Критика "Критики чистого разума" еще более чистым разумом - 2
Кроме того, говоря об агностицизме Канта, важно также учитывать, что Кант свою философию рассматривал во многом как критику существовавшей в его время спекулятивной философии (я об этом уже упоминал). И поэтому когда Кант писал, что вещь-в-себе вот «совсем-совсем непознаваема», то, возможно, он тем самым пытался усилить пафос всей своей философии - то есть предотвратить философию и других философов от построения всех этих бесконечных высосанных из пальца «философских систем». «Мне надоело читать про все эти ваши субстанции и монады и прочие метафизические сущности!» - как бы хотел сказать Кант своим агностицизмом - «Вы занимаетесь ерундой, которая ничего не дает философии, и все эти ваши «философские системы» высосаны из пальца! Не пытайтесь выйти за пределы опыта, так как все эти ваши сущности и субстанции - только формы мышления нашего разума, которые к объективному миру прямого отношения не имеют!». И отчасти этот пафос Канта, надо признать, был оправдан, так как в его время еще находилось немало чудаков, которые, следуя католической традиции схоластов, еще пытались доказать (или, наоборот, опровергнуть) даже бытие Бога.
Но, тем не менее, такая проблема в философии Канта существует. Хотя - что касается вопроса о том, с чем мы имеем дело в нашем опыте: с вещью-в-себе или чем-то иным - то решается этот вопрос очень просто. В самом деле, а с чего мы это взяли, что когда вещь-в-себе воздействует на нашу чувственность, порождая опыт ощущений, мы сами никак не воздействуем на эту вещь-в-себе? Ведь, скажем, чтобы ощутить вкус яблока, нам надо его надкусить. Или даже полностью съесть, оставив один огрызок. То есть для того, чтобы яблоко, висящее на дереве, стало предметом и причиной нашего ощущения вкуса яблока - нам нужно очень сильно изменить само яблоко, или даже полностью его уничтожить (то есть съесть).
Конечно, очень часто в опыте мы не оказываем такого существенного воздействия на окружающий мир - особенно при звуковых или зрительных ощущениях, но если в опыте мы и наше сознание соприкасаемся каким-то образом с вещью-в-себе и этот опыт порождает наши ощущения - то есть меняет восприятия нашего сознания, то вполне естественно предположить, что и мы сами оказываем какое-то воздействие на вещь-в-себе. То есть проблема здесь скорее в том, что очень долгое время люди полагали, что процесс познания, процесс восприятия опыта - это процесс пассивный, когда мы лишь пытаемся пассивно воспринять окружающий мир, со всеми его зрительными образами, звуками, запахами и т.д., а сам процесс познания в основном сводился к пассивному созерцанию и наблюдению за какими-то явлениями. Но ведь очевидно, что это не так, и что если человек - такая же вещь, как и все другие вещи, которая является частью этого мира, то он неизбежно оказывает воздействие на эти вещи и на вещь-в-себе.
Поэтому в нашем опыте мы никогда не имеем дело в чистом виде с вещью-в-себе - как она есть без нас и нашего сознания. И всегда имеем дело с вещью-в-себе, уже претерпевшей какие-то изменения по причине нашего присутствия и присутствия нашего сознания. Возможно, это воздействие, которое мы оказываем в опыте на познаваемый предмет, и не очень большое, но оно возникает обязательно.
Более того, как мы знаем, когда опыт и эксперимент стали неотъемлемой частью науки, мы (то есть ученые) в этих опытах и экспериментах стараемся создать очень особенные и специальные условия, которые в, так сказать, «естественной природе», в таком чистом виде никогда не встречаются, и в этих опытах мы подвергаем предмет познания целенаправленному воздействию. Все наши понятия (включая все геометрические и математические понятия) носят идеальный характер - это особенность нашего разума и мышления, и поэтому такой же идеальный характер носят все научные теории. И поэтому для проверки каких-то научных теорий или гипотез с помощью эксперимента ученые стараются создать специальные идеальные условия для такого эксперимента. Хотя такие абсолютно идеальные условия, конечно, создать все равно не получается, и при любом измерении и эксперименте возникает погрешность, которая обязательно учитывается.
Но здесь снова может выпрыгнуть какой-нибудь слабоумный еврейчег (из числа неокантианцев или каких-нибудь феноменологов), который тоненьким визгливым отвратительным голоском начнет вопить: «Да как вы смеете? Как вы смеете говорить о нашем воздействии на вещь-в-себе, да еще утверждать, что она при этом меняется? Ведь понятия «воздействие» и «изменение» предполагают применение категорий «причинности» и «времени»! Вре-ме-ни! Априорной формы сознания! А великий Кант показал, что мы не можем применять никакие формы сознания и категории к самой вещи-в-себе, так как эти категории предназначены только для анализа нашего опыта!»
Но я на это замечу, что, во-первых, и сам Кант - несмотря на весь свой пафос против метафизики (в худшем смысле этого слова) - все же, как минимум, утверждал, что вещь-в-себе существует и воздействует на нашу чувственность. То есть применял к ней категории «существования» и «причинности». И, кстати, на этот еще один недостаток и изъян его философии ему указывали, но устранить этот недостаток невозможно, если только не удариться в откровенный субъективный идеализм, то есть не начать утверждать, что мы вообще не знаем, что на нас что-то оказывает воздействие и что причиной опыта является объективный мир (и попытки таким образом интерпретировать философию Канта тоже были - и еврейчеги здесь особенно постарались).
А во-вторых, я не считаю, что философия должна быть столь же строгой дисциплиной, как математика или физика. Да, Кант (как и вообще немцы) всегда пытался придать своей философии максимально строгий вид, и «Критика чистого разума» изложена почти научным языком. Но немцы и вообще сильно подвинуты на Ордунге, и у них, похоже, были иллюзии, что философию можно превратить в нечто вроде «науки» или «науки наук» - то есть в столь же строгое знание, что и знание научное.
Но в том-то и дело, что философия - это не наука, которая должна дать строгое и точное знание. И цель философии - не дать какое-то знание о том, как устроен наш мир или как происходит процесс познания, а дать понимание всем этим вопросам. И для того, чтобы дать такое понимание, философия, как я полагаю, вовсе не должна быть столь же строгой, как математический трактат, и в ней вполне можно использовать и метафоры, и примеры из науки, и какие-то аналогии. Конечно, в философии - как и при любом мышлении - должна присутствовать определенная строгость, и уж тем более она не должна превращаться в абсурд (ни сама по себе, ни в своих выводах), но понимание - не совсем то же самое, что строгое научное знание каких-то научных фактов.
И в данном случае, я считаю, мы вполне вправе для лучшего понимания того, что есть процесс познания и как он происходит, применять к вещи-в-себе некоторые категории или использовать какие-то аналогии из науки и жизни. И тогда мы поймем, что в нашем опыте мы в принципе не можем иметь дело с вещами-самими-по-себе, как они есть без нас и нашего присутствия, так как любой наш опыт уже предполагает наше присутствие при вещи-в-себе и взаимное воздействие познаваемого предмета на нас (на наши ощущения и сознание) и нас самих на познаваемые предметы. И, кстати, современная наука уже приходит в такому же пониманию процесса познания, - так, современные физики уже понимают, что любое измерение в микромире (или даже просто фиксация микрочастиц) предполагает воздействие на этот мир, то есть даже простое измерение невозможно без воздействия на то, что измеряется или фиксируется, и при этом мы меняем свойства того, что измеряем или фиксируем.