Заметки на манжетах. Брестская Крепость, взгляд с "той" стороны. ВМВ. Часть вторая.
Руководители обороны Крепости:
Фомин, Ефим Моисеевич. Родился в местечке Колышки Витебского уезда (ныне деревня Колышки Лиозненского района) в бедной еврейской семье (отец - кузнец, мать - швея). После смерти родителей воспитывался тёткой, потом дядей. В 1932 году был объявлен партийный призыв в армию. Фомин с готовностью откликнулся на него и стал военным, сделав выбор на всю оставшуюся жизнь. При этом в 1929 году он имел жену А. Г. Муравскую и в 1930 году - сына.
В мае 1936 года Фомин был переведён в Крым. Политрук роты, инструктор политотдела дивизии, военком полка. Новая должность требует обновления знаний. Зимой 1937 - 1938 годов его направляют на курсы политработников при политуправлении Харьковского военного округа.
В августе 1938 года его назначают исполняющим обязанности военного комиссара широко известной в то время на Украине 23 - й Харьковской стрелковой дивизии. В мае того же года его досрочно представили к очередному званию батальонного комиссара. Через 3 месяца Фомину представили новое звание, к которому его представило политуправление округа
в марте 1941 года пришёл приказ - Фомина переводят из дивизии в Брест заместителем командира полка по политической части, то есть с понижением в должности, с мотивировкой, что он якобы не справляется с обязанностями замполита дивизии. В то же время его оставили в прежнем воинском звании - полковой комиссар. Его глубоко задела проявленная по отношению к нему несправедливость. Накануне войны в Брестской крепости размещались два стрелковых соединения Советской армии. Среди них - 84 - й стрелковый полк, в котором был Фомин. Именно им был нанесён первый контрудар фашистам, штурмующим крепость. Именно стрелки 84 -го полка из винтовок сбили первый в истории Великоой Отечественной войны вражеский самолёт. Командный пункт Е. М. Фомина находился в здании так называемого Инженерного управления. Здесь, согласно приказу № 1 от 24 иня 1941 года командиром сводного отряда назначается И. Н. Зубачёв, комиссаром - Е. М. Фомин, начальником штаба - ст. л. А. И. Семененко. Зубачёв и Фомин дважды принимают попытку прорыва, однако неудачно. В тяжёлых условиях многодневных боёв комиссар Фомин проявлял огромную волю и выдержку. Он нередко водил бойцов в штыковые атаки, вместе с ними оражал натиск врага, показывал личный пример мужества, храбрости, стойкости.
29 и 30 июня, два жарких дня в течение которых гитлеровцы почти непрерывно штурмовали крепость. 30 июня бомба попала в казарму Брестских ворот, где размещался штаб. И.Н. Зубачёв и Е.М. Фомин были полузавалены, тяжело контужены и пленены. Предатель, надеящийся заслужить снисхождение, закричал показывая на Фомина : " Он велел нам не сдаваться, он - комиссар." Фомина гитлевцы расстреляли неподалёку от Холмских ворот. Перед этим он крикнул бойцам: " Не падайте духом: победа будет за нами." Этой же ночью по дороге в лагерь военнопленных, предатель был задушен.
Е.М. Фомин посмертно награждён орденом Ленина.
Гаврилов, Пётр Михайлович. Родился 17 (30) июня 1900 в селе Альведино Лаишевского уезда Казанской губернии (ныне Пестречинский район Республики Татарстан). По национальности кряшен.
Отец умер ещё до его рождения (по другим данным, когда ему был 1 год).
В ранней юности батрачил, в 15 лет ушёл в Казань и поступил на завод чернорабочим.
Участвовал в установлении Советской власти в Казани. Весной 1918 вступил добровольцем в Красную Армию, сражался на Восточном фронте против войск Колчака, затем против войск Деникина и повстанцев на Северном Кавказе. После окончания Гражданской войны остался в армии. В 1922 году вступил в ВКП(б).
В сентябре 1925 окончил Владикавказскую пехотную школу; на Кавказе женился и усыновил мальчика-сироту. В 1939 окончил Военнную академию имени Фрунзе.
В звании майора назначен командиром 44-го стрелкового полка.
Участник советско-финской войны. По окончании войны его полк переводится в Западную Белоруссию, а в мае 1941 - в Брест.
Оборона Брестской крепости и плен
После нападения немцев на крепость возглавил группу бойцов из 1-го батальона своего полка и мелких разрозненных подразделений 333-го и 125-го стрелковых полков, во главе которой сражался на валу у Северных ворот Кобринского укрепления; затем возглавлял гарнизон Восточного форта, где с 24 июня сосредоточились все защитники Кобринского укрепления. Всего у Гаврилова было около 400 человек с двумя зенитными орудиями, несколькими 45-мм пушками и четырёхствольным зенитным пулемётом. После общего штурма 30 июня, предпринятого немцами и окончившегося захватом Восточного форта, Гаврилов с остатками своей группы (12 человек с четырьмя пулемётами) укрывается в казематах. Оставшись один, 23 июля тяжело раненым попадает в плен. По описанию лечившего его в госпитале доктора Вороновича, пленный майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощённым до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей. До какой степени дошло истощение, можно было судить по тому, что пленный не мог даже сделать глотательного движения: у него не хватало на это сил, и врачам пришлось применить искусственное питание, чтобы спасти ему жизнь. Но немецкие солдаты, которые взяли его в плен и привезли в лагерь, рассказали врачам, что этот человек, в чьём теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета и убил и ранил нескольких гитлеровцев.
Содержался в лагерях Хаммельбург и Равенсбрюк до мая 1945 г.
Кижеватов, Андрей Митрофанович. Сын крестьянина-мокшанина. В армии служил с 1929 года.
Окончив школу младшего начсостава 7-го отдельного артиллерийского дивизиона, в 1930 году был командиром орудия в отдельном конном дивизионе Белорусского пограничного округа. С ноября 1932 года находился на сверхсрочной службе, проходил службу на Куковицкой заставе Тимковичского погранотряда, дослужившись к маю 1938 до должности помощника начальника пограничной заставы.
В 1939 году Кижеватову было присвоено звание «младший лейтенант», а в сентябре того же года он был назначен исполняющим обязанности начальника пограничной заставы в Бресте. 17 июля 1940 года был назначен начальником 9-й погранзаставы 17-го Брестского погранотряда, располагавшейся в Брестской крепости. 25 февраля 1941 года ему присвоено звание «лейтенант». Член ВКП(б) с 1939 года.
22 июня он возглавил оборону заставы и был первый раз ранен, 23 июня перешёл в Брестскую крепость.
Организовал оборону казарм 333-го стрелкового полка и Тереспольских ворот. Через неделю обороны на партийном собрании было принято решение прорываться из окружения. 17 раненых бойцов во главе с уже тяжелораненым лейтенантом Кижеватовым остались для прикрытии в крепости.
Погиб 29 июня 1941 года.
Осенью 1942 года в деревне Великорита Малоритского района вся семья Кижеватова была расстреляна: его мать, жена и дети - 15-летняя Нюра, 11-летний Ваня и двухлетняя Галя.
Андрею Митрофановичу Кижеватову в 1965 году было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.
Ефрейтор Ганс Тойшлер находился рядом с гарнизонной церковью на территории крепости и корректировал пулеметный огонь, расположившись на брошенной русскими позиции зенитного орудия. В бинокль он разобрал едва заметную вспышку винтовочного выстрела из каземата, расположенного в 300 метрах от него, когда второй номер крикнул «ложись!». Тойшлер попытался лечь, но тут пуля снайпера угодила ему прямо в грудь. Отброшенный в сторону страшным ударом, он попытался сжать рукоятку пулемета, доказать себе, что не убит, что жив. Последнее, что он помнил, были мысли о Боге и доме. Позже, когда к нему вернулось сознание, он увидел вокруг себя жуткую сцену:
«На краю позиции стояла полуразобранная тренога крепления тяжелого пулемета. Подле нее лежал сам пулеметчик со смертельной раной в легкое; он надсадно дышал, стонал и просил пить. Я с трудом дал ему напиться из фляжки. Находившийся справа от меня пулемет смотрел дулом в небо. Пулеметчик не отзывался. В двух шагах сразу несколько человек звали санитаров. «Помогите, помогите, ради бога!» Снайпер отлично справился со своей работой».
Тойшлер, чувствуя, что силы покидают его, попытался усесться на ящик из-под патронов, на который его отбросила пуля русского снайпера. «Мне казалось, что грудь залили свинцом, - признавался он, - нательная рубашка и гимнастерка пропитались кровью». Он кое-как достал перевязочный пакет и попытался остановить кровотечение - оказывается, пуля прошла навылет. С великим трудом наложив повязку, он почувствовал себя спасенным и тут же погрузился в странный призрачный мир галлюцинаций». Солнце пекло нещадно.
В 13 часов 50 минут генерал-лейтенант Шлипер, командующий 45-й пехотной дивизией, следивший за ходом боя с наблюдательного пункта 135-го пехотного полка, вынужден был смириться с происходящим - эту крепость силами одной только пехоты не взять. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», побывавший на командном пункте 12-го корпуса за 40 минут до описанных событий, придерживался того же мнения.
В 14 часов 30 минут командование приняло решение отвести части 45-й дивизии, успевшие прорваться в цитадель. Отход намечалось осуществить с наступлением темноты. Затем предполагалось точно выяснить, где находятся солдаты противника, и подавить их сопротивление огнем артиллерии. Командующий 4-й армией дал свое согласие. В документах дивизии этот вынужденный шаг объяснялся так:
«Он стремился избежать ненужных потерь; движение по железной дороге и подъездным автомобильным дорогам уже осуществлялось. И врагу уже не удастся этому помешать. В целом русских ожидала осада и, следовательно, голодная смерть».
Казарма 132го конвойного батальона НКВД.
Для 45-й дивизии вермахта начало кампании оказалось безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров, не считая солдат, погибли в первый же день войны. За первые сутки в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за шесть недель французской кампании.
12-й корпус запросил дополнительные силы - самоходные орудия и огнеметы. Решающего прорыва одной только артиллерией добиться было невозможно.
С наступлением сумерек в расположенных за Бугом штабах срочно принимали решения, которые, впрочем, никак не разрядили обстановку. Из-за дыма и клубившейся в воздухе пыли с трудом различались очертания гарнизонной церкви. 70 немецких бойцов, блокировавших ее защитников, сами оказались отрезаны от основных сил. Связь по радио еще удавалось поддерживать, хотя и с перебоями. Словом, поставленная задача оказалась не из легких.
В Бресте ожесточенные схватки продолжались и на второй день войны.
Жительница Речицы Валентина Хомич вспоминает, как на второй день войны со стороны кладбища, где умолк почти сутки отстреливавшийся дот, через деревню, волоча винтовки, брели два обгорелых красноармейца. Шепот из закрытых калиток умолял выбросить оружие, но они исступленно кричали в ответ: «Сталин дал, Сталин и заберет!»
Красноармеец Григорий Макаров вспоминал:
«Гарнизон крепости остался без воды, потому что снарядом, угодившим в Тереспольскую башню, оказался разрушен резервуар с водой. Была повреждена и электростанция. Атаку немцев отразили пулеметным огнем».
Разгрузка одного из фр. танков Сомуа принимавших участие в штурме, на вокзале г. Брест.
Командованию 45-й дивизии вермахта в тот же день стало очевидно, что первоначальное решение об отводе подразделений в целях более четкого разделения линий обороны и полного окружения крепости обернулось тем, что оставленные немцами позиции сразу заняли русские. С 5 часов утра германская артиллерия подвергала цитадель обстрелу через равные интервалы времени. Артиллеристы при этом старались не накрыть снарядами группу своих бойцов, которая вместе с захваченными русскими пленными сама угодила в кольцо окружения в районе церкви. Ефрейтор Ганс Тойшлер, получивший накануне серьезное ранение, вспоминает: «Никогда в жизни я так страстно не желал дожить до следующего дня». Несмотря на муки, на боль, «мы все с радостью наблюдали восход солнца. А вскоре стало невыносимо жарко».
Артиллерийский обстрел продолжался на протяжении всего дня. Немецкие орудийные расчеты разделись до пояса, совсем как какие-нибудь каменщики или крестьяне на поле. Пехота старательно окапывалась вокруг остававшихся оборонительных позиций русских. Требовалось как можно скорее похоронить убитых - при такой жаре трупы быстро разлагались. Вырастали приземистые, аккуратные кресты, увенчанные солдатскими касками. Вот на таком пугающем фоне колонны, минуя цитадель, направлялись к автостраде.
Работа этой пулеметной установки подробно описана С.С. Смирновым. У гашетки стоял сержант-пограничник, фамилию история не сохранила. Стояла установка на 2 этаже внутренней подковы Восточного форта. Немного сбоку. Как только немцы совались в ворота косила их кучами. После обстрелов и бомбежки были повреждены стволы и убит пограничник. Тогда сняли поврежденные стволы и перетащив установку на 1 этаж продолжили стрельбу.
На Северный остров прибыли два пропагандистских автобуса, оборудованных громкоговорителями, через которые защитников крепости убеждали прекратить сопротивление. Между 17.00 и 17.15 часами немцы снова открыли остервенелый артиллерийский огонь по позициям красноармейцев, после которого через громкоговорители было объявлено, что гарнизону на размышление дается 90 минут. И за эти полтора часа должно быть принято решение о сдаче крепости. Примерно 1900 советских бойцов приняли предложение немцев и, пошатываясь, стали покидать развалины крепости. Никитина-Аршинова, жена советского офицера, описывала, что произошло потом:
«Нас, женщин и детей, выпустили из казематов наружу. Немцы обращались с нами как с солдатами, хотя никакого оружия у нас не было, а потом повели как пленников».
К актам великодушия немцы явно не были расположены. 45-я дивизия уже тем утром сообщила по радио в штаб 12-го корпуса о гибели «около 18 офицеров». И вообще, потери росли даже не по часам, а по минутам. Некоторое количество сдавшихся дало основание предполагать, что «боевой дух русских сломлен, а артиллерийский обстрел и увещевания через громкоговоритель в конце концов вынудят капитулировать остальных, и таким образом удастся обойтись без бессмысленных потерь».
С гражданскими пленными не церемонились. Никитина-Аршинова рассказывает: «Как только мы перешли мост, тут же вновь начался обстрел крепости». Пленных заставили лечь, над ними со свистом проносились снаряды, разрывавшиеся в камне стен цитадели. Никитина-Аршинова продолжает:
«Огонь вели орудия большого калибра. Фашисты уложили нас под самими стволами, как заложников, чтобы таким образом заставить моего мужа и остальных сдаться. Что мне оставалось делать? Ужасно было ощущать свое бессилие. С каждым выстрелом мне казалось, что голова моя лопается. У детей из носа и ушей шла кровь».
Дочь Аршиновой поседела. «А мой сын, которому тогда было пять лет, на всю жизнь оглох». Пленники с ужасом ожидали, что их отведут в сторону и просто расстреляют.
Расстрелянные наци участники "живого щита" использовавшегося в качестве прикрытия немцами при попытке прорыва через Холмские ворота. Этим людям не повезло добежать до наших. На фотографии присутствуют пленные, гражданские и дети.
Вечером того же дня на Южном острове на участке 133- го пехотного полка вновь появились автобусы с громкоговорителями. Видно, немцам не терпелось и там повторить достигнутый успех. С наступлением сумерек металлический голос снова стал призывать защитников крепости сдаться. Однако, когда стемнело, русские предприняли несколько отчаянных попыток прорваться из крепости на север и восток, в направлении города. В отчете, представленном штабом дивизии, говорилось, что «в ходе боя огонь из орудий и стрелкового оружия полностью заглушал громкоговоритель». Стало ясно, что те, кто имел слабую волю, уже успели сдаться.
Согласно утверждению Аршиновой: «Мы выжили лишь благодаря одному пожилому немецкому солдату, которому приказали нас охранять». После того, как они оказались на другом берегу Буга уже на польской стороне, этот солдат сказал им: «В общем, думайте сами, что делать. Надумали уходить - убирайтесь отсюда!» Все стали разбегаться, а Аршинова отвела детей домой. Муж ее позже погиб при обороне крепости, во время войны эта женщина потеряла и мать, брата, сына и дочь. «Вот так я и осталась одна-одинешенька, все погибли», - так закончила она свою страшную историю.
24 июня ефрейтор Тойшлер и еще примерно 70 бойцов, отрезанных в первый день войны вблизи здания церкви, наконец соединились с 1-м батальоном 133-го пехотного полка, который прорвался туда под прикрытием сил артогня. Можно утверждать, что битва у стен брестской цитадели отразила в миниатюре весь безжалостный характер начавшейся войны на Восточном фронте. Сапер Гейнц Крюгер уже после войны делился впечатлениями:
«О, Брестская крепость! Это же невероятно! И те, кто ее оборонял, ведь они не хотели сдаваться. Речь шла не о победе. Они были коммунистами, и мы хотели уничтожить их как можно больше. А кто мы были для них? Фашисты! Это было страшное сражение! Пленных было немного, все бились до последнего».
"Умираем не срамя" Надпись из подвалов Белого дворца, где уже после войны было найдено множество погибших защитников, в том числе женщины и дети.
Согласно первоначальному плану на штурм и овладение крепостью отводилось не более 8 часов. Шел третий день войны, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки, никто не собирался сдаваться. Русские удерживали казармы и здание гарнизонного Дома офицеров внутри цитадели, восточную часть Северного острова, часть стены на северном мосту и Восточный форт. Немецкое командование приняло решение уничтожать оставшиеся очаги сопротивления артиллерийским огнем во избежание дальнейших потерь. В конце концов, крепость не мешала передвижению войск на восток по магистрали.
В 16 часов 24 июня штаб 45-й пехотной дивизии сообщил: «цитадель захвачена» и «окруженные силы пехоты противника успешно уничтожаются». В сводке оптимистично утверждалось, что «сопротивление противника слабеет». В 21.40 вечера поступило еще более восторженное донесение: «Брестская цитадель в наших руках!» Подобные, не соответствовавшие обстановке донесения были не редкость и в последующие годы войны. Грохот пушек по-прежнему сотрясал все вокруг, его еще долго слышали в Бресте. Вскоре победное донесение скромно опровергли. Наступал четвертый день войны, а осада продолжалась.
А в Германии по-прежнему воздерживались от «специальных сообщений». Эти победоносно-оптимистически звучавшие фанфары были неотъемлемой частью предыдущих кампаний, в частности кампании во Франции, и возвещали о блистательных победах несокрушимого вермахта. Эдит Хагенер писала мужу в действующую армию:
«Дорогой мой.
Нам в эти времена предстоит быть храбрыми, черпая силы из прошлых, чудесных и проведенных вместе лет. После опустошающей тоски первых дней я постепенно прихожу в себя, поскольку мне предстоит оставаться любящей матерью наших с тобой детей и настоящей женой для тебя. Здоровья тебе, дорогой мой. И пусть тебя оберегает Бог и моя любовь к тебе. Твоя Эдит».
Геббельс, будучи куда более информированным, нежели рядовые немцы, оптимистично заключал:
«Брест взят. Все цели первого дня достигнуты. Так что сложностей никаких. У нас есть все основания торжествовать. Советский режим неизбежно развалится, как трухлявый пень. [запись следующего дня] Наше новое оружие сокрушает их. Русские, трясясь от ужаса, покидают бетонные бункеры, они напуганы так, что их нет смысла допрашивать даже на следующий день… Все осуществляется согласно плану и даже с опережением его».
Ни о чем подобном широкой публике знать не дозволялось. Единственное, о чем имперский министр пропаганды говорил в открытую, были проблемы метеорологического порядка. «Изнуряющая жара, - констатировал он. - Нелегкие дни для наших солдат». Одной домохозяйкой, которой уже невмоготу стало дожидаться писем с фронта, судя по всему, руководили несколько иные эмоции:
«Если бы я только могла знать, что там с тобой, любовь моя. Здоров ли ты? Надеюсь у что все у тебя в порядке. Как бы мне хотелось прибежать к тебе и принести поесть и освежиться в эту жарищу - тебя наверняка мучает жажда, я знаю. Где ты находишься, любовь моя? Я так жду твоего письма. Напиши, как только сможешь. Может, ты где-то поблизости от Брест-Литовска, где идут бои?»
Женщина не ошиблась. Бои в этом пограничном городе все еще продолжались.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
http://komandante-07.livejournal.com/31347.html
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ:
http://komandante-07.livejournal.com/30937.html
Фомин, Ефим Моисеевич. Родился в местечке Колышки Витебского уезда (ныне деревня Колышки Лиозненского района) в бедной еврейской семье (отец - кузнец, мать - швея). После смерти родителей воспитывался тёткой, потом дядей. В 1932 году был объявлен партийный призыв в армию. Фомин с готовностью откликнулся на него и стал военным, сделав выбор на всю оставшуюся жизнь. При этом в 1929 году он имел жену А. Г. Муравскую и в 1930 году - сына.
В мае 1936 года Фомин был переведён в Крым. Политрук роты, инструктор политотдела дивизии, военком полка. Новая должность требует обновления знаний. Зимой 1937 - 1938 годов его направляют на курсы политработников при политуправлении Харьковского военного округа.
В августе 1938 года его назначают исполняющим обязанности военного комиссара широко известной в то время на Украине 23 - й Харьковской стрелковой дивизии. В мае того же года его досрочно представили к очередному званию батальонного комиссара. Через 3 месяца Фомину представили новое звание, к которому его представило политуправление округа
в марте 1941 года пришёл приказ - Фомина переводят из дивизии в Брест заместителем командира полка по политической части, то есть с понижением в должности, с мотивировкой, что он якобы не справляется с обязанностями замполита дивизии. В то же время его оставили в прежнем воинском звании - полковой комиссар. Его глубоко задела проявленная по отношению к нему несправедливость. Накануне войны в Брестской крепости размещались два стрелковых соединения Советской армии. Среди них - 84 - й стрелковый полк, в котором был Фомин. Именно им был нанесён первый контрудар фашистам, штурмующим крепость. Именно стрелки 84 -го полка из винтовок сбили первый в истории Великоой Отечественной войны вражеский самолёт. Командный пункт Е. М. Фомина находился в здании так называемого Инженерного управления. Здесь, согласно приказу № 1 от 24 иня 1941 года командиром сводного отряда назначается И. Н. Зубачёв, комиссаром - Е. М. Фомин, начальником штаба - ст. л. А. И. Семененко. Зубачёв и Фомин дважды принимают попытку прорыва, однако неудачно. В тяжёлых условиях многодневных боёв комиссар Фомин проявлял огромную волю и выдержку. Он нередко водил бойцов в штыковые атаки, вместе с ними оражал натиск врага, показывал личный пример мужества, храбрости, стойкости.
29 и 30 июня, два жарких дня в течение которых гитлеровцы почти непрерывно штурмовали крепость. 30 июня бомба попала в казарму Брестских ворот, где размещался штаб. И.Н. Зубачёв и Е.М. Фомин были полузавалены, тяжело контужены и пленены. Предатель, надеящийся заслужить снисхождение, закричал показывая на Фомина : " Он велел нам не сдаваться, он - комиссар." Фомина гитлевцы расстреляли неподалёку от Холмских ворот. Перед этим он крикнул бойцам: " Не падайте духом: победа будет за нами." Этой же ночью по дороге в лагерь военнопленных, предатель был задушен.
Е.М. Фомин посмертно награждён орденом Ленина.
Гаврилов, Пётр Михайлович. Родился 17 (30) июня 1900 в селе Альведино Лаишевского уезда Казанской губернии (ныне Пестречинский район Республики Татарстан). По национальности кряшен.
Отец умер ещё до его рождения (по другим данным, когда ему был 1 год).
В ранней юности батрачил, в 15 лет ушёл в Казань и поступил на завод чернорабочим.
Участвовал в установлении Советской власти в Казани. Весной 1918 вступил добровольцем в Красную Армию, сражался на Восточном фронте против войск Колчака, затем против войск Деникина и повстанцев на Северном Кавказе. После окончания Гражданской войны остался в армии. В 1922 году вступил в ВКП(б).
В сентябре 1925 окончил Владикавказскую пехотную школу; на Кавказе женился и усыновил мальчика-сироту. В 1939 окончил Военнную академию имени Фрунзе.
В звании майора назначен командиром 44-го стрелкового полка.
Участник советско-финской войны. По окончании войны его полк переводится в Западную Белоруссию, а в мае 1941 - в Брест.
Оборона Брестской крепости и плен
После нападения немцев на крепость возглавил группу бойцов из 1-го батальона своего полка и мелких разрозненных подразделений 333-го и 125-го стрелковых полков, во главе которой сражался на валу у Северных ворот Кобринского укрепления; затем возглавлял гарнизон Восточного форта, где с 24 июня сосредоточились все защитники Кобринского укрепления. Всего у Гаврилова было около 400 человек с двумя зенитными орудиями, несколькими 45-мм пушками и четырёхствольным зенитным пулемётом. После общего штурма 30 июня, предпринятого немцами и окончившегося захватом Восточного форта, Гаврилов с остатками своей группы (12 человек с четырьмя пулемётами) укрывается в казематах. Оставшись один, 23 июля тяжело раненым попадает в плен. По описанию лечившего его в госпитале доктора Вороновича, пленный майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощённым до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей. До какой степени дошло истощение, можно было судить по тому, что пленный не мог даже сделать глотательного движения: у него не хватало на это сил, и врачам пришлось применить искусственное питание, чтобы спасти ему жизнь. Но немецкие солдаты, которые взяли его в плен и привезли в лагерь, рассказали врачам, что этот человек, в чьём теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета и убил и ранил нескольких гитлеровцев.
Содержался в лагерях Хаммельбург и Равенсбрюк до мая 1945 г.
Кижеватов, Андрей Митрофанович. Сын крестьянина-мокшанина. В армии служил с 1929 года.
Окончив школу младшего начсостава 7-го отдельного артиллерийского дивизиона, в 1930 году был командиром орудия в отдельном конном дивизионе Белорусского пограничного округа. С ноября 1932 года находился на сверхсрочной службе, проходил службу на Куковицкой заставе Тимковичского погранотряда, дослужившись к маю 1938 до должности помощника начальника пограничной заставы.
В 1939 году Кижеватову было присвоено звание «младший лейтенант», а в сентябре того же года он был назначен исполняющим обязанности начальника пограничной заставы в Бресте. 17 июля 1940 года был назначен начальником 9-й погранзаставы 17-го Брестского погранотряда, располагавшейся в Брестской крепости. 25 февраля 1941 года ему присвоено звание «лейтенант». Член ВКП(б) с 1939 года.
22 июня он возглавил оборону заставы и был первый раз ранен, 23 июня перешёл в Брестскую крепость.
Организовал оборону казарм 333-го стрелкового полка и Тереспольских ворот. Через неделю обороны на партийном собрании было принято решение прорываться из окружения. 17 раненых бойцов во главе с уже тяжелораненым лейтенантом Кижеватовым остались для прикрытии в крепости.
Погиб 29 июня 1941 года.
Осенью 1942 года в деревне Великорита Малоритского района вся семья Кижеватова была расстреляна: его мать, жена и дети - 15-летняя Нюра, 11-летний Ваня и двухлетняя Галя.
Андрею Митрофановичу Кижеватову в 1965 году было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.
Ефрейтор Ганс Тойшлер находился рядом с гарнизонной церковью на территории крепости и корректировал пулеметный огонь, расположившись на брошенной русскими позиции зенитного орудия. В бинокль он разобрал едва заметную вспышку винтовочного выстрела из каземата, расположенного в 300 метрах от него, когда второй номер крикнул «ложись!». Тойшлер попытался лечь, но тут пуля снайпера угодила ему прямо в грудь. Отброшенный в сторону страшным ударом, он попытался сжать рукоятку пулемета, доказать себе, что не убит, что жив. Последнее, что он помнил, были мысли о Боге и доме. Позже, когда к нему вернулось сознание, он увидел вокруг себя жуткую сцену:
«На краю позиции стояла полуразобранная тренога крепления тяжелого пулемета. Подле нее лежал сам пулеметчик со смертельной раной в легкое; он надсадно дышал, стонал и просил пить. Я с трудом дал ему напиться из фляжки. Находившийся справа от меня пулемет смотрел дулом в небо. Пулеметчик не отзывался. В двух шагах сразу несколько человек звали санитаров. «Помогите, помогите, ради бога!» Снайпер отлично справился со своей работой».
Тойшлер, чувствуя, что силы покидают его, попытался усесться на ящик из-под патронов, на который его отбросила пуля русского снайпера. «Мне казалось, что грудь залили свинцом, - признавался он, - нательная рубашка и гимнастерка пропитались кровью». Он кое-как достал перевязочный пакет и попытался остановить кровотечение - оказывается, пуля прошла навылет. С великим трудом наложив повязку, он почувствовал себя спасенным и тут же погрузился в странный призрачный мир галлюцинаций». Солнце пекло нещадно.
В 13 часов 50 минут генерал-лейтенант Шлипер, командующий 45-й пехотной дивизией, следивший за ходом боя с наблюдательного пункта 135-го пехотного полка, вынужден был смириться с происходящим - эту крепость силами одной только пехоты не взять. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», побывавший на командном пункте 12-го корпуса за 40 минут до описанных событий, придерживался того же мнения.
В 14 часов 30 минут командование приняло решение отвести части 45-й дивизии, успевшие прорваться в цитадель. Отход намечалось осуществить с наступлением темноты. Затем предполагалось точно выяснить, где находятся солдаты противника, и подавить их сопротивление огнем артиллерии. Командующий 4-й армией дал свое согласие. В документах дивизии этот вынужденный шаг объяснялся так:
«Он стремился избежать ненужных потерь; движение по железной дороге и подъездным автомобильным дорогам уже осуществлялось. И врагу уже не удастся этому помешать. В целом русских ожидала осада и, следовательно, голодная смерть».
Казарма 132го конвойного батальона НКВД.
Для 45-й дивизии вермахта начало кампании оказалось безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров, не считая солдат, погибли в первый же день войны. За первые сутки в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за шесть недель французской кампании.
12-й корпус запросил дополнительные силы - самоходные орудия и огнеметы. Решающего прорыва одной только артиллерией добиться было невозможно.
С наступлением сумерек в расположенных за Бугом штабах срочно принимали решения, которые, впрочем, никак не разрядили обстановку. Из-за дыма и клубившейся в воздухе пыли с трудом различались очертания гарнизонной церкви. 70 немецких бойцов, блокировавших ее защитников, сами оказались отрезаны от основных сил. Связь по радио еще удавалось поддерживать, хотя и с перебоями. Словом, поставленная задача оказалась не из легких.
В Бресте ожесточенные схватки продолжались и на второй день войны.
Жительница Речицы Валентина Хомич вспоминает, как на второй день войны со стороны кладбища, где умолк почти сутки отстреливавшийся дот, через деревню, волоча винтовки, брели два обгорелых красноармейца. Шепот из закрытых калиток умолял выбросить оружие, но они исступленно кричали в ответ: «Сталин дал, Сталин и заберет!»
Красноармеец Григорий Макаров вспоминал:
«Гарнизон крепости остался без воды, потому что снарядом, угодившим в Тереспольскую башню, оказался разрушен резервуар с водой. Была повреждена и электростанция. Атаку немцев отразили пулеметным огнем».
Разгрузка одного из фр. танков Сомуа принимавших участие в штурме, на вокзале г. Брест.
Командованию 45-й дивизии вермахта в тот же день стало очевидно, что первоначальное решение об отводе подразделений в целях более четкого разделения линий обороны и полного окружения крепости обернулось тем, что оставленные немцами позиции сразу заняли русские. С 5 часов утра германская артиллерия подвергала цитадель обстрелу через равные интервалы времени. Артиллеристы при этом старались не накрыть снарядами группу своих бойцов, которая вместе с захваченными русскими пленными сама угодила в кольцо окружения в районе церкви. Ефрейтор Ганс Тойшлер, получивший накануне серьезное ранение, вспоминает: «Никогда в жизни я так страстно не желал дожить до следующего дня». Несмотря на муки, на боль, «мы все с радостью наблюдали восход солнца. А вскоре стало невыносимо жарко».
Артиллерийский обстрел продолжался на протяжении всего дня. Немецкие орудийные расчеты разделись до пояса, совсем как какие-нибудь каменщики или крестьяне на поле. Пехота старательно окапывалась вокруг остававшихся оборонительных позиций русских. Требовалось как можно скорее похоронить убитых - при такой жаре трупы быстро разлагались. Вырастали приземистые, аккуратные кресты, увенчанные солдатскими касками. Вот на таком пугающем фоне колонны, минуя цитадель, направлялись к автостраде.
Работа этой пулеметной установки подробно описана С.С. Смирновым. У гашетки стоял сержант-пограничник, фамилию история не сохранила. Стояла установка на 2 этаже внутренней подковы Восточного форта. Немного сбоку. Как только немцы совались в ворота косила их кучами. После обстрелов и бомбежки были повреждены стволы и убит пограничник. Тогда сняли поврежденные стволы и перетащив установку на 1 этаж продолжили стрельбу.
На Северный остров прибыли два пропагандистских автобуса, оборудованных громкоговорителями, через которые защитников крепости убеждали прекратить сопротивление. Между 17.00 и 17.15 часами немцы снова открыли остервенелый артиллерийский огонь по позициям красноармейцев, после которого через громкоговорители было объявлено, что гарнизону на размышление дается 90 минут. И за эти полтора часа должно быть принято решение о сдаче крепости. Примерно 1900 советских бойцов приняли предложение немцев и, пошатываясь, стали покидать развалины крепости. Никитина-Аршинова, жена советского офицера, описывала, что произошло потом:
«Нас, женщин и детей, выпустили из казематов наружу. Немцы обращались с нами как с солдатами, хотя никакого оружия у нас не было, а потом повели как пленников».
К актам великодушия немцы явно не были расположены. 45-я дивизия уже тем утром сообщила по радио в штаб 12-го корпуса о гибели «около 18 офицеров». И вообще, потери росли даже не по часам, а по минутам. Некоторое количество сдавшихся дало основание предполагать, что «боевой дух русских сломлен, а артиллерийский обстрел и увещевания через громкоговоритель в конце концов вынудят капитулировать остальных, и таким образом удастся обойтись без бессмысленных потерь».
С гражданскими пленными не церемонились. Никитина-Аршинова рассказывает: «Как только мы перешли мост, тут же вновь начался обстрел крепости». Пленных заставили лечь, над ними со свистом проносились снаряды, разрывавшиеся в камне стен цитадели. Никитина-Аршинова продолжает:
«Огонь вели орудия большого калибра. Фашисты уложили нас под самими стволами, как заложников, чтобы таким образом заставить моего мужа и остальных сдаться. Что мне оставалось делать? Ужасно было ощущать свое бессилие. С каждым выстрелом мне казалось, что голова моя лопается. У детей из носа и ушей шла кровь».
Дочь Аршиновой поседела. «А мой сын, которому тогда было пять лет, на всю жизнь оглох». Пленники с ужасом ожидали, что их отведут в сторону и просто расстреляют.
Расстрелянные наци участники "живого щита" использовавшегося в качестве прикрытия немцами при попытке прорыва через Холмские ворота. Этим людям не повезло добежать до наших. На фотографии присутствуют пленные, гражданские и дети.
Вечером того же дня на Южном острове на участке 133- го пехотного полка вновь появились автобусы с громкоговорителями. Видно, немцам не терпелось и там повторить достигнутый успех. С наступлением сумерек металлический голос снова стал призывать защитников крепости сдаться. Однако, когда стемнело, русские предприняли несколько отчаянных попыток прорваться из крепости на север и восток, в направлении города. В отчете, представленном штабом дивизии, говорилось, что «в ходе боя огонь из орудий и стрелкового оружия полностью заглушал громкоговоритель». Стало ясно, что те, кто имел слабую волю, уже успели сдаться.
Согласно утверждению Аршиновой: «Мы выжили лишь благодаря одному пожилому немецкому солдату, которому приказали нас охранять». После того, как они оказались на другом берегу Буга уже на польской стороне, этот солдат сказал им: «В общем, думайте сами, что делать. Надумали уходить - убирайтесь отсюда!» Все стали разбегаться, а Аршинова отвела детей домой. Муж ее позже погиб при обороне крепости, во время войны эта женщина потеряла и мать, брата, сына и дочь. «Вот так я и осталась одна-одинешенька, все погибли», - так закончила она свою страшную историю.
24 июня ефрейтор Тойшлер и еще примерно 70 бойцов, отрезанных в первый день войны вблизи здания церкви, наконец соединились с 1-м батальоном 133-го пехотного полка, который прорвался туда под прикрытием сил артогня. Можно утверждать, что битва у стен брестской цитадели отразила в миниатюре весь безжалостный характер начавшейся войны на Восточном фронте. Сапер Гейнц Крюгер уже после войны делился впечатлениями:
«О, Брестская крепость! Это же невероятно! И те, кто ее оборонял, ведь они не хотели сдаваться. Речь шла не о победе. Они были коммунистами, и мы хотели уничтожить их как можно больше. А кто мы были для них? Фашисты! Это было страшное сражение! Пленных было немного, все бились до последнего».
"Умираем не срамя" Надпись из подвалов Белого дворца, где уже после войны было найдено множество погибших защитников, в том числе женщины и дети.
Согласно первоначальному плану на штурм и овладение крепостью отводилось не более 8 часов. Шел третий день войны, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки, никто не собирался сдаваться. Русские удерживали казармы и здание гарнизонного Дома офицеров внутри цитадели, восточную часть Северного острова, часть стены на северном мосту и Восточный форт. Немецкое командование приняло решение уничтожать оставшиеся очаги сопротивления артиллерийским огнем во избежание дальнейших потерь. В конце концов, крепость не мешала передвижению войск на восток по магистрали.
В 16 часов 24 июня штаб 45-й пехотной дивизии сообщил: «цитадель захвачена» и «окруженные силы пехоты противника успешно уничтожаются». В сводке оптимистично утверждалось, что «сопротивление противника слабеет». В 21.40 вечера поступило еще более восторженное донесение: «Брестская цитадель в наших руках!» Подобные, не соответствовавшие обстановке донесения были не редкость и в последующие годы войны. Грохот пушек по-прежнему сотрясал все вокруг, его еще долго слышали в Бресте. Вскоре победное донесение скромно опровергли. Наступал четвертый день войны, а осада продолжалась.
А в Германии по-прежнему воздерживались от «специальных сообщений». Эти победоносно-оптимистически звучавшие фанфары были неотъемлемой частью предыдущих кампаний, в частности кампании во Франции, и возвещали о блистательных победах несокрушимого вермахта. Эдит Хагенер писала мужу в действующую армию:
«Дорогой мой.
Нам в эти времена предстоит быть храбрыми, черпая силы из прошлых, чудесных и проведенных вместе лет. После опустошающей тоски первых дней я постепенно прихожу в себя, поскольку мне предстоит оставаться любящей матерью наших с тобой детей и настоящей женой для тебя. Здоровья тебе, дорогой мой. И пусть тебя оберегает Бог и моя любовь к тебе. Твоя Эдит».
Геббельс, будучи куда более информированным, нежели рядовые немцы, оптимистично заключал:
«Брест взят. Все цели первого дня достигнуты. Так что сложностей никаких. У нас есть все основания торжествовать. Советский режим неизбежно развалится, как трухлявый пень. [запись следующего дня] Наше новое оружие сокрушает их. Русские, трясясь от ужаса, покидают бетонные бункеры, они напуганы так, что их нет смысла допрашивать даже на следующий день… Все осуществляется согласно плану и даже с опережением его».
Ни о чем подобном широкой публике знать не дозволялось. Единственное, о чем имперский министр пропаганды говорил в открытую, были проблемы метеорологического порядка. «Изнуряющая жара, - констатировал он. - Нелегкие дни для наших солдат». Одной домохозяйкой, которой уже невмоготу стало дожидаться писем с фронта, судя по всему, руководили несколько иные эмоции:
«Если бы я только могла знать, что там с тобой, любовь моя. Здоров ли ты? Надеюсь у что все у тебя в порядке. Как бы мне хотелось прибежать к тебе и принести поесть и освежиться в эту жарищу - тебя наверняка мучает жажда, я знаю. Где ты находишься, любовь моя? Я так жду твоего письма. Напиши, как только сможешь. Может, ты где-то поблизости от Брест-Литовска, где идут бои?»
Женщина не ошиблась. Бои в этом пограничном городе все еще продолжались.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
http://komandante-07.livejournal.com/31347.html
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ:
http://komandante-07.livejournal.com/30937.html