Последний звонок
Последний звонок - не путать с выпускным вечером - это мероприятие, которое проводилось в конце мая - начале июня, когда учёба закончилась, а выпускные экзамены ещё не начались. Наш 10-б почему-то решил поехать на природу с ночёвкой. Откуда взялось такое решение, кто и почему его принял - я не знаю. Наверное, все так ездили. Естественно, не одни, школьникам самостоятельно ничего делать не полагалось. С нами поехали наша классная руководительница, химичка Римма Самуиловна, и молодая биологичка Наталья Давидовна (прочувствуйте, каким был этнический состав учителей в моей школе! Именно таким он и был.)
Наталья Давидовна работала после института первый год. Её огромные синие глаза ещё не погасли от учительской работы. Была она весёлая, изобретательная, жизнерадостная. Она очень привязалась к нам, десятиклассникам её первого года, и с удовольствием с нами тусовалась. Этакая свойская девчонка, все от неё были без ума. И при всём при том, она никогда не переходила определённых, ею самой установленных границ, всегда знала, как себя правильно вести с балбесами-десятиклассниками. Интересно, что с ней теперь?
Итак, мы всем классом сели в метро и поехали на станцию «Девяткино», а оттуда на электричке в Васкелово. Лето, тепло, весёлые и радостные молодые люди и девушки едут в поход - что ещё им нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливыми? А то, что через несколько дней начнутся страшные выпускные экзамены - об этом можно на одни сутки забыть.
Многие взяли с собой спальные мешки, а кое-кто и палатки. Лично я ничего такого не вёз. Во-первых, у меня не было ни спальника, ни палатки, во-вторых, ночи стояли тёплые, а в третьих, то, что должно меня согреть, лежало в рюкзаке, тщательно завёрнутое в одежду.
Да-да, какой же поход без этого дела. К концу десятого класса я знал в нём толк. У многих одноклассников это вызывало когнитивный диссонанс: еврей, в очках, пьющий водку. Тем не менее, пить я умел, и все признавали за мной это. Я всегда знал куда наливать, чем запивать и чем закусывать. Поэтому, тот, кто, действительно, хотел выпить, а не дурака валять, кооперировался именно со мной. Опытный человек знает, что скидываться и покупать водку на десятерых - гиблое дело. Это очень трудно с организационной точки зрения, и в таких случаях, как правило, водки оказывается мало. Лучше группироваться по двое-трое. Именно трое нас и было - я, Дима и Максим. И было у нас на троих 0.75, то есть по 250 на рыло. Не очень много, конечно, но по тем временам хватало. Это сейчас я могу поллитра один принять, а тогда молод ещё был. Да и не было цели такой - напиваться: ночь, поход, девочки, мало ли что.
Приехали мы в Васкелово (а может быть, это была другая станция? не помню) и пошли по тропинке вдоль железной дороги. Потом свернули в сторону и оказались на берегу озера. Нет нужды описывать те места - кто был, тот знает. В мире больше нет подобной красоты. Народ начал ставить палатки, а я, оценив обстановку, подозвал своих компаньонов. «Как, уже?» - удивились они. «Пошли, пошли, потом будет поздно» - деловито сказал я.
Мы потихонечку скрылись из лагеря и трусцой побежали в сторону железной дороги. Я с сожалением отметил, что девочки Валя и Лена обратили на это внимание. Это было некстати, я надеялся, что нашего отсутствия никто не заметит.
Мы пересекли пути и взобрались по склону холма. Растворились среди ёлок, сели на землю, разложили, достали. Выпили, закусили Димкиными бутербродами и запили кофе из термоса. «Две минуты, чтобы провалилось - и наливай по новой» - распорядился я. «Пить надо быстро, но не торопясь».
А девочки Валя и Лена пошли было за нами, но, потеряв нас из виду, просто бродили по железнодорожной насыпи и пытались высмотреть нас в еловой чаще.
«Лёня! Дима! Макси-им! - звали они сладкими голосами. - Вы где?». Но лезть на крутой склон не решались.
«А чего, давайте их позовём!» - сказал захмелевший Макс. «Ты что, с ума сошёл? - насмешливо ответил Димка. - Ты что думаешь, ты им сильно нужен? Они выпить на халяву хотят!»
Не ожидал я от скромного и молчаливого Димы такой мудрости и такого глубокого знания психологии. Он, разумеется, был прав, а сам-то я готов уже был согласиться с Максом.
А девочки тем временем решили сменить тактику. «Лёня! - закричали они, - Тебя Римма Самуиловна ищет!»
«Молчи, не отвечай, врут они» - сказал Димка.
«Конечно врут, - согласился я, - Даже если и ищет, они этого знать никак не могут. Римма на берегу, а они здесь. Макс, наливай!».
Видя, что у них ничего не получается, девочки разозлились. «А Цейтлин - пьяница и алкоголик!!!» - пронзительно закричала Валя на весь лес. Мы, довольные, засмеялись вполголоса.
За пятнадцать минут бутылка была выпита. Разочарованные девочки уже ушли. Мы поднялись и стали спускаться с насыпи, в сторону озера. В теле была лёгкость необыкновенная - как всегда, когда пьёшь водку в 17 лет. Почти у самого лагеря нас встретила взволнованная Наталья Давидовна. Выглядела она как-то... странно, в глазах её читались сомнение и разочарование.
«Лёня, - начала она, - скажи мне правду, у тебя в рюкзаке ничего нет?». Я как-то даже опешил от такой постановки вопроса. «У меня... в рюкзаке.. а что должно там быть?»
«Понимаешь, Римма Самуиловна решила проверять у мальчиков ... содержимое рюкзаков, и я подумала, что у тебя, наверное, тоже что-то должно быть...».
Тут до меня дошло. Наша шибко умная классная устроила шмон насчёт спиртного, а Наталья Давидовна решила меня предупредить, сладкая такая!
«Нет, Наталья Давидовна, - торжественно сказал я, - у меня в рюкзаке НИЧЕГО нет. Уже НИЧЕГО нет!»
И действительно, только я вышел на берег, Римма грозно подступила ко мне: «А ну-ка, открывай!». Уж она-то знала, у кого надо искать в первую очередь. Как я, всё-таки, был прав, что сразу потащил своих товарищей пить, не дожидаясь расправы.
«Пожалуйста, Римма Самуиловна!» - я отвесил клоунский поклон, с трудом удержавшись на ногах. Вокруг нас столпился народ, а я с ангельской улыбкой развязал рюкзак. «Вот это - свитер, вот это - ещё один свитер, это - бутерброды, это - мои трусы. Больше ничего нет!». Римма прекрасно видела, что я «уже», но что она могла сделать.
В следующую минуту, когда Римма отошла от нас, мне рассказали, что же здесь произошло. Почти сразу же она начала шмонать рюкзаки. Понимала, что ковать железо надо, пока горячо. И тут же нашла: у Ромки, у сильного, спокойного, доброго парня, неформального лидера класса, в рюкзаке были две поллитровые бутылки водки. А после этого произошло нечто ужасное: обе эти бутылки она открыла и вылила в канаву. Я не знаю, что произошло бы со мной, если бы она сделала такое мне. Какое счастье, что я её перехитрил.
Несчастный Ромка сидел на траве, глядя в никуда и беззвучно шевелил губами. Произошло именно то, чего я со своим опытом избежал: эта водка предназначалась пятерым или шестерым, и теперь все они остались без ничего. Для них последний звонок был непоправимо испорчен, да и для всех остальных, в определённой степени, тоже.
Нет, я, конечно, понимаю, что борьба с зелёным змием - это святое. Но неужели она, взрослый человек, не понимала, какие последствия будут у её действий? Да и что бы произошло, если бы пятеро пятеро семнадцатилетних людей выпили бы по 200 грамм водки? Нет, я и сегодня, с высоты прожитых лет, не могу понять её поступка.
А вечер продолжался, ни шатко, ни валко. Кто-то купался, кто-то играл в мяч, кто-то в «дурака». Макс взял гитару и мы с ним стали петь дуэтом. Мы, вообще, мечтали когда-нибудь создать рок-группу. А пока только пели. Но настоящего веселья после всего происшедшего, естественно, не было.
День шёл на убыль. Начало смеркаться. То есть даже не смеркаться, а как-то мутнеть. В эту пору уже нет тёмных ночей. Можно сказать, что белые ночи уже наступили. Вместо темноты в воздухе разливается как будто молоко.
Народ стал собираться. Оставаться ночевать почему-то ни у кого желания не было. Я, честно говоря, не знал, что делать: ехать никуда не хотелось, а, с другой стороны, какой смысл оставаться здесь одним, без девочек? Кавалеры этих девочек были злые, потому что не выпили, мы им не налили, вот они и собирались, тем более, что Римма Самуиловна категорически на этом настаивала.
И тут ко мне подошёл Бяша, парень, с которым я последние четыре года сидел за одной партой. «Слышишь, тут вот Серёга Ушастый зовёт с собой. У него здесь недалеко бабка живёт»
Это, конечно, было интереснее, чем оставаться на берегу. Мы втроём собрались и пошли вслед за Бяшей и Ушастым, естественно, заверив Римму, что завтра в 9 утра как штык будем в школе на консультации по математике. А ещё с нами пошёл Витька. Я его не очень любил, так же, как и Ушастого. Вообще, по вполне понятным причинам, в основном моими друзьями были те, кто пришёл в наш девятый из других школ. Они до этого меня не знали и, поэтому, относились ко мне адекватно. В отличии от тех, кто был со мной знаком до девятого класса. Исключение составлял Бяша, но он, вообще, был человек особенный. Например, он водки не пил, предпочитая вино, да и то в малых количествах.
Сначала мы шли вдоль железной дороги, а потом свернули в лес. Опускалась ночь. Ушастый шёл впереди, а мы за ним, доверяя его знанию местности. А знал он её, видимо, неплохо. Отойдя где-то на километрот железной дороги, мы свернули с лесного просёлка на какую-то незаметную тропу. Я очень быстро утратил чувство направления, и не мог бы сказать, в какой стороне что. Белёсая косматая мгла, окружающая нас, не добавляла уверенности в себе. Пытаясь подбодрить друг друга, мы пели матерные песни и рассказывали нарочито громкими голосами неприличные анекдоты. Очень неприятное чувство - потеря контроля над окружающим пространством. Иррациональные страхи вползают в голову помимо твоей воли. За ближайшим деревом, еле различимым в этой полутьме, может скрываться что угодно: бандит, привидение, волк, вурдалак. Я, можно сказать, вырос в таком лесу, и могу бродить по нему сколько угодно, но не ночью же!
Но до Серёги Ушастого мне далеко. Он шагает, как по проспекту, как будто ему видна конечная цель нашего путешествия. Он - коренной житель этих мест, потомок финнов-ингерманландцев. Самое смешное, что он жутко стесняется своего происхождения, гораздо больше, чем я - своего. С первого класса он проявлял показное усердие в антисемитских выпадах, стремясь быть как все, и ни единым словом не навлечь на себя самого презрение и насмешки. И из-за этого я его никогда не любил. Жалок человек, боящийся слова «чухонец» и обороняющийся словом «жид».
Но в лесу он ориентируется, надо отдать ему должное. Не то, что я, пришелец. Да и все остальные - пришельцы в этих местах, хоть и относятся к титульной нации.
Быть пришельцем - очень тяжело. Как бы ты ни привык к ландшафту, климату, языку, всегда тебе дадут понять, что ты чужой. Это деревьям всё равно, какую ты носишь фамилию, и какую религию исповедовали твои предки. А люди, как бы они к тебе ни относились, всегда будут держать это в голове.
Например, Бяша. Вот уже несколько лет, с тех пор, как нас посадили за одну парту, мы дружим. Мы разные, но читаем одни и те же книги, смотрим одни и те же фильмы, понимаем друг друга без лишних слов. Но, но... Я постоянно чувствую какую-то преграду между нами. Однажды, ещё в девятом классе он сказал такую вещь: «Чего-то я не понимаю насчёт евреев. Вот ты - хороший, а Лубман - сволочь. Как же это так?» Мне стало смешно, и я ответил ему в том же духе: «Ну и у русских то же самое. Ты - хороший, а Конокотин - сволочь. Почему это тебя не удивляет?» Думаю, что он так ничего и не понял.
Дело в том, что Бяша принадлежал к компании, с которой я не имел ничего общего. Там ему, наверное, постоянно вливали и по поводу евреев и по поводу меня. Но, проявляя какие-то чудеса конформизма, он умудрялся одновременно дружить и со мной. Однажды, перед своим днём рождения он, напинаясь и смущаясь, сказал: «Ты знаешь, я не смогу тебя пригласить. Ведь я должен пригласить всех их. Пожалуйста, не обижайся». А я и не думал обижаться. Что мне эти дни рождения?
К той же компании относился и Витька, шагающий впереди и декламирующий какую-то похабщину. Он учился в моём классе давно, и я всегда относился к нему неприязненно. До восьмого класса он относился к числу моих основных обидчиков. Но подлым он никогда не был, надо отдать ему должное, да и антисемитских выпадов с его стороны я не припомню. А в последний год вообще что-то стало меняться и в нём самом, и в его отношении ко мне. Книжки он начал читать, что ли?
А вот Макса с Димкой, идущих за мной, я искренне считал своими друзьями. Они пришли, как я уже упоминал, в девятом классе, и не имели предвзятого мнения обо мне. С ними, поэтому, было легко и спокойно. С ними можно было говорить о чём угодно, бегать за девочками, пить водку, в конце концов. И на этот раз мы не случайно скооперировались втроём. Просто у нас был опыт, нам было привычно это делать вместе.
Мне стыдно в этом признаться, но я не помню, что было дальше. Я не помню, как мы пришли к дому Ушастого, я не помню его бабушку, я не помню, каким образом мы у него ночевали. Почему-то мои воспоминания заканчиваются этим походом по ночному клубящемуся лесу.
Зачем я всё это пишу? Кому нужны мои блуждания по своему прошлому, окутанному туманом, как тот лес? Где теперь все эти люди?
Поступив в институт, я утратил связь со своими одноклассниками. Как отрубил. Началась новая жизнь, новые увлечения. Тем более что вскоре после окончания десятого класса мы переехали в другой район, и в тех местах, где прошло моё детство я стал появляться очень редко. Это теперь я постоянно оглядываюсь назад, а тогда не понимал, зачем это нужно, не дорожил прошлым, не относился всерьёз к своим воспоминаниям.
Димка и Макс поступили в военные училища. Бяша поступил в Макаровку. Витька - в ЛИСИ. Про Ушастого ничего не знаю.
Когда я учился на четвёртом курсе, состоялась встреча класса. Точнее двух параллельных классов. Я узнал о ней случайно и решил пойти.
Димка, худой, измождённый, в курсантской форме, бросился ко мне, причитая: «Куда же ты подевался? Я тебя два года искал!». Макса на этой встрече не было. Бяша за весь вечер не обратил на меня никакого внимания. Витька выпил и полез обниматься.
А где, интересно, Римма Самуиловна и Наталья Давидовна? А вдруг они, как и я, уехали в Израиль? Очень может быть, что кто-то из них живёт на соседней улице, а я об этом ничего не знаю. Бывает так, что я вглядываюсь в лица прохожих, мечтая о том, что передо мной неожиданно появится кто-то из прошлого. А даже если это и произойдёт: что изменится? Что мы сможем сказать друг другу?
Кажется, что всё это было только что, а на самом деле прошло какое-то неимоверное количество лет. И я по-прежнему иду узкой тропинкой по тёмному, туманному лесу, неизвестно куда, ведомый неизвестно кем. Я успел выпить свою водку и вкусить свою долю веселья, а чья-то водка вылита в траву, и все девочки разъехались, и ни одна не проявила ко мне интереса. Да и водка давно уже перестала действовать, а всё, что от неё осталось - это чувство незавершённости и лёгкое раздражение.
И туман, за которым не видно на расстоянии вытянутой руки.
Наталья Давидовна работала после института первый год. Её огромные синие глаза ещё не погасли от учительской работы. Была она весёлая, изобретательная, жизнерадостная. Она очень привязалась к нам, десятиклассникам её первого года, и с удовольствием с нами тусовалась. Этакая свойская девчонка, все от неё были без ума. И при всём при том, она никогда не переходила определённых, ею самой установленных границ, всегда знала, как себя правильно вести с балбесами-десятиклассниками. Интересно, что с ней теперь?
Итак, мы всем классом сели в метро и поехали на станцию «Девяткино», а оттуда на электричке в Васкелово. Лето, тепло, весёлые и радостные молодые люди и девушки едут в поход - что ещё им нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливыми? А то, что через несколько дней начнутся страшные выпускные экзамены - об этом можно на одни сутки забыть.
Многие взяли с собой спальные мешки, а кое-кто и палатки. Лично я ничего такого не вёз. Во-первых, у меня не было ни спальника, ни палатки, во-вторых, ночи стояли тёплые, а в третьих, то, что должно меня согреть, лежало в рюкзаке, тщательно завёрнутое в одежду.
Да-да, какой же поход без этого дела. К концу десятого класса я знал в нём толк. У многих одноклассников это вызывало когнитивный диссонанс: еврей, в очках, пьющий водку. Тем не менее, пить я умел, и все признавали за мной это. Я всегда знал куда наливать, чем запивать и чем закусывать. Поэтому, тот, кто, действительно, хотел выпить, а не дурака валять, кооперировался именно со мной. Опытный человек знает, что скидываться и покупать водку на десятерых - гиблое дело. Это очень трудно с организационной точки зрения, и в таких случаях, как правило, водки оказывается мало. Лучше группироваться по двое-трое. Именно трое нас и было - я, Дима и Максим. И было у нас на троих 0.75, то есть по 250 на рыло. Не очень много, конечно, но по тем временам хватало. Это сейчас я могу поллитра один принять, а тогда молод ещё был. Да и не было цели такой - напиваться: ночь, поход, девочки, мало ли что.
Приехали мы в Васкелово (а может быть, это была другая станция? не помню) и пошли по тропинке вдоль железной дороги. Потом свернули в сторону и оказались на берегу озера. Нет нужды описывать те места - кто был, тот знает. В мире больше нет подобной красоты. Народ начал ставить палатки, а я, оценив обстановку, подозвал своих компаньонов. «Как, уже?» - удивились они. «Пошли, пошли, потом будет поздно» - деловито сказал я.
Мы потихонечку скрылись из лагеря и трусцой побежали в сторону железной дороги. Я с сожалением отметил, что девочки Валя и Лена обратили на это внимание. Это было некстати, я надеялся, что нашего отсутствия никто не заметит.
Мы пересекли пути и взобрались по склону холма. Растворились среди ёлок, сели на землю, разложили, достали. Выпили, закусили Димкиными бутербродами и запили кофе из термоса. «Две минуты, чтобы провалилось - и наливай по новой» - распорядился я. «Пить надо быстро, но не торопясь».
А девочки Валя и Лена пошли было за нами, но, потеряв нас из виду, просто бродили по железнодорожной насыпи и пытались высмотреть нас в еловой чаще.
«Лёня! Дима! Макси-им! - звали они сладкими голосами. - Вы где?». Но лезть на крутой склон не решались.
«А чего, давайте их позовём!» - сказал захмелевший Макс. «Ты что, с ума сошёл? - насмешливо ответил Димка. - Ты что думаешь, ты им сильно нужен? Они выпить на халяву хотят!»
Не ожидал я от скромного и молчаливого Димы такой мудрости и такого глубокого знания психологии. Он, разумеется, был прав, а сам-то я готов уже был согласиться с Максом.
А девочки тем временем решили сменить тактику. «Лёня! - закричали они, - Тебя Римма Самуиловна ищет!»
«Молчи, не отвечай, врут они» - сказал Димка.
«Конечно врут, - согласился я, - Даже если и ищет, они этого знать никак не могут. Римма на берегу, а они здесь. Макс, наливай!».
Видя, что у них ничего не получается, девочки разозлились. «А Цейтлин - пьяница и алкоголик!!!» - пронзительно закричала Валя на весь лес. Мы, довольные, засмеялись вполголоса.
За пятнадцать минут бутылка была выпита. Разочарованные девочки уже ушли. Мы поднялись и стали спускаться с насыпи, в сторону озера. В теле была лёгкость необыкновенная - как всегда, когда пьёшь водку в 17 лет. Почти у самого лагеря нас встретила взволнованная Наталья Давидовна. Выглядела она как-то... странно, в глазах её читались сомнение и разочарование.
«Лёня, - начала она, - скажи мне правду, у тебя в рюкзаке ничего нет?». Я как-то даже опешил от такой постановки вопроса. «У меня... в рюкзаке.. а что должно там быть?»
«Понимаешь, Римма Самуиловна решила проверять у мальчиков ... содержимое рюкзаков, и я подумала, что у тебя, наверное, тоже что-то должно быть...».
Тут до меня дошло. Наша шибко умная классная устроила шмон насчёт спиртного, а Наталья Давидовна решила меня предупредить, сладкая такая!
«Нет, Наталья Давидовна, - торжественно сказал я, - у меня в рюкзаке НИЧЕГО нет. Уже НИЧЕГО нет!»
И действительно, только я вышел на берег, Римма грозно подступила ко мне: «А ну-ка, открывай!». Уж она-то знала, у кого надо искать в первую очередь. Как я, всё-таки, был прав, что сразу потащил своих товарищей пить, не дожидаясь расправы.
«Пожалуйста, Римма Самуиловна!» - я отвесил клоунский поклон, с трудом удержавшись на ногах. Вокруг нас столпился народ, а я с ангельской улыбкой развязал рюкзак. «Вот это - свитер, вот это - ещё один свитер, это - бутерброды, это - мои трусы. Больше ничего нет!». Римма прекрасно видела, что я «уже», но что она могла сделать.
В следующую минуту, когда Римма отошла от нас, мне рассказали, что же здесь произошло. Почти сразу же она начала шмонать рюкзаки. Понимала, что ковать железо надо, пока горячо. И тут же нашла: у Ромки, у сильного, спокойного, доброго парня, неформального лидера класса, в рюкзаке были две поллитровые бутылки водки. А после этого произошло нечто ужасное: обе эти бутылки она открыла и вылила в канаву. Я не знаю, что произошло бы со мной, если бы она сделала такое мне. Какое счастье, что я её перехитрил.
Несчастный Ромка сидел на траве, глядя в никуда и беззвучно шевелил губами. Произошло именно то, чего я со своим опытом избежал: эта водка предназначалась пятерым или шестерым, и теперь все они остались без ничего. Для них последний звонок был непоправимо испорчен, да и для всех остальных, в определённой степени, тоже.
Нет, я, конечно, понимаю, что борьба с зелёным змием - это святое. Но неужели она, взрослый человек, не понимала, какие последствия будут у её действий? Да и что бы произошло, если бы пятеро пятеро семнадцатилетних людей выпили бы по 200 грамм водки? Нет, я и сегодня, с высоты прожитых лет, не могу понять её поступка.
А вечер продолжался, ни шатко, ни валко. Кто-то купался, кто-то играл в мяч, кто-то в «дурака». Макс взял гитару и мы с ним стали петь дуэтом. Мы, вообще, мечтали когда-нибудь создать рок-группу. А пока только пели. Но настоящего веселья после всего происшедшего, естественно, не было.
День шёл на убыль. Начало смеркаться. То есть даже не смеркаться, а как-то мутнеть. В эту пору уже нет тёмных ночей. Можно сказать, что белые ночи уже наступили. Вместо темноты в воздухе разливается как будто молоко.
Народ стал собираться. Оставаться ночевать почему-то ни у кого желания не было. Я, честно говоря, не знал, что делать: ехать никуда не хотелось, а, с другой стороны, какой смысл оставаться здесь одним, без девочек? Кавалеры этих девочек были злые, потому что не выпили, мы им не налили, вот они и собирались, тем более, что Римма Самуиловна категорически на этом настаивала.
И тут ко мне подошёл Бяша, парень, с которым я последние четыре года сидел за одной партой. «Слышишь, тут вот Серёга Ушастый зовёт с собой. У него здесь недалеко бабка живёт»
Это, конечно, было интереснее, чем оставаться на берегу. Мы втроём собрались и пошли вслед за Бяшей и Ушастым, естественно, заверив Римму, что завтра в 9 утра как штык будем в школе на консультации по математике. А ещё с нами пошёл Витька. Я его не очень любил, так же, как и Ушастого. Вообще, по вполне понятным причинам, в основном моими друзьями были те, кто пришёл в наш девятый из других школ. Они до этого меня не знали и, поэтому, относились ко мне адекватно. В отличии от тех, кто был со мной знаком до девятого класса. Исключение составлял Бяша, но он, вообще, был человек особенный. Например, он водки не пил, предпочитая вино, да и то в малых количествах.
Сначала мы шли вдоль железной дороги, а потом свернули в лес. Опускалась ночь. Ушастый шёл впереди, а мы за ним, доверяя его знанию местности. А знал он её, видимо, неплохо. Отойдя где-то на километрот железной дороги, мы свернули с лесного просёлка на какую-то незаметную тропу. Я очень быстро утратил чувство направления, и не мог бы сказать, в какой стороне что. Белёсая косматая мгла, окружающая нас, не добавляла уверенности в себе. Пытаясь подбодрить друг друга, мы пели матерные песни и рассказывали нарочито громкими голосами неприличные анекдоты. Очень неприятное чувство - потеря контроля над окружающим пространством. Иррациональные страхи вползают в голову помимо твоей воли. За ближайшим деревом, еле различимым в этой полутьме, может скрываться что угодно: бандит, привидение, волк, вурдалак. Я, можно сказать, вырос в таком лесу, и могу бродить по нему сколько угодно, но не ночью же!
Но до Серёги Ушастого мне далеко. Он шагает, как по проспекту, как будто ему видна конечная цель нашего путешествия. Он - коренной житель этих мест, потомок финнов-ингерманландцев. Самое смешное, что он жутко стесняется своего происхождения, гораздо больше, чем я - своего. С первого класса он проявлял показное усердие в антисемитских выпадах, стремясь быть как все, и ни единым словом не навлечь на себя самого презрение и насмешки. И из-за этого я его никогда не любил. Жалок человек, боящийся слова «чухонец» и обороняющийся словом «жид».
Но в лесу он ориентируется, надо отдать ему должное. Не то, что я, пришелец. Да и все остальные - пришельцы в этих местах, хоть и относятся к титульной нации.
Быть пришельцем - очень тяжело. Как бы ты ни привык к ландшафту, климату, языку, всегда тебе дадут понять, что ты чужой. Это деревьям всё равно, какую ты носишь фамилию, и какую религию исповедовали твои предки. А люди, как бы они к тебе ни относились, всегда будут держать это в голове.
Например, Бяша. Вот уже несколько лет, с тех пор, как нас посадили за одну парту, мы дружим. Мы разные, но читаем одни и те же книги, смотрим одни и те же фильмы, понимаем друг друга без лишних слов. Но, но... Я постоянно чувствую какую-то преграду между нами. Однажды, ещё в девятом классе он сказал такую вещь: «Чего-то я не понимаю насчёт евреев. Вот ты - хороший, а Лубман - сволочь. Как же это так?» Мне стало смешно, и я ответил ему в том же духе: «Ну и у русских то же самое. Ты - хороший, а Конокотин - сволочь. Почему это тебя не удивляет?» Думаю, что он так ничего и не понял.
Дело в том, что Бяша принадлежал к компании, с которой я не имел ничего общего. Там ему, наверное, постоянно вливали и по поводу евреев и по поводу меня. Но, проявляя какие-то чудеса конформизма, он умудрялся одновременно дружить и со мной. Однажды, перед своим днём рождения он, напинаясь и смущаясь, сказал: «Ты знаешь, я не смогу тебя пригласить. Ведь я должен пригласить всех их. Пожалуйста, не обижайся». А я и не думал обижаться. Что мне эти дни рождения?
К той же компании относился и Витька, шагающий впереди и декламирующий какую-то похабщину. Он учился в моём классе давно, и я всегда относился к нему неприязненно. До восьмого класса он относился к числу моих основных обидчиков. Но подлым он никогда не был, надо отдать ему должное, да и антисемитских выпадов с его стороны я не припомню. А в последний год вообще что-то стало меняться и в нём самом, и в его отношении ко мне. Книжки он начал читать, что ли?
А вот Макса с Димкой, идущих за мной, я искренне считал своими друзьями. Они пришли, как я уже упоминал, в девятом классе, и не имели предвзятого мнения обо мне. С ними, поэтому, было легко и спокойно. С ними можно было говорить о чём угодно, бегать за девочками, пить водку, в конце концов. И на этот раз мы не случайно скооперировались втроём. Просто у нас был опыт, нам было привычно это делать вместе.
Мне стыдно в этом признаться, но я не помню, что было дальше. Я не помню, как мы пришли к дому Ушастого, я не помню его бабушку, я не помню, каким образом мы у него ночевали. Почему-то мои воспоминания заканчиваются этим походом по ночному клубящемуся лесу.
Зачем я всё это пишу? Кому нужны мои блуждания по своему прошлому, окутанному туманом, как тот лес? Где теперь все эти люди?
Поступив в институт, я утратил связь со своими одноклассниками. Как отрубил. Началась новая жизнь, новые увлечения. Тем более что вскоре после окончания десятого класса мы переехали в другой район, и в тех местах, где прошло моё детство я стал появляться очень редко. Это теперь я постоянно оглядываюсь назад, а тогда не понимал, зачем это нужно, не дорожил прошлым, не относился всерьёз к своим воспоминаниям.
Димка и Макс поступили в военные училища. Бяша поступил в Макаровку. Витька - в ЛИСИ. Про Ушастого ничего не знаю.
Когда я учился на четвёртом курсе, состоялась встреча класса. Точнее двух параллельных классов. Я узнал о ней случайно и решил пойти.
Димка, худой, измождённый, в курсантской форме, бросился ко мне, причитая: «Куда же ты подевался? Я тебя два года искал!». Макса на этой встрече не было. Бяша за весь вечер не обратил на меня никакого внимания. Витька выпил и полез обниматься.
А где, интересно, Римма Самуиловна и Наталья Давидовна? А вдруг они, как и я, уехали в Израиль? Очень может быть, что кто-то из них живёт на соседней улице, а я об этом ничего не знаю. Бывает так, что я вглядываюсь в лица прохожих, мечтая о том, что передо мной неожиданно появится кто-то из прошлого. А даже если это и произойдёт: что изменится? Что мы сможем сказать друг другу?
Кажется, что всё это было только что, а на самом деле прошло какое-то неимоверное количество лет. И я по-прежнему иду узкой тропинкой по тёмному, туманному лесу, неизвестно куда, ведомый неизвестно кем. Я успел выпить свою водку и вкусить свою долю веселья, а чья-то водка вылита в траву, и все девочки разъехались, и ни одна не проявила ко мне интереса. Да и водка давно уже перестала действовать, а всё, что от неё осталось - это чувство незавершённости и лёгкое раздражение.
И туман, за которым не видно на расстоянии вытянутой руки.