Иду на грозу или тот, кто погубил Бродского
Когда я училась в 9 классе, то в школьной библиотеке мне попалась книга Гранина «Иду на грозу». Мне кажется, что одноимённый фильм я посмотрела раньше.
К началу 80-х шестидесятые годы как-то забылись.
И Гранин для нас был не особо актуален. Мы читали брежневскую трилогию, чтобы сдать экзамены и написать сочинения.
А потом оказалось что в 2014 году в 95 лет Гранина пригласили в Германию, чтобы он произнёс свою знаменитую речь в Бундестаге.
https://youtu.be/EYKp57pRVAo
Вышло переиздание страшной «Блокадная книга», в котором появились главы изъятые из издания 1984 года, я её купила и прочитала.
Какой уж сегодня в 2023 году Гранин?
Но.
Попались мне его рассказы 1967 года.
http://www.kulichki.com/moshkow/PROZA/GRANIN/beautifl.txt
Про то, как в Ленинград приехал немецкий лётчик, который бомбил Таврическую.
То есть в 1967 так можно было? И про это можно было печатать? И не требовать возмездия?
Но почему мы сейчас такие? Где наш сегодняшний Гранин? Ум, честь и совесть нашей эпохи.
Человек, который подобно своим героям сначала шёл навстречу трудностям. Воевал, работал инженером. Жил в условиях СССР. Ошибался, боялся власти, но не смог замолчать историю послевоенных отношений тех, кто воевал за Гитлера и тех, кто за Сталина.
Вот некоторые подробности неоднозначной истории с молодым Бродским.
В 1960 г., после того, как Бродский на «турнире поэтов» (ДК им. Горького, 14 февраля 1960 г.) прочитал стихотворение «Еврейское кладбище около Ленинграда» (1958), возник скандал, Бродский был обвинён в национализме (и на два года ему запретили публичные выступления), а Гранин (член КПСС с 1942 г.) как председатель комиссии по работе с молодыми авторами получил партийный выговор. Именно после этого Бродский уже вызывал у Гранина стойкую неприязнь, что потом и проявилось в 1964 г.
Суд над Бродским состоялся 13 марта 1964 г. Но ещё до суда, после публикации фельетона «Окололитературный трутень», секретариат правления провёл заседание, на котором осудил Бродского. Среди единогласно осудивших был и Гранин.
От прочих секретарей ничего хорошего и не ждали, но поступок Гранина (а заодно и Веры Пановой) удивил немногочисленную «прогрессивную общественность», от него ждали совсем другого, после резкой критики «оттепельного» рассказа «Собственное мнение», опубликованного в «Новом мире», и романа «Иду на грозу», где он «чуточку лягнул» Трофима Денисовича Лысенко, выведя его в образе учёного Денисова, Гранин был либералом.
Анна Ахматова в связи с этим изрекла 7 января 1964 г. историческую фразу: «А о Гранине больше не будут говорить: «это тот, кто написал такие-то книги», а - «это тот, кто погубил Бродского». Только так»
Я только финал книжки 1967 года процитирую. Полностью можно по ссылке почитать.
ПОРТРЕТ УТЫ
- А что смотреть на Таврической? - удивилась она, и быстрые воробьиные
глаза ее на скуластом лице округлились, совсем как у покойного ее отца.
Ей было два года, когда он умер, она не помнила ни его костылей, ни
военных песен, ни его обожженных рук.
- На Таврической улице... - Я медлил, соображая, как бы почестнее выйти из положения.
И тут Макс Л., черт бы побрал его искренность, сказал:
- Я бомбил этот район во время войны.
Почему-то они, все трое, посмотрели не на него, а на меня. Как будто
моя физиономия могла им разъяснить услышанное, как будто я должен им
подсказать, Вилли - и тот смотрел с напряженным ожиданием. А что
подсказать? Не хватало еще, чтобы они меня спросили: как это могло
произойти? - что "это"? - Ну, вообще - фашизм, и война, и Гитлер, и
Освенцим. Они обожали подобные вопросы. Впрочем, когда они их не задавали, было еще хуже.
Если б я мог из своей путаной истории отношений с Максом Л. и с другими немцами, из истории, где были промахи, заблуждения, предрассудки, вывести какую-то формулу. Надежную и общую, пригодную для той жизни, в которой им предстоит жить рядом с неграми, корейцами, китайцами,американцами, в мире, перемешанном куда гуще, чем наш, где фашистское
будет без свастики, коричневое прикинется голубым, Освенцим станет такой же древней историей, как Тауэр или казематы Петропавловской крепости.
В огромных залах музея Освенцима за стеклами лежала гора помазков, гора
очков, гора протезов, высокая гора обуви. Меня удивил одинаково
серовато-пыльный цвет обуви - этих тапочек, туфель, штиблет, сандалий.
Краски исчезли. Я сообразил, что прошло почти четверть века, кожа
истлевает. Гора волос тоже поблекла, волосы превращаются в тлен, скоро
придется все тут заменять декорацией, фотографиями.
Если б я мог вывести формулу - такую, чтобы Освенцим не превращался в музей. Чтобы все эти экспонаты, камеры, печи оставались угрозой.
Но вместо формулы мои размышления оканчивались новыми вопросами.
Макс Л. поднял рюмку. Голос его звучал сухо:
- Я полагаю, что отныне мы с вами вместе будем бороться с фашизмом.
Я чувствовал, как ему мешает мысль о том, что ему не верят, слова его
становились еще казенней.
- История не должна повториться, - он взглянул на меня, запнулся. - И
также ради Уты...
Он сказал это тихо, бесцветно. Мы чокнулись.
- Какой Уты? - спросила Лена.
Я достал из бумажника фотографию.
- Знаю, это в Наумбургском соборе, - сказал Вилли. - Нас туда возили.
Интересно, что Вилли был заодно с ними, ничто не изменилось в их
отношениях, и потом, когда они шли впереди нас по улице, держась за руки, в стеганых куртках с одинаково заросшими затылками, меня удивляло и радовало, что они никак не выделяли Вилли. Они перебивали друг друга,
мешая немецкие, русские, английские слова, смеясь оговоркам, иногда чуть
озабоченно оглядываясь на нас, может быть чувствуя, как мы завидуем их
свободе.
Мы шли по Таврической. В сером камне дома возникали черты Уты, ее прекрасное лицо. Я подумал, что наумбургский мастер никогда не видел ни маркграфини Уты, ни ее супруга Эккехарда, ни Реглинды. Они жили задолго до него. Тогда не существовало ни фотографий, ни портретов. Какой она была на самом деле, Ута? Может быть, он изобразил женщину, которую любил. Поэтому она так походка на мою Уту. Мы вместе с ним любили одну женщину...
1967
PS статуя Уты https://stiletto.blog/post/uta-iz-naumburga
PPS очень актуально читать про 1967 год, когда в 2025 году идешь в Большой театр, а там люди, которые по разные стороны барьера во времена СВО.