Поход к "кочетковцам"
Намедни был на вечерне Преображенского содружества православных братств (известном также как "Кочетковцы"). В целом, впечатление весьма позитивное. Опыт, после которого хочется молиться - а для меня это в каком-то смысле практическая мера любого опыта, будь то новое знакомство, просмотр фильма, чтение книги итд. В конечном итоге одно важно: от Него толкает, или к Нему? Это единственный харизмометр, пусть и субъективный, какой мне известен. Причём, что любопытно, не только то вдохновляет в собрании братств, что понравилось, но и то, что как раз не понравилось: "негативный" опыт иногда тоже даёт надежду, ибо заставляет лучше, благодарнее переоценить наследие собственной традиции. А это ведь хорошо!
О форме. Богослужение проводится в часовне - не настолько законспирированной чтобы это выглядело искусительно-катакомбно, но и не настолько открытой, чтобы можно было догадаться и случайно зайти "со стороны". Большая комната (или небольшой зал); ряды стульев, как на протестантском собрании. Единственное, что напоминает о православной церкви - большая, канонического письма икона Богородицы с Младенцем на стене, да епитрахили на священниках. Люди сидят рядами, и стоят вокруг: сзади за стульями и вдоль стен. Это помещение было когда-то квартирой, но сейчас превратилось в актовый зал, а все остальные комнаты переоборудованы под одну извилистую раздевалку. Внутрь проходят без обуви - не потому что мечеть, а потому что осень.
Сразу, при открытии двери, первое радостное впечатление - там внутри живые люди; целая толпа совершенно живых людей! Причём на вид, по крайней мере, даже менее субкультурных, чем в Косьме: менее хиповских, менее страдальчески-интеллигентных. Там и дядька седой в пиджаке-галстуке, и молодёжь какая-то непонятная раскованная, и бабушка с лестовкой (??). И бородатых много. Если бы не бородатые - было бы похоже на протестантское собрание из типичного белорусского городка (одного из тех, где церковь вовремя не появилась, а баптисты появились вовремя). Но за счёт бород - собрание выглядит достаточно "православно".
Служба сама - оказалась совсем не такой сектантской, как я боялся, поначитавшись p_tzareff и прочих любителей данной темы. Но, в то же время, как выразился недавно один знакомый, "это не мой тип благочестия". В нашей "обычной" церкви на службе есть много такого, что взывает не к уму нашему, а к сердцу: полумрак храма, росписи, ладан, уставное пение (особливо если оно хорошее, антифонное), поэтический язык. Это не Бог, и не предмет веры, но это делает наши шаги вперёд чуть-чуть проще, поскольку помогает быстрее настроиться, отрешиться, забыть ненужное и сосредоточиться на нужном. Здесь же нет этой поддержки. Единственная икона впереди выглядит как своего рода флаг, манифест, напоминание самим себе о богословских корнях, но в неё довольно сложно в такой обстановке "вмедитировать". Мне даже почудилось какое-то противоречие между этим подчёркнуто-консервативным выбором (в плане иконографии, а не манеры письма) и общим настроем собравшихся. Распятие, или даже икона Преображения, кажется, соответствовали бы духу этой общины больше. Но, возможно, это в самом деле сознательный выбор, антитеза: желание усилить связь традицией, не дать себе свалиться в окончательный радикализм; - по крайней мере сам себе я это так объяснил. И за этот выбор - мой поклон и почёт.
Ну так вот, магии обряда в этом богослужении уже нет. Нет того эстетического, что могло бы потащить за собой религиозное; того душевного, что бы вытянуло нас на духовное. Но при этом служба - парадоксальным образом не так сильно отличается от привычной! Если бы она была вполне "протестантской" - её слова в этом аскетически-рациональном окружении естественным образом обращались бы к нашему разуму, взывая к совести и сердцу оттуда, "сверху", через голову, через рациональное. Однако в том-то и дело, что текст остался старый, византийский, пусть и в русском переводе - со всеми сложными оборотами, сравнениями и золочёными украшениями. Текст остался медитативным: из тех, что можно, конечно, на досуге разложить по полочкам, перевести и откомментировать, но который не приспособлен к деконструкции "в полёте", в процессе произнесения, так как он слишком сложен для этого. Это текст-икона, и ему, как мне кажется, нужна служба-икона, служба-мистерия. В рационализованном, однонаправленном молении-проповеди этот византийский текст, с его рефренами и многословными аллегориями, смотрится совершенно чужеродно. По крайней мере мне так показалось (возможно, с непривычки).
Был бы он переведён стихотворно; был бы он переведён динамически - возможно, слушалось бы лучше. Я не говорю сейчас, что нужно старые тексты все переводить динамически - но просто при этом не было бы, наверное, такого несоответствия, что меня так удивило. А так - не совсем понятно, зачем этот текст сохранять в таком виде вообще. Он смотрится как скелет мамонта в музее. Мёртвый, не ходит, но выбросить жалко - преемственность. Может быть, опять же, был бы у них свой храм (с росписями, с ладаном) - это тоже сгладило бы рациональность. Но сейчас - трудно воспринимать это серьёзно. Как-то оно на душу не вполне укладывается.
Что понравилось, так это литургическое творчество. "Ещё мы молимся..." - это такой момент, когда на ектении люди начинают "по-квакерски", из толпы, добавлять прошения к "стандартному тексту" прошений, а собрание подтверждает это общим "Господи помилуй". Выглядит очень естественно! Если не ошибаюсь, в "основном тексте" действительно не было произнесено "благорастворение воздухов" (в силу отсутствия земледельцев среди собравшихся; как ещё о. Желудков справедливо язвил), но были добавлены очень славные и, скажем так, "достойные стандартизации" моления за неверующих и нецерковных близких, а также "локальные" моления о конкретных общинах и их нуждах. Немного покоробило, что сюда же "под шумок" втиснули что-то вроде "многая лета" о. Георгию (зачем же так искушать человека), но уж что поделаешь. Общая исповедь мне тоже в целом понравилась, хотя и показалась несколько поспешной, без времени на самостоятельную медитацию; а ведь без нескольких минут спокойного молчаливого раздумья исповедоваться Богу довольно сложно - не успеваешь собраться с мыслями. На молчание было бы, вообще говоря, логично оставлять столько же времени, сколько уходит на "обычной" синодальной исповеди у среднего человека на вербализацию грехов перед батюшкой. Но и так ничего. Я не уверен, что понимаю и принимаю их систему подготовки в причастию, но как вдохновенная вариация на тему покаянного канона (когда о. Георгий публично кается от лица собравшихся, а собрание слушает и молчаливо мысленно присоединяет своё покаяние к его словам) - это очень хорошо. Пожалуй, так бы и следовало называть - покаянный канон, ибо выражение "общая исповедь" в нашем языке несколько скомпрометировано.
Ещё очень понравилось, что проповеди, по сути дела, получилось целых три! Одна - историческая лекция на тему ветхозаветного чтения (так себе лекция, но и то хлеб). Одна - милая и вдумчивая проповедь самого о. Георгия (меня, опять же, немного напрягло, как сильно его сразу несколько человек писали на диктофоны, потому что проповедь на мой вкус была довольно дежурной, но может быть иногда бывает намного лучше?). Тем не менее, проповедь хорошая, человеческая. И в конце - покаянный канон (который на "обычной службе" неизбежно пришлось бы "вкомкивать" куда-то в конец единственной проповеди, туда где обычно делаются "практические выводы"). Это хорошо, когда так много общения. Это немножко страшно (и пугало протестантизма нависает, и явно чем-то в уставе приходится при этом жертвовать), но это определённо то, что людям очень нужно сейчас; чего в современной церкви очень-очень сильно не хватает.
Что же до самого факта службы на русском языке, то он, как ни странно, не был основным впечатлением вечера. Об оскудении поэтики - о потере чувства сакральности - я уже сказал. Но это был именно опыт "отсутствия", а не опыт встречи с новым. Для себя я понял, что по-прежнему остаюсь вполне сторонником Ц.С., хотя, возможно, и в каких-то других формах, чем он используется сейчас. В целом, то, что не понятно в "обычной службе" - и так непонятно (византизм, гебраизм). То, что понятно в "обычной", - за редкими неприятными исключениями паронимов - лексических и грамматических - лучше от перехода на русский, на мой взгляд, не становится. Я рад, когда очи не вынимают ко Господу, но появление буквы Ё в глагольных окончаниях мне не нравится. Скажете вкусовщина? Мне больше кажется - ступенька, маркер, как и росписи на стенах или ладан. Зачем индусы при медитации зажигают палочки? Затем, что первые три года они вырабатывают у себя привычку (рефлекс, если угодно): сандал = медитация. И потом, когда палочки зажигаются, им легче сосредоточиться, даже если зуб болит и дети кричат. Так же и у нас: чётки, позы, и вот эти архаические обороты и глагольные окончания. В них нет Великого Смысла, но всё же не совсем понятно, зачем вырубать и закатывать площадку свежим асфальтом, если стройка идёт в стороне и деревья ничему не мешают.
Резюме. Если бы я был царь, то как можно скорее легализовал бы движение, а о. Георгия устроил его официальным епископом-попечителем. Тогда, представленное свежему ветру и народному творчеству, оно скоренько лишилось бы своих сектантских углов и катакомбных тенденций; тексты бы обкатались; уставные эксперименты развивались бы своим, эволюционным путём, обсуждаемые широкой общественностью и разными специально обученными умными людьми. То-то было б весело, то-то хорошо. У них есть очень много интересного и полезного, но сейчас это "интересное и полезное" подаётся в одном весьма противоречивом комплекте, без возможности выбора и тонкой настройки. А если бы выбросить это на открытый лоток - то люди бы разобрали бы, кому что по вкусу. Намного лучше было бы.
О форме. Богослужение проводится в часовне - не настолько законспирированной чтобы это выглядело искусительно-катакомбно, но и не настолько открытой, чтобы можно было догадаться и случайно зайти "со стороны". Большая комната (или небольшой зал); ряды стульев, как на протестантском собрании. Единственное, что напоминает о православной церкви - большая, канонического письма икона Богородицы с Младенцем на стене, да епитрахили на священниках. Люди сидят рядами, и стоят вокруг: сзади за стульями и вдоль стен. Это помещение было когда-то квартирой, но сейчас превратилось в актовый зал, а все остальные комнаты переоборудованы под одну извилистую раздевалку. Внутрь проходят без обуви - не потому что мечеть, а потому что осень.
Сразу, при открытии двери, первое радостное впечатление - там внутри живые люди; целая толпа совершенно живых людей! Причём на вид, по крайней мере, даже менее субкультурных, чем в Косьме: менее хиповских, менее страдальчески-интеллигентных. Там и дядька седой в пиджаке-галстуке, и молодёжь какая-то непонятная раскованная, и бабушка с лестовкой (??). И бородатых много. Если бы не бородатые - было бы похоже на протестантское собрание из типичного белорусского городка (одного из тех, где церковь вовремя не появилась, а баптисты появились вовремя). Но за счёт бород - собрание выглядит достаточно "православно".
Служба сама - оказалась совсем не такой сектантской, как я боялся, поначитавшись p_tzareff и прочих любителей данной темы. Но, в то же время, как выразился недавно один знакомый, "это не мой тип благочестия". В нашей "обычной" церкви на службе есть много такого, что взывает не к уму нашему, а к сердцу: полумрак храма, росписи, ладан, уставное пение (особливо если оно хорошее, антифонное), поэтический язык. Это не Бог, и не предмет веры, но это делает наши шаги вперёд чуть-чуть проще, поскольку помогает быстрее настроиться, отрешиться, забыть ненужное и сосредоточиться на нужном. Здесь же нет этой поддержки. Единственная икона впереди выглядит как своего рода флаг, манифест, напоминание самим себе о богословских корнях, но в неё довольно сложно в такой обстановке "вмедитировать". Мне даже почудилось какое-то противоречие между этим подчёркнуто-консервативным выбором (в плане иконографии, а не манеры письма) и общим настроем собравшихся. Распятие, или даже икона Преображения, кажется, соответствовали бы духу этой общины больше. Но, возможно, это в самом деле сознательный выбор, антитеза: желание усилить связь традицией, не дать себе свалиться в окончательный радикализм; - по крайней мере сам себе я это так объяснил. И за этот выбор - мой поклон и почёт.
Ну так вот, магии обряда в этом богослужении уже нет. Нет того эстетического, что могло бы потащить за собой религиозное; того душевного, что бы вытянуло нас на духовное. Но при этом служба - парадоксальным образом не так сильно отличается от привычной! Если бы она была вполне "протестантской" - её слова в этом аскетически-рациональном окружении естественным образом обращались бы к нашему разуму, взывая к совести и сердцу оттуда, "сверху", через голову, через рациональное. Однако в том-то и дело, что текст остался старый, византийский, пусть и в русском переводе - со всеми сложными оборотами, сравнениями и золочёными украшениями. Текст остался медитативным: из тех, что можно, конечно, на досуге разложить по полочкам, перевести и откомментировать, но который не приспособлен к деконструкции "в полёте", в процессе произнесения, так как он слишком сложен для этого. Это текст-икона, и ему, как мне кажется, нужна служба-икона, служба-мистерия. В рационализованном, однонаправленном молении-проповеди этот византийский текст, с его рефренами и многословными аллегориями, смотрится совершенно чужеродно. По крайней мере мне так показалось (возможно, с непривычки).
Был бы он переведён стихотворно; был бы он переведён динамически - возможно, слушалось бы лучше. Я не говорю сейчас, что нужно старые тексты все переводить динамически - но просто при этом не было бы, наверное, такого несоответствия, что меня так удивило. А так - не совсем понятно, зачем этот текст сохранять в таком виде вообще. Он смотрится как скелет мамонта в музее. Мёртвый, не ходит, но выбросить жалко - преемственность. Может быть, опять же, был бы у них свой храм (с росписями, с ладаном) - это тоже сгладило бы рациональность. Но сейчас - трудно воспринимать это серьёзно. Как-то оно на душу не вполне укладывается.
Что понравилось, так это литургическое творчество. "Ещё мы молимся..." - это такой момент, когда на ектении люди начинают "по-квакерски", из толпы, добавлять прошения к "стандартному тексту" прошений, а собрание подтверждает это общим "Господи помилуй". Выглядит очень естественно! Если не ошибаюсь, в "основном тексте" действительно не было произнесено "благорастворение воздухов" (в силу отсутствия земледельцев среди собравшихся; как ещё о. Желудков справедливо язвил), но были добавлены очень славные и, скажем так, "достойные стандартизации" моления за неверующих и нецерковных близких, а также "локальные" моления о конкретных общинах и их нуждах. Немного покоробило, что сюда же "под шумок" втиснули что-то вроде "многая лета" о. Георгию (зачем же так искушать человека), но уж что поделаешь. Общая исповедь мне тоже в целом понравилась, хотя и показалась несколько поспешной, без времени на самостоятельную медитацию; а ведь без нескольких минут спокойного молчаливого раздумья исповедоваться Богу довольно сложно - не успеваешь собраться с мыслями. На молчание было бы, вообще говоря, логично оставлять столько же времени, сколько уходит на "обычной" синодальной исповеди у среднего человека на вербализацию грехов перед батюшкой. Но и так ничего. Я не уверен, что понимаю и принимаю их систему подготовки в причастию, но как вдохновенная вариация на тему покаянного канона (когда о. Георгий публично кается от лица собравшихся, а собрание слушает и молчаливо мысленно присоединяет своё покаяние к его словам) - это очень хорошо. Пожалуй, так бы и следовало называть - покаянный канон, ибо выражение "общая исповедь" в нашем языке несколько скомпрометировано.
Ещё очень понравилось, что проповеди, по сути дела, получилось целых три! Одна - историческая лекция на тему ветхозаветного чтения (так себе лекция, но и то хлеб). Одна - милая и вдумчивая проповедь самого о. Георгия (меня, опять же, немного напрягло, как сильно его сразу несколько человек писали на диктофоны, потому что проповедь на мой вкус была довольно дежурной, но может быть иногда бывает намного лучше?). Тем не менее, проповедь хорошая, человеческая. И в конце - покаянный канон (который на "обычной службе" неизбежно пришлось бы "вкомкивать" куда-то в конец единственной проповеди, туда где обычно делаются "практические выводы"). Это хорошо, когда так много общения. Это немножко страшно (и пугало протестантизма нависает, и явно чем-то в уставе приходится при этом жертвовать), но это определённо то, что людям очень нужно сейчас; чего в современной церкви очень-очень сильно не хватает.
Что же до самого факта службы на русском языке, то он, как ни странно, не был основным впечатлением вечера. Об оскудении поэтики - о потере чувства сакральности - я уже сказал. Но это был именно опыт "отсутствия", а не опыт встречи с новым. Для себя я понял, что по-прежнему остаюсь вполне сторонником Ц.С., хотя, возможно, и в каких-то других формах, чем он используется сейчас. В целом, то, что не понятно в "обычной службе" - и так непонятно (византизм, гебраизм). То, что понятно в "обычной", - за редкими неприятными исключениями паронимов - лексических и грамматических - лучше от перехода на русский, на мой взгляд, не становится. Я рад, когда очи не вынимают ко Господу, но появление буквы Ё в глагольных окончаниях мне не нравится. Скажете вкусовщина? Мне больше кажется - ступенька, маркер, как и росписи на стенах или ладан. Зачем индусы при медитации зажигают палочки? Затем, что первые три года они вырабатывают у себя привычку (рефлекс, если угодно): сандал = медитация. И потом, когда палочки зажигаются, им легче сосредоточиться, даже если зуб болит и дети кричат. Так же и у нас: чётки, позы, и вот эти архаические обороты и глагольные окончания. В них нет Великого Смысла, но всё же не совсем понятно, зачем вырубать и закатывать площадку свежим асфальтом, если стройка идёт в стороне и деревья ничему не мешают.
Резюме. Если бы я был царь, то как можно скорее легализовал бы движение, а о. Георгия устроил его официальным епископом-попечителем. Тогда, представленное свежему ветру и народному творчеству, оно скоренько лишилось бы своих сектантских углов и катакомбных тенденций; тексты бы обкатались; уставные эксперименты развивались бы своим, эволюционным путём, обсуждаемые широкой общественностью и разными специально обученными умными людьми. То-то было б весело, то-то хорошо. У них есть очень много интересного и полезного, но сейчас это "интересное и полезное" подаётся в одном весьма противоречивом комплекте, без возможности выбора и тонкой настройки. А если бы выбросить это на открытый лоток - то люди бы разобрали бы, кому что по вкусу. Намного лучше было бы.