L’Écume des Jours
"Шевели клювом!" - кричит Колен комментатору ледяного катка, у которого голова гигантской птицы.
"А к чему такая спешка?" - вальяжно осведомляется птицеголовый.
Колен прыгает и ногой отшибает комментатору птичью голову, та катится по полу и останавливается около шкафчика в раздевалке.
"Пену дней" посмотрели по совету и живописным рассказам arka-nn - и это очень грустное кино. В каком-то смысле, оно представляет собой чуть менее жестокую и чуть более воздушную версию "Реквиема по мечте": безысходные, беспробудные страдания финала здесь смягчены сюрреальностью происходящего. Но художественно фильм прекрасен. И если в первой половине все эти визуальные, артхаусные излишества, так близкие к тексту книги (вроде дверного звонка, бегающего по дому тараканом, или пианино, смешивающего коктейли, или повара, подсказывающего рецепты прямо из кухонных шкафов), вызывают радостный восторг и ощущение лёгкости, то ближе к концу их смысл меняется. Они становятся потрясающим инструментом, выразительно подчёркивающим возникающие эмоции. Так плавно и незаметно картинка из ослепительно-цветной начинает выцветать, чтобы к финалу стать полностью серой. Ловля угря в водопроводных кранах, смертоносная нимфея, застрявшая в лёгком у Одри Тоту, планирование дня при помощи кубика Рубика - без всех этих сновиденческих деталей повествование превратилось бы в банальную депрессивную историю жизни, и смотреть бы его совсем не захотелось.
Когда кино заканчивается, становится отчётливо ясно, что кажущееся изобразительное безумие здесь - самая, что ни на есть, коренная суть явлений. Оно поднимает на поверхность ту правду, которую наше сознание, подчиняясь многовековым историческим установкам, затолкало в глубокие тёмные чуланы. Взять, например, сцену похорон, представленную столь гротескно, безобразно и отвратительно: сначала она шокирует. Но потом ты понимаешь, что никак по-другому она выглядеть не может, потому что нет ничего прекрасного и достойного в смерти; благородство - это попытка культуры замаскировать, заретушировать. Как писал Шварц: "Смерть-то, оказывается, груба. Да еще и грязна. Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов..."
Кино хорошо ещё и тем, что его запросто можно посмотреть до середины - и остановиться (особенно, если книжку не читал и не знаешь, чем кончится). Тогда сохранится вот это светлое, завершённое ощущение лёгкости и сказочности, которое так сильно в начале, но которое бесследно исчезает к финалу. И оно, может быть, даже ценнее тех рассуждений об эмоциональной композиции, которые приходят в голову после целого.
"А к чему такая спешка?" - вальяжно осведомляется птицеголовый.
Колен прыгает и ногой отшибает комментатору птичью голову, та катится по полу и останавливается около шкафчика в раздевалке.
"Пену дней" посмотрели по совету и живописным рассказам arka-nn - и это очень грустное кино. В каком-то смысле, оно представляет собой чуть менее жестокую и чуть более воздушную версию "Реквиема по мечте": безысходные, беспробудные страдания финала здесь смягчены сюрреальностью происходящего. Но художественно фильм прекрасен. И если в первой половине все эти визуальные, артхаусные излишества, так близкие к тексту книги (вроде дверного звонка, бегающего по дому тараканом, или пианино, смешивающего коктейли, или повара, подсказывающего рецепты прямо из кухонных шкафов), вызывают радостный восторг и ощущение лёгкости, то ближе к концу их смысл меняется. Они становятся потрясающим инструментом, выразительно подчёркивающим возникающие эмоции. Так плавно и незаметно картинка из ослепительно-цветной начинает выцветать, чтобы к финалу стать полностью серой. Ловля угря в водопроводных кранах, смертоносная нимфея, застрявшая в лёгком у Одри Тоту, планирование дня при помощи кубика Рубика - без всех этих сновиденческих деталей повествование превратилось бы в банальную депрессивную историю жизни, и смотреть бы его совсем не захотелось.
Когда кино заканчивается, становится отчётливо ясно, что кажущееся изобразительное безумие здесь - самая, что ни на есть, коренная суть явлений. Оно поднимает на поверхность ту правду, которую наше сознание, подчиняясь многовековым историческим установкам, затолкало в глубокие тёмные чуланы. Взять, например, сцену похорон, представленную столь гротескно, безобразно и отвратительно: сначала она шокирует. Но потом ты понимаешь, что никак по-другому она выглядеть не может, потому что нет ничего прекрасного и достойного в смерти; благородство - это попытка культуры замаскировать, заретушировать. Как писал Шварц: "Смерть-то, оказывается, груба. Да еще и грязна. Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов..."
Кино хорошо ещё и тем, что его запросто можно посмотреть до середины - и остановиться (особенно, если книжку не читал и не знаешь, чем кончится). Тогда сохранится вот это светлое, завершённое ощущение лёгкости и сказочности, которое так сильно в начале, но которое бесследно исчезает к финалу. И оно, может быть, даже ценнее тех рассуждений об эмоциональной композиции, которые приходят в голову после целого.
Click to view