Что есть вещь-в-себе?
Что ж, я перехожу к изложению следующей части моей философии - еще более интересной и захватывающей. И в этой части мы введем еще одно онтологическое понятие - вещь-в-себе (или вещь-сама-по-себе), которая составляет третий (или, точнее сказать, первый) модус нашего бытия. Это не кантианская вещь-в-себе - на ее месте в нашей философии вещь-как-материя, вполне познаваемая, которая в соотнесении с человеческим сознанием (или сознанием другого существа) порождает вещь-для (вещь-для-человека) - то есть то, как явлен нам объективный мир, уже преображенный нашим сознанием.
Мы подробно рассмотрели, как этот мир вещи-для-человека (данный нашему субъективному сознанию) соотнесен с вещью-как-материей (то есть c объективным миром материальных вещей), как рассмотрели, почему через познание вещи-для-человека (познание эмпирическое и рациональное) мы можем познавать и объективный мир вещи-как-материи. К некоторым вопросам теории познания мы еще вернемся - в частности, более подробно рассмотрим, что есть математика и пространство-время (как форма нашего сознания, то есть в кантианском смысле, и как объективная реальность).
И теперь мы более подробно рассмотрим, что есть единство нашего «Я», которое служит онтологическим и гносеологическим основанием вещи-для-человека, а также что есть объективное единство мира (его Ratio), и как они соотнесены между собой.
Про это наше «Я», которое появилось у Канта как основание и условие существования его гносеологического субъекта - как трансцендентальное единство апперцепции - написано очень много, особенно много наваяли по этому поводу все эти умственно отсталые еврейчеги-онанисты из числа неокантианцев и феноменологов, а также «профессиональные философы»-кантианцы. А безумный немецкий шарлатан Фихте и вовсе превратил это «Я» в какую-то самодвижущуюся реальность сознания, из чего потом вылез еще более безумный немецкий шарлатан Гегель со своей «диалектикой». Причем Гегель даже утверждал, что по молодости он был «мистиком», и вся его «философия» явилась ему прежде в «мистическом озарении».
Вполне возможно, что это было лишь ловким приемом этого шарлатана, чтобы придать больший вес всему тому бреду, который он нес, хотя у немцев, надо признать, всегда было много каких-то чокнутых «мистиков». То есть, судя по всему, немцы тронулись умом уже задолго до Гегеля и даже до Канта. Причем тронулись они умом как-то сразу все вместе и сообща. «Сумрачный немецкий гений» - он потому и «сумрачный», что в головах у немцев уже давно серьезно потемнело. И Гитлер стал лишь вполне закономерным развитием всего этого немецкого безумия, мрака и помешательства. И, собственно, дотошный немецкий рационализм и немецкий Ордунг - это просто обратная сторона всего этого немецкого безумия: немцы пытаются рационализировать и «затоптать сапогами» и своим Ордунгом тот мрак, который уже очень давно поселился в их головах. Причем пытаются они это сделать опять-таки сообща и маршируя строем.
Про Гегеля мы чуть позже еще поговорим подробнее, пока же отметим, что сама эта проблема нашего «Я», откровенно говоря, не стоит и выеденного яйца, и философии этот вопрос не дает ровным счетом ничего - если, конечно, не пускаться в какие-то фантазии и шарлатанство, как это сделал Фихте, и не погружаться в нездоровую немецкую «мистику». Наше «Я», к которому соотнесены все наши представления - как рациональные, так и чувственные, нам не дано. И не дано оно именно потому, что если бы оно было нам дано, то оно и само превратилось бы только в одно из наших представлений. При этом мы, конечно, вовсе не сопровождаем все наши мысли или наши чувства каким-то осознанным представлением «я мыслю» или «я чувствую» или «это мои мысли» или «это мои ощущения» - и наши мысли, и наши чувства и вообще все-все-все, что является «моим», уже соотнесено к этому моему «Я» фактически, как данность этому «Я».
Конечно, мы всегда можем при желании соотнести их с представлением «я мыслю» или «я существую», но в этом акте самосознания и самопознания мы все равно ничего интересного познать не сможем. Самопознание происходит через соотнесение нашего «Я» к предметному миру, миру объективному и нашему внутреннему миру (чувствам, переживаниям), и именно в этом состоит содержание всего, что является «моим» - то есть всего того, что я называю вещь-для-человека.
Самое интересное в этом «Я» состоит совсем в другом. В том, что это «Я», во-первых, является условием единства любых наших восприятий и представлений, то есть тем, к чему (или к кому) все они отнесены. А во-вторых, в том, что это «Я» проявляет себя вовсе не как какая-то неподвижная реальность или инстанция, а как деятельность. Наше «Я» находится в постоянной активности, но не само по себе, а в том, что оно все время и непрерывно пытается привести все, что ему дано, к единству этого «Я» - к единству многообразия всякого опыта и мышления.
Более того, поскольку человек одновременно существует в двух модусах бытия - в мире вещи-как-материи и в мире вещи-для-человека - то деятельным оказывается не только человек как сознание, но и как плоть. Мы постоянно чем-то заняты, к чему-то стремимся - и делаем это уже и в качестве плоти, в качестве материальной вещи в мире других материальных вещей.
И это требует некоторого философского осмысления. То есть нам было бы неплохо понять, почему человек - и как сознание, и как плоть - постоянно пребывает в деятельности, и что стоит за этой деятельностью. Это же важный момент, правда? Мы не можем его игнорировать, и просто тупо «выглядывать» из своего сознания на окружающий мир, как это делали Декарт или Кант, или как это делал Будда. Нам этот момент нужно осмыслить.