...и кусочек классики
Однажды Сенечка насмерть перессорился с маменькой из-за бани. Приехавши летом в отпуск, вздумал он вымыться в баньке и пришел доложить об этом маменьке. Он тогда только что был произведен в статские советники и назначен вице-директором какого-то департамента.
- У меня есть до вас, милая маменька, большая просьба! - приступил Сенечка, по своему обыкновению, с предисловия.
- Говори, мой друг!
- Вы меня извините, добрый друг маменька, я только что приехал и решаюсь уже вас беспокоить…
- Говори, мой друг!
- Но обстоятельство такого рода, что я, зная ваше доброе ко мне расположение и как вы всегда были снисходительны ко всем моим нуждам…
- Да говори же, дурак!
- Я, право, не знаю, дорогая маменька, чем я мог заслужить ваш гнев…
- Долго ли ты меня притеснять будешь? долго ли тебе мной командовать?
- Я, милая маменька…
Но Марья Петровна уже вскочила и выбежала из комнаты. Сенечка побрел к себе, уныло размышляя по дороге, за что его наказал бог, что он ни под каким видом на маменьку потрафить не может. Однако Марья Петровна скоро обдумалась и послала девку Палашку спросить "у этого, прости господи, черта", чего ему нужно. Палашка воротилась и доложила, что Семен Иваныч в баньку желают сходить.
- На-тко! - сказала Марья Петровна и показала при этом Палашке указательный палец правой руки, - на дворе сенокос, люди в поле, а он в баньку выдумал! Поди, доложи, что некому сегодня топить.
Однако через несколько минут Марья Петровна опять обдумалась, велела затопить баню и послала за Сенечкой.
- Ну, ступай в баню, мой друг, - сказала она кротко.
- Но если это затрудняет вас в ваших распоряжениях, милый друг маменька…
- Ступай в баню, мой друг, - опять повторила Марья Петровна и, чтоб не увлекаться, занялась раскладыванием гран-пасьянса.
- Если все люди в поле, дорогая маменька…
Марья Петровна не отвечала, но, судорожно повёртываясь на стуле, думала: "Неужели это я такого дурака родила?"
- Я не знаю, милая маменька, что я такое сделал, чем я мог вас огорчить?
Молчание…
- Я благонравием своим заслужил любовь всех моих начальников, ныне назначен уже вице-директором и льщу себя надеждою, что карьера моя далеко не кончена…
То же молчание, нарушаемое только шлепаньем карт.
- Во всех семействах первородные сыновья…
- Уйдешь ли ты в баню, мерзавец! - крикнула наконец Марья Петровна, но таким голосом, что Сенечке стало страшно. И долго потом волновалась Марья Петровна, и долго разговаривала о чем-то сама с собой, и все повторяла: "Лишу! ну, как бог свят лишу я этого подлеца наследства! и перед богом не отвечу!" С своей стороны, Сенечка хоть и пошел в баню, но не столько мылся в ней, сколько размышлял: "Господи, да отчего же я всем угодил, всем заслужил, только маменьке Марье Петровне ничем угодить и заслужить не могу!"
(c) Салтыков-Щедрин, "Благонамеренные речи"
- У меня есть до вас, милая маменька, большая просьба! - приступил Сенечка, по своему обыкновению, с предисловия.
- Говори, мой друг!
- Вы меня извините, добрый друг маменька, я только что приехал и решаюсь уже вас беспокоить…
- Говори, мой друг!
- Но обстоятельство такого рода, что я, зная ваше доброе ко мне расположение и как вы всегда были снисходительны ко всем моим нуждам…
- Да говори же, дурак!
- Я, право, не знаю, дорогая маменька, чем я мог заслужить ваш гнев…
- Долго ли ты меня притеснять будешь? долго ли тебе мной командовать?
- Я, милая маменька…
Но Марья Петровна уже вскочила и выбежала из комнаты. Сенечка побрел к себе, уныло размышляя по дороге, за что его наказал бог, что он ни под каким видом на маменьку потрафить не может. Однако Марья Петровна скоро обдумалась и послала девку Палашку спросить "у этого, прости господи, черта", чего ему нужно. Палашка воротилась и доложила, что Семен Иваныч в баньку желают сходить.
- На-тко! - сказала Марья Петровна и показала при этом Палашке указательный палец правой руки, - на дворе сенокос, люди в поле, а он в баньку выдумал! Поди, доложи, что некому сегодня топить.
Однако через несколько минут Марья Петровна опять обдумалась, велела затопить баню и послала за Сенечкой.
- Ну, ступай в баню, мой друг, - сказала она кротко.
- Но если это затрудняет вас в ваших распоряжениях, милый друг маменька…
- Ступай в баню, мой друг, - опять повторила Марья Петровна и, чтоб не увлекаться, занялась раскладыванием гран-пасьянса.
- Если все люди в поле, дорогая маменька…
Марья Петровна не отвечала, но, судорожно повёртываясь на стуле, думала: "Неужели это я такого дурака родила?"
- Я не знаю, милая маменька, что я такое сделал, чем я мог вас огорчить?
Молчание…
- Я благонравием своим заслужил любовь всех моих начальников, ныне назначен уже вице-директором и льщу себя надеждою, что карьера моя далеко не кончена…
То же молчание, нарушаемое только шлепаньем карт.
- Во всех семействах первородные сыновья…
- Уйдешь ли ты в баню, мерзавец! - крикнула наконец Марья Петровна, но таким голосом, что Сенечке стало страшно. И долго потом волновалась Марья Петровна, и долго разговаривала о чем-то сама с собой, и все повторяла: "Лишу! ну, как бог свят лишу я этого подлеца наследства! и перед богом не отвечу!" С своей стороны, Сенечка хоть и пошел в баню, но не столько мылся в ней, сколько размышлял: "Господи, да отчего же я всем угодил, всем заслужил, только маменьке Марье Петровне ничем угодить и заслужить не могу!"
(c) Салтыков-Щедрин, "Благонамеренные речи"