* * *
В Москве, приплюснутой, широкой,
Большой, овальной, словно таз,
Где немигающее око
Висело над сплетеньем трасс,
День клокотал, воняло дымом,
Чадило с торфяных болот,
И в отупенье нелюдимом
Куда-то двигался народ,
И дымка контуры точила,
Переливаясь и дрожа,
И жизнь была неразличима
С тринадцатого этажа.
Она ворочалась, ворчала,
Вскипала, пучилась внизу -
Не зарожденье, не начало,
А муть в заржавленном тазу.
И мы от света и до света
В неясной душной пелене
По дню перебирали лето -
Так было. А сегодня мне
Не ближе, чем клочок овчины,
Все, что шептали в той ночи мы,
Все, что несет твою печать.
Взглянуть назад? Понять причины?
Но эти дни неразличимы,
И нет желанья различать.
Большой, овальной, словно таз,
Где немигающее око
Висело над сплетеньем трасс,
День клокотал, воняло дымом,
Чадило с торфяных болот,
И в отупенье нелюдимом
Куда-то двигался народ,
И дымка контуры точила,
Переливаясь и дрожа,
И жизнь была неразличима
С тринадцатого этажа.
Она ворочалась, ворчала,
Вскипала, пучилась внизу -
Не зарожденье, не начало,
А муть в заржавленном тазу.
И мы от света и до света
В неясной душной пелене
По дню перебирали лето -
Так было. А сегодня мне
Не ближе, чем клочок овчины,
Все, что шептали в той ночи мы,
Все, что несет твою печать.
Взглянуть назад? Понять причины?
Но эти дни неразличимы,
И нет желанья различать.