(no subject)
Это может прозвучать цинично, но именно в такие моменты, как сейчас, каждый журналист получает нечеловеческое удовольствие от своей профессии. У нас горят глаза, дрожат руки, срывается голос. Мы не спим ночами, хотя у самих с ликвидностью все гораздо хуже, чем у несчастных участников рынка. Кофе вперемешку с энергетиками, синие круги под глазами, стойкое ощущение, что ты чего-то не сделал, кому-то не позвонил.
И в то же время - громадная радость от того, что не ты, а тебя будут читать на полосе, что в самые тяжелые моменты крутые перцы-"топы" тратят минуты и часы, чтобы рассказать, поделиться слухами, опасениями, надеждами. Мы никогда не сможем догнать участников рынка по размеру зарплаты, но, уж простите за самонадеянность, мы находимся на одном уровне сопереживания. Мы, так же, как и они, наблюдаем события изнутри, а не снаружи. И уже за одно только это стоило тратить годы на то, чтобы научиться общаться с этими людьми и понимать то, о чем они говорят. Понимать, перенимать и достигнуть того уровня, когда ты сам можешь рассказать что-то необходимое им.
Моя карьера стартовала за две недели до начала дела Юкоса, поэтому первый драйв я ощутила еще совсем неопытной соплей, которая не знала, ху из Абрамович, чем хороша Сибнефть и сколько миллиардов у Ходорковского.Впрочем, тогда было другое - совершенно безбашенная смелость, которая не боялась незнания, глупых вопросов и равнодушия спикеров. Девочка в красном свитере хватала за рукав серьезных дяденек и так искренне интересовалась, олигархи они или нет, что дяденьки торопливо прятались за бодигардов: чур,чур, сумасшедшая. А девочка еще верила в свободу слова и что-то пищала им вслед.
С тех пор прошло почти шесть лет. Я уже знаю, кто такие олигархи и как они выглядят. Моя телефонная база вполне себе комильфо, и самое ценное в ней - в памяти некоторых "контактов" есть и мой номер. Им иногда бывает важно, дошло ли письмо, подходит ли фотография. Очень редко, но все-таки они сами звонят мне и расспрашиваю о последних рыночных сплетнях. У меня еще очень много невзятых высот, но я полна решимости их взять.
Последние недели я все время думала о том, что заставляет нас за небольшие деньги вкалывать по-взрослому. Наверное, одна из причин - возможность потихонечку подбираться к уровню глубины понимания жизни и экономики, которая есть у этих людей. По-нашему - ньюсмейкеров.
Редакция - это совершенно специальный микрокосм, который со стороны может показаться хаосом. Мой рабочий стол похож на другие - вот валяется программа конференции по секьюритизации, рядом - листочек с чьим-то важным телефоном, который я потом буду выпрашивать у коллег. Два пустых пластиковых стаканчика с недопитым кофе, подборка журнала, на ней - раздербанненные веды с коммерсом. Пачка визиток, три зажигалки, исписанные неразборчивым почерком релизы (иногда там можно вычитать умные мысли спикеров). старые чеки, ксерокс загранпаспорта. Из этих предметов складывается интересная, насыщенная, яркая жизнь, не хуже банкировской. Хотя собственной переговорной и плазменного телека на стене в кабинете, наверно, и не будет никогда.
Многие мои сокурсники занимаются сейчас более доходными и гламурными работами - маркетингом, пиаром, бизнесом. Это их право и их привилегия, мы можем только спорить, но не соперничать. Распространенное клише о всегда потертых джинсах журналиста на вечернем приеме немного устарело: сейчас на приемах журналисток трудно отличить от нежурналисток. Разве что прислушаться к их разговорам: все пьют и развлекаются, а они работают. Парадокс профессии заключается и в том, что каждый съеденный на фуршетах кусок красной рыбы и выпитый фужер вина съедены и выпиты не просто так - стратегически.
Ох, сколько бы мне хотелось рассказать о технологиях непринужденной беседы о погоде с нужным тебе человеком, после которой трясутся коленки и подскакаивает давление. Я сама эти технологии придумывала с помощью моих первых мудрых начальников, а потом уже и без них. Знаете, что иногда светло-голубая кофточка с вышитыми ромашками и личико без макияжа может стать основным журналистским оружием? В хорошем смысле, не подумайте плохого.
На журфаке благообразные бабули пытались учить нас чему-то, хотя трудно разобрать, чему именно. Но по-настоящему осваивать мастерство приходилось методом проб и ошибок, набивая шишки о монитор компьютера и трубку телефона. При правильном начальнике и не зная японского сделаешь так, чтобы тебя поняли. А с правильными начальниками мне везло. И я благодарна им за главное - они больно били меня мордой об стол, заставляя делать немыслимые вещи. И, конечно, эти немыслимые вещи не выполнялись, зато делалось много мыслимых.
Самая большая опасность - признать, что ты уже крут. Тогда за несколько недель все достигнутое может полететь к черту - журналистов очень быстро забывают, если нет повода с ними общаться.
Моя личная жизнь похожа на истерический зигзаг. Последние пять лет я кочую с одной съемной квартиры на другую. Самое удивительное - желания что-то изменить нет. Потому что сейчас моя жизнь такая, и если вдруг я попаду в контору, где после шести часов вечера нет смысла оставаться, то превращусь в скучную серую крысу.
Как здорово, что после школы я решила стать журналистом, потому что на журфак не нужно было сдавать историю. Какое чудо, что я попала в деловую журналистику. Мне другого не надо.