Парос. Начало
Рассвет распустился над самолётным крылом деликатно, стараясь не разбудить, - и потому особенно грандиозно. Он бережно растиснул по тонкому, во весь горизонт, облаку нежнейшие градиенты, от лилового к розовому, от пунцового к охряному, и солнце вспыхнуло через прореху узкую, как ресница, ослепительной вольфрамовой нитью. Миша разглядывал его в иллюминаторы, перебравшись в пустующий бизнес-класс, пока восход не остался за хвостом.
Мы летели на Парос, остров Кикладского архипелага, где все домики белые, а все двери синие, где тощие длинномордые кошки по-прежнему в изобилии, а бессмертные в чёрном старушки уже только на открытках. Я смотрел за борт самолёта на Грецию, видел бисерные россыпи поселений вокруг морщинистых гор и думал, как при всём колоссальном влиянии греческой мифологии на меня, на восприятие, на образ мысли, я удосужился добраться сюда только на четвёртом десятке?
После длинной работы над книгой - дремотной и тяжеловесной, как синий кит, - времени отпыхнуть и расслабить узловатые члены ума полагается тоже немало. Но выходит так, что и тут призраки написанного принимаются щекотать тебе пятки. Хоть мир Тентаклиады я вынашивал, как трепетную дань любви к Хорватии и Черногории, и хоть на Кикладах почти не бывает оранжевой черепицы - греческие острова сейчас подо мной, цвета выжженного песка, в сонно-белёсом, ещё не налившемся сапфировой синевой море были точь-в-точь моими Перишелами. Да и сам Парос, как вскоре открылось, размерами своими и устройством близок Локруму - не тому, настоящему, дубровницкому, а моему, книжному, названному в честь первого. И я вдруг понял, что от выдуманного ничуть не устал, а наоборот.
Нам предстояла пересадка в Афинах, и там же: драматическое ожидание багажа, почти случившееся опоздание на короткий рейс до, собственно, Пароса, а потом панический, имеющий целью оное опоздание предотвратить, бег по аэропорту, с ручной кладью наперевес, вслед за стремительной и легконогой, как Керинейская лань, девушкой с пункта регистрации. Сия прелестная Артемида помогла нам и успеть, и вспотеть.
Наш молодой хозяин Элиас, имеющий в свою очередь что-то от Гермеса - сухопарый и разговорчивый - встретил нас прямо в паросском аэропорту, крохотном, похожим на сельский магазинчик. Он повёз нас по извилистым тропам в голубом грузовичке - рычаг КПП с черепом в пиратской шляпе - рассказывая о том, какие пляжи и таверны на острове хороши, и что совершенно неважно, кто победит на парламентских выборах в конце недели, всё равно никуда Греции от Европы не деться. Элиас оказался отличным во всех отношениях парнем; а как выяснилось, что его любимый бог - Посейдон, а любимая черепаха-ниндзя - Донателло, он окончательно завладел моим доверием.
Ляля виртуозно выбрала место нашего отдохновения. Парос умерен в ценах и начисто лишён тревожного налёта восточных мигрантов и - не менее тревожного - русских туристов. На Паросе я увидел то, за что все традиционно хвалят Америку, начиная с Ильфа и Петрова и кончая Серёжей Доренко: тишь, глушь, местные жители, зачарованное единение с природой - но при этом вай-фай в каждой дыре и ни одного волчьего взгляда.
Парос - остров чудесно холмистый с аккуратно расставленными, как в настольной игре, белоснежными поселениями.
Кикладская растительность устроена таким образом, что передвигаться здесь можно только окультуренными путями - дорогами, тропами, каменистыми ступенями. Всё остальное пространство занято сдержанными в красках и кажущимися с виду пушистыми кустами колючек. Обочины, холмы, долины - это густой колючий ковёр, в который не ступить.
Он слегка мешает смотреть ночью на звёзды - с дороги не сойдёшь, в травку навзничь не ляжешь - в остальном же лишь подчёркивает зелень хвои, и синеву моря, и белизну домиков.
Мы устроились в местечке Логарас, на юго-восточном побережье - в двух шагах от Эгейского моря, от увитых пурпурною бугенвиллеей едален и от залитой солнцем автобусной остановки, с которой мы отправлялись каждый день в разные уголки острова.
Ближайший, рукой подать, портовый городок - Писо Ливади - из которого мы так ни разу никуда и не уплыли, белый и уютный. Здесь я поглотил несколько хорошо прожаренных осьминожьих щупалец (размышляя, конечно же, о своём) и возвёл с ребёнком пару песчаных замков методом капающей лепнины.
По дороге из Логараса в Писо Ливади есть ресторанчик, отчего-то пустой и безлюдный, которым, согласно паросскому фольклору, владеет богатая русская женщина и её бедный болгарский любовник. Элиас, не в службу, а в дружбу, заметил нам, что ему бы тоже не помешала богатая русская женщина - исключительно для выправления экономической ситуации.
Однажды в Писо Ливади заходил мреющий парусами четырёхмачтовый барк. Поймать его в объектив было трудно, он шёл в отдалении мимо Логараса в полуденной дымке, раздувши вооружение на всех мачтах, кроме бизани, но сразу так хорошо сделалось на душе. Воображение взвихрилось сюжетами, захотелось рисовать на песке таинственные знаки, искать сокровища, рваться на абордаж, барахтаться в солёной пене. Видимо, Посейдон - мой любимый бог неспроста.
つづく。。。
Мы летели на Парос, остров Кикладского архипелага, где все домики белые, а все двери синие, где тощие длинномордые кошки по-прежнему в изобилии, а бессмертные в чёрном старушки уже только на открытках. Я смотрел за борт самолёта на Грецию, видел бисерные россыпи поселений вокруг морщинистых гор и думал, как при всём колоссальном влиянии греческой мифологии на меня, на восприятие, на образ мысли, я удосужился добраться сюда только на четвёртом десятке?
После длинной работы над книгой - дремотной и тяжеловесной, как синий кит, - времени отпыхнуть и расслабить узловатые члены ума полагается тоже немало. Но выходит так, что и тут призраки написанного принимаются щекотать тебе пятки. Хоть мир Тентаклиады я вынашивал, как трепетную дань любви к Хорватии и Черногории, и хоть на Кикладах почти не бывает оранжевой черепицы - греческие острова сейчас подо мной, цвета выжженного песка, в сонно-белёсом, ещё не налившемся сапфировой синевой море были точь-в-точь моими Перишелами. Да и сам Парос, как вскоре открылось, размерами своими и устройством близок Локруму - не тому, настоящему, дубровницкому, а моему, книжному, названному в честь первого. И я вдруг понял, что от выдуманного ничуть не устал, а наоборот.
Нам предстояла пересадка в Афинах, и там же: драматическое ожидание багажа, почти случившееся опоздание на короткий рейс до, собственно, Пароса, а потом панический, имеющий целью оное опоздание предотвратить, бег по аэропорту, с ручной кладью наперевес, вслед за стремительной и легконогой, как Керинейская лань, девушкой с пункта регистрации. Сия прелестная Артемида помогла нам и успеть, и вспотеть.
Наш молодой хозяин Элиас, имеющий в свою очередь что-то от Гермеса - сухопарый и разговорчивый - встретил нас прямо в паросском аэропорту, крохотном, похожим на сельский магазинчик. Он повёз нас по извилистым тропам в голубом грузовичке - рычаг КПП с черепом в пиратской шляпе - рассказывая о том, какие пляжи и таверны на острове хороши, и что совершенно неважно, кто победит на парламентских выборах в конце недели, всё равно никуда Греции от Европы не деться. Элиас оказался отличным во всех отношениях парнем; а как выяснилось, что его любимый бог - Посейдон, а любимая черепаха-ниндзя - Донателло, он окончательно завладел моим доверием.
Ляля виртуозно выбрала место нашего отдохновения. Парос умерен в ценах и начисто лишён тревожного налёта восточных мигрантов и - не менее тревожного - русских туристов. На Паросе я увидел то, за что все традиционно хвалят Америку, начиная с Ильфа и Петрова и кончая Серёжей Доренко: тишь, глушь, местные жители, зачарованное единение с природой - но при этом вай-фай в каждой дыре и ни одного волчьего взгляда.
Парос - остров чудесно холмистый с аккуратно расставленными, как в настольной игре, белоснежными поселениями.
Кикладская растительность устроена таким образом, что передвигаться здесь можно только окультуренными путями - дорогами, тропами, каменистыми ступенями. Всё остальное пространство занято сдержанными в красках и кажущимися с виду пушистыми кустами колючек. Обочины, холмы, долины - это густой колючий ковёр, в который не ступить.
Он слегка мешает смотреть ночью на звёзды - с дороги не сойдёшь, в травку навзничь не ляжешь - в остальном же лишь подчёркивает зелень хвои, и синеву моря, и белизну домиков.
Мы устроились в местечке Логарас, на юго-восточном побережье - в двух шагах от Эгейского моря, от увитых пурпурною бугенвиллеей едален и от залитой солнцем автобусной остановки, с которой мы отправлялись каждый день в разные уголки острова.
Ближайший, рукой подать, портовый городок - Писо Ливади - из которого мы так ни разу никуда и не уплыли, белый и уютный. Здесь я поглотил несколько хорошо прожаренных осьминожьих щупалец (размышляя, конечно же, о своём) и возвёл с ребёнком пару песчаных замков методом капающей лепнины.
По дороге из Логараса в Писо Ливади есть ресторанчик, отчего-то пустой и безлюдный, которым, согласно паросскому фольклору, владеет богатая русская женщина и её бедный болгарский любовник. Элиас, не в службу, а в дружбу, заметил нам, что ему бы тоже не помешала богатая русская женщина - исключительно для выправления экономической ситуации.
Однажды в Писо Ливади заходил мреющий парусами четырёхмачтовый барк. Поймать его в объектив было трудно, он шёл в отдалении мимо Логараса в полуденной дымке, раздувши вооружение на всех мачтах, кроме бизани, но сразу так хорошо сделалось на душе. Воображение взвихрилось сюжетами, захотелось рисовать на песке таинственные знаки, искать сокровища, рваться на абордаж, барахтаться в солёной пене. Видимо, Посейдон - мой любимый бог неспроста.
つづく。。。