Апология поручика Голицына. 9
КВП и советский трудовой коллектив
За всякими делами я несколько отвлёкся от взятого на себя труда - « Апологии поручика Голицына». Что, конечно, нехорошо с моей стороны. Однако обстоятельства не располагают к обстоятельности: всё время что-то происходит, и, как правило, малоприятное. С другой стороны, и мой оппонент Корнев попритих - может быть, на дачу уехал, к печке, грядочкам и подшивке журнала «Наука и жизнь» за 1973 год. Ну и хорошо.
Однако я же обещал. Поэтому время от времени буду браться за ту же мотыгу и продолжу ковыряние в теме.
Итак, в прошлый раз мы разобрали одну маленькую деталь советской жизни (устройство кассы взаимопомощи). К сожалению, некоторые читатели - особенно незнакомые с советскими реалиями лично - не вполне поняли, в чём состоит специфическая «советскость» данного института. Поэтому придётся рассмотреть этот вопрос подробно.
В принципе, проблемой любого общества взаимного кредита всегда был вопрос доверия и ответственности - иначе начинаются проблемы, начиная от чрезмерно активного пользования общими благами со стороны наиболее приближенных к кассе товарищей и кончая банальным воровством общих денег. В разных сообществах эти вопросы решались по-разному, но, когда речь идёт о незначительных суммах, задействовать юридические или силовые механизмы себе дороже. В СССР такие механизмы были для простых граждан практически недоступны. Но был создан механизм, позволяющий «навесить» организацию ссудной кассы на советскую профсоюзную организацию. Которой вменили в обязанность «заниматься ещё и этим» [1].
Теперь напомню то, что я говорил раньше. Если убрать из системы её системообразующий фактор, система перестаёт функционировать. Так, без советской (именно советской!) профсоюзной организации КВП невоспроизводима в принципе. Попытки создать что-то подобное «по старым воспоминаниям» оказывались в основном безуспешны. И связано это именно с крайне низким уровнем социального капитала в советском трудовом коллективе.
Здесь мы выходим на чрезвычайно важную тему, подробное обсуждение которой вывело бы нас на глубинные пласты советской системы - а именно, тему советских трудовых коллективов и их устройства. Однако такой нырок в бездны без акваланга не входит в наши ближайшие планы. Напомню лишь некоторые моменты - просто чтобы освежить память дорогих читателей.
В рамках советской социально-экономической системы трудовой коллектив представлял собой основную социально-экономическую единицу общества. В системе «народное хозяйство - отрасли - трудовые коллективы», напоминающей «ствол - ветви - листья» именно трудовые коллективы играли роль «листьев». Листочки эти буквально росли на отраслевых ветвях, а не приклеивались к ним: понимание ТК как субъекта права, взаимодействующего с организацией на основании трудового договора, к советским условиям было неприменимо, так как де факто советские ТК формировались «сверху», а люди к ТК не столько «входили», сколько «приписывались» (в специфическом советском смысле этого слова). При этом регулирующие функции ТК выходили очень далеко за пределы производства и захватывали личную жизнь человека. ТК официально предписывались «воспитательные» и даже судебные функции: например, ТК мог формировать так называемые «товарищеские суды», имевшие довольно широкую сферу компетенции, вплоть до регулирования супружеских отношений и «ювенальной» проблематики [3].
Советский человек проводил основную часть жизни именно в трудовом коллективе, весьма часто - в одном-единственном, так как трудовая мобильность в СССР была крайне низкой. Связано было это с целым рядом причин, начиная с механизмов прикрепления человека к работе через ведомственную жилплощадь и кончая отсутствием финансовой мотивации: не имело смысла переходить в другую организацию «на ту же работу», если зарплата определялась тарифной сеткой [4]. Так или иначе, советский человек, как правило, проводил жизнь на работе - причём довольно часто это была не худшая часть жизни (по сравнению, например, с семейно-бытовой её частью - но это опять же иная тема).
Интересно отметить, что советские люди почти никогда не задумывались о том, насколько странно, с внешней точки зрения, выглядит советский ТК. Например, у ближайшего начальства, осуществляющего непосредственное руководство трудящимися, не было в распоряжении многих очень важных управленческих инструментов - даже возможности легко уволить плохого или неугодного работника, что, согласитесь, странно [5]. С другой стороны, довольно двусмысленными выглядели многие функции самого ТК - например, его роль в «выдвижении кадров». Или, скажем… но тут очень много всяких «или». Не будем влезать в эти дебри - у нас задача куда проще. Мы рассматриваем проблему продуктивного доверия между членами трудового коллектива - доверия в «фукуямовском» смысле, доверия как социального капитала. Вот об этом и будем говорить.
Тут опять нужно отступление. Для западного человека «доверие» и «хорошие отношения» - это прежде всего возможность совместной деятельности. Люди, хорошо относящиеся друг к другу, могут создать команду и совместно добиваться успеха - как друзья-приятели Стива Джобса, например. Но в советской системе «хорошие отношения» - это прежде всего умение и способность не раздражать друг друга, терпеть друг друга, выносить общество друг друга. Это связано с недобровольностью, насильственностью, «согнанностью» советских коллективов, в том числе и трудовых. Они построены по модели «утеснённого сообщества», в котором уровень вынужденного контакта между людьми заведомо превышает уровень жизненной необходимости в таком контакте, а также и взаимной симпатии. Человек всё время «прижат» к другим людям, вынужден «нюхать чужой пот», волей-неволей быть в курсе чужих дел, слов и даже мыслей, постоянно чувствуя чужие локти и пихаясь самому [6]. При длительном совместном проживании - а в советских трудовых коллективах люди не только работали, но именно что жили - вырабатываются специфические навыки, призванные минимизировать дурные последствия совместного сожительства. И один из этих навыков состоит в том, чтобы пресекать (и самому не втягиваться, и другим не позволять) любые действия или проекты, потенциально чреватые лишним, ненужным конфликтом. То есть - отпраздновать день рождения сослуживца можно и даже нужно (поскольку это совершенно безопасно), а вот пускаться в какие бы то ни было совместные предприятия (даже разрешённые) нежелательно, потому что может не выгореть, отношения испортятся, а «мне с этим мужиком за соседними столами сидеть». Особенно опасны были любые отношения, связанные с деньгами, кроме опять же гарантированно-успешных - например, «занять до получки» (очень характерная формулировка, поскольку в очереди за получкой стояли все вместе и расчёт производился сразу же у кассы). Такое сложное и конфликтное предприятие, как ссудная касса, тоже должно было иметь внешнюю гарантию, причём очень серьёзную - на уровне начальства. «Сами» люди ничего не могли, не хотели и даже не могли хотеть.
Теперь скажем пару слов о недостатках системы (о которых мы раньше не упоминали).
Желающему воспользоваться КВП необходимо было поддерживать нормальные отношения с профбоссами, а значит и с боссами партийными, и с администрацией (поскольку в таких вопросах все три стороны «треугольника» обычно были заодно). Любой сколь-нибудь серьёзный конфликт с начальством, как правило, приводил к тому, что все «льготы и вспомоществования» разом заканчивались, в том числе и доступ к КВП: всё тут же закрывали своими спинами люди более осторожные.
Было и ещё одно важное обстоятельство: в отличие от бездушного западного банка, где если чем и интересуются, так это возможностью взыскать с клиента долги, но в душу не лезут, пользование общей кассой трудового коллектива предполагает, что человек обосновывает перед этим самым коллективом (на самом деле - перед начальством) свою просьбу какой-то настоятельной нуждой. В советских условиях это часто приводило к необходимости унизительно клянчить или безобразно скандалить, особенно в ситуациях крайней необходимости. При этом настоящий размер беды [7] был не так значим, как способность ныть и качать права, ну и прочие коммунальные навыки, то есть всякое «пронырство» и прочее советское «умение жить» (о каковом, даст Бог, будет ещё повод поговорить).
Можно было бы разматывать этот клубочек и дальше. Но цель моя не в этом. А в том, чтобы на конкретном примере продемонстрировать разницу между советскими практиками и практиками Модерна. Мир, в котором существует свободный найм, доступный банковский кредит и поощряемая социальная активность - это несколько другой мир. Насколько значимо это "несколько" - судите сами. Лучше он или хуже - тоже судите сами. Важен сам факт.
Но, может быть, избранная нами тема недостаточно впечатляюща? Хорошо. В следующий раз мы займёмся чем-нибудь посерьёзнее.
[1] Советские профсоюзы занимались контролем над распределением целого ряда благ, включая, например, еду. Я имею в виду так называемую «систему продуктовых заказов», которая позволяла, к примеру, снабжать людей относительно вкусной едой «к празднику» (например, к 7 ноября) или «к дате» (например, к юбилею). Учреждения «прикреплялись» к определённым продмагам, это прикрепление, как и само выделение продуктов, осуществлялось местным райторгом. С магазином контактировал некий уполномоченный «на общественных началах»: он должен был устраивать и коллектив учреждения, и начальство. Он собирал деньги, ехал в магазин, получал заказы и т.п. Общий контроль над очерёдностью получения заказов и справедливостью их распределения осуществлялся профоргом… Так что «несвойственной» профсоюзу эту назвать нельзя.
[3] Так, известным Указом от 11 марта 1977 года к компетенции товарищеских судов были отнесены, в частности, такие вопросы, как « о невыполнении или ненадлежащем выполнении родителями, опекунами, или попечителями обязанностей по воспитанию детей; о недостойном отношении к родителям; о недостойном поведении в семье; о недостойном отношении к женщине» (раздел II статья 7 п. 8). То есть речь идёт об очень глубоком уровне вмешательства в личную жизнь - что, впрочем, воспринималось как должное. Неудивительно, что жалобы жён в товарищеские суды (а также в партийные и профсоюзные органы) на супружескую неверность, пьянство или другое нежелательное поведение мужа были совершенно обычным явлением.
[4] Мне возразят, и справедливо, что из этого правила было множество исключений - существовала сложная система надбавок и т.п., делавшая некоторые места работы привлекательнее прочих. Кроме того, был важен уровень снабжения - так, учреждения, прикреплённые к «хорошим» магазинам, ценились больше (см. прим. 1). Существовало также неравенство в доступе к иным благам - например, профсоюзным путёвкам и т.п. Большое значение имели некоторые тонкие моменты - например, такие, как расстояние до места работы: в условиях почти полной невозможности поменять место жительства (купить жильё ближе к месту работы, легально снять квартиру и т.п.) и крайне некомфортной системы общественного транспорта (поездка зимним утром в переполненном автобусе, да с пересадками - это вообще-то тяжёлый стресс) заставляли быть чувствительными к «фактору географическому»: работа вблизи от дома была удачей, которая перекрывала многие другие потери. И т.п., - реально учитывалось очень многое, вплоть до качества столовского питания.
Однако все эти факторы были скорее корректирующими, а не определяющими.
[5] Для азиатцев: нет, дорогие товарищи, нет, я не говорю, что такое право является чем-то очень хорошим, или, наоброт, плохим. Можете называть данное обстоятельство «социальной защищённостью», или, наоборот, проклинать за «нерыночность», это всё оценки - причём не мои, а ваши. Я констатирую факт, и даю ему одну оценку - «странно».
[6] Такие сообщества и законы их функционирования неплохо изучены на примере тюремных камер или полярных зимовок. Конечно, не стоит драматизировать: если ТК с чем-то сравнивать, то по уровню взаимного раздражения он соответствовал обычной коммуналке или плацкартному вагону (тоже, кстати, уникальное творение советской цивилизации). То есть тут всё зависит от попутчиков: можно «сесть неудачно», а можно встретиться с неплохими, интересными людьми. «Как свезёт».
Кстати, если уж о том пошла речь: слово «товарищ», которым именовали друг друга советские люди, удивительно подошло к тому специфическому типу отношений, который формируется именно в коллективах указанного типа (что видно, в частности, из устойчивого оборота «товарищ по [школе, работе, несчастью и т.п.]»). Это, кстати, характерно и для его западного оригинала - слово «камрад» изначально обоначало соседа по (съёмной) комнате или сокамерника (этимологически - от camera).
[7] В предыдущем тексте я приводил пример с похоронами и болезнью, но вообще для советского человека «бедой огромною» могло стать всё что угодно, включая разбитое стекло (особенно зимой).
) потом продолжу (
За всякими делами я несколько отвлёкся от взятого на себя труда - « Апологии поручика Голицына». Что, конечно, нехорошо с моей стороны. Однако обстоятельства не располагают к обстоятельности: всё время что-то происходит, и, как правило, малоприятное. С другой стороны, и мой оппонент Корнев попритих - может быть, на дачу уехал, к печке, грядочкам и подшивке журнала «Наука и жизнь» за 1973 год. Ну и хорошо.
Однако я же обещал. Поэтому время от времени буду браться за ту же мотыгу и продолжу ковыряние в теме.
Итак, в прошлый раз мы разобрали одну маленькую деталь советской жизни (устройство кассы взаимопомощи). К сожалению, некоторые читатели - особенно незнакомые с советскими реалиями лично - не вполне поняли, в чём состоит специфическая «советскость» данного института. Поэтому придётся рассмотреть этот вопрос подробно.
В принципе, проблемой любого общества взаимного кредита всегда был вопрос доверия и ответственности - иначе начинаются проблемы, начиная от чрезмерно активного пользования общими благами со стороны наиболее приближенных к кассе товарищей и кончая банальным воровством общих денег. В разных сообществах эти вопросы решались по-разному, но, когда речь идёт о незначительных суммах, задействовать юридические или силовые механизмы себе дороже. В СССР такие механизмы были для простых граждан практически недоступны. Но был создан механизм, позволяющий «навесить» организацию ссудной кассы на советскую профсоюзную организацию. Которой вменили в обязанность «заниматься ещё и этим» [1].
Теперь напомню то, что я говорил раньше. Если убрать из системы её системообразующий фактор, система перестаёт функционировать. Так, без советской (именно советской!) профсоюзной организации КВП невоспроизводима в принципе. Попытки создать что-то подобное «по старым воспоминаниям» оказывались в основном безуспешны. И связано это именно с крайне низким уровнем социального капитала в советском трудовом коллективе.
Здесь мы выходим на чрезвычайно важную тему, подробное обсуждение которой вывело бы нас на глубинные пласты советской системы - а именно, тему советских трудовых коллективов и их устройства. Однако такой нырок в бездны без акваланга не входит в наши ближайшие планы. Напомню лишь некоторые моменты - просто чтобы освежить память дорогих читателей.
В рамках советской социально-экономической системы трудовой коллектив представлял собой основную социально-экономическую единицу общества. В системе «народное хозяйство - отрасли - трудовые коллективы», напоминающей «ствол - ветви - листья» именно трудовые коллективы играли роль «листьев». Листочки эти буквально росли на отраслевых ветвях, а не приклеивались к ним: понимание ТК как субъекта права, взаимодействующего с организацией на основании трудового договора, к советским условиям было неприменимо, так как де факто советские ТК формировались «сверху», а люди к ТК не столько «входили», сколько «приписывались» (в специфическом советском смысле этого слова). При этом регулирующие функции ТК выходили очень далеко за пределы производства и захватывали личную жизнь человека. ТК официально предписывались «воспитательные» и даже судебные функции: например, ТК мог формировать так называемые «товарищеские суды», имевшие довольно широкую сферу компетенции, вплоть до регулирования супружеских отношений и «ювенальной» проблематики [3].
Советский человек проводил основную часть жизни именно в трудовом коллективе, весьма часто - в одном-единственном, так как трудовая мобильность в СССР была крайне низкой. Связано было это с целым рядом причин, начиная с механизмов прикрепления человека к работе через ведомственную жилплощадь и кончая отсутствием финансовой мотивации: не имело смысла переходить в другую организацию «на ту же работу», если зарплата определялась тарифной сеткой [4]. Так или иначе, советский человек, как правило, проводил жизнь на работе - причём довольно часто это была не худшая часть жизни (по сравнению, например, с семейно-бытовой её частью - но это опять же иная тема).
Интересно отметить, что советские люди почти никогда не задумывались о том, насколько странно, с внешней точки зрения, выглядит советский ТК. Например, у ближайшего начальства, осуществляющего непосредственное руководство трудящимися, не было в распоряжении многих очень важных управленческих инструментов - даже возможности легко уволить плохого или неугодного работника, что, согласитесь, странно [5]. С другой стороны, довольно двусмысленными выглядели многие функции самого ТК - например, его роль в «выдвижении кадров». Или, скажем… но тут очень много всяких «или». Не будем влезать в эти дебри - у нас задача куда проще. Мы рассматриваем проблему продуктивного доверия между членами трудового коллектива - доверия в «фукуямовском» смысле, доверия как социального капитала. Вот об этом и будем говорить.
Тут опять нужно отступление. Для западного человека «доверие» и «хорошие отношения» - это прежде всего возможность совместной деятельности. Люди, хорошо относящиеся друг к другу, могут создать команду и совместно добиваться успеха - как друзья-приятели Стива Джобса, например. Но в советской системе «хорошие отношения» - это прежде всего умение и способность не раздражать друг друга, терпеть друг друга, выносить общество друг друга. Это связано с недобровольностью, насильственностью, «согнанностью» советских коллективов, в том числе и трудовых. Они построены по модели «утеснённого сообщества», в котором уровень вынужденного контакта между людьми заведомо превышает уровень жизненной необходимости в таком контакте, а также и взаимной симпатии. Человек всё время «прижат» к другим людям, вынужден «нюхать чужой пот», волей-неволей быть в курсе чужих дел, слов и даже мыслей, постоянно чувствуя чужие локти и пихаясь самому [6]. При длительном совместном проживании - а в советских трудовых коллективах люди не только работали, но именно что жили - вырабатываются специфические навыки, призванные минимизировать дурные последствия совместного сожительства. И один из этих навыков состоит в том, чтобы пресекать (и самому не втягиваться, и другим не позволять) любые действия или проекты, потенциально чреватые лишним, ненужным конфликтом. То есть - отпраздновать день рождения сослуживца можно и даже нужно (поскольку это совершенно безопасно), а вот пускаться в какие бы то ни было совместные предприятия (даже разрешённые) нежелательно, потому что может не выгореть, отношения испортятся, а «мне с этим мужиком за соседними столами сидеть». Особенно опасны были любые отношения, связанные с деньгами, кроме опять же гарантированно-успешных - например, «занять до получки» (очень характерная формулировка, поскольку в очереди за получкой стояли все вместе и расчёт производился сразу же у кассы). Такое сложное и конфликтное предприятие, как ссудная касса, тоже должно было иметь внешнюю гарантию, причём очень серьёзную - на уровне начальства. «Сами» люди ничего не могли, не хотели и даже не могли хотеть.
Теперь скажем пару слов о недостатках системы (о которых мы раньше не упоминали).
Желающему воспользоваться КВП необходимо было поддерживать нормальные отношения с профбоссами, а значит и с боссами партийными, и с администрацией (поскольку в таких вопросах все три стороны «треугольника» обычно были заодно). Любой сколь-нибудь серьёзный конфликт с начальством, как правило, приводил к тому, что все «льготы и вспомоществования» разом заканчивались, в том числе и доступ к КВП: всё тут же закрывали своими спинами люди более осторожные.
Было и ещё одно важное обстоятельство: в отличие от бездушного западного банка, где если чем и интересуются, так это возможностью взыскать с клиента долги, но в душу не лезут, пользование общей кассой трудового коллектива предполагает, что человек обосновывает перед этим самым коллективом (на самом деле - перед начальством) свою просьбу какой-то настоятельной нуждой. В советских условиях это часто приводило к необходимости унизительно клянчить или безобразно скандалить, особенно в ситуациях крайней необходимости. При этом настоящий размер беды [7] был не так значим, как способность ныть и качать права, ну и прочие коммунальные навыки, то есть всякое «пронырство» и прочее советское «умение жить» (о каковом, даст Бог, будет ещё повод поговорить).
Можно было бы разматывать этот клубочек и дальше. Но цель моя не в этом. А в том, чтобы на конкретном примере продемонстрировать разницу между советскими практиками и практиками Модерна. Мир, в котором существует свободный найм, доступный банковский кредит и поощряемая социальная активность - это несколько другой мир. Насколько значимо это "несколько" - судите сами. Лучше он или хуже - тоже судите сами. Важен сам факт.
Но, может быть, избранная нами тема недостаточно впечатляюща? Хорошо. В следующий раз мы займёмся чем-нибудь посерьёзнее.
[1] Советские профсоюзы занимались контролем над распределением целого ряда благ, включая, например, еду. Я имею в виду так называемую «систему продуктовых заказов», которая позволяла, к примеру, снабжать людей относительно вкусной едой «к празднику» (например, к 7 ноября) или «к дате» (например, к юбилею). Учреждения «прикреплялись» к определённым продмагам, это прикрепление, как и само выделение продуктов, осуществлялось местным райторгом. С магазином контактировал некий уполномоченный «на общественных началах»: он должен был устраивать и коллектив учреждения, и начальство. Он собирал деньги, ехал в магазин, получал заказы и т.п. Общий контроль над очерёдностью получения заказов и справедливостью их распределения осуществлялся профоргом… Так что «несвойственной» профсоюзу эту назвать нельзя.
[3] Так, известным Указом от 11 марта 1977 года к компетенции товарищеских судов были отнесены, в частности, такие вопросы, как « о невыполнении или ненадлежащем выполнении родителями, опекунами, или попечителями обязанностей по воспитанию детей; о недостойном отношении к родителям; о недостойном поведении в семье; о недостойном отношении к женщине» (раздел II статья 7 п. 8). То есть речь идёт об очень глубоком уровне вмешательства в личную жизнь - что, впрочем, воспринималось как должное. Неудивительно, что жалобы жён в товарищеские суды (а также в партийные и профсоюзные органы) на супружескую неверность, пьянство или другое нежелательное поведение мужа были совершенно обычным явлением.
[4] Мне возразят, и справедливо, что из этого правила было множество исключений - существовала сложная система надбавок и т.п., делавшая некоторые места работы привлекательнее прочих. Кроме того, был важен уровень снабжения - так, учреждения, прикреплённые к «хорошим» магазинам, ценились больше (см. прим. 1). Существовало также неравенство в доступе к иным благам - например, профсоюзным путёвкам и т.п. Большое значение имели некоторые тонкие моменты - например, такие, как расстояние до места работы: в условиях почти полной невозможности поменять место жительства (купить жильё ближе к месту работы, легально снять квартиру и т.п.) и крайне некомфортной системы общественного транспорта (поездка зимним утром в переполненном автобусе, да с пересадками - это вообще-то тяжёлый стресс) заставляли быть чувствительными к «фактору географическому»: работа вблизи от дома была удачей, которая перекрывала многие другие потери. И т.п., - реально учитывалось очень многое, вплоть до качества столовского питания.
Однако все эти факторы были скорее корректирующими, а не определяющими.
[5] Для азиатцев: нет, дорогие товарищи, нет, я не говорю, что такое право является чем-то очень хорошим, или, наоброт, плохим. Можете называть данное обстоятельство «социальной защищённостью», или, наоборот, проклинать за «нерыночность», это всё оценки - причём не мои, а ваши. Я констатирую факт, и даю ему одну оценку - «странно».
[6] Такие сообщества и законы их функционирования неплохо изучены на примере тюремных камер или полярных зимовок. Конечно, не стоит драматизировать: если ТК с чем-то сравнивать, то по уровню взаимного раздражения он соответствовал обычной коммуналке или плацкартному вагону (тоже, кстати, уникальное творение советской цивилизации). То есть тут всё зависит от попутчиков: можно «сесть неудачно», а можно встретиться с неплохими, интересными людьми. «Как свезёт».
Кстати, если уж о том пошла речь: слово «товарищ», которым именовали друг друга советские люди, удивительно подошло к тому специфическому типу отношений, который формируется именно в коллективах указанного типа (что видно, в частности, из устойчивого оборота «товарищ по [школе, работе, несчастью и т.п.]»). Это, кстати, характерно и для его западного оригинала - слово «камрад» изначально обоначало соседа по (съёмной) комнате или сокамерника (этимологически - от camera).
[7] В предыдущем тексте я приводил пример с похоронами и болезнью, но вообще для советского человека «бедой огромною» могло стать всё что угодно, включая разбитое стекло (особенно зимой).
) потом продолжу (