Античный мудрец Полибий, пожалуй, поддержал бы «Основы православной культуры»...
Известную фразу «религия - опиум для народа» обычно возводят к Новалису и вписывают в контекст просвещенческой критики христианства. На самом деле этот ход мыслей не сводится к голой критике, и он, конечно же, не был изобретением Нового времени. Его позитивный вариант был в деталях разработан еще мыслителями Древней Эллады. Ниже (под катом) приводится весьма поучительная цитата из Полибия (II век до Р.Х.). Полибий был человеком не только образованным, но и информированным, был вхож в «кружок Сципиона» и причастен к «Большой Игре» того времени.
«Однако важнейшее преимущество Римского государства состоит, как мне кажется, в воззрениях римлян на богов. То самое, что осуждается у всех других народов, именно богобоязнь, у римлян составляет основу государства. И в самом деле, оно у них облекается в столь грозные формы и в такой мере проходит в частную и государственную жизнь, что невозможно идти дальше в этом отношении. Многие могут находить такое поведение нелепым, а я думаю, что римляне имели в виду толпу. Правда, будь возможность образовать государство из мудрецов, конечно не было бы нужды в подобном образе действий; но так как всякая толпа легкомысленна и преисполнена нечестивых вожделений, неразумных стремлений, духа насилия, то только и остается обуздывать ее таинственными ужасами и грозными зрелищами. Поэтому, мне кажется, древние намеренно и с расчетом внушали толпе такого рода понятия о богах, о преисподней, напротив, нынешнее поколение, отвергая эти понятия, действует слепо и безрассудно. Поэтому-то у эллинов, не говоря уже о прочем, люди, ведающие общественное достояние, неспособны исполнить данное обязательство даже в том случае, если им доверяется один талант [примерно $14000], и хотя бы при этом было десять поручителей, наложено было столько же печатей и присутствовало вдвое больше свидетелей; напротив, у римлян обязательство достаточно обеспечивается верностью клятве, хотя бы должностные лица или послы имели в своем распоряжении большие суммы» (Всеобщая история, VI, 56).
Словом, когда император Константин сделал ставку на христианство, он действовал вполне в духе римско-эллинского прагматизма: заменил старый и выдохшийся инструмент воспитания масс на более эффективный. Более того, со староримской точки зрения это было «возвращение к истокам», к ситуации, когда народная нравственность подкрепляется сильным и строгим культом (прежние римские культы к этому времени уже не воспринимались всерьез). При этом сохранил свое название даже титул первосвященника - Pontifex Maximus, который до сих пор носят римские папы. Парадокс, но именно император Юлиан, несмотря на свое антихристианство, на деле выпал из круга античной мысли и был по духу стопроцентным византийцем, поскольку относился к религиозной теме истово и даже сам подвизался на ниве теологии. Стопроцентные византийцы и его поклонники: это хрестоматийный случай «веры в доброго царя», который «мог бы все исправить». Любопытно также, что именно в самых эллинизированных частях Империи, таких как Малая Азия, новая религия отличалась наибольшей популярностью и креативностью.
«Однако важнейшее преимущество Римского государства состоит, как мне кажется, в воззрениях римлян на богов. То самое, что осуждается у всех других народов, именно богобоязнь, у римлян составляет основу государства. И в самом деле, оно у них облекается в столь грозные формы и в такой мере проходит в частную и государственную жизнь, что невозможно идти дальше в этом отношении. Многие могут находить такое поведение нелепым, а я думаю, что римляне имели в виду толпу. Правда, будь возможность образовать государство из мудрецов, конечно не было бы нужды в подобном образе действий; но так как всякая толпа легкомысленна и преисполнена нечестивых вожделений, неразумных стремлений, духа насилия, то только и остается обуздывать ее таинственными ужасами и грозными зрелищами. Поэтому, мне кажется, древние намеренно и с расчетом внушали толпе такого рода понятия о богах, о преисподней, напротив, нынешнее поколение, отвергая эти понятия, действует слепо и безрассудно. Поэтому-то у эллинов, не говоря уже о прочем, люди, ведающие общественное достояние, неспособны исполнить данное обязательство даже в том случае, если им доверяется один талант [примерно $14000], и хотя бы при этом было десять поручителей, наложено было столько же печатей и присутствовало вдвое больше свидетелей; напротив, у римлян обязательство достаточно обеспечивается верностью клятве, хотя бы должностные лица или послы имели в своем распоряжении большие суммы» (Всеобщая история, VI, 56).
Словом, когда император Константин сделал ставку на христианство, он действовал вполне в духе римско-эллинского прагматизма: заменил старый и выдохшийся инструмент воспитания масс на более эффективный. Более того, со староримской точки зрения это было «возвращение к истокам», к ситуации, когда народная нравственность подкрепляется сильным и строгим культом (прежние римские культы к этому времени уже не воспринимались всерьез). При этом сохранил свое название даже титул первосвященника - Pontifex Maximus, который до сих пор носят римские папы. Парадокс, но именно император Юлиан, несмотря на свое антихристианство, на деле выпал из круга античной мысли и был по духу стопроцентным византийцем, поскольку относился к религиозной теме истово и даже сам подвизался на ниве теологии. Стопроцентные византийцы и его поклонники: это хрестоматийный случай «веры в доброго царя», который «мог бы все исправить». Любопытно также, что именно в самых эллинизированных частях Империи, таких как Малая Азия, новая религия отличалась наибольшей популярностью и креативностью.