Большой театр, продолжение
В обеденный перерыв мы должны были повидаться с Кисой. Я ее встретила на лестнице дирекции. Она бежала совершенно счастливая, с лиловыми, точно в лиловых перчатках, руками. Оказалось, она резала для макета «Золотого петушка» металлическую сетку, обводя нужные формы химическим карандашом. Какой дурак ей подсказал такой способ обводки? Не иначе - Морин.
Позднее, когда мы обе работали в модельной мастерской, а Морин был ее заведующим, он жаловался на нас Федору Федоровичу: «Ф.Ф., они меня не слушаются, хотя недавно поступили, а я 10 лет работаю». На это Ф.Ф. ответил (при нас): «Можно и десять лет работать, а все равно дураком остаться». Любимым словом Морина было «покапризней». «Узор нужно сделать покапризнее». Над местом, где сидел Морин, на полке стояла электроплитка. Нам очень хотелось сдернуть ее за шнур - пусть бы она пробила ему башку: уж очень он мешал работать. Но - увы! Это было бы уголовное дело.
Но это отступление. Итак, счастливая Киса рассказала, что на сцене в 1 акте будет стоять золотая корона с палатой Додона внутри, что корона делается из сетки, и она помогает ее делать и что вообще все очень, очень интересно. В дальнейшем, действительно, в 1 акте частично на полукруглом станке, частично на полу стояло подобие гигантской золотой короны. В ее центральном зубце в полукруглом прорезе, на лесенках, стояла печка. Около короны справа и слева «росли» цветущие вишни (решением их в макете Киса завоевала навсегда уважение Федоровского). Дальше виднелись ряды жалких условных деревенских домиков (в макете они были сделаны из спартри). Все это не было натуралистическим, было красиво*, но в натуре, на сцене, очень тяжело: корона была сделана из металлической сетки, натянутой на уголковое железо. Стволы вишен, ветки тоже были железными. Домики монтировались рядами на длинных шестах и тоже были достаточно тяжелыми. Во время спектакля «Золотой петушок» рабочих сцены требовалось вдовое больше, чем на других спектаклях. Они всю постановку называли «Федорстрой», а домики «колхозами». Режиссер спектакля Смолич говорил: «Когда я думаю, талант я или не талант…» Продолжения реплики не помню: но думаю, что должен был бы сказать «нет». Наколбасил в спектакле он, кажется, достаточно. Но тем не менее спектакль был красив. Необычайно хорош был второй акт. Откуда-то снизу вдруг возникал шатер Шамаханской царицы. В макете он был сделан из ряда гирлянд. Каждая гирлянда была сделана из прямоугольничков прозрачной пленки, связанных между собой таким способом, что получалась гармошка. Все гирлянды были прикреплены к подобию красивой шапки и лежали сложенными на полу подмакетника. Взявшись за «шапку», шатер можно было поднять. На сцене он поднимался с колосников при помощи троса. Зрелище было волшебное. Великолепно было в этом акте освещение.
Звездочета пел Лемешев. Кажется, это была его первая роль в Большом театре. Он был замечательный звездочет и в вокальном и в актерском отношении. Спросите у знатоков - уверена, что подтвердят. Хорош был и его красный костюм.
Обувь для народа в виде босых ног не пошла: отказались актеры, в ней трудно было ходить.
В модельной мастерской я пробыл очень недолго. Через несколько дней Федоровский взял и меня к себе. Видимо, сроки поджимали, а Киса оказалась очень хорошим помощником - значит, можно было думать, что и я пригожусь. И вот начались предельно заполненные интересные дни. Работали мы сплошь да рядом до 9-10 часов вечера. Рабочий день художников, а в своих правах мы были приравнены к ним, был в те времена шестичасовым. За дополнительные часы работы мы ни гроша не получали и не просили. К Федоровскому приходило очень много разных людей: художников, членов дирекции, режиссеров, актеров, заведующих мастерскими, людей, просящих взять их на работу в театр. Было очень интересно слушать их разговоры, суждения.
Когда были закончены макеты и чертежи к ним, все это пошло в мастерские. Туда пошли и мы. В модельной мастерской искали, из чего и как делать на сцене найденное в макете. В какой-то момент мы занялись вместе с К.А. Невменко, который, кстати, радовался нашему появлению в театре, переводом эскизов костюмов Федоровского для шествия в материал. Дело в том, что Смолич выдумал заменить в шествии нормальные сказочные персонажи, уж и не знаю, как и назвать - индустриализованными, что ли, пыжиками и великанами. Вот мы и разработали чуждую для Федоровского идею. Придумывали, из чего делать эти костюмы, чтобы они были похожи то на электрическую лампочку, то на колесо, то может быть, на подъемный кран. Боюсь уж теперь соврать, на что должны были сделаться похожи актеры, участвовавшие в шествии. Вот и делали из сетки, фольги, проволоки эскизы этих чудовищ. Кроме внешнего вида, актер должен был быть в состоянии двигаться в этих костюмах.
Работали мы в здании театра, в комнате рядом с музеем, а в музее в это время репетировали хористы. Особенно почему-то памятны детские хоры из «Кармен», «Пиковой дамы», из «Бориса Годунова». Когда репетировали взрослые хористы, Невменко говорил: «Поют, как ангелы, а ругаются, как черти».
* В монографии о Федоровском 1946 года издания (изд. «Искусство») Н. Гиляровской написано (цитирую стр. 87): «Сказочен, похож на раскрашенный позолоченный и посеребренный пряник был город царя Додона, как узорный расцвеченный леденец, горели его башни. Широки и высоки его хоромы и горницы». Ничего подобного не было. Не было никаких башен, не было высоких хором. Что это? Недобросовестность, безответственность? Человек не видел хотя бы фотографий? Спутал с чьей-то постановкой? Писал что попало, лишь бы заработать? О «Псковитянке» она пишет (стр. 84): «… чтобы ввести зрителя в эпоху и самое настроение драматического содержания, художник обрамил этот интерьер (светлица боярыни Веры Шелоги) особым порталом, изображавшим царскую охоту». Опять незнание дела. «Псковитянка» была сделана для филиала и там шла. Когда оперу перенесли в Большой, то над светлицей Веры Шелоги и ее боками оказались пустоты. Тогда Ф.Ф. и нашел хороший выход из положения, сделав портал, о котором пишет Гиляровская. Верно ли ее описание изображенной на ней сцены, не знаю, не помню. Но вся книга не внушает доверия, поскольку в двух пунктах, которые меня интересовали, - ложь. Хороши искусствоведы!
Позднее, когда мы обе работали в модельной мастерской, а Морин был ее заведующим, он жаловался на нас Федору Федоровичу: «Ф.Ф., они меня не слушаются, хотя недавно поступили, а я 10 лет работаю». На это Ф.Ф. ответил (при нас): «Можно и десять лет работать, а все равно дураком остаться». Любимым словом Морина было «покапризней». «Узор нужно сделать покапризнее». Над местом, где сидел Морин, на полке стояла электроплитка. Нам очень хотелось сдернуть ее за шнур - пусть бы она пробила ему башку: уж очень он мешал работать. Но - увы! Это было бы уголовное дело.
Но это отступление. Итак, счастливая Киса рассказала, что на сцене в 1 акте будет стоять золотая корона с палатой Додона внутри, что корона делается из сетки, и она помогает ее делать и что вообще все очень, очень интересно. В дальнейшем, действительно, в 1 акте частично на полукруглом станке, частично на полу стояло подобие гигантской золотой короны. В ее центральном зубце в полукруглом прорезе, на лесенках, стояла печка. Около короны справа и слева «росли» цветущие вишни (решением их в макете Киса завоевала навсегда уважение Федоровского). Дальше виднелись ряды жалких условных деревенских домиков (в макете они были сделаны из спартри). Все это не было натуралистическим, было красиво*, но в натуре, на сцене, очень тяжело: корона была сделана из металлической сетки, натянутой на уголковое железо. Стволы вишен, ветки тоже были железными. Домики монтировались рядами на длинных шестах и тоже были достаточно тяжелыми. Во время спектакля «Золотой петушок» рабочих сцены требовалось вдовое больше, чем на других спектаклях. Они всю постановку называли «Федорстрой», а домики «колхозами». Режиссер спектакля Смолич говорил: «Когда я думаю, талант я или не талант…» Продолжения реплики не помню: но думаю, что должен был бы сказать «нет». Наколбасил в спектакле он, кажется, достаточно. Но тем не менее спектакль был красив. Необычайно хорош был второй акт. Откуда-то снизу вдруг возникал шатер Шамаханской царицы. В макете он был сделан из ряда гирлянд. Каждая гирлянда была сделана из прямоугольничков прозрачной пленки, связанных между собой таким способом, что получалась гармошка. Все гирлянды были прикреплены к подобию красивой шапки и лежали сложенными на полу подмакетника. Взявшись за «шапку», шатер можно было поднять. На сцене он поднимался с колосников при помощи троса. Зрелище было волшебное. Великолепно было в этом акте освещение.
Звездочета пел Лемешев. Кажется, это была его первая роль в Большом театре. Он был замечательный звездочет и в вокальном и в актерском отношении. Спросите у знатоков - уверена, что подтвердят. Хорош был и его красный костюм.
Обувь для народа в виде босых ног не пошла: отказались актеры, в ней трудно было ходить.
В модельной мастерской я пробыл очень недолго. Через несколько дней Федоровский взял и меня к себе. Видимо, сроки поджимали, а Киса оказалась очень хорошим помощником - значит, можно было думать, что и я пригожусь. И вот начались предельно заполненные интересные дни. Работали мы сплошь да рядом до 9-10 часов вечера. Рабочий день художников, а в своих правах мы были приравнены к ним, был в те времена шестичасовым. За дополнительные часы работы мы ни гроша не получали и не просили. К Федоровскому приходило очень много разных людей: художников, членов дирекции, режиссеров, актеров, заведующих мастерскими, людей, просящих взять их на работу в театр. Было очень интересно слушать их разговоры, суждения.
Когда были закончены макеты и чертежи к ним, все это пошло в мастерские. Туда пошли и мы. В модельной мастерской искали, из чего и как делать на сцене найденное в макете. В какой-то момент мы занялись вместе с К.А. Невменко, который, кстати, радовался нашему появлению в театре, переводом эскизов костюмов Федоровского для шествия в материал. Дело в том, что Смолич выдумал заменить в шествии нормальные сказочные персонажи, уж и не знаю, как и назвать - индустриализованными, что ли, пыжиками и великанами. Вот мы и разработали чуждую для Федоровского идею. Придумывали, из чего делать эти костюмы, чтобы они были похожи то на электрическую лампочку, то на колесо, то может быть, на подъемный кран. Боюсь уж теперь соврать, на что должны были сделаться похожи актеры, участвовавшие в шествии. Вот и делали из сетки, фольги, проволоки эскизы этих чудовищ. Кроме внешнего вида, актер должен был быть в состоянии двигаться в этих костюмах.
Работали мы в здании театра, в комнате рядом с музеем, а в музее в это время репетировали хористы. Особенно почему-то памятны детские хоры из «Кармен», «Пиковой дамы», из «Бориса Годунова». Когда репетировали взрослые хористы, Невменко говорил: «Поют, как ангелы, а ругаются, как черти».
* В монографии о Федоровском 1946 года издания (изд. «Искусство») Н. Гиляровской написано (цитирую стр. 87): «Сказочен, похож на раскрашенный позолоченный и посеребренный пряник был город царя Додона, как узорный расцвеченный леденец, горели его башни. Широки и высоки его хоромы и горницы». Ничего подобного не было. Не было никаких башен, не было высоких хором. Что это? Недобросовестность, безответственность? Человек не видел хотя бы фотографий? Спутал с чьей-то постановкой? Писал что попало, лишь бы заработать? О «Псковитянке» она пишет (стр. 84): «… чтобы ввести зрителя в эпоху и самое настроение драматического содержания, художник обрамил этот интерьер (светлица боярыни Веры Шелоги) особым порталом, изображавшим царскую охоту». Опять незнание дела. «Псковитянка» была сделана для филиала и там шла. Когда оперу перенесли в Большой, то над светлицей Веры Шелоги и ее боками оказались пустоты. Тогда Ф.Ф. и нашел хороший выход из положения, сделав портал, о котором пишет Гиляровская. Верно ли ее описание изображенной на ней сцены, не знаю, не помню. Но вся книга не внушает доверия, поскольку в двух пунктах, которые меня интересовали, - ложь. Хороши искусствоведы!