Дорога домой. Первые виражи
Лаконично писать не получается. Не вместить мне в пару слов всей той насыщенной жизни, прожитой за последние два месяца.
Маша попадает в больницу с ротовирусной инфекцией. А у нас начинается жизнь "на износ".
К Артёму в приют не пускают. Карантин. Но к Маше ездим. Сначала вдвоем. Потом муж на пару дней уехал по делам, я стала ездить одна по два раза в день. Полдня носишься по городу, покупаешь то одежду, то зубные щетки, то игрушки, то карандаши, то то, то это. То ребенок просит пирожков с капустой, выпекаешь. То по мебельным в поисках кроватей и дивана, ведь мебели, как таковой, ни в детской, ни в гостиной еще нет. Голова кругом от задач.
В приюте Маше нас представили, как семью друзей. Вот, примерно такое панибратское отношение мы и получали. Приезжаем проведать Машу, а она у нас по головам ходит, да на каждое предложение "нет" или "не хочу". Истерический смех, выхватывание мобильного из рук или сумки, попытки набрать телефон своей бабушки, отбирание планшета у мужа в поисках игрушек, непослушание и постоянное желание сидеть на руках. Не пройди мы курсов, от такого ребенка бежали бы быстро и далеко. Как, например, ее врач, зашла в бокс и остановилась рядом, а Маша, ребенок с нарушенными привязанностями, тут же схватила ее за руку и не желала отпускать. Врач, молоденькая женщина, словно от пиявки пыталась избавиться от ребенка. "Скромнее надо быть, Маша", - и с недовольным видом вышла. Как жаль, что людей, дающих клятву Гиппократа, хотя бы немного не знакомят с особенностями психики таких детей, с которыми им приходится работать каждый день.
Маша лежала в боксе с девочкой пяти лет и ее мамой. Очень хорошая женщина, однако, именно она поспешила с выводами и попытками достучаться до разума ребенка. Она начала вкладывать в голову девочки, у которой еще есть родители, хоть и не живут вместе, мамин сожитель, бабушка-дедушка, тетя и двоюродная сестра, еще некие родственники, которые живут отдельно, мысль о том, что ей очень повезло и очень хорошие люди приходят ее навестить, и как было бы здорово, если бы они забрали к себе навсегда. Мы об этих разговорах не знали, это потом уже начало всплывать. Нам было видно только то, как порой неадекватно ведет себя ребенок. Она безумно радовалась нашему приходу. Но в какой-то момент начала проявляться пугающая нас агрессия на мужа. Маша так колотила, нападала и дралась изо всех сил на ровном месте, что мы не знали, о чем и думать, хотя эта тема поднималась на курсах.
И так - неделю. День хорошо. Едешь домой с опухшей головой, слезами на глазах, но неким умиротворением, что ребенок нас принял, день - вынос мозга. Каждую встречу мы сами косячим в словах и поступках, ночь потом мучаешься, не нанес ли ты дополнительную травму дитю.
Но самым сложным было совсем другое.
Самым сложным было держать себя, свои эмоции и свои мысли, свои слова в рамках. Нельзя слишком близко приблизиться к ребенку и привязать его к себе. Ведь что будет дальше, не известно. Ведь если суд вернет родителям - мы больше не встретимся, скорее всего. Если мы не решимся на усыновление - детям будет очень больно и для психики не пройдет бесследно. А если нам не позволят усыновить? Мы-то взрослые, и уже битые жизнью, как-нибудь переживем, а дети? Каково им будет? Впустить людей в свое сердце, а потом эти люди вдруг исчезнут из их жизни?
Нет тех слов, чтобы описать душевные терзания и боль за детей каждый день того периода.
В тот самый наш визит, когда Маша вела себя совершенно отвратительно, когда мы, трое взрослых людей, беспомощно смотрели друг на друга, не зная, как подступиться к ребенку, как остановить просто безудержную агрессию к мужу, каким еще образом переключить внимание и увлечь мирной игрой, в тот вечер, стоя в верхней одежде в полутемном узком помещении то ли ванной, то ли прихожей бокса, рядом со швабрами, ведрами и вонючими тряпками, обнимаясь с Машей на прощание, я услышала робкое, очень тихое "маааама". Мужу тоже показалось, что это только - показалось. Всю дорогу домой я ревела.
Эта неделя, что Маша провела в больнице, а мы провели рядом с ней, сблизила нас, несмотря и невзирая. Эта малышка больше не чужая нам. Нам не все-равно, что с ней будет. Мы видели многое из того, о чем нас предупреждали на курсах, чего вряд ли встретишь у "домашних" детей из нормальных условий жизни. Мы поняли, что хотим ей помогать, как бы ни повернулась дальше жизнь.
Приют доверил нам доставить Машу из больницы после выписки. Спросили, не хочет ли она увидеть наш дом и наших котов? Заехали, конечно. Куда подевалась строптивая девчонка? Ребенок схватил меня за палец перед дверью в подъезд и боялся делать хоть какие-бы то шаги вперед. Подбадривая, подпихивая и уговаривая, мы зашли в дом, квартиру, обошли всю. Показали детскую. "Я хочу жить здесь с Артёмом". Немного покачалась по полу. Не съела ни ложки обеда. Испугалась сама и испугала котов. И, пообещав, что в следующий раз все здесь разобъет, а котов выгонит, уже не опасаясь, вышла за дверь.
Карантин в приюте продолжался еще несколько дней. За это время мы купили диван, стали готовиться к визиту детей на следующие выходные.
Хотели поговорить с учительницей Маши, заодно, забрать ее из школы. Ох, ну и устроила она нам! "Не пойду с вами"! И всё. Что хочешь, то и делай. "Меня забирает воспитательница". И не идет к нам ни в какую. Учительница болеет, заменяли ее невесть кто. Дети дуреют. Маша сразу к нам бросилась, обрадовалась, на руки взгромоздилась, а потом спряталась за дверь и не выкурить. Еще урок подождали, которого и не было. Дети делали, что себе хотели. Спасло нас то, что у третьеклассницы из приюта закончились уроки и Маша поставила условие "пойду только с ней". Так и пошли. Муж с Яной впереди, я с Машей сзади. Вот так мы первый раз забрали ребенка со школы. А ведь шли туда все такие из себя в романтических ожиданиях.
***
На курсах нам рассказали историю одной пары из предыдущей группы. Приехали они из Минска в Брест знакомиться с ребенком, что подобрал им Центр усыновления. И понравился им малыш. Около трех лет возрастом. А сотрудники Дома ребенка возьми, да и уговори эту пару взять еще и младшего годовалого братика, он ведь тоже в этом Доме. А как не забрать-то? Я бы тоже не смогла потом спать, если бы знала, что у моего сына есть брат и он сейчас где-то один, никому не нужен. Суд принял положительное решение. Дети поехали домой. В Минск. Еще в дороге, за четыре часа малышня взорвала людям головы. Через какое-то время заболел младший. Мама с ним легла в больницу. Папа остался дома на хозяйстве и со старшим сыночком. А тот тоже заболел, да хорошо так, основательно. В общем, когда семья снова оказалась вместе, дети поправились, родители пошли в суд и провели процедуру разусыновления...
Этих людей нельзя осуждать. Этим людям досталось по-полной. И решившись сделать чужого ребенка своим, вряд ли они думали, что не осилят или возьмут попробуют и потом вернут. Просто тем, кто не пробовал прожить эту жизнь, сложно понять такие ходы.
Это я к чему. Это я к тому, что история эта, словно предыстория, прошла через нас, нашу жизнь красной нитью. Хотя лично мне кажется, что преодолев такие трудности, не пойти дальше - это даже глупо.
(продолжение будет)
Маша попадает в больницу с ротовирусной инфекцией. А у нас начинается жизнь "на износ".
К Артёму в приют не пускают. Карантин. Но к Маше ездим. Сначала вдвоем. Потом муж на пару дней уехал по делам, я стала ездить одна по два раза в день. Полдня носишься по городу, покупаешь то одежду, то зубные щетки, то игрушки, то карандаши, то то, то это. То ребенок просит пирожков с капустой, выпекаешь. То по мебельным в поисках кроватей и дивана, ведь мебели, как таковой, ни в детской, ни в гостиной еще нет. Голова кругом от задач.
В приюте Маше нас представили, как семью друзей. Вот, примерно такое панибратское отношение мы и получали. Приезжаем проведать Машу, а она у нас по головам ходит, да на каждое предложение "нет" или "не хочу". Истерический смех, выхватывание мобильного из рук или сумки, попытки набрать телефон своей бабушки, отбирание планшета у мужа в поисках игрушек, непослушание и постоянное желание сидеть на руках. Не пройди мы курсов, от такого ребенка бежали бы быстро и далеко. Как, например, ее врач, зашла в бокс и остановилась рядом, а Маша, ребенок с нарушенными привязанностями, тут же схватила ее за руку и не желала отпускать. Врач, молоденькая женщина, словно от пиявки пыталась избавиться от ребенка. "Скромнее надо быть, Маша", - и с недовольным видом вышла. Как жаль, что людей, дающих клятву Гиппократа, хотя бы немного не знакомят с особенностями психики таких детей, с которыми им приходится работать каждый день.
Маша лежала в боксе с девочкой пяти лет и ее мамой. Очень хорошая женщина, однако, именно она поспешила с выводами и попытками достучаться до разума ребенка. Она начала вкладывать в голову девочки, у которой еще есть родители, хоть и не живут вместе, мамин сожитель, бабушка-дедушка, тетя и двоюродная сестра, еще некие родственники, которые живут отдельно, мысль о том, что ей очень повезло и очень хорошие люди приходят ее навестить, и как было бы здорово, если бы они забрали к себе навсегда. Мы об этих разговорах не знали, это потом уже начало всплывать. Нам было видно только то, как порой неадекватно ведет себя ребенок. Она безумно радовалась нашему приходу. Но в какой-то момент начала проявляться пугающая нас агрессия на мужа. Маша так колотила, нападала и дралась изо всех сил на ровном месте, что мы не знали, о чем и думать, хотя эта тема поднималась на курсах.
И так - неделю. День хорошо. Едешь домой с опухшей головой, слезами на глазах, но неким умиротворением, что ребенок нас принял, день - вынос мозга. Каждую встречу мы сами косячим в словах и поступках, ночь потом мучаешься, не нанес ли ты дополнительную травму дитю.
Но самым сложным было совсем другое.
Самым сложным было держать себя, свои эмоции и свои мысли, свои слова в рамках. Нельзя слишком близко приблизиться к ребенку и привязать его к себе. Ведь что будет дальше, не известно. Ведь если суд вернет родителям - мы больше не встретимся, скорее всего. Если мы не решимся на усыновление - детям будет очень больно и для психики не пройдет бесследно. А если нам не позволят усыновить? Мы-то взрослые, и уже битые жизнью, как-нибудь переживем, а дети? Каково им будет? Впустить людей в свое сердце, а потом эти люди вдруг исчезнут из их жизни?
Нет тех слов, чтобы описать душевные терзания и боль за детей каждый день того периода.
В тот самый наш визит, когда Маша вела себя совершенно отвратительно, когда мы, трое взрослых людей, беспомощно смотрели друг на друга, не зная, как подступиться к ребенку, как остановить просто безудержную агрессию к мужу, каким еще образом переключить внимание и увлечь мирной игрой, в тот вечер, стоя в верхней одежде в полутемном узком помещении то ли ванной, то ли прихожей бокса, рядом со швабрами, ведрами и вонючими тряпками, обнимаясь с Машей на прощание, я услышала робкое, очень тихое "маааама". Мужу тоже показалось, что это только - показалось. Всю дорогу домой я ревела.
Эта неделя, что Маша провела в больнице, а мы провели рядом с ней, сблизила нас, несмотря и невзирая. Эта малышка больше не чужая нам. Нам не все-равно, что с ней будет. Мы видели многое из того, о чем нас предупреждали на курсах, чего вряд ли встретишь у "домашних" детей из нормальных условий жизни. Мы поняли, что хотим ей помогать, как бы ни повернулась дальше жизнь.
Приют доверил нам доставить Машу из больницы после выписки. Спросили, не хочет ли она увидеть наш дом и наших котов? Заехали, конечно. Куда подевалась строптивая девчонка? Ребенок схватил меня за палец перед дверью в подъезд и боялся делать хоть какие-бы то шаги вперед. Подбадривая, подпихивая и уговаривая, мы зашли в дом, квартиру, обошли всю. Показали детскую. "Я хочу жить здесь с Артёмом". Немного покачалась по полу. Не съела ни ложки обеда. Испугалась сама и испугала котов. И, пообещав, что в следующий раз все здесь разобъет, а котов выгонит, уже не опасаясь, вышла за дверь.
Карантин в приюте продолжался еще несколько дней. За это время мы купили диван, стали готовиться к визиту детей на следующие выходные.
Хотели поговорить с учительницей Маши, заодно, забрать ее из школы. Ох, ну и устроила она нам! "Не пойду с вами"! И всё. Что хочешь, то и делай. "Меня забирает воспитательница". И не идет к нам ни в какую. Учительница болеет, заменяли ее невесть кто. Дети дуреют. Маша сразу к нам бросилась, обрадовалась, на руки взгромоздилась, а потом спряталась за дверь и не выкурить. Еще урок подождали, которого и не было. Дети делали, что себе хотели. Спасло нас то, что у третьеклассницы из приюта закончились уроки и Маша поставила условие "пойду только с ней". Так и пошли. Муж с Яной впереди, я с Машей сзади. Вот так мы первый раз забрали ребенка со школы. А ведь шли туда все такие из себя в романтических ожиданиях.
***
На курсах нам рассказали историю одной пары из предыдущей группы. Приехали они из Минска в Брест знакомиться с ребенком, что подобрал им Центр усыновления. И понравился им малыш. Около трех лет возрастом. А сотрудники Дома ребенка возьми, да и уговори эту пару взять еще и младшего годовалого братика, он ведь тоже в этом Доме. А как не забрать-то? Я бы тоже не смогла потом спать, если бы знала, что у моего сына есть брат и он сейчас где-то один, никому не нужен. Суд принял положительное решение. Дети поехали домой. В Минск. Еще в дороге, за четыре часа малышня взорвала людям головы. Через какое-то время заболел младший. Мама с ним легла в больницу. Папа остался дома на хозяйстве и со старшим сыночком. А тот тоже заболел, да хорошо так, основательно. В общем, когда семья снова оказалась вместе, дети поправились, родители пошли в суд и провели процедуру разусыновления...
Этих людей нельзя осуждать. Этим людям досталось по-полной. И решившись сделать чужого ребенка своим, вряд ли они думали, что не осилят или возьмут попробуют и потом вернут. Просто тем, кто не пробовал прожить эту жизнь, сложно понять такие ходы.
Это я к чему. Это я к тому, что история эта, словно предыстория, прошла через нас, нашу жизнь красной нитью. Хотя лично мне кажется, что преодолев такие трудности, не пойти дальше - это даже глупо.
(продолжение будет)