Худшее в "Солнечном ударе" - это "Солнечный удар"!
Как всё-таки изобретательно и, увы, безжалостно может природа мстить творцу! То лучшее, чем некогда был славен Никита Михалков, передавая на экране как бы "лёгкое дыхание" классической русской литературы, оказалось в фильме "Солнечный удар" самым худшим, вульгарным, пошлым и лишённым какого-либо вкуса. Создаётся невольное впечатление, что не только один из героев, русский подпоручик, сыгранный почему-то сербским актёром, открыто ненавидит отечественную словесность, но и сам режиссёр проникся презрением и раздражением по поводу загадочных и вообще непостижимых жемчужин литературы вроде тончайшего по вязи неуловимых чувств и словно воздушного по манере рассказа "Солнечный удар" Ивана Бунина.
Что-то я не встретил ни в одной из многочисленных рецензий, в которых авторы предпочитали описывать какие-то частности, что в ленте Михалкова не только нет Бунина как такового, но он (и это гораздо постыднее!) извращён до неузнаваемости, унижен и оскорблён то водевильно-оперетточным, то грубым и надругательским подходом экранизатора. Смещены и даже переписаны на противоположные по смыслу практически все психологические мотивировки мимолётной любовной истории, где главной соблазнительницей стала женщина, которая в самый страстный момент выглядит на удивление отталкивающе и противно, будто она - многоопытная ведьма или вампирша, пожелавшая высосать живительные соки из безвольного юнца-поручика. А он вдобавок оказался изменником-предателем, который решил позабыть о своей невесте в Москве и буквально отдался неистовой "пожирательнице мужчин". И после стремительного отъезда новой пассии далеко не сразу начал переживать и страдать, а его запоздалый плач в гостиничном номере не может вызвать ничего, кроме смеха.
А та отсебятина, которую дополнительно вставили сценаристы (включая Никиту Михалкова) в этот проникновенный и неизъяснимо восхитительный бунинский рассказ, лишь усугубляет впечатление неимоверной бессовестности и редкостного отсутствия слуха на малейшую фальшь, хотя постановщик с надоедливой настойчивостью пытается обыграть нежнейшую арию Далилы из оперы "Самсон и Далила" Камиля Сен-Санса.
Но удивительнее всего в фильме "Солнечный удар", что сцены, относящиеся к ноябрю 1920 года и уж точно не имеющие никакого отношения к "Окаянным дням" Ивана Бунина, представляются куда выразительнее, а порою воздействуют вполне ощутимо, даже если трудно принять без оговорок скорбный пафос автора, пытающегося сочинить кинематографический реквием о сгинувшем в те жестокие времена русском офицерстве, сиречь самой России.
Что-то я не встретил ни в одной из многочисленных рецензий, в которых авторы предпочитали описывать какие-то частности, что в ленте Михалкова не только нет Бунина как такового, но он (и это гораздо постыднее!) извращён до неузнаваемости, унижен и оскорблён то водевильно-оперетточным, то грубым и надругательским подходом экранизатора. Смещены и даже переписаны на противоположные по смыслу практически все психологические мотивировки мимолётной любовной истории, где главной соблазнительницей стала женщина, которая в самый страстный момент выглядит на удивление отталкивающе и противно, будто она - многоопытная ведьма или вампирша, пожелавшая высосать живительные соки из безвольного юнца-поручика. А он вдобавок оказался изменником-предателем, который решил позабыть о своей невесте в Москве и буквально отдался неистовой "пожирательнице мужчин". И после стремительного отъезда новой пассии далеко не сразу начал переживать и страдать, а его запоздалый плач в гостиничном номере не может вызвать ничего, кроме смеха.
А та отсебятина, которую дополнительно вставили сценаристы (включая Никиту Михалкова) в этот проникновенный и неизъяснимо восхитительный бунинский рассказ, лишь усугубляет впечатление неимоверной бессовестности и редкостного отсутствия слуха на малейшую фальшь, хотя постановщик с надоедливой настойчивостью пытается обыграть нежнейшую арию Далилы из оперы "Самсон и Далила" Камиля Сен-Санса.
Но удивительнее всего в фильме "Солнечный удар", что сцены, относящиеся к ноябрю 1920 года и уж точно не имеющие никакого отношения к "Окаянным дням" Ивана Бунина, представляются куда выразительнее, а порою воздействуют вполне ощутимо, даже если трудно принять без оговорок скорбный пафос автора, пытающегося сочинить кинематографический реквием о сгинувшем в те жестокие времена русском офицерстве, сиречь самой России.