Интригующий фрагмент из
биографии Пудовкина:
«Киноискусство умерло в 1928 году, вместе со смертью Иван Ильича Благодарова» [36, 206], - писал Пудовкин в одном из писем Луначарскому. Иван Ильич Благодаров на протяжении нескольких лет был бессменным киномехаником Пудовкина. Сегодня, не боясь преувеличений, можно сказать, что он поднял искусство кинопроекции на высоту, равную исполнительскому искусству дирижёра. Пудовкин считал, что с его уходом секреты художественной кинопроекции были утрачены навсегда
Благодаров ставил себе целью «оживить мёртвый материал кинематографа»: «Картинки движутся, но, точно сомнамбулы, не сознавая себя», - говорил он [4, 167]. Ручка киноаппарата была его единственным инструментом, его «дирижерской палочкой». При помощи неё он интерпретировал киноленту, как партитуру: по воспоминаниям современников [4, 81], из безжизненных, механически зафиксированных на плёнке изображений под его рукой рождались настоящие экранные симфонии. Агония киноискусства, по мнению Пудовкина, началась тогда, когда на смену киноаппаратам пришли автоматические устройства для проекции и «исполнение» кинофильмов целиком поручили машине.
Об Иване Ильиче Благодарове известно, к сожалению, немногое:
родился в 1876 году, учился в Московской консерватории, подрабатывал тапёром, при этом мечтал стать балетмейстером. Применение своему музыкальному таланту и очевидным режиссерским задаткам он неожиданно нашёл в, казалось бы, чисто технической профессии киномеханика. Его знакомство с Пудовкиным состоялось в 1922 году, и с этих пор режиссер доверял показ своих фильмов только ему. Известно, что несколько знаменитых эпизодов из фильма «Конец Санкт-Петербурга» (в частности, ритмический монтаж пулемётной атаки) при демонстрации автоматическим способом потеряли большую часть своей выразительной силы. «Китаец [прозвище Благодарова - прим. А.К.] Пудовкина творит чудеса! - вспоминал Эйзенштейн. - Когда он крутит ручку, грубый машинный зверь [броневик - прим. А.К.] обнаруживает в себе символизм воды и женственности» [75, 428]. А вот как описывает впечатление от первого «исполнения» «Шахматной горячки» сам Пудовкин: «Я видел знакомые кадры и, вместе с тем, совершено незнакомые. Я ли режиссер картины - спрашивал я себя? Или этот человек, тончайшая натура, гений киноаппарата? Он украл мою душу и вернул мне её чистой, но чужой» [36, 205-206]...