Ремарк, думы и как все начиналось. Жизнь взаймы.
Я начала поздно летать. Первый полет был в 17 лет, тогда я летела в с Волковым в Турцию. Родители еще оформляли разрешение на выезд у нотариуса. Как это было мило :) Перед полетом меня накрыло паническим страхом. Хотелось есть, пить, в туалет, спать. Все, лишь бы не садиться в самолет. Чем ближе подступал момент закрытия меня в этой коробке, тем паника становилась сильнее. В автобусе перед самолетом я начала падать в обморок, проситься обратно. Голова шла кругом, дыхание перехватывало, пик напряженности. Перед глазами стояли сцены падения, обезображенные лица людей, дым, огонь, смерть. Очень не люблю это состояние, головокружение от напряженности и страха.
Когда все закончилось я зареклась больше не летать.
Второй раз был через несколько лет, в наше свадебное путешествие. Было ужасно, но таких четких воспоминаний не осталось. Думая о первом разе до сих пор сжимается сердце.
Потом я устроилась на работу. На работу, где надо периодически ездить в командировки. Это был шаг. Отношения с Волковым заканчивались, мне надо было начинать свою жизнь. Тогда было впервые принято решение, что мне надо на все соглашаться, а потом я уже разберусь со своими чувствами и переживаниями.
Началась такая позиция с полетов. Потом она вливалась и в принятие сторонних решений. Пусть обо всем думает Саша из будущего.
Прошло около трех лет и я могу сказать, что достигла некоторых результатов. Отношение "не думать" сделало меня свободнее. Жизнь чувствами оказалась интересной. Легкость на подъем, экшн, много людей рядом, которые к тебе тянутся. Мне нравится это. Нравится искренняя жизнь. Испытываю некоторое чувство гордости от того, что мне не надо врать. Я говорю и делаю так, как чувствую. Нравится сарказм, шутки, когда люди даже не понимают, что это шутки.
Планируя и обдумывая свою жизнь мы перестаем жить настоящим. Мы застреваем между опытом и проекцией этого опыта на будущее. Опыт мешает нам получать удовольствие. Мы думаем и ждем подвоха, ждем что все пойдет не так, становимся слепы перед действительностью, не верим. Затуманенные глаза держат нас в страхе, в напряженном состоянии. Как результат - душевный износ. И мы продолжаем все усложнять. Усложняем, одевая маски и залезая в футляр, мы теряем время, упускаем настоящее. Боимся чувств и начинаем бояться настоящего. Избегаем откровенности и сбегаем. Как нам кажется, что мы стараемся оберечь себя от негатива, ударов, но в самом деле бежим от прошлого и себя. Или мы живем следующим днем, в мечтах, забывая жить сейчас. Избито.
Возвращаясь из своего очередного "бездумного" путешествия я дочитывала книгу - Ремарка, Жизнь взаймы. Настроение книги совпало с моими размышлениями. У нас нет время. Мы не ценим жизнь, мы думаем что бессмертны и впереди, все впереди. Я очень прониклась прочитанным, подогнала свой смысл под жизненные перипетии настоящего и очень хочу донести эту мысль до людей, от которых зависит сейчас моя жизнь. Но: (О Боже, оно было восхитительно, как бы хотелось все вернуть) До самых простых истин доходишь иногда окольными путями. Но когда тебе об этом говорят, все равно не помогает. (с)
-- По-моему, понятие времени весьма растяжимо, Борис. Это я
узнала здесь, внизу. Человек, которому предстоит долгая жизнь,
не обращает на время никакого внимания; он думает, что впереди
у него целая вечность. А когда он потом подводит итоги и
подсчитывает, сколько он действительно жил, то оказывается, что
всего-то у него было несколько дней или в лучшем случае
несколько недель. Если ты это усвоил, то две-три недели или
два-три месяца могут означать для тебя столько же, сколько для
другого значит целая жизнь. Там, в горах, это понимают.
Волков улыбнулся.
-- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, -- сказала Лилиан. -- Я
опять прибегаю к старым трюкам. Беру себе в союзники то, с чем
не в силах справиться.
-- Да, -- Борис рассмеялся. -- Я знал одного человека,
который постоянно дрожал за свою жизнь. Зато лет в восемьдесят
он стал очень веселым. Эту перемену старик объяснял тем, что
теперь ему придется дрожать уже недолго -- ведь он болен
артериосклерозом и у него уже был инфаркт. Совсем другое дело
раньше, тогда ему приходилось загадывать лет на
двадцать-тридцать, а то и сорок вперед и это внушало ему такой
страх, что жизнь была ему не в жизнь.
-- Какая грустная история.
-- Когда-то она была моей единственной опорой, -- сказал
Волков. -- Одно время меня мучила мысль, что здоровые люди в
довершение всего еще ведут полнокровную, интенсивную жизнь. Мне
это казалось ужасно несправедливым.
-- А история со стариком тебя утешала?
-- В безутешных ситуациях люди всегда ищут утешения где
только можно. И находят.