(no subject)
День как-то не задался. Странное хмурое утро, предчувствие дождя и суетливая охрана на въезде в больницу - у них «режим усиления», поэтому сегодня плохо видно мой пропуск. Совершенно невнятная планерка: низы не могут, а верхи не хотят - так и поговорили, смутно и безо всякого понимания, обидно, что революции никогда не случиться!
Поступило три пациента - тоска! Каждому можно дать три таблетки, а завтра выписать, и никаких чудес. Вот и вся моя жизнь пройдет: без игры, без борьбы, без победы, но зато ожил телефон. Голосом бывшей жены он рассказывал, что для сына брюки я купил не те, рубашки совершенно не подходят, обувь вообще можно выкинуть, а, кроме того,… никогда не стоит всерьез спорить с женщинами - бесполезно и вредит нравам, поэтому в ответ я говорил нечто неопределенное: не то оправдываясь, не то протестуя.
Исцелить никого не удалось, зато пришел мой заведующий и устало рассказал, что новый операционный стол нам не дают, потому… Следующие два часа были восхитительны! Мы обошли всех командоров больницы, буквально каждому я рассказывал, как невыносимо оперировать, когда старый стол плох и нефункционален. Каждый из вождей пахнет страхом, потому что когда-то все были врачами, но предали любимое дело и вылезли в начальники. Теперь беспокойство за бессмертную душу, требует кровавых жертв, вот, например, можно отдать новый стол этому бесноватому. Когда (завтра) в мою операционную прикатят этот стол, я лягу на него (может быть stark naked), я буду подпрыгивать и кричать: моё, моё, моё!
Продолжал бесчинствовать телефон, все тем же, когда-то любимым голосом, он сообщал, что моя мама только вредит ребенку, что мне нельзя водить его в кино, потому что это напрягает несовершенный детский разум и вообще… К счастью, не было времени разговаривать, потому что позвали в операционную. На самом деле, это единственное место, где мне спокойно - тихо, все по-деловому и я самый главный - можно на ассистентов покричать, можно попросить, чтобы пот со лба вытерли, в пятизвездочном отеле такого не предоставят. А операция знакома настолько, что если сбить миксером мой мозг, а потом из чайной ложечки накормить любого, данный едок с закрытыми глазами исполнит то же самое, поэтому делай раз, сделал, а теперь, два - готово, и так далее. Из темных углов подсознания наползало беспокойство: почему нельзя в кино, в чем виновата моя мама - я с удивлением следил за своими руками и старался не вмешиваться.
Ближе к полудню стало невыносимо, послеоперационное опустошение похоже на похмелье, оживлял лишь телефон, посредством смс-ок, сообщая новые идеи о правильном воспитании моего сына. Общая концепция была ясна: я должен бесконечно дать денег и сразу после нажать кнопку самоликвидации. Тоска, без конца и края: жениться тебе, барин надо, услужливо напомнил голос из темного угла. Согласен, может быть не жениться, но хотя бы завести роман с какой-нибудь восхитительной женщиной! Очень надо, но что поделаешь, если самым восхитительным пока не до меня и наоборот, так и не совпадаем. Посидев рядом с оперированным больным, я поехал домой, дождь продолжался.
Прекрасно время один на один с собой, можно лечь спать, а можно с мамой разговаривать, что и пришлось делать. Она рассказала, как бывшая жена губит ребенка, в чем лежит особенная злокозненность замысла по отравлению каждого светлого ростка от меня и торжество посредственности. Настаивая на решительных переговорах, она не понимала, что радикальное решение проблемы трактуется уголовным кодексом как умышленное убийство через сговор с третьими лицами. Иначе невозможно, потому что время бесед прошло. Любые переговоры протекают с сознания собственной силы, а как ее проявлять в отношении женщины, которой когда-то шептал не весть что.
Через час, согласно договору высоких сторон, я принял сыночка. Последний был весел и игрив, совершенно не хотел писать прописи, рассказывать про школу, а наоборот настаивал висеть на мне и играть в «глупого кабана» - игра мною придуманная, совершенно бессмысленная, но сближает. Так в не понимании друг друга мы и провели этот дождливый вечер. Когда я привез свое переходящее красное знамя обратно, мне гневно сообщили, что книжка, которую я купил для сыночка провокационна, не позволительна и будет выкинута в мусорку, потому что на данном этапе развития ему нужно читать совершенно другое, а во все не про Чипполино.
Невыносимость концентрировалась в ненависть. Мне казалось, что стоит только дрогнуть и вдребезги разобьются все стекла в квартире, опрокинет бетономешалку на соседней стройке и взлетят в воздух все бензоколонки в радиусе пяти километров. Этот мир было жалко, а себя нет, поскольку, вероятно я причина всем безобразиям. Ненависть к себе освежает лучше шампуня с кондиционером. Это странное лицо, лишние четыре килограмма, постоянная забота о чужих людях, дурацкие шмотки, нерегулярность пребывания на фитнесе, новая машина цвета артериальной крови, а если еще вспомнить собственные стихи и идеи - Господи, как все глупо и отвратительно! Так и не знаю: то ли в хлам напиться, то ли начать по утрам бегать
Поступило три пациента - тоска! Каждому можно дать три таблетки, а завтра выписать, и никаких чудес. Вот и вся моя жизнь пройдет: без игры, без борьбы, без победы, но зато ожил телефон. Голосом бывшей жены он рассказывал, что для сына брюки я купил не те, рубашки совершенно не подходят, обувь вообще можно выкинуть, а, кроме того,… никогда не стоит всерьез спорить с женщинами - бесполезно и вредит нравам, поэтому в ответ я говорил нечто неопределенное: не то оправдываясь, не то протестуя.
Исцелить никого не удалось, зато пришел мой заведующий и устало рассказал, что новый операционный стол нам не дают, потому… Следующие два часа были восхитительны! Мы обошли всех командоров больницы, буквально каждому я рассказывал, как невыносимо оперировать, когда старый стол плох и нефункционален. Каждый из вождей пахнет страхом, потому что когда-то все были врачами, но предали любимое дело и вылезли в начальники. Теперь беспокойство за бессмертную душу, требует кровавых жертв, вот, например, можно отдать новый стол этому бесноватому. Когда (завтра) в мою операционную прикатят этот стол, я лягу на него (может быть stark naked), я буду подпрыгивать и кричать: моё, моё, моё!
Продолжал бесчинствовать телефон, все тем же, когда-то любимым голосом, он сообщал, что моя мама только вредит ребенку, что мне нельзя водить его в кино, потому что это напрягает несовершенный детский разум и вообще… К счастью, не было времени разговаривать, потому что позвали в операционную. На самом деле, это единственное место, где мне спокойно - тихо, все по-деловому и я самый главный - можно на ассистентов покричать, можно попросить, чтобы пот со лба вытерли, в пятизвездочном отеле такого не предоставят. А операция знакома настолько, что если сбить миксером мой мозг, а потом из чайной ложечки накормить любого, данный едок с закрытыми глазами исполнит то же самое, поэтому делай раз, сделал, а теперь, два - готово, и так далее. Из темных углов подсознания наползало беспокойство: почему нельзя в кино, в чем виновата моя мама - я с удивлением следил за своими руками и старался не вмешиваться.
Ближе к полудню стало невыносимо, послеоперационное опустошение похоже на похмелье, оживлял лишь телефон, посредством смс-ок, сообщая новые идеи о правильном воспитании моего сына. Общая концепция была ясна: я должен бесконечно дать денег и сразу после нажать кнопку самоликвидации. Тоска, без конца и края: жениться тебе, барин надо, услужливо напомнил голос из темного угла. Согласен, может быть не жениться, но хотя бы завести роман с какой-нибудь восхитительной женщиной! Очень надо, но что поделаешь, если самым восхитительным пока не до меня и наоборот, так и не совпадаем. Посидев рядом с оперированным больным, я поехал домой, дождь продолжался.
Прекрасно время один на один с собой, можно лечь спать, а можно с мамой разговаривать, что и пришлось делать. Она рассказала, как бывшая жена губит ребенка, в чем лежит особенная злокозненность замысла по отравлению каждого светлого ростка от меня и торжество посредственности. Настаивая на решительных переговорах, она не понимала, что радикальное решение проблемы трактуется уголовным кодексом как умышленное убийство через сговор с третьими лицами. Иначе невозможно, потому что время бесед прошло. Любые переговоры протекают с сознания собственной силы, а как ее проявлять в отношении женщины, которой когда-то шептал не весть что.
Через час, согласно договору высоких сторон, я принял сыночка. Последний был весел и игрив, совершенно не хотел писать прописи, рассказывать про школу, а наоборот настаивал висеть на мне и играть в «глупого кабана» - игра мною придуманная, совершенно бессмысленная, но сближает. Так в не понимании друг друга мы и провели этот дождливый вечер. Когда я привез свое переходящее красное знамя обратно, мне гневно сообщили, что книжка, которую я купил для сыночка провокационна, не позволительна и будет выкинута в мусорку, потому что на данном этапе развития ему нужно читать совершенно другое, а во все не про Чипполино.
Невыносимость концентрировалась в ненависть. Мне казалось, что стоит только дрогнуть и вдребезги разобьются все стекла в квартире, опрокинет бетономешалку на соседней стройке и взлетят в воздух все бензоколонки в радиусе пяти километров. Этот мир было жалко, а себя нет, поскольку, вероятно я причина всем безобразиям. Ненависть к себе освежает лучше шампуня с кондиционером. Это странное лицо, лишние четыре килограмма, постоянная забота о чужих людях, дурацкие шмотки, нерегулярность пребывания на фитнесе, новая машина цвета артериальной крови, а если еще вспомнить собственные стихи и идеи - Господи, как все глупо и отвратительно! Так и не знаю: то ли в хлам напиться, то ли начать по утрам бегать