Более того, если мы внимательно посмотрим, что есть наши понятия, то мы легко поймем, что они возникают и существуют в нашем разуме так же (или почти так же), как и любые синтетические высказывания и всякое другое рациональное знание (включая науку). Ранее я уже довольно подробно останавливался на этом вопросе - то есть показал, как наши понятия могли возникнуть сначала из имен, и как затем из этих имен могли возникнуть более общие (родовые) понятия. И я показывал, что любое понятие (даже имя) - это уже есть некое обобщение опыта и уже есть некое обобщенное знание.
В самом деле, ведь если у нас есть понятие «лошадь» (как родовое понятие), то оно отнесено уже не только ко всем лошадям, которых мы имели счастье увидеть в своей жизни (то есть в своем опыте), но и ко всем вообще лошадям, с которыми мы лично не знакомы и с которыми мы, вероятно, никогда не будем иметь счастье познакомиться.
И в этом понятии «лошадь» - если оно что-то для нас значит - уже содержатся знания (и довольно богатые) о том, что же это за зверь. Как они выглядят, чем живут, чем питаются и чем они могут быть полезны в нашем хозяйстве. И это понятие «лошади» уже предполагает в себе целый набор синтетических высказываний, которые мы обычно молчаливо подразумеваем и храним в своей памяти, но которые мы при необходимости всегда можем развернуть в логические синтетические высказывания, - то есть в определение того, что такое «лошадь».
Например, определив, что «лошадь - это травоядное животное», то есть определив лошадь в отношении способа ее питания. И это высказывание «лошадь есть травоядное животное» ничем по форме и своему происхождению не будет отличаться от высказывания «все тела тяжелы», то есть оно является неким обобщением нашего опыта, который мы - уже в чисто логической форме - распространяем на всех вообще лошадей, даже тех, которых мы никогда не видели. И теперь мы утверждаем, что какую бы мы лошадь ни встретили в своей жизни (в своем опыте), она - если она действительно лошадь - будет травоядным животным, и мы можем не опасаться, что она решит на нас поохотиться, чтобы нами перекусить.
То есть даже наши понятия - это в сущности, такие же синтетические высказывания, но, так сказать, минимально возможные по форме, которые мы, однако, всегда можем развернуть в более пространное синтетическое высказывание (или даже систему высказываний, определяющих лошадь в разном отношении). И сама это форма мышления - понятие - конечно, уже есть форма нашего разума, и принадлежит она нашему разуму.
Поэтому утверждать, что «наш разум диктует свои законы природе» - как это пытался сделать Кант в своей философии - почти то же самое, что утверждать, что это наш разум диктует лошадям, как им оставаться лошадями и в чем состоит их лошадность. Конечно, это глупость, и здесь Кант абсолютно неправ, как он неправ и в отношении нашего эмпирического знания. И в чем состоит ошибка Канта и всей его философии - это мы ранее тоже уже подробно объяснили.
Во-первых, конечно, и наш эмпирический опыт (то есть эмпирическое знание), и наше рациональное знание имеют в себе объективное содержание объективного мира (вещи-как-материи), и именно в этом состоит их ценность и значимость. У Канта наше эмпирическое знание и знание рациональное никак не соотнесены с объективным миром, так как объективный мир у Канта - это вещь-в-себе, непознаваемая и непостижимая, к которой мы свой опыт и разум относить не можем. И поэтому у Канта получается - точнее сказать, Кант хотел, чтобы это получилось, но ничего из этого не получилось - что наш разум может что-то «диктовать природе» (то есть опыту).
Но все наши понятия, как и все синтетические высказывания берут свое содержание из опыта, а сам этот опыт берет свое содержание из объективного мира. Наш разум (как и наши формы чувственного восприятия) лишь задают форму, но не содержание. И если, например, нам встретится в опыте лошадь, которая питается мясом, или если мы встретим в опыте тело, которое не является тяжелым - нам придется пересмотреть наше понятие о лошади, наши представления о телах или какую-то научную теорию.
Но форму понятиям, как и форму всем нашим суждениям и высказываниям, как и правила составления теорий (например, применение логического правила непротиворечивости), конечно, задает уже наш разум - исходя из своих собственных законов (в том числе законов логических). И теперь мы должны понять, в чем состоит суть всех этих законов, и почему они - как форма восприятия разумом нашего эмпирического опыта - и в самом деле становятся «законами природы». То есть почему всеобщность нашей логической формы - например, всеобщность высказывания «все тела тяжелы» - действительно оказывается всеобщей для природы (то есть объективно, для объективного мира).