавленной. Хорошее нужно. И купи бутылку крепкого, двойной перегонки. Тут Аурел попытался объяснить, что он, конечно, рад знакомству, но денег у него и вправду две монеты всего, и может, на вино и хватит, но больше не будет ни... ничего. «Дурак ты, - спокойно сказал альраун. - Да мы же деньги-то делать и будем».
Через день Аурел постучался в неприметную дверь в переулке у церкви Св. Иакова и сказал, что принес воду, кою лакают красные львы перед соитием. Его приняли, провели наверх по узкой лестнице и оставили на площадке, забрав пузырек. Слуга вернулся и велел передать, что ежели водоносу известна тропа, то пусть придет еще, ибо лев жаден - и солнце над реками встает скорей. Аурел вернулся, расплатился с хозяином еще за месяц - и тут же пустился дальше, куда послал его альраун. Сам малыш-корешок с кряхтением и страдальческим личиком откисал в миске с крепким вином, укрепленной над огарком свечки, дабы вино не остывало. За пару вечеров они добыли целую кучу монет - и почти все Аурел потратил на ингредиенты и оборудование. Но первым делом зашел к торговцу тканями и купил на две ладони широкой золотой ленты.
Идею делать алкагест альраун отверг сразу. «Ну не смеши ты людей! - снисходительно пропищал он. - Хороший алкагест чего ни коснется - все ровно снег от теплой воды истает. А плохой варить - только золото на ветер выкидывать. В чем ты его держать будешь, ежели он у тебя колбицу разъест, на пол протечет и пол растворит? И плакали наши денежки. А я, учти, по сту раз на дню в вине плавать не буду, я тебе не слива в арманьяке, понимать надо! Аурум потабиле мутить - слаб ты еще. Черен, груб, и даже до нигредо тебе еще чиститься да чиститься. Остается только тинктуры делать - чтобы было на что тебя трансмутировать».
Узнав, что студент стал алхимиком, хозяин забеспокоился было, а потом обреченно махнул рукой и велел, чтобы во-первых, никакой вонищи, во вторых, никаких саламандрических этих дел - а то сгорим все как свечка по вашей милости. А в третьих, тогда надо вам будет вперед за месяц платить полную двойную цену. Как за жилье, так и за мастерскую. Альраун возмутился и велел торговаться до последнего. Постановили: платить полуторную, но буде начнется вонь, то безжалостно сей же час вон, даже ежели в начале месяца. И денег не возвращаем. А зато не беспокойтесь, любопытничать не будем, и Анриетта к вам ходу не имеет. Ну если золото превращать начнете - то наши поздравления.
В ноябре о новом алхимике зажужжали, зашептались, заговорили в узких кругах посвященных. Ясно, что молодой человек отнюдь не был адептом, не ведал о Великом Делании. Но вот странно - для простеца он слишком непрост. Никто о нем ничего не знает, но откуда-то он знает всех. Не искушен в Тайной науке - но правильно употребляет все термины и работает просто отлично. Явно кто-то им руководит - но вот кто? Из высших алхимиков все как один отреклись от такого подмастерья. Между собой называли его Вороном. Пытались узнать о нем хоть что-то - тщетно. Думали даже, что сей Ворон - шпион, но он ничего не пытался узнавать, просто приходил и уходил, не стараясь втереться в доверие, не так ведут себя шпионы. Да и выглядит он не как шпион - уж слишком приметно: ноги худые, кривые, голова огромная, такого увидишь - ввек не забудешь. Темный он человек, Бог с ним совсем, время покажет - решили алхимики, но тинктуры и дистилляты покупали у него по-прежнему.
В Адвент альраун начал посматривать на Аурела и жалостно вздыхать. Чем ближе подступало Рождество, тем умильнее глядел альраун. И наконец подступился - стал уговаривать Аурела вынести его на улицы, запорошенные снежком, чтоб подышать чистым воздухом, посмотреть на белый свет - даже из кармана кафтана. Аурел боялся, не кончилось бы дело худо, но альрауна было не унять. Он пригрозил, что не будет больше наставлять ученика в искусстве обращения с тиглями и ретортами, нарядился в золотую ленту поверх белого, Аурел сунул его в теплую меховую перчатку - и оба отправились в церковь Св. Иакова, а после - куда глаза глядят, вернее, куда указывал альраун. Ходили они долго, у Аурела иззябли ноги, но зато альраун был так благодарен, что вечером добровольно лег в ванну с вином. Наутро корешок разбудил своего спутника-ученика и опять заставил его вынести себя на прогулку.
Так продолжалось целых шесть дней, а на седьмой Аурел оказался в одном из косеньких, кривых проулочков, где двое разминутся с трудом, а навстречу ему шла пара. Мужчина и женщина, оба были одеты добротно и даже богато. Кавалер вел даму под руку, ее башмаки оставляли четкие следы на свежевыпавшем снегу. Они о чем-то тихо беседовали. И вдруг в кармане Аурела альраун словно обезумел и начал тихо скулить - а потом все громче и громче. Аурела объял ужас: он-то знал, что будет, если проклятый корешок распищится в полный голос. Дама ахнула и прикрыла рот рукой. Кавалер вздрогнул и начал оглядываться. Аурел, как можно незаметнее пытался заткнуть карман, где уже не на шутку бушевал альраун, выпрастываясь из меховой рукавицы. «Хозяин! Хозяин! - скулил корешок. - Вы вернулись! Это вы! Хозяйка, о дама Перенелла!» Аурел уже хотел броситься бежать, как мужчина воскликнул громовым голосом: «Радикус! А ну, живо ко мне!» И в тот же миг альраун стал карабкаться наружу, отталкивая пальцы Аурела, пыхтя и сопя, перевалил через высокий карман и плюхнулся прямо в ладонь мужчины. Тот, не обращая внимания на ошарашенного студента, схватил альрауна, прижал его к груди и, рассмеявшись, передал даме: «Смотри, Пернелла, наш корешок не так-то прост! Он вернулся!» Потом пронзил Аурела мгновенным и раскаленным, как луч, взглядом, приподнял круглую меховую шапку странного покроя - и пара проскользнула мимо студента, мгновенно растаяв в начинавших сгущаться сумерках. Только слышно было, как верещал от счастья альраун: «Хозяин! Я нашел! Нашел!»
Что потом дальше было с Аурелом, известно плохо, уж слишком неправдоподобно все это звучало. На следующий день студенту принесли какой-то пакет, а еще через три дня он съехал из комнаты и исчез в неизвестном направлении. Какие-то люди упаковали и вынесли весь его скарб, щедро расплатившись с хозяином гостиницы. Ворона в тех краях больше не видали, но поговаривали, что знаменитый аббат-чернокнижник Иоанн Тритемий взял себе некоего юношу, пришедшего Бог весть откуда, но принесшего самые блестящие рекомендации. Говорили, у него была большая голова и короткие кривые ноги. Еще говорили, что Тритемий считал его лучшим своим учеником. И уж совсем неправдоподобные слухи ходили, что в Константинополе какой-то не то еврей, не то немец по имени Соломон передал этому ученику секрет Философского камня и какую-то книгу, а куда потом подевался сей Соломон, да и был ли он вообще, никому доподлинно не известно.
Сперва сами собой начали шуршать и раскачиваться портьеры. Тяжелые, пыльные, того неопределенного цвета, который получается, когда много лет они выгорают на солнце, а зимой от сырости чуть ли не плесневеют. Рачительный хозяин сменил бы их сто лет как, но не в гостинице же, в самом деле, наверху, в комнатах для всяких там… Денег у Аурела было маловато, претензии он не предъявлял. Ночью пару раз он даже просыпался от шороха - притом что ставни были плотно сомкнуты, ветер не мог продраться сквозь щелястые доски, а простым сквозняком их не возьмешь. Аурел, не размыкая очей, крестился, сонно шептал охранную молитву и зарывался в одеяла поглубже. Приближалась зима, было холодно. Если спал не один - портьеры не шатались, но такое случалось нечасто нечасто: хозяин возмутился бы, застукай Аурела с подружкой или дружком.
Потом внезапно началось другое. Выходит Аурел из комнаты, замыкает дверь на ключ, спускается в залу поужинать, а как вернется - нате вам. Сор, улиточьи ракушки, клубки шерсти по углам. Но студенту, да еще и пошлявшемуся по свету, на такое обращать внимание - себя не уважать. Ног не переломаешь, споткнувшись - и довольно.
Как-то на исходе октября вернулся Аурел поздно и был весьма хмелен и раздосадован. Прямо с порога даже при простой свече увидел - насорили у него сегодня совсем уж беспардонно. Не только песок с камнями, а самый натуральный коровий кизяк валяется, нагло, напоказ. Смотрите, люди добрые, вот ведь как! Озлился было Аурел, да потолок над ним закружился, и повалился он в холодную койку, не раздеваясь даже. Наутро проснулся с пересохшей глоткой, глядь - в кувшине с водой тоже сор плавает. Но пить хотелось, голова болела адски, залпом осушил бедняга свою глиняную кружку - и снова уснул. Во сне хоть не так обидно. А обижаться есть от чего - полгода он тут живет, только деньги проживает, а толку нет как нет. Не берут его в помощники, да и мастера толкового он себе найти толком не может. Кто согласен - те знают меньше, чем он, Аурел. Кто и вправду интересен, к тем не подступишься. Такое время - нельзя никому доверять… Зря сюда приехал, зря только потратился…
День Аурел скорбел головой и сокрушался сердцем, все думал, как и что теперь делать, - и по всему выходило, что надо уезжать до того, как последние деньги выйдут. А за новый месяц хозяину и вовсе не платить: полгода удача не улыбалась - и ждать нечего. Только и спустился, чтоб вина горячего взять и тыквы тушеной, на большее не хватало. Лежал, горевал и прикидывал - то ли пожитки собирать, то ли из окошка сигануть. А ночью снова портьеры зашуршали, да так, словно их кто оборвать хочет. «Эй, кто там?!» - крикнул Аурел и добавил крепкое слово - очень уж у него на сердце накипело. «Что ругаешься? Не стыдно ли?» - проскрипели от окна. И сердце у Аурела оборвалось. Голос был не человеческий.
Есть мужество, когда ты выходишь навстречу неизвестности без защиты, кроме имени Господня. Есть мужество, когда ты босиком встаешь на холодный пол, а из всех щелей задувают сквозняки ноября. И вот Аурел сидит на постели, накинув одеяло, каждый волосок на его голых ногах вздыблен от холода, а в углу ютится небольшое существо, корявое, горбатенькое, с горящими из темноты глазами. «Вино есть? Давай!» - сипло скрипит он. Аурел протягивает ему кружку. Тот, скоренько тупая по полу короткими ножками-корешками, бежит, вцепляется, всасывает остатки остывшего вина, довольно крякает: «Йехх! Хорошо. Ну давай, выкладывай, что там у тебя. Да не трусь ты. Я же вот не трушу!» Аурел молчит. И еще молчит. А потом начинает говорить - да так, как не исповедовался даже перед миропомазанием. Об одном лишь он жалел, что вино кончилось - и новое взять неоткуда. «Ничего, - милостиво сказал альраун. - Завтра спустишься, принесешь. А пока потерпим. Грустновато живешь, но тоже ничего. Поправим». И деловито полез на подушку к студенту.
Альраун не соврал. Наутро, выспавшись, как никогда, Аурел встал бодрый и веселый, отчаяние и хандра исчезли сами собой. Альраун буравил его крохотными глазками и наставлял: «Значит, слушай. Спустись и принеси вина. Да смотри, чтоб хорошего. И каши тоже возьми, кашу я люблю. Вот ты меня покормишь, а я тебе и скажу, как тебе дальше жить. И еще - у тебя платок есть? Носовой? Нету… Ну… нужен мне белой материи кусок. На платье. Холодно - и вообще». Аурел пожал плечами, отмахнул ножом край длинной рубахи и протянул лоскут малышу. А потом отправился за кашей и вином.
Пихая щепочкой кашу в крохотный рот, альраун умудрялся еще и болтать без умолку. «Ты кем хочешь быть? Алхимиком? О, будешь, не сомневайся. Ты счастливый, видишь - только приехал - и сразу ко мне попал! Да не дури - полгода-год - в нашем деле пустяки. Как миг един - и не заметишь! Торопиться отучайся, тебе еще трансмутировать - а это верных лет пять-шесть. А иначе как? Иначе, милок, не будет…» Аурел осторожно почерпнул каши со своей стороны миски и спросил, а как же ему эти пять-шесть лет прожить, чтоб не сдохнуть? Денег осталось - кот наплакал. «О деньгах не думай, - махнул рукой альраун, - денег добудем. Да они нам все едино понадобятся».
Постепенно Аурел выяснил, что альраун жил при одном алхимике, и очень даже отменном. И тот алхимик его берег паче зеницы ока, любил и всячески тешил - а как день Господня воскресенья или иной праздник, так одевал в золотое платье. И жена у него была. То есть у алхимика жена. Старая, сердитая, ухх - бой-баба, не забалуешь. А потом этот алхимик… тут альраун пригорюнился и замолчал. Но долго грустить он не умел, глотнул винца и развеселился пуще прежнего, расписывая, как отлично они теперь заживут с Аурелом. Ему, альрауну, многое ведомо. Тут ведь как - кто и научит, как не тот, кто лично все опыты наблюдал и без кого ни одно делание не совершалось!
Аурел слушал его, не веря себе, тут в дверь постучали, пришла Анриетта, хозяин велел спросить, если господин студент и на другой месяц у нас жить намерен, то хорошо бы задаток пожаловать… А миску уже убирать можно? Аурел вскочил, замахал руками, сказал, что он еще не доел, сам принесет, а насчет жить - вот ждет письма со дня на день. А может, сегодня! Старуха ушла, шлепая туфлями, а альраун, спрятавшийся за миской, велел Аурелу не терять время попусту, а тем же часом пойти за вином. Да не той бурдой разбавленной. Хорошее нужно. И купи бутылку крепкого, двойной перегонки. Тут Аурел попытался объяснить, что он, конечно, рад знакомству, но денег у него и вправду две монеты всего, и может, на вино и хватит, но больше не будет ни... ничего. «Дурак ты, - спокойно сказал альраун. - Да мы же деньги-то делать и будем».
Через день Аурел постучался в неприметную дверь в переулке у церкви Св. Иакова и сказал, что принес воду, кою лакают красные львы перед соитием. Его приняли, провели наверх по узкой лестнице и оставили на площадке, забрав пузырек. Слуга вернулся и велел передать, что ежели водоносу известна тропа, то пусть придет еще, ибо лев жаден - и солнце над реками встает скорей. Аурел вернулся, расплатился с хозяином еще за месяц - и тут же пустился дальше, куда послал его альраун. Сам малыш-корешок с кряхтением и страдальческим личиком откисал в миске с крепким вином, укрепленной над огарком свечки, дабы вино не остывало. За пару вечеров они добыли целую кучу монет - и почти все Аурел потратил на ингредиенты и оборудование. Но первым делом зашел к торговцу тканями и купил на две ладони широкой золотой ленты.
Идею делать алкагест альраун отверг сразу. «Ну не смеши ты людей! - снисходительно пропищал он. - Хороший алкагест чего ни коснется - все ровно снег от теплой воды истает. А плохой варить - только золото на ветер выкидывать. В чем ты его держать будешь, ежели он у тебя колбицу разъест, на пол протечет и пол растворит? И плакали наши денежки. А я, учти, по сту раз на дню в вине плавать не буду, я тебе не слива в арманьяке, понимать надо! Аурум потабиле мутить - слаб ты еще. Черен, груб, и даже до нигредо тебе еще чиститься да чиститься. Остается только тинктуры делать - чтобы было на что тебя трансмутировать».
Узнав, что студент стал алхимиком, хозяин забеспокоился было, а потом обреченно махнул рукой и велел, чтобы во-первых, никакой вонищи, во вторых, никаких саламандрических этих дел - а то сгорим все как свечка по вашей милости. А в третьих, тогда надо вам будет вперед за месяц платить полную двойную цену. Как за жилье, так и за мастерскую. Альраун возмутился и велел торговаться до последнего. Постановили: платить полуторную, но буде начнется вонь, то безжалостно сей же час вон, даже ежели в начале месяца. И денег не возвращаем. А зато не беспокойтесь, любопытничать не будем, и Анриетта к вам ходу не имеет. Ну если золото превращать начнете - то наши поздравления.
В ноябре о новом алхимике зажужжали, зашептались, заговорили в узких кругах посвященных. Ясно, что молодой человек отнюдь не был адептом, не ведал о Великом Делании. Но вот странно - для простеца он слишком непрост. Никто о нем ничего не знает, но откуда-то он знает всех. Не искушен в Тайной науке - но правильно употребляет все термины и работает просто отлично. Явно кто-то им руководит - но вот кто? Из высших алхимиков все как один отреклись от такого подмастерья. Между собой называли его Вороном. Пытались узнать о нем хоть что-то - тщетно. Думали даже, что сей Ворон - шпион, но он ничего не пытался узнавать, просто приходил и уходил, не стараясь втереться в доверие, не так ведут себя шпионы. Да и выглядит он не как шпион - уж слишком приметно: ноги худые, кривые, голова огромная, такого увидишь - ввек не забудешь. Темный он человек, Бог с ним совсем, время покажет - решили алхимики, но тинктуры и дистилляты покупали у него по-прежнему.
В Адвент альраун начал посматривать на Аурела и жалостно вздыхать. Чем ближе подступало Рождество, тем умильнее глядел альраун. И наконец подступился - стал уговаривать Аурела вынести его на улицы, запорошенные снежком, чтоб подышать чистым воздухом, посмотреть на белый свет - даже из кармана кафтана. Аурел боялся, не кончилось бы дело худо, но альрауна было не унять. Он пригрозил, что не будет больше наставлять ученика в искусстве обращения с тиглями и ретортами, нарядился в золотую ленту поверх белого, Аурел сунул его в теплую меховую перчатку - и оба отправились в церковь Св. Иакова, а после - куда глаза глядят, вернее, куда указывал альраун. Ходили они долго, у Аурела иззябли ноги, но зато альраун был так благодарен, что вечером добровольно лег в ванну с вином. Наутро корешок разбудил своего спутника-ученика и опять заставил его вынести себя на прогулку.
Так продолжалось целых шесть дней, а на седьмой Аурел оказался в одном из косеньких, кривых проулочков, где двое разминутся с трудом, а навстречу ему шла пара. Мужчина и женщина, оба были одеты добротно и даже богато. Кавалер вел даму под руку, ее башмаки оставляли четкие следы на свежевыпавшем снегу. Они о чем-то тихо беседовали. И вдруг в кармане Аурела альраун словно обезумел и начал тихо скулить - а потом все громче и громче. Аурела объял ужас: он-то знал, что будет, если проклятый корешок распищится в полный голос. Дама ахнула и прикрыла рот рукой. Кавалер вздрогнул и начал оглядываться. Аурел, как можно незаметнее пытался заткнуть карман, где уже не на шутку бушевал альраун, выпрастываясь из меховой рукавицы. «Хозяин! Хозяин! - скулил корешок. - Вы вернулись! Это вы! Хозяйка, о дама Перенелла!» Аурел уже хотел броситься бежать, как мужчина воскликнул громовым голосом: «Радикус! А ну, живо ко мне!» И в тот же миг альраун стал карабкаться наружу, отталкивая пальцы Аурела, пыхтя и сопя, перевалил через высокий карман и плюхнулся прямо в ладонь мужчины. Тот, не обращая внимания на ошарашенного студента, схватил альрауна, прижал его к груди и, рассмеявшись, передал даме: «Смотри, Пернелла, наш корешок не так-то прост! Он вернулся!» Потом пронзил Аурела мгновенным и раскаленным, как луч, взглядом, приподнял круглую меховую шапку странного покроя - и пара проскользнула мимо студента, мгновенно растаяв в начинавших сгущаться сумерках. Только слышно было, как верещал от счастья альраун: «Хозяин! Я нашел! Нашел!»
Что потом дальше было с Аурелом, известно плохо, уж слишком неправдоподобно все это звучало. На следующий день студенту принесли какой-то пакет, а еще через три дня он съехал из комнаты и исчез в неизвестном направлении. Какие-то люди упаковали и вынесли весь его скарб, щедро расплатившись с хозяином гостиницы. Ворона в тех краях больше не видали, но поговаривали, что знаменитый аббат-чернокнижник Иоанн Тритемий взял себе некоего юношу, пришедшего Бог весть откуда, но принесшего самые блестящие рекомендации. Говорили, у него была большая голова и короткие кривые ноги. Еще говорили, что Тритемий считал его лучшим своим учеником. И уж совсем неправдоподобные слухи ходили, что в Константинополе какой-то не то еврей, не то немец по имени Соломон передал этому ученику секрет Философского камня и какую-то книгу, а куда потом подевался сей Соломон, да и был ли он вообще, никому доподлинно не известно.