Все знают о «стадном инстинкте», а между тем, оппозиционный формат поведения, противопоставляющий себя «воле стада», скорее всего, тоже детерминирован биологически. Здоровая популяция должна содержать в своем составе какое-то количество особей, у которых инакомыслие прописано в генах. Иначе - все, кранты. Причем в развитой форме это проявляется только у высших животных, а по-настоящему - только у человека, чем, скорее всего, и обусловлен колоссальный эволюционный успех вида homo sapiens.
К чему приводит принципиальное, на уровне биологии, отсутствие «разномыслия», хорошо показывает знаменитый опыт Фабра над гусеницами походного шелкопряда - настолько дисциплинированными, что их стоило бы
в полном составе принять в «Единую Россию». Закольцевав дорожку из нитей, по которой гусеницы двигались под руководством мудрых вождей, французский исследователь заставил их ходить по кругу много часов, до полного изнеможения, и вышли из этого замкнутого круга они только взбунтовавшись против «единства рядов» и «партийной дисциплины».
Походный шелкопряд живет стадами по несколько сотен гусениц в гнездах, расположенных на макушках сосен. Размер особи - около 2 см. Каждую ночь стадо идет питаться свежей хвоей. Чтобы не заблудиться в переплетении ветвей, каждая гусеница, выходя из гнезда, тянет за собой шелковую нить. Гусеницы идут колонной в затылок друг другу, а их нити сливаются в заметную дорожку. Пообедав, они по этой дорожке так же организованно возвращаются в гнездо.
«Гусеницы соснового шелкопряда передвигаются так: где прошла одна, там пройдут и все остальные, расположившись гуськом, правильной линией, без малейшего пустого промежутка. Они двигаются такой сомкнутой линией, что каждая задняя касается головой зада передней. Все изгибы, которые описывает во время своих произвольных блужданий передняя гусеница, открывающая шествие, с щепетильной точностью повторяют и все остальные».
(Здесь и далее все цитаты - из второго тома монументального труда Жана Анри Фабра «Инстинкт и нравы насекомых».)
Иногда гусеницы выходят и днем, просто погулять. «Это просто прогулка для здоровья, осмотр окрестностей…» Особенность этих прогулок в том, что «гусеницы не могут повернуться назад и пойти по пройденному пути. Для того чтобы опять попасть на этот пройденный путь, им надо сделать обходное движение, вправо или влево, иногда очень извилистое, что зависит от произвола передней гусеницы».
«Во главе каждой партии гусениц идет первая, которою я назову вожаком и которая ничем не отличается от остальных гусениц; случайность поставила ее впереди».
Ничего не напоминает? Впрочем, гусеничный социум устроен все-таки мудрее, чем российский: тупость и непризванность вождей там по крайней мере искупается равноправием и демократией.
«У походных шелкопрядов каждый может сделаться вожаком вследствие какой-нибудь случайности, которая разорвет нить и изменит порядок».
Вот еще глубокое сходство с человеческим социумом:
«Временные обязанности вожака дают первой гусенице иные приемы передвижения. Тогда как остальные, выстроившись в ряд, следуют спокойно одна за другой, первая волнуется и резкими движениями вытягивает переднюю часть тела то туда, то сюда. Двигаясь вперед, она как будто бы исследует местность. Действительно ли это так? Выбирает ли она самые удобные места? Или эти колебания - просто следствие отсутствия руководящей нити в местах, еще не пройденных? Подчиненные уверенно следуют за вожаком, успокоенные нитью, которую держат между лапками, а вожак беспокоится, будучи лишен этой опоры».
А вот это уже интересно:
«Удаление предводителя не ведет за собой ничего выдающегося. Если это сделано осторожно, то поход продолжается без изменения. Вторая гусеница, сделавшись вожаком, сразу обнаруживает полное знание того, что ей нужно знать: она выбирает, направляет, или же колеблется, ощупывает».
Теперь, наконец, описание знаменитого эксперимента над Россией («социум без хребта»), начало которому положено в 1917 году:
«По окончании этих приготовлений нас ожидает интересное зрелище. В круговом, непрерывном ряду нет больше начальника. Каждая гусеница идет вслед за другой, по пятам ее, руководимая шелковой нитью… И это повторяется по всей цепи. Никто не командует или, по крайней мере, не изменяет направления по своему произволу. Все слушаются, доверяясь вожаку, который при обыкновенных условиях должен был бы открывать шествие и который моей хитростью устранен. …Это круговая лента, этот рельс не имеет разветвлений, так как я стер их все щеткой. Что станут делать гусеницы на этой коварной, замкнутой тропинке?»
Европеец все никак не может поверить в непроходимую тупость взращенных большевиками постсоветских правящих кланов:
«Я говорил себе: некоторое время, час или два, ряд будет кружиться, но потом ошибка будет замечена. Обманчивая дорога будет оставлена и в каком-либо месте, все равно где, будет совершен спуск. Оставаться там, наверху, без пищи, без крова, тогда как ничто не мешает уйти, казалось мне невозможной нелепостью. Но действительность доказала, что такая нелепость возможна».
Хронология опыта (в круглых скобках - мои замечания)
Советую дочитать до конца - и суть российской политики станет ясна без изучения политологических талмудов.
(День первый - начало большого пути)
«7 ноября 1917 г., около полудня … начинается круговое движение. Гусеницы идут размеренным шагом, каждая тесно прижавшись к той, что спереди, и все машинально следуют одна за другой, так же правильно двигаясь по окружности, как стрелки на циферблате. И это круговое бессознательное движение продолжается долгие часы. Успех далеко превосходит мои самые смелые ожидания. Я поражен. А между тем постоянное круговое движение превращает первоначальную нить в великолепную ленту миллиметра два шириной. Я могу любоваться ее сверканием на красноватом фоне горшка».
«В десять часов вечера гусеницы двигаются очень медленно и лениво, вследствие холода, усталости и, без сомнения, также вследствие голода. Наступило время кормиться. Из всех гнезд теплицы толпами выползли гусеницы; они отправляются кормиться на сосновые ветви, воткнутые возле гнезд. …Те, которые выстроились в ряд на карнизе горшка, очень охотно приняли бы участие в ужине. А прекрасная зеленая веточка здесь, совсем близко, в двух шагах. Надо только спуститься вниз, чтобы добраться до нее. Но несчастные, жалкие создания, порабощенные своей шелковой лентой, не решаются этого сделать».
(День второй)
«На заре я отправляюсь к ним. Они все также расположены в ряд, но неподвижны. Когда воздух немного теплеет, они выходят из оцепенения, оживляются и опять начинают двигаться. Начинается то же круговое движение, что и вчера. Ничего нового».
(День третий)
«На этот раз ночь холодная. …Большой бассейн в саду весь затянуло льдом. Тепличные гусеницы сидят, забившись в гнезда, кроме тех, что путешествуют по карнизу горшка. По-видимому, эти провели очень дурную ночь. Я нахожу их сбившимися в две кучки («левые» и «правые») без всякого порядка: так они меньше страдали от холода. Нет худа без добра. Теперь, желая спрятаться о холода, гусеницы разорвали кольцо на две части. Может быть, благодаря этому, они спасутся. У каждой партии, когда она двинется в путь, окажется по вожаку, который и поведет их, куда следует. Оправившись от оцепенения, обе партии выстраиваются в две отдельные линии. Есть также два независимых предводителя. Удастся ли им выйти из этого заколдованного круга? Нет. Оба ряда соединяются и опять образуется кольцо («Единая Россия»!). Предводители превращаются в простых рядовых, и опять целый день гусеницы кружатся на месте».
(День четвертый - пробуждаются первые диссиденты)
«В следующую ночь - сильный мороз (кризис?). Днем гусеницы …оказываются сидящими кучкой, которая далеко заходит в ширину за шелковую ленту. …Первая, начавшая ползти, случайно находится вне проложенного пути. После некоторого колебания она решается пуститься по незнакомой дороге и добирается до верхнего края и по другую сторону его спускается на землю в кадке. За ней следует шесть других, не больше (предатели! диссиденты!). …остальным … лень пошевельнуться. Это маленькое опоздание имеет следствием то, что опоздавшие гусеницы опять принимаются ходить по кругу, но на этот раз их цепь не полная. И предводитель, который явился, благодаря этому разрыву, не умеет воспользоваться случаем, чтобы выйти из заколдованного круга».
Куда ему, андроиду! Но и «либеральная оппозиция», как оказалось, тоже особых лавров не стяжала:
«Что касается тех гусениц, которые проникли внутрь горшка, то и их судьба нисколько не улучшилась. Так как они голодны, то вползают на верхушку пальмы в поисках пищи. Не найдя там ничего по своему вкусу, они возвращаются назад по протянутой нити, перелезают через закраину горшка, приближаются к остальным гусеницам и, ни о чем не беспокоясь, присоединяются к ряду. И опять восстанавливаются в замкнутый круг и бесконечное движение».
(День пятый - «Перестройка»)
«Вчера я не вытер следа, оставленного теми гусеницами, которые проникли внутрь кадки. …Половина стада воспользовалась им, чтобы переползти на землю горшка и вползти на пальму (перестройка! гласность!). Другая половина все кружится («твердые ленинцы»). После полудня ушедшие вернулись, присоединились к оставшимся, и все опять пошло по кругу».
(День шестой - зарождается преступный сепаратизм. Но он преодолен волей к единству!)
«Теперь порядок несколько нарушается, что указывает на близкое освобождение. …образуются два стада, почти равные, ползущие по карнизу в одном направлении, … то соединяясь, то разделяясь в некотором беспорядке. Усталость увеличивает беспорядок. Многие отказываются ползти вперед. Ряды разрываются, разделяются на части, и у каждой части свой предводитель движения, вытягивающий то туда, то сюда переднюю часть тела, чтобы исследовать местность. Все предсказывает разделение на части, от которого последует спасение. Но я еще раз ошибся. Раньше наступления ночи восстанавливается целое кольцо, и опять начинается непреодолимое кружение».
(День седьмой - «Другая Россия»)
«В первый раз я вижу, как смелые предводители, опьяневшие от жары, держась последней парой ложных ножек за край карниза, вытягивают тело в пространство, корчатся и исследуют. Много раз это повторяется. причем весь ряд останавливается, головы раскачиваются, спины вздрагивают».
«Один из вожаков решается нырнуть и сползает под карниз. Четверо следуют за ним, но остальные, оставаясь верными предательской шелковой дороге, не решаются подражать им и продолжают двигаться по прежнему пути. Небольшая часть гусениц, отделившаяся от общей цепи, много ощупывает, долго колеблется на стенке горшка, спускается до половины высоты его и потом опять вползает наискось вверх и присоединяется к своему ряду. На этот ряд попытка не удалась, хотя возле горшка, в четверти аршина расстояния, я положил пучок сосновых веточек («рыбная нарезка»?) в надежде привлечь голодных гусениц. Ни зрение, ни обоняние ничего не сказали им; быв уже так близко к цели, они ушли наверх.
(День восьмой - «Не пропадет наш скорбный труд…»)
«Но все-таки эта попытка не будет бесполезна. На новой дороге были отложены паутинки, которые послужат приманкой для новых предприятий. Действительно, на другой день, восьмой с начала опыта, гусеницы, сначала по одной, потом маленькими партиями, потом довольно длинными рядами, спускаются с карниза по проложенной дороге. На закате солнца и последние запоздавшие добрались до своего гнезда».
(Ура! Наша победа! Пам-парам-парам!)
(Подводим итоги)
«Всего гусеницами пройдено 210 сажен (448 метров), немного меньше полуверсты - хорошая прогулка для этих ползунов. …окружность отверстия горшка …обойдена все в одном направлении, и без успеха, триста тридцать три раза».
«Эти цифры удивляют даже меня, хотя я хорошо знаком с бессилием и тупостью насекомого… У них не хватает разума для того, чтобы прекратить это бесплодное движение и найти выход. Опытность и размышление не даны им в удел. Они так и погибли бы на коварной ленте, если бы беспорядок во время ночевок и остановок, вызванных усталостью, не заставил их проложить несколько нитей за кругом, по которому они двигались».
Что здесь нужно подчеркнуть:
1) От гибели в бесцельном движении по кругу насекомых спасли сомнения и бардак. Даже безмозглые гусеницы догадались - «что-то идет не так, ну их в зад - дисциплину и единство рядов».
2) Если бы «оппозиционность» была генетически прописана хотя бы у 1% гусениц (что, видимо, наблюдается у высших животных), их скорбный путь оказался бы гораздо короче. «Подвиг восьмого дня» свершился бы еще в самый первый день, а то и в первый час. Вообще то «время - деньги»: в природе кружить восемь дней им никто бы не позволил, птицы склевали бы в первый же день, или муравьи всех сожрали.
3) Люди, нападающие на оппозицию просто за то, что она оппозиция, «не хочет идти в общей шеренге», хотят уподобить людей даже не обезьянам и баранам, а безмозглым гусеницам и червям. И то, даже у гусениц, как мы видели, терпение не железное. Все-таки не 10 и не 90 лет они по кругу маршировали, а только 8 дней.