Нашёл старый рассказ, который ещё никогда не публиковал... Первая часть.
Старый рассказ 2011-го года.
ПЕЙЗАЖ (начало)
-...и, по-моему, это лучший вариант, да, Коль?
Николай Каганов поднял и опустил плечо.
-Не знаю, посмотрим. Я бы предпочёл вообще к нему не ездить. Ты знаешь.
Матвей огорчился. Глаза совсем обиженные стали.
-Ну зачем ты опять начинаешь? Я знаю, что ты его разлюбил, что тебе тягостно в его обществе… Но так ведь тоже нельзя, Коль… Мы дружили все трое, была какая-то человеческая связь…
-Ну да, да,- закивал устало Каганов.- Дружили, учились вместе. Собирались потом, чтобы выпить, потрепаться. Вспоминали, что происходило тогда-то и тогда-то…
-Так разве плохо было?- выставил вперёд ладони Матвей, как за подаянием.
-Не плохо,- опять пожал плечом Коля Каганов.- Только мне как-то надоело это. Видимся редко, а каждый раз один и тот же сценарий. Пришли. Сели. Пошутили по привычке, покурили. Надька стол накрыла - пересели за стол. «Ой, ребята, утка сегодня совсем не удалась!» Это она скажет. А ты, конечно: «А я помню, в девяносто шестом тебе куропаток дядя Саша привозил, так ты их так волшебно приготовила...» А я, естественно: «Матюша до сих пор пару косточек в мешочке на груди носит. На счастье.»
-Да, так оно и происходит,- согласился Матвей.- Ну и что здесь плохого-то?
-Не плохо, Матюша, не плохо, но… бессмысленно всё и ску-у-уш-ш-ш-шно-о!- Каганов даже глаза прикрыл и болезненно свёл брови.- Гораздо лучше было бы не встречаться уже никогда, чем сидеть и в юность играть. У нас между воспоминаниями о юности и впадением в детство - не так много лет остаётся. Их бы прожить… с бОльшим смыслом бы… С хоть какой-то, пусть самой хиленькой, но ЦЕЛЬЮ! А мы всё реанимируем, да реанимируем…
-Что реанимируем?- не понял Матвей.
-Студенческий период. Тебя я ещё рад бываю видеть. Ты человек добрый, чистосердечный… как признание…
-Ну спасибо.
-Хотя я в тебе ценю больше то, что ты меня терпишь. Мне даже любопытно, откуда в тебе столько терпимости? Не человек, а какая-то сестра милосердия.
-А сестра милосердия, по-твоему, не человек?
-Нет, конечно.
-А кто же она?
-Не знаю. Знаю только, что у людей среди родни - «милосердия» не встречается. Потому выражение «сестра милосердия»…
-Ой-ой-ой-ой-ой,- схватился за голову Матвей,- только не начинай, умоляю!
Коля засмеялся.
Он, по-своему, любил Матюшу Завьялова. Чёрный птичий хохолок его и вечно напряжённые глаза вызывали неизменную симпатию. Особенно Каганову нравилось наблюдать за его реакцией на его, Каганова, резкие, по живому режущие замечания. Завьялов взволнованно тряс хохолком и просительно выставлял вперёд ладони, словно говоря: «Ну дай, ну дай мне, пожалуйста!» Коля переводил это как мольбу о надежде: дай мне, мол, надежду, не говори, что ты всерьёз так думаешь!
А Георгия Крона Коля не переносил. Вернее, переносил, но с трудом. И с каждой следующей встречей - всё с бОльшим трудом. Гоша Крон, их общий студенческий друг, определённо не нравился Каганову. Спортивный, с круглой, как кулак, головой, торчащей бугром из мощных округлых плеч, Крон всегда был жизнерадостен, подвижен и, при его габаритах, ужасно утомлял своей бурной жестикуляцией. Представьте, как вдруг ожил и заплясал в комнате шкаф, грохоча, хлопая дверцами и задевая ими людей и предметы. Как-то напрягает, верно?
В молодости всё легче воспринималось: энергия и подвижность естественны для восемнадцатилетних здоровых, очень ясно мыслящих и ещё яснее чувствующих людей. Но в сорокалетнем, тронутом сединой мужчине подобное уже ПРОТИВОестественно. Георгий слишком уж старался не стареть, но если прежде в зелёных его глазах полыхало веселье, то теперь в них всегда тлел нехороший подозрительный огонёк. Ни на секунду не расслабляясь, Георгий Крон следил за окружающими, трусливо ожидая, как бы кто-нибудь не усомнился в его молодости, полноценности, умении радоваться жизни.
Жену свою он часто на людях обнимал за талию, а потом щипал за зад. Каждый раз Надя взвизгивала и, хохоча, била Георгия ладонью в тугую, как резиновый мяч, грудную мышцу. Коля Каганов с открытой неприязнью взирал на их забавы, складки у носа брезгливо углублялись. К Матюше Надя относилась безразлично-ласково, а Колю боялась и не любила так, что иногда, прикрыв глаза, глухо стонала. Гоша же то ли притворялся, то ли и в самом деле ничего не замечал.
На улице бесчинствовала весна. Апрель расшвырял повсюду куски солнца, и земля, и остатки снега, и столбы - горели, плавились в золотом огне. Пахло чем-то прогорклым. Выкидывали всевозможные штуки обезумевшие воробьи. Прохожие оголяли головы и шеи.
Николай Каганов и Матвей Завьялов шли в художественный салон, купить Георгию на день рождения подарок. Крон увлекался живописью. Ходил с женой на выставки. Покупал альбомы по искусству. Даже собирался сам начать писать красками. Вот Матюша и предложил подарить ему пейзажик.
-По-моему, это лучший вариант,- повторил он в пятый раз, уже на пороге салона.
-Лучший для него вариант - натюрморт «Свинья в апельсинах»,- мрачно сказал Коля.
Печально взглянул на друга Завьялов, буквально окатил его укоризной.
-Ко-о-о-оль!
-Идём-идём,- буркнул Каганов.- Ох, уж это мне лицейское братство…
У стеклянной двери читал газету охранник. Водил по строчкам не глазами, а круглым, как колено, подбородком. По стенам висели картины в беспощадно украшенных, тяжко-нарядных бронзовых рамах. За стёклами витрин выпучивали глаза густо расписанные цветами матрёшки, и сверкали липким лаком шкатулки. В углу стояли рыцарские доспехи. У стальных ног вздыбил ржавое дуло пулемёт-максим. Резко пахло крашеным деревом, лаком и почему-то фруктовым чаем.
За столиком трепалась по телефону продавщица в чёрном костюмчике. На груди её белел прямоугольник с именем «Изольда». Желая поскорей со всем покончить, Каганов шагнул к ней, не вынимая рук из карманов распахнутого пальто.
-Кончайте болтать, покупатели пришли!
Продавщица глянула на него снизу вверх. Нагловатая неподвижность глаз быстро сменилась выражением растерянности, затем в них затеплилось нечто, напоминающее нежность. Каганов был очень красив. Хороший рост, отличное телосложение, превосходная осанка… Седые виски и в правильных местах обозначившиеся морщины в сочетании с пронзительной голубизной глаз придавали сходство с голливудским актёром. А тут ещё чёрное пальто, жемчужно-серый галстук с косыми полосками…
Без зависти, но с тоской вздохнул Матвей, в который раз наблюдая, как действует на дам его приятель. Уязвлённая грубоватостью реплики, но подавленная мужским обаянием, девушка усмехнулась, медленно моргнула два раза и, отвернувшись, сказала в трубку:
-Не переживай, ладно? Мы ещё вечером всё обсудим… в спокойной атмосфере.
-Да-да,- громко отчеканил Каганов,- вечером обсудите, не в рабочее время!
Из принципа продавщица Изольда, прикрыв трубку, бормотнула ещё пару фраз и с подчёркнутой неторопливостью отложила трубку.
-Я вас слушаю,- повернулась она к Коле и Матвею.
Коля процедил:
-Проснитесь, Изольда! Это вам снится, что вы пифия и к вам пришли за консультацией два грека. Вы - продавец, давайте-ка по-быстрому!
Ну, разумеется, фраза про пифию осталась неоценённой. Зато при ближайшем рассмотрении Каганов показался Изольде настолько бесподобным, что она окончательно сдалась, выпала из образа спящей красавицы, встала, розово засветилась.
-Что вы хотели?
-Пейзаж,- чётко произнёс Коля.- Самый дешёвый и маленький. И рамка чтоб была полегче.
-Желательно с лесом,- робко вставил Матвей.
-У нас богатый выбор начала Изольда, плавно двигаясь к стенке с пейзажами.
-«Все на выборы»,- раздражённой скороговоркой отвечал Каганов,- а мы - в гости к нашему дураку-однокурснику. Подарок нужен. Матюша считает, что лучший вариант - пейзаж с лесом. Матюша очень добрый человек…
-У нас есть чудесная копия с Шишкина…
-Изольда! Я же сказал: что-нибудь полегче и подешевле.
-Она не такая уж большая.
-Как и ваша сообразительность.
-Ко-о-о-оль!- испуганно протянул Матвей.
Но он зря волновался. Наглость красавца Каганова в сочетании с тембром голоса, скупой пластикой и прочей суперменской фигнёй не возмутила девушку, а напротив - совершенно околдовала. Через пять минут маленький пейзажик с лесом, речкой и шизофренически-синим небом запаковали и аккуратно стянули шпагатом. Уходя, бесстыжий Каганов бросил через плечо продавщице:
-Добавьте на вашей табличке фамилию. «Изольда Шишкина»! Прекрасно будет звучать!
-Вы думаете?- просияла Изольда.
Внезапно охранник бросил газету и, неизвестно к кому обращаясь, сказал басом:
-Они, чем тренеров за границей покупать, лучше бы смертную казнь за казнокрадство ввели. Демократы гремучие!
-Скорей, скорей отсюда,- ускорил шаг Коля.- Хочу на воздух, поближе к живой природе!
-До свидания, спасибо,- успел жалобно улыбнуться продавщице Матюша.
(Окончание следует)
ПЕЙЗАЖ (начало)
-...и, по-моему, это лучший вариант, да, Коль?
Николай Каганов поднял и опустил плечо.
-Не знаю, посмотрим. Я бы предпочёл вообще к нему не ездить. Ты знаешь.
Матвей огорчился. Глаза совсем обиженные стали.
-Ну зачем ты опять начинаешь? Я знаю, что ты его разлюбил, что тебе тягостно в его обществе… Но так ведь тоже нельзя, Коль… Мы дружили все трое, была какая-то человеческая связь…
-Ну да, да,- закивал устало Каганов.- Дружили, учились вместе. Собирались потом, чтобы выпить, потрепаться. Вспоминали, что происходило тогда-то и тогда-то…
-Так разве плохо было?- выставил вперёд ладони Матвей, как за подаянием.
-Не плохо,- опять пожал плечом Коля Каганов.- Только мне как-то надоело это. Видимся редко, а каждый раз один и тот же сценарий. Пришли. Сели. Пошутили по привычке, покурили. Надька стол накрыла - пересели за стол. «Ой, ребята, утка сегодня совсем не удалась!» Это она скажет. А ты, конечно: «А я помню, в девяносто шестом тебе куропаток дядя Саша привозил, так ты их так волшебно приготовила...» А я, естественно: «Матюша до сих пор пару косточек в мешочке на груди носит. На счастье.»
-Да, так оно и происходит,- согласился Матвей.- Ну и что здесь плохого-то?
-Не плохо, Матюша, не плохо, но… бессмысленно всё и ску-у-уш-ш-ш-шно-о!- Каганов даже глаза прикрыл и болезненно свёл брови.- Гораздо лучше было бы не встречаться уже никогда, чем сидеть и в юность играть. У нас между воспоминаниями о юности и впадением в детство - не так много лет остаётся. Их бы прожить… с бОльшим смыслом бы… С хоть какой-то, пусть самой хиленькой, но ЦЕЛЬЮ! А мы всё реанимируем, да реанимируем…
-Что реанимируем?- не понял Матвей.
-Студенческий период. Тебя я ещё рад бываю видеть. Ты человек добрый, чистосердечный… как признание…
-Ну спасибо.
-Хотя я в тебе ценю больше то, что ты меня терпишь. Мне даже любопытно, откуда в тебе столько терпимости? Не человек, а какая-то сестра милосердия.
-А сестра милосердия, по-твоему, не человек?
-Нет, конечно.
-А кто же она?
-Не знаю. Знаю только, что у людей среди родни - «милосердия» не встречается. Потому выражение «сестра милосердия»…
-Ой-ой-ой-ой-ой,- схватился за голову Матвей,- только не начинай, умоляю!
Коля засмеялся.
Он, по-своему, любил Матюшу Завьялова. Чёрный птичий хохолок его и вечно напряжённые глаза вызывали неизменную симпатию. Особенно Каганову нравилось наблюдать за его реакцией на его, Каганова, резкие, по живому режущие замечания. Завьялов взволнованно тряс хохолком и просительно выставлял вперёд ладони, словно говоря: «Ну дай, ну дай мне, пожалуйста!» Коля переводил это как мольбу о надежде: дай мне, мол, надежду, не говори, что ты всерьёз так думаешь!
А Георгия Крона Коля не переносил. Вернее, переносил, но с трудом. И с каждой следующей встречей - всё с бОльшим трудом. Гоша Крон, их общий студенческий друг, определённо не нравился Каганову. Спортивный, с круглой, как кулак, головой, торчащей бугром из мощных округлых плеч, Крон всегда был жизнерадостен, подвижен и, при его габаритах, ужасно утомлял своей бурной жестикуляцией. Представьте, как вдруг ожил и заплясал в комнате шкаф, грохоча, хлопая дверцами и задевая ими людей и предметы. Как-то напрягает, верно?
В молодости всё легче воспринималось: энергия и подвижность естественны для восемнадцатилетних здоровых, очень ясно мыслящих и ещё яснее чувствующих людей. Но в сорокалетнем, тронутом сединой мужчине подобное уже ПРОТИВОестественно. Георгий слишком уж старался не стареть, но если прежде в зелёных его глазах полыхало веселье, то теперь в них всегда тлел нехороший подозрительный огонёк. Ни на секунду не расслабляясь, Георгий Крон следил за окружающими, трусливо ожидая, как бы кто-нибудь не усомнился в его молодости, полноценности, умении радоваться жизни.
Жену свою он часто на людях обнимал за талию, а потом щипал за зад. Каждый раз Надя взвизгивала и, хохоча, била Георгия ладонью в тугую, как резиновый мяч, грудную мышцу. Коля Каганов с открытой неприязнью взирал на их забавы, складки у носа брезгливо углублялись. К Матюше Надя относилась безразлично-ласково, а Колю боялась и не любила так, что иногда, прикрыв глаза, глухо стонала. Гоша же то ли притворялся, то ли и в самом деле ничего не замечал.
На улице бесчинствовала весна. Апрель расшвырял повсюду куски солнца, и земля, и остатки снега, и столбы - горели, плавились в золотом огне. Пахло чем-то прогорклым. Выкидывали всевозможные штуки обезумевшие воробьи. Прохожие оголяли головы и шеи.
Николай Каганов и Матвей Завьялов шли в художественный салон, купить Георгию на день рождения подарок. Крон увлекался живописью. Ходил с женой на выставки. Покупал альбомы по искусству. Даже собирался сам начать писать красками. Вот Матюша и предложил подарить ему пейзажик.
-По-моему, это лучший вариант,- повторил он в пятый раз, уже на пороге салона.
-Лучший для него вариант - натюрморт «Свинья в апельсинах»,- мрачно сказал Коля.
Печально взглянул на друга Завьялов, буквально окатил его укоризной.
-Ко-о-о-оль!
-Идём-идём,- буркнул Каганов.- Ох, уж это мне лицейское братство…
У стеклянной двери читал газету охранник. Водил по строчкам не глазами, а круглым, как колено, подбородком. По стенам висели картины в беспощадно украшенных, тяжко-нарядных бронзовых рамах. За стёклами витрин выпучивали глаза густо расписанные цветами матрёшки, и сверкали липким лаком шкатулки. В углу стояли рыцарские доспехи. У стальных ног вздыбил ржавое дуло пулемёт-максим. Резко пахло крашеным деревом, лаком и почему-то фруктовым чаем.
За столиком трепалась по телефону продавщица в чёрном костюмчике. На груди её белел прямоугольник с именем «Изольда». Желая поскорей со всем покончить, Каганов шагнул к ней, не вынимая рук из карманов распахнутого пальто.
-Кончайте болтать, покупатели пришли!
Продавщица глянула на него снизу вверх. Нагловатая неподвижность глаз быстро сменилась выражением растерянности, затем в них затеплилось нечто, напоминающее нежность. Каганов был очень красив. Хороший рост, отличное телосложение, превосходная осанка… Седые виски и в правильных местах обозначившиеся морщины в сочетании с пронзительной голубизной глаз придавали сходство с голливудским актёром. А тут ещё чёрное пальто, жемчужно-серый галстук с косыми полосками…
Без зависти, но с тоской вздохнул Матвей, в который раз наблюдая, как действует на дам его приятель. Уязвлённая грубоватостью реплики, но подавленная мужским обаянием, девушка усмехнулась, медленно моргнула два раза и, отвернувшись, сказала в трубку:
-Не переживай, ладно? Мы ещё вечером всё обсудим… в спокойной атмосфере.
-Да-да,- громко отчеканил Каганов,- вечером обсудите, не в рабочее время!
Из принципа продавщица Изольда, прикрыв трубку, бормотнула ещё пару фраз и с подчёркнутой неторопливостью отложила трубку.
-Я вас слушаю,- повернулась она к Коле и Матвею.
Коля процедил:
-Проснитесь, Изольда! Это вам снится, что вы пифия и к вам пришли за консультацией два грека. Вы - продавец, давайте-ка по-быстрому!
Ну, разумеется, фраза про пифию осталась неоценённой. Зато при ближайшем рассмотрении Каганов показался Изольде настолько бесподобным, что она окончательно сдалась, выпала из образа спящей красавицы, встала, розово засветилась.
-Что вы хотели?
-Пейзаж,- чётко произнёс Коля.- Самый дешёвый и маленький. И рамка чтоб была полегче.
-Желательно с лесом,- робко вставил Матвей.
-У нас богатый выбор начала Изольда, плавно двигаясь к стенке с пейзажами.
-«Все на выборы»,- раздражённой скороговоркой отвечал Каганов,- а мы - в гости к нашему дураку-однокурснику. Подарок нужен. Матюша считает, что лучший вариант - пейзаж с лесом. Матюша очень добрый человек…
-У нас есть чудесная копия с Шишкина…
-Изольда! Я же сказал: что-нибудь полегче и подешевле.
-Она не такая уж большая.
-Как и ваша сообразительность.
-Ко-о-о-оль!- испуганно протянул Матвей.
Но он зря волновался. Наглость красавца Каганова в сочетании с тембром голоса, скупой пластикой и прочей суперменской фигнёй не возмутила девушку, а напротив - совершенно околдовала. Через пять минут маленький пейзажик с лесом, речкой и шизофренически-синим небом запаковали и аккуратно стянули шпагатом. Уходя, бесстыжий Каганов бросил через плечо продавщице:
-Добавьте на вашей табличке фамилию. «Изольда Шишкина»! Прекрасно будет звучать!
-Вы думаете?- просияла Изольда.
Внезапно охранник бросил газету и, неизвестно к кому обращаясь, сказал басом:
-Они, чем тренеров за границей покупать, лучше бы смертную казнь за казнокрадство ввели. Демократы гремучие!
-Скорей, скорей отсюда,- ускорил шаг Коля.- Хочу на воздух, поближе к живой природе!
-До свидания, спасибо,- успел жалобно улыбнуться продавщице Матюша.
(Окончание следует)