...«За репку!» - закричал дед и проснулся. Осторожно, чтобы не разбудить беспокойно заворочавшуюся бабку, поднялся, прошёл в сени, потом на крыльцо, присел на ступеньку и закурил. Выбралась из конуры заспанная старая Жучка, встряхнулась, подошла, ткнулась холодным мокрым носом в руку: «Чего, мол, стряслось?» - Ну-ну… Спокойно всё, - потрепал дед кудлатую голову, и Жучка завозилась рядом, устраиваясь мордой на коленях. Дед смолил папиросу, прогоняя сонную одурь, глядел на туманную дымку над огородом, думал, с чего вдруг такое наснилось…
Ему не так уж и часто снилась война. Не каждую ночь. Вчерашний день, видать, разбередил. И не хотел ведь ехать, отнекивался. Но внучка уговорила, и потащился из пригорода на скрипучем автобусе. Преподавала внучка в той «ремеслухе», которую и сам дед когда-то заканчивал. Промышленный колледж по теперешнему называется, во как! «Дед, ну кто им ещё про войну-то расскажет? - убеждала внучка. - Какие деды-прадеды, когда они чуть не все и отцов-то не видали…» «Чудные дела! - думал про себя дед. - И времена, вроде, не шибко военные, откуда ж безотцовщины-то столько…»
Пацаны, как пацаны. Хоть и иностранное слово колледж, хоть и вымахали повыше деда на голову, а приглядеться, так, все равно, почти такие же, как бывало и в ремеслухе. Сначала, конечно, сидели, как подневольные, в окна таращились, всем видом показывая, что сдался им этот «урок памяти», когда за окном весна, да и курнуть охота. Потом ничего, слушали. Дед честно рассказывал, только то, что сам видел, книжки маршалов не пересказывал, хоть и доводилось читывать. Про Ваську Кошкина, к примеру, рассказал, с которым вместе вон в том углу сидели. Потом вместе хотели Берлин брать и Гитлеру ноги вырвать, но Ваську - в первом же бою... И про то, как решил он, что теперь и за Ваську воевать надо…
Пацаны, хоть и глуповатые еще по малолетству, так, тем более, врать им нельзя, нехорошо. Один вдруг встал, лопоухий, с Васькой чем-то схожий, спросил: «А что вы кричали, когда в атаку шли?» Дед покосился в угол на внучку, единственную бабу тут, да и сказал. Боялся, что пацаны ржанут. Нет, поняли, притихли еще больше, задумались. Может, представили, как это - когда по тебе из пулеметов садят, а надо. Не приведи вам такого, ребятушки…
Внучка, конечно, ушами зарделась, но смолчала. Вот только второй из приглашенных аж завертелся на стуле, начал деду возмущение и укоризну выказывать всяческими взглядами. Он еще перед началом деду попенял: что ж ты, мол, в пиджаке старом, да без орденов-медалей, только с планками. У самого погоны золотом парадным блестят, грудь тоже вся аж сверкает, говорил гладко так, как по писаному: куда и когда какой фронт наступал-отступал … Деда не помнит. У деда память острее. А, может, просто, тот от страха тогда так прижмурился, что не запомнил, кто его, крысу тыловую, за грудки тряханул так, что еще немного - и душа вон. Деду тогда плевать было: пусть хоть в штрафники потом, но валенки для ребят он на весь взвод из гниды вытрясет…
Пацаны уже разошлись, а этот всё успокоиться не может. Подлетел к деду: «Что ты такое детям говорите? Не так надо, не так было!»
- А как было? - хмуро поглядел на него дед. - Мы кричали: «За Сталина!», с его именем в бой шли…, - раскипятился, аж пар из ушей. - Ну, извини тогда! - прищурился дед. - Тебе, учёному, виднее. А я, вишь ли, всё имя-отчество его выговорить не мог, необразованный я, да и длинно шибко, дыхалку сбить на бегу боялся… И пошёл, сунув внучке цветы, что пацаны в конце урока ему вручали, смущаясь и неумело, будто девке на первом свидании.
Шли по улице молча. Внучка потом вдруг говорит: - Дед, а вот, правда, скажи, как ты на войне думал, за что воюешь? Дед немного еще пошагал, ответил: - За бабку твою. И за тебя, дурочку… - Внучка рассмеялась: - Так меня ж тогда еще и не было! - А вот - чтоб была…
…Дед докурил. Прежде чем идти назад в дом, вздремнуть чутка перед рассветом, глянул ещё раз, как по-над огородом курится предутренний туман. «Вроде погода хорошая сегодня будет. И земля уже просохла, самое время репу посеять».