Большой театр, часть 3
Иногда в комнату забегала мышка. Мы ей клали угощение. Иногда кусочек колбасы привязывали на ниточку, и бедная мышка никак не могла его утащить. Невменко говорил: «Что там - мыша?» Отношения у нас с ним были очень хорошие. Он считал нас, и не без основания, своими учениками: азы театрального дела нам дал он. Работа в театре нас сблизила, мы стали бывать у него дома и на даче, он показывал нам свои этюды. Славный это был человек!
Скоро мы стали пользоваться у Федоровского уважением как работники. Он, когда возникали в чем-то затруднения, говорил: «Девушки сделают». Даже удалось перетянуть в театр Женю с ее ненавистной кинофабрики.
Мы все годы пользовались в театре совершенно неограниченной свободой. Не имели никогда никаких табелей, в какой бы мастерской ни работали. Мы ходили на репетиции в театр, когда хотели. Очень хорошо помню, как я поняла, что такое в оркестре дирижер. Голованов готовил концерт. (Периодически в Большом театре бывали симфонические концерты.) В момент, который я описываю, он дирижировал 4-й симфонией Чайковского. Мы «торчали» где-то на ярусе. В зале присутствовал приехавший на гастроли Коутс. Вдруг Голованов обратился к Коутсу с просьбой замениь его ненадолго за пультом, сказав: «Я хочу послушать, как звучи оркестр». Коутс поднял палочку… О, Голованов мог быть удовлетворен: оркестр звучал потрясающе! Неужели он думал, что так же звучит и у него?.. То, о чем не пишут обычно в биографиях, официальных воспоминаниях: Голованов арфисткам говорил: «Эй вы, комоды, поворачивайтесь!» В театре его машину называли «хамовоз».
Рядом с бывшей царской, а в наше время ложей Моссовета (огромная ложа против сцены), с правой ее стороны была ложа № 15 - художников и режиссеров. Подобная ложа была и в филиале. Скоро нас внесли в списки имеющих право пользования этими ложами. Правда, и до этого мы в театре бывали нередко. Ф.Ф. никогда не отказывал нам в записке к администратору. Обычно ее просила Киса - она была более храбрая и пользовалась особой симпатией Федоровского. Нам случалось бывать на трех спектаклях подряд: на интересующем спектакле вечером, почему-либо на утреннике, а там глядишь, вечером опять у себя или в каком-нибудь другом театре. В контрамарках, когда мы показывали пропуск Большого театра, нам не отказывали.
Кроме тех работ, о которых я уже писала, мы помогали Ф.Ф. по мелочам. Например, он делал эскиз тканого золотого занавеса, который, кажется, существует и теперь (а может быть, его копия?). Для ткацкой фабрики нужно было сделать в определенном масштабе точный, разработанный эскиз. Рисунок был повторяющийся. Уж не помню, кто рисовал часть рисунка для повтора и кто калькировал его, повторяя на бумагу, пока не получился узор всего занавеса, а вот Киса и я бесконечно сажали на этот рисунок золотой бронзой разных оттенков точечки маленькой кисточкой, сажали, пока Федоровский не сказал, что хватит, можно отправлять изображение на фабрику. Так появился занавес.
Мы часто слышали от некоторых помощников Ф.Ф., что, мол, вот, я нарисовал ему почти все костюмы к такой-то постановке, а он, мол, выдает их за свои. Да, действительно, очень часто помощники рисовали костюмы, но тем не менее автором их был Федоровский. Эдак и мы можем сказать, что мы, к примеру, были авторами оформлений сцены к торжественным заседаниям. Тем не менее, это ерунда и без Ф.Ф. мы бы никогда не сделали тех эскизов, которые, случалось, мы делали. Ф.Ф. брал уголь или карандаш и на клочке бумаги чирикал эскиз и говорил: «Знамена, знамена, знамена, люди, люди, люди, тут - герб, а тут …». В общем, он создавал образ будущего оформления. Кто выполнял эскиз в укрупненном для показа виде, Петр или Иван, не имело существенного значения. Все равно этот Петр или Иван никогда такого оформления без Ф.Ф. не сделал бы. Когда делали «Игоря», костюмы к половецким актам рисовал Александр Соколов, и тем не менее, это не его костюмы. Федоровский все персонажи рисовал на клочках бумаги, объясняя, что к чему. И уже нарисованные на больших листах проверял и давал указания, что исправить. Очень жаль только, что эти подчас довольно слабые рисунки за подписью Федоровского шли в музей. И потом мы получали: «Ваш Федоровский плохо рисовал». Но для спектакля, для качества костюма на сцене это не имело ровно никакого значения. Федоровский был большой мастер сценического костюма, он великолепно владел цветовым размещением групп костюмов, и ни один из известных мне помощников Федоровского не имел права сказать, что костюмы, оформления праздников и т.д. - его, а такие разговоры бывали часто.
Скоро мы стали пользоваться у Федоровского уважением как работники. Он, когда возникали в чем-то затруднения, говорил: «Девушки сделают». Даже удалось перетянуть в театр Женю с ее ненавистной кинофабрики.
Мы все годы пользовались в театре совершенно неограниченной свободой. Не имели никогда никаких табелей, в какой бы мастерской ни работали. Мы ходили на репетиции в театр, когда хотели. Очень хорошо помню, как я поняла, что такое в оркестре дирижер. Голованов готовил концерт. (Периодически в Большом театре бывали симфонические концерты.) В момент, который я описываю, он дирижировал 4-й симфонией Чайковского. Мы «торчали» где-то на ярусе. В зале присутствовал приехавший на гастроли Коутс. Вдруг Голованов обратился к Коутсу с просьбой замениь его ненадолго за пультом, сказав: «Я хочу послушать, как звучи оркестр». Коутс поднял палочку… О, Голованов мог быть удовлетворен: оркестр звучал потрясающе! Неужели он думал, что так же звучит и у него?.. То, о чем не пишут обычно в биографиях, официальных воспоминаниях: Голованов арфисткам говорил: «Эй вы, комоды, поворачивайтесь!» В театре его машину называли «хамовоз».
Рядом с бывшей царской, а в наше время ложей Моссовета (огромная ложа против сцены), с правой ее стороны была ложа № 15 - художников и режиссеров. Подобная ложа была и в филиале. Скоро нас внесли в списки имеющих право пользования этими ложами. Правда, и до этого мы в театре бывали нередко. Ф.Ф. никогда не отказывал нам в записке к администратору. Обычно ее просила Киса - она была более храбрая и пользовалась особой симпатией Федоровского. Нам случалось бывать на трех спектаклях подряд: на интересующем спектакле вечером, почему-либо на утреннике, а там глядишь, вечером опять у себя или в каком-нибудь другом театре. В контрамарках, когда мы показывали пропуск Большого театра, нам не отказывали.
Кроме тех работ, о которых я уже писала, мы помогали Ф.Ф. по мелочам. Например, он делал эскиз тканого золотого занавеса, который, кажется, существует и теперь (а может быть, его копия?). Для ткацкой фабрики нужно было сделать в определенном масштабе точный, разработанный эскиз. Рисунок был повторяющийся. Уж не помню, кто рисовал часть рисунка для повтора и кто калькировал его, повторяя на бумагу, пока не получился узор всего занавеса, а вот Киса и я бесконечно сажали на этот рисунок золотой бронзой разных оттенков точечки маленькой кисточкой, сажали, пока Федоровский не сказал, что хватит, можно отправлять изображение на фабрику. Так появился занавес.
Мы часто слышали от некоторых помощников Ф.Ф., что, мол, вот, я нарисовал ему почти все костюмы к такой-то постановке, а он, мол, выдает их за свои. Да, действительно, очень часто помощники рисовали костюмы, но тем не менее автором их был Федоровский. Эдак и мы можем сказать, что мы, к примеру, были авторами оформлений сцены к торжественным заседаниям. Тем не менее, это ерунда и без Ф.Ф. мы бы никогда не сделали тех эскизов, которые, случалось, мы делали. Ф.Ф. брал уголь или карандаш и на клочке бумаги чирикал эскиз и говорил: «Знамена, знамена, знамена, люди, люди, люди, тут - герб, а тут …». В общем, он создавал образ будущего оформления. Кто выполнял эскиз в укрупненном для показа виде, Петр или Иван, не имело существенного значения. Все равно этот Петр или Иван никогда такого оформления без Ф.Ф. не сделал бы. Когда делали «Игоря», костюмы к половецким актам рисовал Александр Соколов, и тем не менее, это не его костюмы. Федоровский все персонажи рисовал на клочках бумаги, объясняя, что к чему. И уже нарисованные на больших листах проверял и давал указания, что исправить. Очень жаль только, что эти подчас довольно слабые рисунки за подписью Федоровского шли в музей. И потом мы получали: «Ваш Федоровский плохо рисовал». Но для спектакля, для качества костюма на сцене это не имело ровно никакого значения. Федоровский был большой мастер сценического костюма, он великолепно владел цветовым размещением групп костюмов, и ни один из известных мне помощников Федоровского не имел права сказать, что костюмы, оформления праздников и т.д. - его, а такие разговоры бывали часто.