(no subject)
Про духовный стих "Тры янгалы"
...
А затем вдруг напевно и растяжно зазвучало белорусское песнопение:
Ой, ішлі прайшлі да Тры Янгалы,
Што вялі яны душу, душу грэшную.
Ой і што жа ты, душа, міма Раю прайшла,
Ой чым жа ты, душа, правінілася.
Пока все ясно без перевода. И предполагаемые затем грехи понятны в языковом плане.
Ці за скупасцю, ці за глупасцю,
Ці душу загубіў, ці вянец разрушыў.
Образный ряд второй строки скрывает за собой человекоубийство и надругательство над девушкой, которая затем уже не сможет пойти под венец. Даже назвать здесь все своими словами, видимо, уже большой грех.
Картина рая, в который не допускается душа грешника, представлена всего одним фрагментом.
Пасярод Раю стаіць дрэва, стаіць дрэва купаросавае.
Як на том на дрэве пцічкі райскія, галасочкі ў іх серафімскія.
Галасочкі ў іх серафімскія, да ў спесні яны херувімскія.
О чем поют райские птицы ангельскими, сладкозвучными голосами?
Ой у нашым у Раю жыць весела,
Жыць весела, толькі некаму.
Безысходность одной провинившейся души парой последних слов песни вдруг расширяется до вселенского масштаба - все во грехе, нет в мире праведников. Ощущение вдруг испытываешь такое, будто разряд молнии поражает тело, и в этом состоянии пребывать еще долгие дни...
Эта белорусское песнопение входит в селе Лысые в каждого с материнским молоком, с колыбельными песнями и, сопровождает его и дальше по жизни. Оно не могло не оказать воздействие на творчество Николая Мельникова. В поэме «Русский крест» можно уловить отзвуки настроения, порожденного этим духовным текстом.
Герой поэмы Иван Росток предстает изболевшимся человеком. Он «заплутался, загрешился», беспробудное пьянство сделало его инвалидом « в неполных сорок», покалечило его душу и тело, лишив руки. И никакой надежды вымолить прощение, поскольку оно «запоздалое уже». Раем для страждущей души предстает Русь Святая. Но на смену восторгу, с которым Иван делает для себя такое открытие, приходит горькое осознание того, что «давно пути закрыты в тот святой, забытый край».
Тема, равным образом пронизывающая поэму и белорусский духовный стих, как народную песня на религиозный сюжет, - предстоящий Страшный Суд и реальная угроза согрешившей душе лишиться надежды на рай. Составители сборника «Песни русского народа», 1894 года издания, писали в предисловии: «Страшный Суд, по святоотеческой традиции, в своих бесчисленных вариантах образует один из самых мощных центров притяжения в народной поэзии». Поэма Николая Мельникова также содержит грозное предостережение:
Время близко... Ангел вскоре
вострубит на небесах,
и на всем земном просторе
воцарится Божий Страх.
Но судьба Ивана, к концу повествования избавившегося от пренебрежительного на селе прозвища «Росток» с возвращением родовой фамилии Ростов, наполняет читателя живительным оптимизмом.
Потому что силой Веры
всем внушил - спасенье есть,
потому что вспомнил первый
Бога, Русь и предков честь.
Чего не скажешь о духовном стихе, там - сокрушение о потере рая, глубокая печаль. В белорусских источниках этот текст называется «Три ангела». Он широко известен в исполнении Минской этно-группы « Троица» и хора женского православного Свято-Елисаветинского монастыря на окраине Минска, где регентом является монахиня Иулиания (Денисова). Матушка с консерваторским образованием для этого канта подобрала свою музыку. Редактором текста обозначен Виктор Кравченко. Это только редактор, который адаптирует старый текст под новую музыкальную форму. Автор же слов, история и география песнопения пока неизвестны.
Невольно помогают интернет-ресурсы. В мае прошлого года пользователь сети Иван Дорошенко после прослушивания «Троицы» с ее «Тремя ангелами» одобрил пение фольклорной группы, но заметил: «Слишком много русскоязычных слов. Но это суть души белорусской не меняет». Иван не исключил возможное использование в белорусском языке его восточных диалектов, формирование которых не обошлось без русского языка. Как, в свою очередь, белорусский и украинский языки породили, по определению лингвистов, стародубский говор в юго-западных районах Брянской области.
А могло ли русское песнопение также быть принято белорусами и со временем претерпеть изменения, впрочем, как и русское песнопение могло быть переиначено с белорусского? Похожий на «Три ангела» русский духовный стих, но уже под названием «Рай», когда-то занимал место в репертуаре Елены Камбуровой. Все не так просто.
Русский историк и философ Георгий Федотов в своем исследовании «Стихи духовные», изданном в Париже в 1935 году, признает, что духовный стих сложился в допетровской Руси, в XV-XVI столетиях, и представляет уцелевший «обломок московской культуры» в чуждой и разлагающей его цивилизации последующего времени. В XIX веке русский духовный стих переживает процесс «постепенного выветривания и отмирания». Но благодаря писателю Петру Киреевскому по царской России эти жемчужины народного творчества были собраны и заняли свое место в отдельных книгах. Время издания записанных стихов некоторые музыковеды-фольклористы стали ошибочно указывать временем их зарождения.
А вот местом, откуда русские духовные стихи пошли кругами, как по воде, справедливо называется белорусская Ветка, кстати, в сорока километрах от злынковского села Лысые. Сюда после раскола Русской православной церкви бежала самая большая и организованная часть московских староверов со своими священнослужителями, что в дальнейшем дало основание современным исследователям это направление старообрядчества называть «поповским». Беглецы, до 40 тысяч человек, были защищены от преследования в пределах Великого Княжества Литовского. Гомельский историк Ирина Безручка, свое научное исследование посвятившая определению уровня толерантности в развития белорусского общества, в том числе на примере Ветки, находит языковые и многие другие взаимные культурные влияния. Даже, по ее мнению, ветковская иконопись, сохранившая все признаки московской школы, претерпела изменения. В частности, больше прежнего стали занимать место растительные орнаменты.
И здесь можно подойти близко к разгадке, что представляет собой «дрэва купаросавае» из белорусских «Трех ангелов». Этот образ, очевидно, не отягощен вопросами. Одно из восприятий - это дерево из металла, дерево медное - представлено в клипе к альбому «Троицы» режиссера-аниматора Юлии Рудицкой. Другие говорят о райском дереве в ярком бирюзовом цвете с изумрудным переливом, который иконописцы получали купоросовыми смесями - сплавлением медной соли, песка и соды.
В русском духовном стихе « Рай» речь идет о кипарисе.
Как у нас-то в Раю древеса растут,
Древеса растут купарисовые.
Древеса растут купарисовые,
На них птички сидят - птички райские.
С буквой «у» здесь нет опечатки. Это - результат фонетических изменений в историческом развитии русского языка, когда греческая гласная «Y - ипсилон» в слове «cyparissus» в древнерусском (общем языке для русского, белорусского и украинского народов), затем в старорусском или великорусском языках до петровской реформы гражданского шрифта именуется как «Ук» и воплощается в звуке «у». Такое произношение указывает на время появления русского духовного текста и оно, это время, охватывает вторую половину ХVII века с церковным расколом. Кипарис - самое упоминаемое дерево в народных православных песнопениях. В « Голубиной книге», шедевре восточно - славянского религиозного фольклора, кипарис, например, символизирует собой мировое дерево, выросшее на костях библейского Адама и ставшее крестом для Спасителя.
Белорусские «Три ангела» имеют заимствования не только из русского языка. Например, «янголов» можно встретить только в словаре украинцев - в Беларуси крылатых посланников Божьих называют «анёлами» на польский манер.
В этом много знаменательного и сестры Николая Мельникова из села Лысые на стыке границ, месте встречи трех ангелов - от России, Беларуси и Украины, свое обращение к духовному стиху будто уподобили пронзительному плачу по общей славянской душе, мечущейся во грехе в поисках рая, и спасением для которой, как и в поэме «Русский крест», могут стать Святая Русь - совершенный символ некогда единого Русского мира, Бог и честь предков.
Николай Исаков, почетный сотрудник МВД России, полковник в отставке, ветеран боевых действий, кавалер ордена Мужества и медали Русской Православной Церкви прп. Сергия Радонежского 1-й степени
...
А затем вдруг напевно и растяжно зазвучало белорусское песнопение:
Ой, ішлі прайшлі да Тры Янгалы,
Што вялі яны душу, душу грэшную.
Ой і што жа ты, душа, міма Раю прайшла,
Ой чым жа ты, душа, правінілася.
Пока все ясно без перевода. И предполагаемые затем грехи понятны в языковом плане.
Ці за скупасцю, ці за глупасцю,
Ці душу загубіў, ці вянец разрушыў.
Образный ряд второй строки скрывает за собой человекоубийство и надругательство над девушкой, которая затем уже не сможет пойти под венец. Даже назвать здесь все своими словами, видимо, уже большой грех.
Картина рая, в который не допускается душа грешника, представлена всего одним фрагментом.
Пасярод Раю стаіць дрэва, стаіць дрэва купаросавае.
Як на том на дрэве пцічкі райскія, галасочкі ў іх серафімскія.
Галасочкі ў іх серафімскія, да ў спесні яны херувімскія.
О чем поют райские птицы ангельскими, сладкозвучными голосами?
Ой у нашым у Раю жыць весела,
Жыць весела, толькі некаму.
Безысходность одной провинившейся души парой последних слов песни вдруг расширяется до вселенского масштаба - все во грехе, нет в мире праведников. Ощущение вдруг испытываешь такое, будто разряд молнии поражает тело, и в этом состоянии пребывать еще долгие дни...
Эта белорусское песнопение входит в селе Лысые в каждого с материнским молоком, с колыбельными песнями и, сопровождает его и дальше по жизни. Оно не могло не оказать воздействие на творчество Николая Мельникова. В поэме «Русский крест» можно уловить отзвуки настроения, порожденного этим духовным текстом.
Герой поэмы Иван Росток предстает изболевшимся человеком. Он «заплутался, загрешился», беспробудное пьянство сделало его инвалидом « в неполных сорок», покалечило его душу и тело, лишив руки. И никакой надежды вымолить прощение, поскольку оно «запоздалое уже». Раем для страждущей души предстает Русь Святая. Но на смену восторгу, с которым Иван делает для себя такое открытие, приходит горькое осознание того, что «давно пути закрыты в тот святой, забытый край».
Тема, равным образом пронизывающая поэму и белорусский духовный стих, как народную песня на религиозный сюжет, - предстоящий Страшный Суд и реальная угроза согрешившей душе лишиться надежды на рай. Составители сборника «Песни русского народа», 1894 года издания, писали в предисловии: «Страшный Суд, по святоотеческой традиции, в своих бесчисленных вариантах образует один из самых мощных центров притяжения в народной поэзии». Поэма Николая Мельникова также содержит грозное предостережение:
Время близко... Ангел вскоре
вострубит на небесах,
и на всем земном просторе
воцарится Божий Страх.
Но судьба Ивана, к концу повествования избавившегося от пренебрежительного на селе прозвища «Росток» с возвращением родовой фамилии Ростов, наполняет читателя живительным оптимизмом.
Потому что силой Веры
всем внушил - спасенье есть,
потому что вспомнил первый
Бога, Русь и предков честь.
Чего не скажешь о духовном стихе, там - сокрушение о потере рая, глубокая печаль. В белорусских источниках этот текст называется «Три ангела». Он широко известен в исполнении Минской этно-группы « Троица» и хора женского православного Свято-Елисаветинского монастыря на окраине Минска, где регентом является монахиня Иулиания (Денисова). Матушка с консерваторским образованием для этого канта подобрала свою музыку. Редактором текста обозначен Виктор Кравченко. Это только редактор, который адаптирует старый текст под новую музыкальную форму. Автор же слов, история и география песнопения пока неизвестны.
Невольно помогают интернет-ресурсы. В мае прошлого года пользователь сети Иван Дорошенко после прослушивания «Троицы» с ее «Тремя ангелами» одобрил пение фольклорной группы, но заметил: «Слишком много русскоязычных слов. Но это суть души белорусской не меняет». Иван не исключил возможное использование в белорусском языке его восточных диалектов, формирование которых не обошлось без русского языка. Как, в свою очередь, белорусский и украинский языки породили, по определению лингвистов, стародубский говор в юго-западных районах Брянской области.
А могло ли русское песнопение также быть принято белорусами и со временем претерпеть изменения, впрочем, как и русское песнопение могло быть переиначено с белорусского? Похожий на «Три ангела» русский духовный стих, но уже под названием «Рай», когда-то занимал место в репертуаре Елены Камбуровой. Все не так просто.
Русский историк и философ Георгий Федотов в своем исследовании «Стихи духовные», изданном в Париже в 1935 году, признает, что духовный стих сложился в допетровской Руси, в XV-XVI столетиях, и представляет уцелевший «обломок московской культуры» в чуждой и разлагающей его цивилизации последующего времени. В XIX веке русский духовный стих переживает процесс «постепенного выветривания и отмирания». Но благодаря писателю Петру Киреевскому по царской России эти жемчужины народного творчества были собраны и заняли свое место в отдельных книгах. Время издания записанных стихов некоторые музыковеды-фольклористы стали ошибочно указывать временем их зарождения.
А вот местом, откуда русские духовные стихи пошли кругами, как по воде, справедливо называется белорусская Ветка, кстати, в сорока километрах от злынковского села Лысые. Сюда после раскола Русской православной церкви бежала самая большая и организованная часть московских староверов со своими священнослужителями, что в дальнейшем дало основание современным исследователям это направление старообрядчества называть «поповским». Беглецы, до 40 тысяч человек, были защищены от преследования в пределах Великого Княжества Литовского. Гомельский историк Ирина Безручка, свое научное исследование посвятившая определению уровня толерантности в развития белорусского общества, в том числе на примере Ветки, находит языковые и многие другие взаимные культурные влияния. Даже, по ее мнению, ветковская иконопись, сохранившая все признаки московской школы, претерпела изменения. В частности, больше прежнего стали занимать место растительные орнаменты.
И здесь можно подойти близко к разгадке, что представляет собой «дрэва купаросавае» из белорусских «Трех ангелов». Этот образ, очевидно, не отягощен вопросами. Одно из восприятий - это дерево из металла, дерево медное - представлено в клипе к альбому «Троицы» режиссера-аниматора Юлии Рудицкой. Другие говорят о райском дереве в ярком бирюзовом цвете с изумрудным переливом, который иконописцы получали купоросовыми смесями - сплавлением медной соли, песка и соды.
В русском духовном стихе « Рай» речь идет о кипарисе.
Как у нас-то в Раю древеса растут,
Древеса растут купарисовые.
Древеса растут купарисовые,
На них птички сидят - птички райские.
С буквой «у» здесь нет опечатки. Это - результат фонетических изменений в историческом развитии русского языка, когда греческая гласная «Y - ипсилон» в слове «cyparissus» в древнерусском (общем языке для русского, белорусского и украинского народов), затем в старорусском или великорусском языках до петровской реформы гражданского шрифта именуется как «Ук» и воплощается в звуке «у». Такое произношение указывает на время появления русского духовного текста и оно, это время, охватывает вторую половину ХVII века с церковным расколом. Кипарис - самое упоминаемое дерево в народных православных песнопениях. В « Голубиной книге», шедевре восточно - славянского религиозного фольклора, кипарис, например, символизирует собой мировое дерево, выросшее на костях библейского Адама и ставшее крестом для Спасителя.
Белорусские «Три ангела» имеют заимствования не только из русского языка. Например, «янголов» можно встретить только в словаре украинцев - в Беларуси крылатых посланников Божьих называют «анёлами» на польский манер.
В этом много знаменательного и сестры Николая Мельникова из села Лысые на стыке границ, месте встречи трех ангелов - от России, Беларуси и Украины, свое обращение к духовному стиху будто уподобили пронзительному плачу по общей славянской душе, мечущейся во грехе в поисках рая, и спасением для которой, как и в поэме «Русский крест», могут стать Святая Русь - совершенный символ некогда единого Русского мира, Бог и честь предков.
Николай Исаков, почетный сотрудник МВД России, полковник в отставке, ветеран боевых действий, кавалер ордена Мужества и медали Русской Православной Церкви прп. Сергия Радонежского 1-й степени