Пространство и время для философии как "объективная реальность" - 2
Что у греков? Как они понимали и мыслили пространство? Конечно, знания греков о нашем мире и в математике были гораздо скромнее, чем в современной науке, но все, что говорили греки в своей философии (особенно начиная с Платона), в том числе о пространстве и времени, имеет значение до сих пор, так как мышление греков было очень органичным и целостным, и кое-что в вещах и в нашем мире они понимали гораздо лучше, чем вся последующая т.н. «западная философия» - так что один абзац из «Метафизики» Аристотеля или одна страница из какого-нибудь диалога Платона, откровенно говоря, для философии значат гораздо больше и имеют гораздо больше смысла, чем почти вся последующая т.н. «западная философия» (а «немецкую философию», начиная с Фихте, можно просто смело выкидывать на помойку человеческой культуры - если она и представляет какую-то «ценность», то не для философии, а для медицины и психиатрии).
Для греков, как мы уже отмечали, пространство было частью космоса, божественного космоса, понятийной и эстетической организацией действительности. А в греческом космосе все вещи находились на своих определенных местах, создавая общую гармонию мироздания. Поэтому пространство греки сначала мыслили как «место» - место, которое занимает какая-то вещь в этой гармонии космоса и мироздания. То есть это «место» в пространстве, хотя и было отлично от самой вещи, было связано с самой вещью и с ее бытием, и если вещь передвигалась в пространстве - то скорее двигалась не сама вещь, а ее место, и вещь передвигалась вместе с этим своим местом. Причем под «местом» греки понимали скорее «место на поверхности» - они еще считали Землю плоской, Солнце и все планеты и звезды вращались вокруг Земли, и в центре этой Земли и Вселенной находилась Греция и сами греки. Так что пространственное место и перемещение для них было «местом» и перемещением по поверхности, как части космоса.
Возможно, эти взгляды покажутся сегодня несколько наивными, но, откровенно говоря, представления современной натурфилософии ушли от них не слишком далеко. Вопрос этот стоит так: а имеет ли пространство, которое занимает тело, или пространство вблизи этого тела, какие-то свойства, обусловленные этим телом? Или, быть может, какие-то свойства тела обусловлены тем, что оно находится именно в данном «месте»? Вопрос очень непростой. Ведь как мы знаем, современная натурфилософия (в общей теории относительности - ОТО) утверждает, что масса тела может менять свойства пространства и времени. А значит, пространство обладает какими-то свойствами, которые зависят от свойства материи (то есть тела), находящегося «в этом месте» или «вблизи этого места».
Иначе говоря, если посмотреть на это с философской точки зрения, здесь сразу же возникает вопрос о том, как пространство и время связаны с материей и чем они от нее отличаются. То, что пространство и, тем более, время не есть материя - это кажется очевидным. Но, тем не менее, все материальные вещи и тела находятся в пространстве и времени, а значит, между ними все же существует какая-то связь. И в этом смысле современная натурфилософия ушла не очень далеко от греков, так как современная наука ответить на этот вопрос не может. В физике есть представление о «вакууме», но физики вполне ясно дают понять, что «вакуум» они понимают как физическую реальность, то есть как материю - и элементарные частицы у них постоянно взаимодействуют с этой материей. А пространство? Пространство уже не есть вакуум. Это тоже, как и вакуум, какая-то «пустота», но какая-то другая «пустота». Физики говорят о пространственно-временном континууме, но это уже не вакуум, то есть не материя, а что-то другое, и все свойства этого пространственно-временном континуума - чисто математические (геометрические), а не физические.
То есть получается, что вакуум «находится» в пространстве-времени, в этом пространственно-временном континууме. При том, что сам этот пространственно-временной континуум никакими физическими свойствами не обладает, и обладает только свойствами математическими - то есть свойствами идеальными. Но, тем не менее, материя каким-то образом связана с этой идеальной реальностью пространства-времени, и свойства материи влияют на свойства пространства-времени. А значит, и «место» вещи в пространстве - это уже не просто ее нахождение в пространстве-времени как геометрической реальности, а есть уже факт физический, и поэтому и само представление «место в пространстве» приобретает физический смысл.
Храм Святой Софии в Константинополе. Греки понимали пространство как космос, и умели организовать пространство в смысловую и эстетическую действительность.
К этому вопросу о соотношении пространства и времени с материей мы, конечно, еще вернемся - с философской точки зрения, это один из главных вопросов о пространстве и времени, пока же отметим, что представления греков о пространстве как о «месте» имели вполне резонные основания, и современная физика здесь мало что может добавить. Все вещи существуют в пространстве и времени, а значит, пространство и время - это что-то настолько важное и фундаментальное для вещей и их материи, что материя как-то должна быть связана с пространством и временем. И «место» в пространстве и времени - это для материальных вещей почти равносильно «месту в бытии», то есть самому бытию. И когда греки приписывали вещам «место» как некое онтологическое свойство вещей, как свойство самой вещи, определяющее ее положение в космосе - они в этом смысле все понимали вполне правильно.
Но дальше греки столкнулись с еще одной проблемой - с тем, что наш разум не может мыслить о движении. Что показал еще Зенон, ученик Парменида, представитель т.н. элейской школы, в своих знаменитых «апориях Зенона» (про летящую стрелу, про Ахиллеса, пытающегося догнать черепаху). А элеаты (как и Платон и многие другие греки) к тому времени уже начали отождествлять бытие с мышлением и понятиями, с мыслимыми сущностями. Мыслимое пребывает вечно и как бы неподвижно, оно наделено смыслом, а мир, который дан нам в чувственности - очень переменчивый и изменчивый, в нем нет ничего постоянного. И поэтому греки, естественно, стали понимать бытие как мир умопостигаемый, который во всем превосходит наш чувственный переменчивый мир как бытие и которому они поэтому отдавали свое явное предпочтение в понимании бытия. И поэтому элеаты стали доказывать, что движения «на самом деле» не существует, - ведь помыслить мы его не можем, а у элеатов «на самом деле» существовало только то, что мы можем помыслить.
Аристотель, который, в отличие от почти всех других греков, утверждал, что «на самом деле» бытием обладают только единичные вещи, естественно, должен был доказать, что и движение действительно существует, то есть ему нужно было как-то опровергнуть апории Зенона и взгляды элеатов. И для этого он отделил «место» от вещи, и стал теперь утверждать, что вещи не перемещаются вместе со своим «местом», а перемещаются с одного «места» в другое «место». То есть что движутся именно вещи, а не их «места» вместе с этими вещами. Кроме того, он стал утверждать, что, помимо «места» на поверхности, у тел есть еще «объемное место», тем самым подразумевая, что перемещения «с места на место» возможны и во всем космосе (а значит, что и Земля не обязательно должна быть плоской, и что здесь у горизонтальных поверхностей нет какого-то предпочтения - тем самым подготовив почву для пересмотра вообще всей космологии, которая произошла позднее).
Таким образом, Аристотель стал рассматривать движение тел именно как перемещение в пространстве. Но как понимать это «место» или те «места», по которым движется тело? Пространство должно быть как-то привязано к «месту», а «место» мы в итоге должны привязать к какому-то телу - без тел пространство превращается в нечто совсем бессмысленное и непонятное. То есть нужно ввести систему координат, «систему отсчета» - привязав ее к какому-то телу и, тем самым, к какому-то «месту». И позднее в физике, когда так и стали делать, представление «система отсчета» стало одним из фундаментальных представлений в физике, заменив понятие «тела» и связанного с ним «места», но с этими «системами отсчета» стали происходить странные вещи, о которых мы еще поговорим чуть далее.