Что есть материя и бытие единичных вещей? - 8
Проблема, однако, состоит в том, что Аристотель ошибался. И никаких форм - как неких «универсалий» - вне единичных вещей, конечно, не существует. Существуют только единичные вещи и только наши понятия - причем эти понятия также существуют только в наших головах (или как понятия человеческого языка и культуры). «Универсальными формами» можно считать только пространство и время, - и что они такое, об этом мы еще поговорим подробнее далее. Все же остальное в нашем мире существует только как единичное бытие отдельных вещей или как понятия и формы нашего разума.
И то, что в нашем мире все единичные вещи существуют «тиражами» и что поэтому мы можем подыскать для них какое-то более общее (родовое) понятие, говорит лишь о том, что в природе существуют какие-то ограничения для возникновения и существования форм. Но возникают эти ограничения, конечно, не из того, что набор этих форм ограничен каким-то Умом, а из ограничений самой природы. То есть можно предположить, что материя могла бы существовать в бесконечном количестве форм, но существует она только в ограниченных формах по причине каких-то ограничений самой природы и форм материи. Ведь даже из куска глины можно вылепить бесконечное количество различных фигурок разной формы. И если мастер и люди делают из глины только ограниченное число фигур с ограниченным набором форм, то это происходит из объективных ограничений - эти фигуры из глины должны иметь какой-то осмысленный образ (то есть что-то изображать, если речь идет о скульптурных фигурках) или служить каким-то целям человека (например, служить кирпичом для строительства или посудой в качестве глиняных горшков и чаш).
И примерно таким же образом, в природе все «промежуточные» и «переходные» формы материи по объективным причинам оказываются неустойчивыми, и материя приобретает устойчивость и равновесие только в ограниченном числе форм. Это касается и неживой природы - как, например, в атоме устойчивыми положениями для электронов оказывается только ограниченный набор дискретных орбит, определяемых объективными свойствами материи, и живой природы - в которой сохраняются и существуют только некоторые виды, а все «промежуточные» и «переходные» формы вымирают и исчезают. И в результате вся природа «производит» вещи и существует только в ограниченном количестве форм - способных сохранять устойчивость и равновесие. Так что даже нашего разума и языка (включая словарь физики, биологии и других научных дисциплин) оказывается достаточно, чтобы составить понятия для всех известных нам вещей (а иногда даже предсказывать существование некоторых вещей еще до того, как мы их встретили в опыте - как, например, было предсказано существование некоторых химических элементов из таблицы Менделеева до того, как эти элементы были обнаружены в природе).
Суд над Галилеем в Риме в 1633 году. Европейские "ученые варвары" спорят о правильности космологии Аристотеля, от которой зависела правильность всего католического учения и авторитет Папы Римского как "наместника Бога на земле".
Откуда возникают эти ограничения - тоже, в общем-то понятно: из единства материи и всего нашего мира. Что есть это единство и как оно существует - об этом мы также поговорим подробнее далее, это очень важный момент для философии и для теории познания. Но понятно, что эти ограничения возникают из того, что никакая единичная вещь не существует отдельно от остального мира, и поэтому она постоянно испытывает воздействия со стороны других вещей и природы в целом. И, скажем, если какое-то животное оказывается неспособным выжить из-за существования других животных или природных особенностей окружающей среды, то оно исчезнет как вид - как когда-то исчезли динозавры. И теперь динозавры существуют только как «идеи» и «формы» в головах палеонтологов, а создаются эти «формы» палеонтологами на основе изучения костей и останков динозавров. «Форма» осталась, а единичных динозавров уже не существует.
Аристотель, когда он «поместил» свои формы в сами единичные вещи, сделал огромный шаг вперед во всей философии и человеческой интеллектуальной культуре. Ведь для греков мысль, что в самих единичных вещах, в материи, может существовать еще что-то, помимо материи, казалась «кощунственной», так как греки всегда тяготели к платонизму, и считали, что «подлинным бытием» обладают только боги, сущности, разум, понятия, но никак не вещи в нашем переменчивом мире. Греки всегда считали наш мир, мир материальных вещей, только подобием «истинного бытия» и «истинных сущностей» - у Платона этот взгляд греков очень хорошо выражен в образе темной и сумрачной пещеры, в которой пребывают люди и чувственные вещи как тени платоновских идей, но этот взгляд был характерен для всей греческой философии. Аристотель же считал, что бытием обладают только единичные вещи, и этим он очень сильно отличался от остальных греческих философов, и в этом он их всех превзошел, так как Аристотель сделал наше мышление предметным, что позднее сделало возможным появление науки. И Аристотель придал своим формам еще какое-то отдельное существование вне единичных вещей скорее не из, так сказать, соображений онтологии, а из соображений гносеологических - Аристотелю нужно было объяснить возможность рационального познания, и здесь он пошел «по пути Платона», отделив формы от вещей и поместив их еще и в Ум, в Бога.
И отсюда и возникли все проблемы философии Аристотеля - в том числе необходимость ввести понятия «энтелехия» и «энергия», через которые Аристотель пытался объяснить, как идеальные формы Бога превращаются в единичные материальные вещи. То есть проблемы философии Аристотеля скорее вытекают из его гносеологии, из слишком упрощенного понимания Аристотелем природы познания - в том числе познания рационального. Но никак иначе возможность рационального познания Аристотель объяснить не мог - для этого требовалось иметь понятие о субъекте и сознании, которые появились только у Декарта и Канта, и которые могли возникнуть только в рамках христианской культуры и из христианской теологии.
Впрочем, и западная философия здесь, помимо Декарта и Канта, ничего толком сказать не смогла, и усилиями всех этих сумасшедших немцев и умственно отсталых евреев гносеологический субъект Канта тут же превратился в Субъект, который существует как-то отдельно от сознания отдельных людей. И безумные немцы здесь, в общем-то, повторили ошибку Аристотеля - только если Аристотель отделил формы от единичных вещей и поместил их в Бога, то сумасшедшие немцы точно так же попытались отделить сознание человека со всеми его формами от отдельных людей и превратить это сознание в своих дурных немецких головах в какой-то «дух», в «Абсолютное Я» или в «Абсолютную Идею».
И это проблема всей западной философии и западной интеллектуальной культуры - в своих основах она осталась все той же католической схоластикой, которая бытие пытается отождествить с какой-то сущностью. Но католики отождествляли бытие хотя бы с сущностью трансцендентного Бога - просто несколько изменив философию Аристотеля, а не с каким-то «духом» или Абсолютной Идеей, пребывающих в нашем мире, как это сделали сумасшедшие немцы. Безусловно, это позволило европейским варварам и чего-то достичь - ведь если формы всех вещей созданы самим Богом, то эти варвары уже и к вещам относились с особым почтением, как к доказательству непосредственного присутствия Бога в нашем мире. И интерес к вещам, к познанию, к формам вещей, как и особенная «креативность» западной цивилизации и ее страсть к изобретению и производству все новых вещей - все это вытекает из этой католической доктрины, в основах своих аристотелевской, когда вещи частично обожествляются как воплощение божественного замысла и Его форм.
Однако же это создало для западной цивилизации и огромные проблемы, превратив эту цивилизацию в цивилизацию глубоко больную и ущербную. И когда католики стали понимать, что «Аристотель, возможно, кое-где ошибался» - посыпалось все католичество. Когда Галилей показал, что тела разной массы - вопреки взглядам Аристотеля - падают одинаково, это еще можно было как-то перенести. Когда же тот же Галилей доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, поставив под сомнение всю космологию Аристотеля - для католической Церкви это стало тяжелейшим ударом и потрясением, почти что ересью, так как Папы Римские и католическая Церковь на протяжении нескольких веков проповедовали европейским варварам, обращенным в католичество, космологию Аристотеля как неотъемлемую часть всей «католической веры» и всего «вероучения» католической Церкви. И вскоре несчастным католикам только и оставалось, что вопить вслед за Августином Блаженным «Верую, ибо абсурдно!», а свобода научного познания - как и вообще всякая свобода - пришла в конфликт со всей католической доктриной и католической Церковью в целом.
Впрочем, этот тоталитаризм, свойственный католицизму, и далее никуда не исчез, и тоталитарность западной цивилизации сохранялась и далее и сохраняется до сих пор. И в этом смысле, скажем, учение того же Гегеля было столь же (и даже более) тоталитарным, как и католическая теологическая доктрина, выстроенная на основе учения Аристотеля. Европейские варвары так и остались варварами, и хотя Аристотель дал им почти все, но дальше Аристотеля они двинуться так и не смогли, а само учение Аристотеля превратили в теологию и тоталитарную доктрину католицизма. И поэтому все дальнейшее развитие западной цивилизации превратилось в богоборчество и в поиск новых форм тоталитаризма - в мышлении, в культуре и в политике. Научить этих варваров свободе не смог даже Аристотель и греки. А научить их человечности не смог даже Христос.