Иван Бунин в "Окаянных днях"
1. Примерно до середины дневников вместо Бунина я представляла себе Чехова и ничего с непрошеным гостем поделать не могла.
2. В библиотеке снова попалась бракованная книжка: страницы располагаются в странном порядке "1-2-3-7-6-5-4-11-10-9-8", и какое-то время приходилось пролистывать немного вперед, потом читать в обратном направлении, а потом снова скакать вперед на несколько страниц. К окончанию первой трети издательский дефект, к счастью, прекратил свое существование, и можно было просто читать, безо всякой арифметики. Весело то, что иногда я читала не в том порядке, замечала, что слово странно перенесено или укорочено, но в смысле нарушений не улавливала. Офигеть наблюдательность.
3. Местами почтенный классик Бунин напоминал мне тролля с Прозы.ру: Блок у него глупец, Шмелев - нехороший человек на букву м, Достоевский - идиот (не в том смысле, что "Идиот"), Маяковскому тоже доставалось... Короче, писатели не любили друг друга всегда. Правда, это не означает, что не любящие друг друга пользователи Прозы тоже автоматом становятся писателями.
4. Вообще у меня сложилось впечатление, что Бунин только тем и занимался, что гулял в деревне и читал книжки. И сам, писал, разумеется, но об этом он в дневнике говорит мало.
5. Но все равно чувствуется, что литература - это его жизнь. О своем он пишет мало, но за современными ему писателями следит внимательно (о классике и говорить не приходится). Да и не только в отслеживании новых произведений дело... Просто человек живет ради того, чтобы писать, и потому не может не интересоваться тем, как это делают другие.
6. Поржала я над его ремаркой о "Деревне", что ли: пишет, что это отменная штука. А чего, собственно, ржать? С одной стороны, звучит нескромно; с другой, почему бы ему и не знать, что вещь ему действительно удалась? Совершенно нормальное явление.
7. С точки зрения истории, точнее, быта того времени, "Окаянные дни" очень интересны. При Бунине большевики переводили время, он пишет об этом, пишет и о "часовом бунте", когда из-за непереведенных часов можно было схлопотать по морде, и от этого все эти далекие директивы двадцатых годов становятся реальными.
8. "Окаянные дни" наполнены болью о рушащейся России. Ужасное время, отраженное в великолепной "Белой гвардии", в полуюмористических заметках Тэффи и в дневниках Бунина... Да, людские пороки всегда одинаковы, да, в дореволюционной России хватало проблем, несправедливости, лицемерия и прочих прелестей, да, именно из нее вышло все то кошмарное быдло (слов других у меня нет), героические революционные матросы, освобожденные крестьяне и братавшиеся с немцами солдаты, да, даже среди них были искренние люди, хотящие всем равенства и братства, да, я знаю, что абсолютно все к лучшему (а если говорить точнее - ко спасению), но почему же все равно так больно?
И даже понятно, что боль в принципе в порядке вещей, особенно если это касается вопроса "все к лучшему", но больно от этого не меньше.
Да, в советское время жили прекрасные люди, до которых лично мне еще расти и расти, да, СССР дал много литературе, кинематографу, всем искусствам и всему прочему, он был временем героизма и жертвенности, но чем дальше, тем больше я воспринимаю эти семьдесят лет как уродливый (ну ладно, инородный) нарост на теле. На теле прекрасной России, в жилах которой течет кровь блестящих офицеров царской армии; России, смотрящей на жизнь сквозь призму крестьянской логики - где-то темной, а где-то нездешней; на теле великолепной России.
Наверное, такой она будет потом, после последней битвы, там, где все "как луковица, только наоборот - когда ты продвигаешься внутрь, каждый круг - больше предыдущего".
2. В библиотеке снова попалась бракованная книжка: страницы располагаются в странном порядке "1-2-3-7-6-5-4-11-10-9-8", и какое-то время приходилось пролистывать немного вперед, потом читать в обратном направлении, а потом снова скакать вперед на несколько страниц. К окончанию первой трети издательский дефект, к счастью, прекратил свое существование, и можно было просто читать, безо всякой арифметики. Весело то, что иногда я читала не в том порядке, замечала, что слово странно перенесено или укорочено, но в смысле нарушений не улавливала. Офигеть наблюдательность.
3. Местами почтенный классик Бунин напоминал мне тролля с Прозы.ру: Блок у него глупец, Шмелев - нехороший человек на букву м, Достоевский - идиот (не в том смысле, что "Идиот"), Маяковскому тоже доставалось... Короче, писатели не любили друг друга всегда. Правда, это не означает, что не любящие друг друга пользователи Прозы тоже автоматом становятся писателями.
4. Вообще у меня сложилось впечатление, что Бунин только тем и занимался, что гулял в деревне и читал книжки. И сам, писал, разумеется, но об этом он в дневнике говорит мало.
5. Но все равно чувствуется, что литература - это его жизнь. О своем он пишет мало, но за современными ему писателями следит внимательно (о классике и говорить не приходится). Да и не только в отслеживании новых произведений дело... Просто человек живет ради того, чтобы писать, и потому не может не интересоваться тем, как это делают другие.
6. Поржала я над его ремаркой о "Деревне", что ли: пишет, что это отменная штука. А чего, собственно, ржать? С одной стороны, звучит нескромно; с другой, почему бы ему и не знать, что вещь ему действительно удалась? Совершенно нормальное явление.
7. С точки зрения истории, точнее, быта того времени, "Окаянные дни" очень интересны. При Бунине большевики переводили время, он пишет об этом, пишет и о "часовом бунте", когда из-за непереведенных часов можно было схлопотать по морде, и от этого все эти далекие директивы двадцатых годов становятся реальными.
8. "Окаянные дни" наполнены болью о рушащейся России. Ужасное время, отраженное в великолепной "Белой гвардии", в полуюмористических заметках Тэффи и в дневниках Бунина... Да, людские пороки всегда одинаковы, да, в дореволюционной России хватало проблем, несправедливости, лицемерия и прочих прелестей, да, именно из нее вышло все то кошмарное быдло (слов других у меня нет), героические революционные матросы, освобожденные крестьяне и братавшиеся с немцами солдаты, да, даже среди них были искренние люди, хотящие всем равенства и братства, да, я знаю, что абсолютно все к лучшему (а если говорить точнее - ко спасению), но почему же все равно так больно?
И даже понятно, что боль в принципе в порядке вещей, особенно если это касается вопроса "все к лучшему", но больно от этого не меньше.
Да, в советское время жили прекрасные люди, до которых лично мне еще расти и расти, да, СССР дал много литературе, кинематографу, всем искусствам и всему прочему, он был временем героизма и жертвенности, но чем дальше, тем больше я воспринимаю эти семьдесят лет как уродливый (ну ладно, инородный) нарост на теле. На теле прекрасной России, в жилах которой течет кровь блестящих офицеров царской армии; России, смотрящей на жизнь сквозь призму крестьянской логики - где-то темной, а где-то нездешней; на теле великолепной России.
Наверное, такой она будет потом, после последней битвы, там, где все "как луковица, только наоборот - когда ты продвигаешься внутрь, каждый круг - больше предыдущего".