Сейчас все несколько разочарованы - такой тренд. Диетами, оппозицией, физической формой Алины Кабаевой и, конечно, Мосводоканалом. Действительно, всё это могло бы быть чуть более... эффективным, что ли. Но у меня есть свое знание о разочаровании. Ошеломительное, между прочим.
Ну, ладно.
Когда я жила в ДАСе, то весила 42 килограмма. С одной стороны, это преимущество. С другой стороны, с тех пор все фотографы спрашивают, почему я такая грустная.
В "Доме Аспирантов и Стажеров" кроме меня жили сотни студентов, аспирантов и, возможно, даже стажеров, а еще мыши, тараканы и афганские принцы. Принцы овеивали бесконечные дасовские коридоры ароматом анаши и карри, жильцы попроще - едким запахом бульонного кубика. То есть в ДАСе воняло. Но жрать всё равно постоянно хотелось.
У меня была тушенка. Родители считали, что имея пятнадцать пол-литровых стеклянных банок мяса, можно перезимовать. В принципе, были правы. Но в марте жрать охота всё ещё очень сильно, это вам не апрель. И пришел день, когда у меня осталась последняя банка.
Я ее берегла. Почитывая надпись "Мясо кур в собственном соку", осуществляла учебный процесс на гречке с маслом и растворимом кофе. Кстати, вполне успешно. Но однажды я решила уже наесться. То ли праздник какой-то был, то ли наоборот. Ехала с факультета и думала, как из половины сварю гречневый суп (и мы с Дичковской отобедаем), а из второй половины приготовлю ужин (себе и только себе). Я думала о своей последней банке мяса в метро, на улице, в трамвае, в лифте. Дома поставила ее в красный угол, умыла тряпочкой, полюбовалась и занялась приготовлениями. Картошечка, морковочка, лучок, лаврушечка. Гречка. Кипящая вода. Когда всё было готово, и я приступила к моей голубушке с открывалкой, у меня дрожали руки.
Крышка была сорвана. Под ней клубился обязательный слой мерзкого жира. А под жиром должно было ждать нежное куриное мясо. Но нет. Под жиром меня ждало моё ошеломительное разочарование. Банка была наполнена петушиными головами. У них были клювы (!), бородки, гребешки, покрытые эдакими сосочками. У них были совершенно пьяные глаза с ресницами. И мелкие мокрые пёрышки. Кроме жира и петушиных голов в банке ничего не было.
Я плакала. Вода в кастрюльке бурлила. Из банки на меня недобро смотрели петухи. Я схватила их и швырнула в бездну мусоропровода. Потом выключила кастрюльку, легла на панцирную кровать с оранжевым покрывалом и плакала очень, очень долго. Пока, наконец, уже не начала смеяться.