Сказать, что были совсем уж спокойные времена, крепость не могла. Шебуршение, пусть и мелкое, у ее стен завсегда имело место - как и в самих стенах. Ну, так ведь это жизнь - пока кто в ворота стучится или даже на стенку карабкается без спроса, значит, все в порядке. Одних принимали радушно, других - взашей гнали, сразу или погодя, а от кого-то и отбиваться приходилось. Пленных, правда, всегда брали и к себе приспосабливали - и тем росли и ширились.
Но - в старину Золотой петушок на шпиле-то не шибко крутился. Уставится, бывало, на юго-восток - значит, Степь лезет. Эти, конечно, долго шарашились, но без особого усердия. Сейчас уж и не разберешь, у кого в крепости степные корни. Разве что страшные боевые матерные чудовища, которых без особого успеха стараются держать за загородкой, упорно числят себя татарского рода - да и пусть их.
Поворотится петушок на запад - сталбыть, жди англицизмов-галлицизмов и иже с ними. Эти, конечно, поусерднее старались, французы, те так едва не преуспели - доперли сосредоточиться на аристократии, ворвались основательно - но и с этими справились. Целые кварталы даже были - французский, английский, немецкий, - но потом как-то рассосалось, переженились, перемешались, так что не всегда и увидишь, что корень-то - аглицкий. Корень аглицкий, зато суффиксы-приставки наши, и уже, глядишь, с матерными чудовищами запросто, как коренной русак. А бывает, такое получится - как вот как раз от одного такого чудовища и английского «мяч» - и срамно, и звонко, и уже не выкинуть. Да, честно говоря, с теми чудищами кто только не путался.
Коренные тоже менялись - кто-то умирал насовсем, кто-то по окраинам ховался и редко когда высовывался, но ведь никто своей целью незыблемость-неизменность и не ставил. Зато новые нарождались - кто от смешанных браков, кто вроде бы и от старинных семей. Вон тот же «трогательный» или «благоглупость» - не сразу к ним привыкли, а теперь родные, исконные, можно сказать. Вроде как всегда тут и жили.
Лет сто назад, правда, серьезная осада была - но сговорились как-то. Пришлось пустить к себе канцеляризмы всякие, новояз дурацкий, да выдать по уговору ятей (они, признаться, и так уж всех достали, однако же все равно стыдно как-то). И пришлось, конечно, принимать всякие Центроснабы и колхозы-совхозы, ну да зато как явится какая-нибудь Авоська или Членовоз - и душа радуется.
А вот настоящая-то беда пришла не так давно. Закрутился Золотой петушок во все стороны, затрепыхался - и по именам всех матерных чудовищ обозначил в различных сочетаниях. Вроде как тревога красного уровня. Полезли на стены, поозирались - глядь, отовсюду Сеть подступает. Как в свое время Степь, но со всех сторон. Ну, подступает, и подступает, мало ли что, не с такими справлялись.
Оказалось - и в самом деле беда. Сперва заметили, что безграмотности стало заметно больше. Раньше-то это сезонно было, ко времени выпускных школьных сочинений, а тут лезут и лезут, и все больше и больше. И кривляются, главное. Веником уже не справиться.
До большой войны дошло, еле отбились. Остатки олбанской армады все окрестности усеяли, и, чуть солнышко припечет, воняют все еще. За дальним пригорочком схоронен и их грозный вождь Йа Креведко, и недобитые олбанцы ему по сю пору поклоняются.
Победа даром не далась. Огляделись - а по крепости шляются всякие ЕВПОЧЯ и ЕМНИПы, и чувствуют себя совершенно как дома. Кто пустил? - оказалось, смайлики пустили втихаря. Смайликов-то в свое время из жалости приняли, показалось кому-то, что с ними язык выразительнее станет. И то - зачем трудиться, Чехова из себя изображать? Поставил смайлик, и все видят - смешно. Теперь вот не знают, как и выгнать.
Потом, как при всякой слабине и разброде, внутренние смуты начались. Сперва Эпицентр Центра на поединок вызвал - и одолел по очкам, хотя у Центра в оруженосцах Здравый смысл был. Но на стороне Эпицентра журналисты - они ему за умный вид и звучность максимальные баллы и выкатили. Видя такое дело, Одеть набросился на Надеть, и тоже затоптал почти насмерть - опять же, не без помощи журналистов и самых страшных из них порождений, телеведущих. Надеть теперь редко когда на людях появляется, а уж телеэкрана боится пуще всего. Они с Центром горькую пьют, да Центр все время Форварда зазывает третьим, чтобы хоть на кого-то опереться.
И уж совсем не ожидали подлого ночного десанта из Минобразования. Отбили и этих, хоть и с потерями. Стыдно сказать, Кофе в этом сражении утратил свои мужские причиндалы и стал теперь так… среднего рода. А под крепостными стенами то и дело слоняются Волнительный и Брачующийся, и поглядывают нехорошо. Волнительного очень Гламур любит, и подкармливает регулярно.
В общем, объявили в крепости Русского языка осадное положение. Золотой петушок и Гамаюн попеременно дежурят, только успевают вертеться. И все дежурят, даже новенькие иностранцы и матерные чудища. Выйдет на стену Менеджер - тут же Манагер в лес убегает. Выйдет на стену Жопа - тогда Жёппа улепетывает во все, что там из нее растет. Жопу за это в литературные слова взяли, с испытательным сроком. А как тревога - все по местам, с точностью до запятых. Ибо есть древнее пророчество: пока запятая на месте самом на том стояла и стоять будет в сложноподчиненных предложениях - крепость Русский язык не падет.