Спектакль "Чудаки и зануды" : Транстрёмер
Я так давно мечтала сводить Соню на этот спектакль ,
так боялась спугнуть грандиозное впечатление от спектакля,
что просто купила книги
Ульфа Старка в переводе Ольги Мяэотс
и Тумаса Транстрёмера в переводе Александры Афиногеновой и Алексея Прокопьева
и поставила их на РАЗНЫЕ книжные полки.
Поэтому и расскажу о них отдельно.
То есть об авторах отдельно.
А о спектакле в двух разных постах.
Итак, шведский поэт Транстрёмер, Нобелевский лауреат 2011 года.
Вот как режиссер спектакля Юлия Беляева объясняет,
почему она решила ввести в спектакль стихи Транстрёмера:
Кроме работы в театре, я еще веду театральную студию для подростков.
Там мы читаем с детьми стихи. Естественно, те, которые им самим нравятся.
И вот дети в последние три года приходят ко мне со стихами Иосифа Бродского.
То есть они считают его «своим» поэтом.
Мы ввели в спектакль стихи Тумаса Транстрёмера.
Как их воспримут зрители? Воспримут ли вообще?
Оказалось, я зря волновалась. Как Достоевский прекрасно вписывается в круг подросткового чтения, как в него вписывается Бродский. После спектаклей ко мне уже несколько раз подходили подростки и спрашивали: где можно почитать стихи Транстрёмера?
А стихи для спектакля нужно было не только правильно подобрать, чтобы они "вписывались" в сюжет, но и правильно прочитать.
Конец первой сцены. Симона и ее мама переезжают на новую квартиру.
Актриса подходить к пульту, включает музыку и на ее фоне читает стихи Транстрёмера
Квартиру, в которой я прожил большую часть жизни необходимо освободить.
В ней уже ничего не осталось. Якорь поднят - но, несмотря на еще не
ушедшую грусть, это самая лёгкая квартира во всем городе. Правда не
нуждается в мебели. Я сделал виток по жизни и вернулся к исходной точке:
опустошенной комнате. То. что я пережил здесь, отражается на стенах в виде
египетских росписей, сцен внутри гробницы. Но они постепенно тускнеют.
Слишком ярок свет. окна стали больше. Пустая квартира - это громадный
бинокль, направленный в небо. Тихо, как во время молитвы квакера.
Слышны только голуби с заднего двора, их воркование.
Особенно впечатляет финал спектакля,
когда за импровизированным столом с аутентичной шведской скатертью
актеры, словно беседуя друг с другом, читают "Шубертиану".
I
В пригороде Нью-Йорка есть точка, глядя из которой в вечерние
сумерки можно сразу увидеть окна восьми миллионов человек.
Огромный город там вдалеке - длинный мерцающий сугроб, спиралевидная
галактика, если смотреть со стороны.
Внутри этой галактики скользящие по стойкам бара чашечки с кофе,
витрины, попрошайничающие у прохожих, нескончаемые башмаки,
не оставляющие следов.
Взбирающиеся по стенам пожарные лестницы, закрывающиеся двери лифтов,
за автоматическими замками непрекращающийся гул голосов.
Сидящие мешком люди дремлют в вагонах подземки, в катакомбах,
несущихся на тебя.
И я знаю - статистика здесь ни при чем, - что в некой комнате далеко
отсюда сейчас играют Шуберта, и что для кого-то эти звуки реальнее,
чем все остальное.
II
Бесконечные просторы человеческого мозга сжались до размеров кулака.
В апреле ласточка возвращается в свое прошлогоднее гнездо,
в то же самое место под водосточным желобом того же сарая.
Она начинает свой путь в Трансваале, пересекает экватор, полтора месяца
летит через два континента, точнехонько направляясь в эту,
исчезающую на обширных пространствах земли, точку.
А он умещает сигналы целой жизни в несколько совсем простых аккордов,
извлекаемых пятью смычками,
он заставляет поток пройти через игольное ушко -
упитанный господин из Вены, которого друзья называли «Schwammerl»
и который обыкновенно засыпал в очках
и утром пунктуально вставал перед конторкой.
Благодаря чему приходили в движение удивительные сороконожки партитуры.
III
Пять смычков извлекают музыку. Я иду домой через теплые перелески,
почва пружинит подо мной.
Я сжимаюсь в комочек, как нерожденный, забываюсь сном, невесомый,
ввинчиваюсь в будущее, вдруг ощущая, что растения мыслят.
IV
На что только мы не должны полагаться, для того чтобы ежедневно
жить, не рискуя провалиться сквозь землю!
Полагаться - на снежные массы, крепко схватившиеся за склон горы,
над деревней.
Полагаться - на обещание молчать и на понимающую улыбку, полагаться
на то, что извещающие о несчастье телеграммы не коснутся нас,
и что внезапный удар топора не поразит нас изнутри.
И полагаться на оси колес, несущие нас по трассам посреди стального
пчелиного роя, увеличенного в триста раз.
Но все это не стоит нашего доверия.
Пять смычков утверждают, что нужно положиться на что-то другое. На что?
На что-то другое, и они провожают нас какое-то время.
Как если бы не лестнице выключили свет, и рука - с доверием - следовала
за слепыми перилами, которые ориентируются в темноте.
V
Мы садимся рядом за фортепьяно и играем Фантазию фа-минор в четыре
руки, два кучера на одних козлах - это выглядит немножко смешно.
Кажется, что руки перебрасываются звенящими гирьками,
словно мы пытаемся, играя друг против друга, склонить в свою пользу
незыблемое равновесие весов: радость весит столько же, сколько скорбь.
Анни говорит: в этой музыке столько героического, и она права.
Но те, кто с завистью косится на людей поступка, те, кто себя презирает,
потому что они не убийцы, не узнают себя в этой музыке.
И те многие, что торгуют людьми, полагая, что все на свете продается,
не узнают себя в ней.
Это не их музыка. Долгая мелодия, во всех превращениях остающаяся
самой собой, то мерцающая и слабая, то грубая и сильная:
след улитки и стальной трос.
Упрямый мотив, именно сейчас провожающий нас
к верхним пределам
этих глубин.
Тумас Транстрёмер умер 26 марта 2015 года в Стокгольме.
26 июля 2015 года состоялась премьера спектакля по его стихам в Москве.
Шведский поэт продолжает жить в стихах, которым внимают российские школьники.
И это потрясающе.
так боялась спугнуть грандиозное впечатление от спектакля,
что просто купила книги
Ульфа Старка в переводе Ольги Мяэотс
и Тумаса Транстрёмера в переводе Александры Афиногеновой и Алексея Прокопьева
и поставила их на РАЗНЫЕ книжные полки.
Поэтому и расскажу о них отдельно.
То есть об авторах отдельно.
А о спектакле в двух разных постах.
Итак, шведский поэт Транстрёмер, Нобелевский лауреат 2011 года.
Вот как режиссер спектакля Юлия Беляева объясняет,
почему она решила ввести в спектакль стихи Транстрёмера:
Кроме работы в театре, я еще веду театральную студию для подростков.
Там мы читаем с детьми стихи. Естественно, те, которые им самим нравятся.
И вот дети в последние три года приходят ко мне со стихами Иосифа Бродского.
То есть они считают его «своим» поэтом.
Мы ввели в спектакль стихи Тумаса Транстрёмера.
Как их воспримут зрители? Воспримут ли вообще?
Оказалось, я зря волновалась. Как Достоевский прекрасно вписывается в круг подросткового чтения, как в него вписывается Бродский. После спектаклей ко мне уже несколько раз подходили подростки и спрашивали: где можно почитать стихи Транстрёмера?
А стихи для спектакля нужно было не только правильно подобрать, чтобы они "вписывались" в сюжет, но и правильно прочитать.
Конец первой сцены. Симона и ее мама переезжают на новую квартиру.
Актриса подходить к пульту, включает музыку и на ее фоне читает стихи Транстрёмера
Квартиру, в которой я прожил большую часть жизни необходимо освободить.
В ней уже ничего не осталось. Якорь поднят - но, несмотря на еще не
ушедшую грусть, это самая лёгкая квартира во всем городе. Правда не
нуждается в мебели. Я сделал виток по жизни и вернулся к исходной точке:
опустошенной комнате. То. что я пережил здесь, отражается на стенах в виде
египетских росписей, сцен внутри гробницы. Но они постепенно тускнеют.
Слишком ярок свет. окна стали больше. Пустая квартира - это громадный
бинокль, направленный в небо. Тихо, как во время молитвы квакера.
Слышны только голуби с заднего двора, их воркование.
Особенно впечатляет финал спектакля,
когда за импровизированным столом с аутентичной шведской скатертью
актеры, словно беседуя друг с другом, читают "Шубертиану".
I
В пригороде Нью-Йорка есть точка, глядя из которой в вечерние
сумерки можно сразу увидеть окна восьми миллионов человек.
Огромный город там вдалеке - длинный мерцающий сугроб, спиралевидная
галактика, если смотреть со стороны.
Внутри этой галактики скользящие по стойкам бара чашечки с кофе,
витрины, попрошайничающие у прохожих, нескончаемые башмаки,
не оставляющие следов.
Взбирающиеся по стенам пожарные лестницы, закрывающиеся двери лифтов,
за автоматическими замками непрекращающийся гул голосов.
Сидящие мешком люди дремлют в вагонах подземки, в катакомбах,
несущихся на тебя.
И я знаю - статистика здесь ни при чем, - что в некой комнате далеко
отсюда сейчас играют Шуберта, и что для кого-то эти звуки реальнее,
чем все остальное.
II
Бесконечные просторы человеческого мозга сжались до размеров кулака.
В апреле ласточка возвращается в свое прошлогоднее гнездо,
в то же самое место под водосточным желобом того же сарая.
Она начинает свой путь в Трансваале, пересекает экватор, полтора месяца
летит через два континента, точнехонько направляясь в эту,
исчезающую на обширных пространствах земли, точку.
А он умещает сигналы целой жизни в несколько совсем простых аккордов,
извлекаемых пятью смычками,
он заставляет поток пройти через игольное ушко -
упитанный господин из Вены, которого друзья называли «Schwammerl»
и который обыкновенно засыпал в очках
и утром пунктуально вставал перед конторкой.
Благодаря чему приходили в движение удивительные сороконожки партитуры.
III
Пять смычков извлекают музыку. Я иду домой через теплые перелески,
почва пружинит подо мной.
Я сжимаюсь в комочек, как нерожденный, забываюсь сном, невесомый,
ввинчиваюсь в будущее, вдруг ощущая, что растения мыслят.
IV
На что только мы не должны полагаться, для того чтобы ежедневно
жить, не рискуя провалиться сквозь землю!
Полагаться - на снежные массы, крепко схватившиеся за склон горы,
над деревней.
Полагаться - на обещание молчать и на понимающую улыбку, полагаться
на то, что извещающие о несчастье телеграммы не коснутся нас,
и что внезапный удар топора не поразит нас изнутри.
И полагаться на оси колес, несущие нас по трассам посреди стального
пчелиного роя, увеличенного в триста раз.
Но все это не стоит нашего доверия.
Пять смычков утверждают, что нужно положиться на что-то другое. На что?
На что-то другое, и они провожают нас какое-то время.
Как если бы не лестнице выключили свет, и рука - с доверием - следовала
за слепыми перилами, которые ориентируются в темноте.
V
Мы садимся рядом за фортепьяно и играем Фантазию фа-минор в четыре
руки, два кучера на одних козлах - это выглядит немножко смешно.
Кажется, что руки перебрасываются звенящими гирьками,
словно мы пытаемся, играя друг против друга, склонить в свою пользу
незыблемое равновесие весов: радость весит столько же, сколько скорбь.
Анни говорит: в этой музыке столько героического, и она права.
Но те, кто с завистью косится на людей поступка, те, кто себя презирает,
потому что они не убийцы, не узнают себя в этой музыке.
И те многие, что торгуют людьми, полагая, что все на свете продается,
не узнают себя в ней.
Это не их музыка. Долгая мелодия, во всех превращениях остающаяся
самой собой, то мерцающая и слабая, то грубая и сильная:
след улитки и стальной трос.
Упрямый мотив, именно сейчас провожающий нас
к верхним пределам
этих глубин.
Тумас Транстрёмер умер 26 марта 2015 года в Стокгольме.
26 июля 2015 года состоялась премьера спектакля по его стихам в Москве.
Шведский поэт продолжает жить в стихах, которым внимают российские школьники.
И это потрясающе.