Немного о романтиках
Не так давно я начала испытывать какое-то трудноопределимое беспокойство.
Ночью оно напоминало о себе вязкими, ватными снами, потом стало приходить и утром, сразу после пробуждения, а к вечеру еще усиливалось, достигая апогея в тот самый момент, когда я открывала дверь своей квартиры. Сидя за одиноким кухонным столом одинокой кухонной женщины, я чувствовала, как что-то неведомое сверлит взглядом мой затылок, и даже иногда поднимала руку пощупать, не образовалась ли там дыра полицейского калибра. Дыры не было, но кухня перестала быть моим любимым местом, убежищем от всех невзгод, и даже яркое разностеклышковое бра больше не грело ни душу, ни книгу, лежащую в круге его света. Напряжение все нарастало, и по дороге домой я с трудом переставляла ноги, норовившие свернуть в любую мрачную подворотню, лишь бы не нести свою хозяйку в обитель зла. Вероятно, если бы это продолжалось еще хотя бы с месяц, я все-таки сошла бы с ума, не выдержав этого страшного ощущения присутствия чего-то (кого-то?) чужого, чуждого, но, по счастью, судьбе было угодно распорядиться иначе.
Была суббота. Я проснулась гораздо раньше обычного, выпрыгнув из кошмара в свою постель и ловя воздух ртом. Кухня давно уже не помогала успокоиться колотящемуся сердцу, но я по старой привычке бросилась туда за утешением и утренней сигаретой. Наверное, он привык, что по выходным я поздно встаю, и не ожидал моего появления, а может быть, принял решение наконец заявить о своем присутствии… как бы то ни было, он не тронулся с места, и выражение его лица нисколько не изменилось. Я медленно прошла к столу, взялась холодной рукой за батарею и почувствовала, как напряжение многих дней уходит, утекает в землю, оставляя на недолгую память лишь противную слабость под коленками и предвкусие гигантского облегчения. Я закурила и, посмотрев на него, сказала: «Ну, давай знакомиться».
Так у меня в доме появился борщ. Странно, я, обычно нелюдимая и сторонящаяся сколько-нибудь тесных отношений, с первой минуты чувствовала, будто мы с ним сто лет знакомы, и это нисколько меня не тяготило. Наоборот, теперь я утратила всякий интерес к работе и одиноким посиделкам в кафе и вечерами, отбыв тягостную повинность в офисе, мчалась домой в предвкушении долгих посиделок на кухне. Мой гость не любил громких фраз, но мне казалось, что он тоже придает огромное значение этим сумеречным паузам в суете мира. У меня всегда было слишком много слов, но поняла я это только тогда, когда слова перестали быть нужны вовсе. Впервые в жизни я упоенно, взахлеб молчала, и мое молчание разделял лучший собеседник на свете. Молчали мы и на редких прогулках, когда я наконец вытаскивала его на улицу, хотя перед этим и приходилось долго улещивать моего домоседа. Он очень любил сметану и всегда позволял увлечь себя на променад по мокрым аллеям, если я обещала купить ему столько сметаны, сколько он захочет. К слову, единственным огорчавшим меня моментом было то, что он ни разу даже не прикоснулся к хитрым блюдам, которые я с такой радостью для него готовила. Я с первого же дня оставила ему запасные ключи, не знаю, может быть, он ходил в кафе за углом, пока меня не было дома. Я не спрашивала. Он как-то сразу поставил себя так, что вопросы, бытовые мелочные уточнения казались ненужными. Его нужно было принимать таким, какой он есть, - а его настроение могло меняться в течение вечера несколько раз. Он мог быть холодным и неприступным, так что казалось, будто его душа покрыта ледяной коркой, но уже через несколько минут оттаять и дать мне, уже отчаявшейся вернуть его расположение, столько тепла, что я могла буквально купаться в нем, закрыв глаза от наслаждения. Конечно, мне не хватало его в моей постели (у него была небольшая прихоть - он всегда ночевал на кухне), но это было столь трогательно в своей средневековости. Кроме того, я никуда не торопилась. Я знала, что у нас впереди целая вечность в круге света маленького витражного бра.
А потом он заболел. Говорят, есть такие болезни, от которых естественный запах больного изменяется, становится неприятным. Может, у него была уремия или что-нибудь вроде, я не знаю. Врач из поликлиники наотрез отказался ехать на вызов, должно быть, поняв из моих путаных объяснений, что не в его компетенции лечить подобные заболевания и что он рискует потерять и больного, и свою репутацию. Мой любимый вскипел, узнав, что я собиралась просить помощи у медицины, и пришлось пообещать, что это не повторится. Температура медленно спадала - уксус все-таки проверенное народное средство, - но теперь мой пациент покрылся страшными пятнами. Их можно было легко удалить, но они появлялись снова и снова. Запах стал невыносимым, однако я все равно сутками сидела рядом, надеясь, что кризис минует и мой единственный снова станет таким, как прежде. Но чудес не бывает.
Теперь я снова одна. И у меня нет никакой надежды на то, что однажды утром я снова увижу на своей кухне его, такого долгожданного, и смогу осторожно прикоснуться к его теплому боку. Мой родной, мой любимый. Мой единственный друг. Ты дал мне смысл жизни и помог понять, что это такое, когда двое созданы друг для друга. Я знаю, что больше не смогу в одиночку противостоять холоду этого мира. Надеюсь, совсем скоро мы увидимся в том прекрасном месте, где, я уверена, ты теперь ждешь меня. Сейчас, мой хороший, я уже иду. Еще только пара строк, пока сознание еще ясно и рука не ослабла. Еще только пара строк про любовь. Любовь, какой никто и никогда не испытывал. Самую святую и чистую любовь - любовь к борщу.
Иду…