«Ура-патриотизм» в американской фантастике («Чапаев братается с Каппелем»)
Американский фантаст Гарри Гаррисон (Henry Maxwell Dempsey) хорошо знаком российским любителям этого жанра, но его роман «Кольца Анаконды» не является популярным. Между тем, он весьма примечателен своей духовной близостью к расплодившейся в последнее время отечественной «патриотической фантастике». При этом он гораздо умнее и оптимистичнее отечественных образчиков, и уже поэтому достоин внимательного взгляда.
Действие романа происходит во времена американской Гражданской войны. По замыслу автора, Британия решила вмешаться в эту войну на стороне проигрывающих южан, чтобы увековечить распад Соединенных Штатов. Но из-за случайной ошибки британский морской десант напал не на северный, а на южный укрепленный пункт, а после боя пьяная матросня разграбила и сожгла ближайший город южан, попутно изнасиловав всех женщин. Южане объявили Британии войну, а ближайший к месту трагедии южный генерал обратился к противостоящему его войскам северному генералу Шерману с просьбой о перемирии. Шерман не только согласился на перемирие, но и лично отправился со своими войсками в совместный рейд против британцев. В итоге, объединенные общим врагом, северяне и южане помирились и не только разгромили британцев, но и завоевали Канаду. Вопрос о рабстве решили компромиссом: постепенная ликвидация в обмен на инвестиции Севера в экономику Юга.
Повествование заканчивается многозначительной фразой президента Линкольна: «Никто не смеет вставать на дороге могучего крейсера по имени Америка, отплывающего в светлое будущее. А те, кто находится на его борту, должны говорить в один голос, стремиться к одной цели. Они должны плыть по ветру - или прыгать за борт».
Как следует из примечаний к тексту, это цитата из аутентичной речи великого президента.
В романе есть несколько патетических сцен, которые способны вышибить слезу не только из патриотичного американца, но даже из постороннего русского. Эмоциональная кульминация книги, по-видимому, приходится на следующую сцену (приготовьте носовые платочки).
***
Отправляясь вместе с полковником Эйплером на встречу с ожидавшим его генералом Борегаром, Шерман чувствовал, что на них устремлены глаза всей армии.
Он выбирал слова очень аккуратно, боясь малейших недоразумений.
- Решение было трудным и чрезвычайно важным, генерал Борегар, и, хочу уверить вас, единодушным. Я сообщил своим офицерам о нападении англичан, и мы были в своем мнении едины. Я говорил войскам о том, что намерен предпринять, и, уверяю, все люди в моих полках до последнего человека согласны со мной. Сейчас у Севера и Юга в самом деле один общий враг.
- Я ценю это решение, - угрюмо кивнул Борегар. - Значит, вы согласны на перемирие?
- И даже более того. Это полковник Эйплер, командир Пятьдесят третьего Огайского полка. Он и все люди его полка согласны с моим решением касательно того, что следует предпринять.
- Благодарю вас, полковник.
Шерман заколебался. Разумно ли так поступать и как отнесется к этому Борегар? Но пути назад уже нет.
- Мы пойдем куда дальше простого перемирия. Мы отправляемся с вами, генерал. Этот полк поможет вам атаковать английских захватчиков.
Реакция генерала на решение Шермана не оставила места ни для каких сомнений. На мгновение он оцепенел, не зная, как быть, а потом с громким восклицанием подался вперед, сжав руку Шермана, и неистово встряхнул ее, потом обернулся и повторил то же самое с полковником Эйплером.
- Генерал Шерман, вы не только обладаете отвагой и благородством южного джентльмена. Но, клянусь Всевышним, вы настоящий южный джентльмен! Ваши годы в Луизиане прошли не зря, мой призыв о помощи получил такой отклик, на который я, даже в самых смелых упованиях, рассчитывать не мог. Ведите своих людей. Ведите своих людей! Мы выступим в защиту общего дела.
Генерал Борегар галопом поскакал к своим позициям, чтобы известить войска. Он ни на миг не усомнился в том, как они примут эту весть, - и оказался прав. Они возликовали, когда он сообщил о решении Шермана. Они радостно кричали, все громче и громче, подбрасывая в воздух фуражки и шляпы.
Они были построены, как на параде, и стояли навытяжку, когда к ним со своих позиций шагала колонна облаченных в синие мундиры солдат янки с Шерманом во главе. Шедший впереди барабанщик отбивал такт, а флейты наигрывали жизнерадостную мелодию.
Удастся ли подобное? Смогут ли люди, сражавшиеся и убивавшие друг друга, теперь шагать бок о бок? Да, генералы Борегар и Шерман пришли к соглашению, но солдаты, как быть с солдатами? Как они воспримут столь тесную близость? Заранее не угадаешь.
Рокот барабана, визг флейт, шарканье марширующих ног. Нарастающее напряжение пришлось Шерману не по вкусу, и он решил повлиять на события. Пришпорив коня, подскакал к флейтистам, тут же прекратившим играть, наклонился и переговорил с ними.
Переглянувшись, они кивнули головами, одновременно поднесли свои инструменты к губам и в унисон заиграли.
Вечерний воздух всколыхнула жгучая мелодия "Дикси".
И началось столпотворение. Крики, вопли, пронзительный свист. Конфедераты без приказа нарушили строй - как и северяне. Они со смехом пожимали друг другу руки и хлопали один другого по плечам. Подобно своим войскам, оба генерала снова обменялись рукопожатием, на сей раз наслаждаясь обоюдным триумфом.
Боже милостивый, подумал Шерман, это может удаться, в конце концов, это все-таки может сработать!
Барабаны пробили "равняйсь", и солдаты медленно восстановили строй. Как один, сделали поворот направо и зашагали по пыльной дороге.
***
Для русских эта книга интересна еще и потому, что наталкивает на важный вопрос относительно нашей собственной Гражданской войны. Могло ли, хотя бы гипотетически, и у нас случиться нечто такое, некий «фактор X», чтобы Чапаев с Каппелем побратались и пошли против общего врага?
Трудно в это поверить, потому что накал противостояния в нашей Гражданской войне был гораздо выше, чем в американской. А самая большая проблема вот в чем. Белый лагерь был коалиционным, там были и радикалы, и умеренные, и даже левые, поэтому он, в принципе, был способен к компромиссам. Иная ситуация у красных: там доминировала наиболее упертая и радикальная сила, большевики. Ни малейшей склонности к серьезному компромиссу у большевиков не было, и это ясно уже по истории с Учредительным Собранием. Умеренную позицию для красных впоследствии озвучили кронштадтские матросы: «Советы без коммунистов!». Перемирие стало бы возможным, только если бы красным удалось отстранить от власти большевистскую верхушку. Собственно, белые воевали не с «левой идеей» (у Колчака были в том числе и полки из уральских рабочих). Воевали именно с большевиками как с чужеродной силой, не желающей ни с кем считаться.
Фактор «Х» в 1919 году можно представить только так: прилетели инопланетяне и показали всем реалистичное кино: «История России в ближайшие 20 лет после победы большевиков». Думаю, тогда вполне реальным стало бы братание «чапаевцев» с «каппелевцами», с последующим совместным походом на Москву.
Если бы Гаррисон был нашим соотечественником и написал роман про нашу Гражданскую войну, то, вполне возможно, там мы нашли бы следующую сцену.
***
Чапай продолжал задумчиво глядеть в небо, хотя тарелка давно улетела, а на облачном экране уже погасали последние сполохи чудесной кинокартины.
Сзади послышался сухой револьверный треск, потом - глухой удар тела о землю.
«Это Фурманов застрелился, - догадался комдив, - не выдержала рабочая совесть».
Он оглянулся и увидел прямо перед собой физиономию Петьки, всю в соплях и слезах.
- Как же это, Василий Иванович… Боролись то за народ… За счастье… А оно вон как…- рыдал ординарец, размазывая слезы по чумазому лицу.
Рядом рвал партбилет молодой эскадронный командир Голиков, глухо бормоча про себя: «Суки! Какие же суки! Я ведь гимназию ради них бросил! А мог бы Человеком стать: адвокатом, писателем».
Чапай подошел к Голикову вплотную и тихо произнес: «Латышей - в расход. Живо!»
К дивизии в качестве заградотряда был прикомандирован батальон красных латышских стрелков - все как один садисты и палачи.
- Будет сделано, Василий Иваныч! В салат покрошу гадов!
У Голикова зло заблестели глаза. Твердой походкой он направился к пулеметным тачанкам.
Чапай бодро вскочил в седло и пришпорил коня. Он поскакал вперед - туда, где темнели на горизонте густые цепи каппелевцев.
Подъехав ближе, он заметил, что белые части не двигаются, стоят как на параде. Далеко перед строем на холме застыл одинокий всадник. Его силуэт излучал благородство и особую духовную силу. Чапай сообразил, что это сам генерал Каппель, и пустил коня в галоп.
Он не сразу направился к нему, а поднялся на холм по спирали, делая круг и поминутно вздымая коня на дыбы. Перед этим серьезным разговором ему требовалось выплеснуть эмоции и побороть внезапно возникшее смущение.
Наконец, он подъехал к генералу вплотную.
- Эх, ваше благородие… Чапай он того… За правду стоял, за народ! Обманули Чапая! Как кутенка провели!
Он сорвал свою краснозвездную папаху и в сердцах швырнул под копыта.
- Ну что, на Москву пойдем - Троцкого вешать?
Каппель, не говоря ни слова, пристально посмотрел ему в глаза. Быстрым движением руки он перекрестил комдива, как бы изгоняя беса. Затем, повинуясь внезапному порыву души, он снял свой нательный крестик, поцеловал и надел на шею Чапаеву.
- Брат… Все мы братья - дети многострадальной матушки России...
Они обнялись по братски и троекратно расцеловались. Чапаев, дрожащей от волнения рукой, впервые за много лет осенил себя Крестным Знамением. В смущении он отвернулся, по щеке скользнула суровая мужская слеза.
Через два часа дивизия уже стояла вдоль дороги при всем параде, ожидая новых братьев по оружию. Красную тряпку сорвали и сожгли. На древко водрузили хоругвь, взятую из ближайшей церкви, которую не успели разграбить комиссары и латыши. Хоругвеносец гордо вздымал ее кверху, борясь с порывами ветра. Чудом уцелевший батюшка обходил строй с кадилом.
Каппелевцы подходили молча, чеканя шаг. Раздавалась барабанная дробь. Слаженное движение этой сплоченной массы бойцов производило впечатление нечеловеческой мощи.
Нарастало напряжение. Чапай с тревогой наблюдал за недавними красноармейцами. Еще вчера они готовы были на месте пристрелить любого «беляка». Не вспыхнет ли с новой силой былая ненависть? А воины Каппеля? Разве способны они позабыть красные зверства, погибших боевых товарищей? Их суровые лица не предвещали ничего хорошего.
Внезапно его осенила идея. Он подъехал к дивизионному оркестру и прошептал что-то на ухо трубачу.
В воздухе вдруг разлилась знакомая всем присутствующим, но уже подзабытая мелодия. Нестройный хор красноармейцев затянул:
- Боже, Царя храни!..
И что-то вдруг переменилось. У всех перед глазами вспыхнула яркая картина той старой, довоенной, не испоганенной раздорами России. Стройные шеренги рассыпались, белые и красные бросились навстречу друг другу. Люди плакали, обнимались, просили прощение, кричали что-то радостное, обменивались нательными крестиками. Это было началом новой России.
Действие романа происходит во времена американской Гражданской войны. По замыслу автора, Британия решила вмешаться в эту войну на стороне проигрывающих южан, чтобы увековечить распад Соединенных Штатов. Но из-за случайной ошибки британский морской десант напал не на северный, а на южный укрепленный пункт, а после боя пьяная матросня разграбила и сожгла ближайший город южан, попутно изнасиловав всех женщин. Южане объявили Британии войну, а ближайший к месту трагедии южный генерал обратился к противостоящему его войскам северному генералу Шерману с просьбой о перемирии. Шерман не только согласился на перемирие, но и лично отправился со своими войсками в совместный рейд против британцев. В итоге, объединенные общим врагом, северяне и южане помирились и не только разгромили британцев, но и завоевали Канаду. Вопрос о рабстве решили компромиссом: постепенная ликвидация в обмен на инвестиции Севера в экономику Юга.
Повествование заканчивается многозначительной фразой президента Линкольна: «Никто не смеет вставать на дороге могучего крейсера по имени Америка, отплывающего в светлое будущее. А те, кто находится на его борту, должны говорить в один голос, стремиться к одной цели. Они должны плыть по ветру - или прыгать за борт».
Как следует из примечаний к тексту, это цитата из аутентичной речи великого президента.
В романе есть несколько патетических сцен, которые способны вышибить слезу не только из патриотичного американца, но даже из постороннего русского. Эмоциональная кульминация книги, по-видимому, приходится на следующую сцену (приготовьте носовые платочки).
***
Отправляясь вместе с полковником Эйплером на встречу с ожидавшим его генералом Борегаром, Шерман чувствовал, что на них устремлены глаза всей армии.
Он выбирал слова очень аккуратно, боясь малейших недоразумений.
- Решение было трудным и чрезвычайно важным, генерал Борегар, и, хочу уверить вас, единодушным. Я сообщил своим офицерам о нападении англичан, и мы были в своем мнении едины. Я говорил войскам о том, что намерен предпринять, и, уверяю, все люди в моих полках до последнего человека согласны со мной. Сейчас у Севера и Юга в самом деле один общий враг.
- Я ценю это решение, - угрюмо кивнул Борегар. - Значит, вы согласны на перемирие?
- И даже более того. Это полковник Эйплер, командир Пятьдесят третьего Огайского полка. Он и все люди его полка согласны с моим решением касательно того, что следует предпринять.
- Благодарю вас, полковник.
Шерман заколебался. Разумно ли так поступать и как отнесется к этому Борегар? Но пути назад уже нет.
- Мы пойдем куда дальше простого перемирия. Мы отправляемся с вами, генерал. Этот полк поможет вам атаковать английских захватчиков.
Реакция генерала на решение Шермана не оставила места ни для каких сомнений. На мгновение он оцепенел, не зная, как быть, а потом с громким восклицанием подался вперед, сжав руку Шермана, и неистово встряхнул ее, потом обернулся и повторил то же самое с полковником Эйплером.
- Генерал Шерман, вы не только обладаете отвагой и благородством южного джентльмена. Но, клянусь Всевышним, вы настоящий южный джентльмен! Ваши годы в Луизиане прошли не зря, мой призыв о помощи получил такой отклик, на который я, даже в самых смелых упованиях, рассчитывать не мог. Ведите своих людей. Ведите своих людей! Мы выступим в защиту общего дела.
Генерал Борегар галопом поскакал к своим позициям, чтобы известить войска. Он ни на миг не усомнился в том, как они примут эту весть, - и оказался прав. Они возликовали, когда он сообщил о решении Шермана. Они радостно кричали, все громче и громче, подбрасывая в воздух фуражки и шляпы.
Они были построены, как на параде, и стояли навытяжку, когда к ним со своих позиций шагала колонна облаченных в синие мундиры солдат янки с Шерманом во главе. Шедший впереди барабанщик отбивал такт, а флейты наигрывали жизнерадостную мелодию.
Удастся ли подобное? Смогут ли люди, сражавшиеся и убивавшие друг друга, теперь шагать бок о бок? Да, генералы Борегар и Шерман пришли к соглашению, но солдаты, как быть с солдатами? Как они воспримут столь тесную близость? Заранее не угадаешь.
Рокот барабана, визг флейт, шарканье марширующих ног. Нарастающее напряжение пришлось Шерману не по вкусу, и он решил повлиять на события. Пришпорив коня, подскакал к флейтистам, тут же прекратившим играть, наклонился и переговорил с ними.
Переглянувшись, они кивнули головами, одновременно поднесли свои инструменты к губам и в унисон заиграли.
Вечерний воздух всколыхнула жгучая мелодия "Дикси".
И началось столпотворение. Крики, вопли, пронзительный свист. Конфедераты без приказа нарушили строй - как и северяне. Они со смехом пожимали друг другу руки и хлопали один другого по плечам. Подобно своим войскам, оба генерала снова обменялись рукопожатием, на сей раз наслаждаясь обоюдным триумфом.
Боже милостивый, подумал Шерман, это может удаться, в конце концов, это все-таки может сработать!
Барабаны пробили "равняйсь", и солдаты медленно восстановили строй. Как один, сделали поворот направо и зашагали по пыльной дороге.
***
Для русских эта книга интересна еще и потому, что наталкивает на важный вопрос относительно нашей собственной Гражданской войны. Могло ли, хотя бы гипотетически, и у нас случиться нечто такое, некий «фактор X», чтобы Чапаев с Каппелем побратались и пошли против общего врага?
Трудно в это поверить, потому что накал противостояния в нашей Гражданской войне был гораздо выше, чем в американской. А самая большая проблема вот в чем. Белый лагерь был коалиционным, там были и радикалы, и умеренные, и даже левые, поэтому он, в принципе, был способен к компромиссам. Иная ситуация у красных: там доминировала наиболее упертая и радикальная сила, большевики. Ни малейшей склонности к серьезному компромиссу у большевиков не было, и это ясно уже по истории с Учредительным Собранием. Умеренную позицию для красных впоследствии озвучили кронштадтские матросы: «Советы без коммунистов!». Перемирие стало бы возможным, только если бы красным удалось отстранить от власти большевистскую верхушку. Собственно, белые воевали не с «левой идеей» (у Колчака были в том числе и полки из уральских рабочих). Воевали именно с большевиками как с чужеродной силой, не желающей ни с кем считаться.
Фактор «Х» в 1919 году можно представить только так: прилетели инопланетяне и показали всем реалистичное кино: «История России в ближайшие 20 лет после победы большевиков». Думаю, тогда вполне реальным стало бы братание «чапаевцев» с «каппелевцами», с последующим совместным походом на Москву.
Если бы Гаррисон был нашим соотечественником и написал роман про нашу Гражданскую войну, то, вполне возможно, там мы нашли бы следующую сцену.
***
Чапай продолжал задумчиво глядеть в небо, хотя тарелка давно улетела, а на облачном экране уже погасали последние сполохи чудесной кинокартины.
Сзади послышался сухой револьверный треск, потом - глухой удар тела о землю.
«Это Фурманов застрелился, - догадался комдив, - не выдержала рабочая совесть».
Он оглянулся и увидел прямо перед собой физиономию Петьки, всю в соплях и слезах.
- Как же это, Василий Иванович… Боролись то за народ… За счастье… А оно вон как…- рыдал ординарец, размазывая слезы по чумазому лицу.
Рядом рвал партбилет молодой эскадронный командир Голиков, глухо бормоча про себя: «Суки! Какие же суки! Я ведь гимназию ради них бросил! А мог бы Человеком стать: адвокатом, писателем».
Чапай подошел к Голикову вплотную и тихо произнес: «Латышей - в расход. Живо!»
К дивизии в качестве заградотряда был прикомандирован батальон красных латышских стрелков - все как один садисты и палачи.
- Будет сделано, Василий Иваныч! В салат покрошу гадов!
У Голикова зло заблестели глаза. Твердой походкой он направился к пулеметным тачанкам.
Чапай бодро вскочил в седло и пришпорил коня. Он поскакал вперед - туда, где темнели на горизонте густые цепи каппелевцев.
Подъехав ближе, он заметил, что белые части не двигаются, стоят как на параде. Далеко перед строем на холме застыл одинокий всадник. Его силуэт излучал благородство и особую духовную силу. Чапай сообразил, что это сам генерал Каппель, и пустил коня в галоп.
Он не сразу направился к нему, а поднялся на холм по спирали, делая круг и поминутно вздымая коня на дыбы. Перед этим серьезным разговором ему требовалось выплеснуть эмоции и побороть внезапно возникшее смущение.
Наконец, он подъехал к генералу вплотную.
- Эх, ваше благородие… Чапай он того… За правду стоял, за народ! Обманули Чапая! Как кутенка провели!
Он сорвал свою краснозвездную папаху и в сердцах швырнул под копыта.
- Ну что, на Москву пойдем - Троцкого вешать?
Каппель, не говоря ни слова, пристально посмотрел ему в глаза. Быстрым движением руки он перекрестил комдива, как бы изгоняя беса. Затем, повинуясь внезапному порыву души, он снял свой нательный крестик, поцеловал и надел на шею Чапаеву.
- Брат… Все мы братья - дети многострадальной матушки России...
Они обнялись по братски и троекратно расцеловались. Чапаев, дрожащей от волнения рукой, впервые за много лет осенил себя Крестным Знамением. В смущении он отвернулся, по щеке скользнула суровая мужская слеза.
Через два часа дивизия уже стояла вдоль дороги при всем параде, ожидая новых братьев по оружию. Красную тряпку сорвали и сожгли. На древко водрузили хоругвь, взятую из ближайшей церкви, которую не успели разграбить комиссары и латыши. Хоругвеносец гордо вздымал ее кверху, борясь с порывами ветра. Чудом уцелевший батюшка обходил строй с кадилом.
Каппелевцы подходили молча, чеканя шаг. Раздавалась барабанная дробь. Слаженное движение этой сплоченной массы бойцов производило впечатление нечеловеческой мощи.
Нарастало напряжение. Чапай с тревогой наблюдал за недавними красноармейцами. Еще вчера они готовы были на месте пристрелить любого «беляка». Не вспыхнет ли с новой силой былая ненависть? А воины Каппеля? Разве способны они позабыть красные зверства, погибших боевых товарищей? Их суровые лица не предвещали ничего хорошего.
Внезапно его осенила идея. Он подъехал к дивизионному оркестру и прошептал что-то на ухо трубачу.
В воздухе вдруг разлилась знакомая всем присутствующим, но уже подзабытая мелодия. Нестройный хор красноармейцев затянул:
- Боже, Царя храни!..
И что-то вдруг переменилось. У всех перед глазами вспыхнула яркая картина той старой, довоенной, не испоганенной раздорами России. Стройные шеренги рассыпались, белые и красные бросились навстречу друг другу. Люди плакали, обнимались, просили прощение, кричали что-то радостное, обменивались нательными крестиками. Это было началом новой России.