В связи с существенным изменением обстоятельств

[lafeber]

Чем в таком случае можно
оправдать нашу акцию нападения?
Сталин, 2 июля, 1945

Пакт о нейтралитете между СССР и Японией был подписан 13 апреля 1941 года со сроком действия договора пять лет. Его действие автоматически продлевалось, если ни одна из сторон не денонсировала его за год до истечения его срока. Пятого апреля 1945 года Молотов известил посла Японии о том, что СССР денонсирует пакт, не собираясь продлевать. Японский посол Сато напомнил о том, что пакт действует до 13 апреля 1946 года, и народный комиссар НКИД подтвердил это. Восьмого августа 1945 года Сато вручают ноту, в которой сообщается, что «с 9 августа Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией». Нагромождение этих дат и событий, бывает, приводит к яростным перепалкам с неконструктивным взаимообменом прилагательными «вероломное» и «правомерное», из которых, однако, может посчастливиться выцедить что-нибудь да полезное, а именно - термин “rebus sic stantibus” (оговорка неизменных обстоятельств) из международного права. Дословный перевод: «Вещи стоят таким образом». Вкладываемый смысл: договор следует пересмотреть или аннулировать, потому что обстоятельства, существующие на момент подписания, существенно изменились со временем. «Ну так сложилось». В английской Википедии в соответствующей статье написано, что доктрина rebus sic stantibus была разъяснена в 1973 году в деле «О разделении зон рыболовства» (если кто помнит, то в декабре 2015 года по социальным сетям верховым пожаром прошлась забавная пиеса о тресковых войнах, где в легкой ироничной манере рассказывалось о похождениях незадачливых членов НАТО), но конкретных примеров, когда этот принцип применялся и какую международную реакцию вызвал, приведено не было.


Классический пример представлен российской нотой от 19/31 октября 1870 года, в которой прочие великие державы уведомлялись, что РИ более не считает себя связанной статьями 11,13 и 14 Парижского трактата от 1856 года. Причины этой аброгации [отмены устаревшего договора или закона] были заявлены как нарушение договора другими державами-подписантами и изменившимися условиями. Тот же самый принцип «rebus sic stantibus» применялся в 1886 году, когда Россия закрыла порт Батум, который по идее должен был оставаться порто-франко согласно Берлинскому трактату от 1878 года. В той же самой манере Франкфуртский мир от 1871 года был покоцан швабами в 1888 году, когда те ввели обременительный паспортный контроль для всех иностранцев, желающих въехать на территорию Эльзас-Лотарингии, что вырвало эту имперскую землю из культурных объятий Франции. Германское правительство утверждало, что во Франции и Эльзас-Лотарингии существует антинемецкий заговор и что игнорирование договорных обязательств было вынужденной мерой самосохранения. Австро-Венгрия предложила свой прецедент путем аннексии Боснии и Герцеговины в 1908 году в нарушение 25 статьи Берлинского трактата (1878), которая позволяла всего лишь оккупировать эту территорию и осуществлять там администрирование. В качестве оправдания послужили изменившиеся условия на Балканах - слияние Болгарии и Восточной Румелии. В 1881 году СаСШ потребовали от Великобритании пересмотра договора Клейтона-Булвера (1850), заявив, что за 38 лет Соединенные Штаты выросли столь значительно, что существующий договор более не совместим с национальным интересом и требованиями государственной безопасности. В 1901 году Великобритания согласилась переписать этот трактат, после чего появился договор Хея-Паунсфота. Договоренности между Соединенными Штатами и Великобританией 1818 года о демилитаризации Великих озер нарушался обеими сторонами. И снова в качестве предлога звучали фразы о «изменившихся условиях» и «национальном интересе». В 1919 году Китай объявил, что он более не считает себя связанным договорами 1913 и 1915 годов с Россией и Монголией и, следовательно, не признает монгольскую автономию. В 1924 году Норвегия в одностороннем порядке почему-то вышла из Христианийской конвенции (1907), которая по сути защищала территориальную целостность Норвегии от посягательств РИ (СССР) и Германии, и все гаранты (за исключением СССР), поставившие подпись под этой конвенцией, ответили, что им уже всё равно и требовать исполнения соглашения они не собираются.

Из той же оперы Япония, Китай, неравноправные договоры с ними, Турция и её капитуляции (ahdnames) - примеров применения доктрины “rebus sic stantibus” вполне достаточно, чтобы понять, что в практике международных отношений это концепция не нова и не считается одиозной, хотя она и требует от дипломатов крайней осторожности, так как необходимо как минимум просчитать заведомую нейтральность позиций ряда великих держав или, что желательней, заручиться одобрением международного сообщества (самой активной его части), за чем должно последовать переписывание денонсированного договора.

Посему уже по другому смотришь на ноту советского правительства от 8 августа 1945 года, когда выискиваешь в тексте прямо не высказанную, но исподволь подразумеваемую отсылку к “rebus sic stantibus”. Подобным поиском юридического обоснования был занят Сталин, когда на советско-китайских переговорах 2 июля 1945 года сказал следующее: «Советский народ уже воюет четыре года, и он понимает, что необходимо воевать в том случае, когда на него нападают... Теперь мы должны напасть на Японию … Чем в таком случае можно оправдать нашу акцию нападения? Я считаю, ее можно оправдать тем, что записано в документе». Под «документом» здесь имеется в виду секретное Соглашение, подписанное на Крымской конференции и касающееся Дальнего Востока.

Советско-китайские переговоры начались 30 июня, а завершились только лишь 14 августа. Такая продолжительность объясняется тем, что их ход был прерван 12 июля грядущей Потсдамской конференцией, и свою работу обе делегации возобновили только лишь 10 августа. Московская встреча с китайцами, разорванная потсдамским антрактом на два отделения, оказалась крепко вплетенной в событийную ткань конференции трех держав, и это связано с вопросом военных действий СССР против Японии. Это вступление в войну было осложнено двумя техническими моментами. Во-первых, требовался договор с Национальным китайским правительством. Во-вторых, нужно было что-то сделать с еще не истекшим Пактом о нейтралитете.

В Ялте китайцев поженили в их отсутствие. Часть советских претензий за вступление в войну против Японии предстояло удовлетворить за счет китайской территории и имущества, размещенного в Китае. Следовательно, возникла потребность в заключении советско-китайского договора о дружбе и союзе, в котором бы было зафиксировано согласие Чан Кайши с этими требованиями (независимость МНР, совместная эксплуатация КВЖД и ЮМЖД, интернационализация Даляня, аренда Порт-Артура). Понимая, что подобные уступки от китайских националистов получить будет трудно, в секретном соглашении президент США обязался «принять меры, чтобы такое согласие было получено». После давления Рузвельта и Трумэна министр иностранных дел Китая Сун Цзывень поехал в Москву, чтобы обсуждать немыслимое - 9 июля Сун согласился «пойти на жертву в интересах советско-китайской дружбы» и отчуждить одну седьмую часть территории Китая. Договор был подписан 14 августа. Это тот же самый день, когда Япония официально приняла условия капитуляции и на шестой день после вступления СССР в войну против Японии. То есть, СССР объявил войну Японии тогда, когда у него еще не было подписанного договора, гарантирующего удовлетворение советских претензий. В этой спешке виновата атомная бомба. Изначально СССР планировал объявить войну Японии 15 августа, но «Малыш», сброшенный над Хиросимой 6 августа, заставил советское правительство поторопиться и сдвинуть дату.

Рисковал ли СССР остаться ни с чем в Китае? Вряд ли, так как Национальное китайское правительство само было заинтересовано в ответных гарантиях СССР: Синьцзян и Маньчжурия остаются китайскими, СССР помогает подавить восстания в Синьцзяне, отказ СССР от помощи КПК. Но факт затягивания советско-китайских переговоров всё равно имел место быть (могли ведь вполне закончить 12 июля, или продолжить 4 августа), и в этом был повинен никто иной как государственный секретарь США Джеймс Бирнс, захотевший впервые сыграть в «атомную дипломатию» (под этим термином не стоит понимать угрожающее махание атомной дубиной перед советским носом, а всего лишь учет самого атомного фактора как такового в дипломатических схемах).

Восемнадцатого июля, дневник Трумэна: «Япошки сдадутся до того, как вступит Россия. Я уверен, что так и произойдет, стоит только Манхэттену появиться над их родиной».

Девятнадцатого июля Уолтер Браун (помощник Бирнса) написал в своем дневнике: «ДФБ [Джеймс Фрэнсис Бирнс] нацелен на то, чтобы перехитрить Сталина в Китае. Он надеется, что Сун займет твердую позицию, после чего русские так и не вступят в войну. Он чувствует, что Япония сдастся еще до того, как Россия вступит в войну, и это спасет Китай». Бирнс подумывает о том, как бы сообщить Сталину, что Пакт о нейтралитете, к сожалению, делает участие СССР в военных действиях невозможным.

Но Трумэн всё же не сделал ничего, чтобы замедлить или остановить вступление СССР в войну. 20 июля он пишет жене, что хочет «завершить войну с Японией как можно скорее и хочет, чтобы оба союзника приняли в ней участие». А вот Бирнс, в отличие от президента, увидел в складывающейся ситуации уникальный дипломатический шанс переиграть ялтинское соглашение. Он изменил свое мнение после того, как узнал об успешном испытании атомной бомбы, и это был первый случай, когда Бирнс позволил себе отклониться от основной линии президента, не поставив его об этом в известность. Руки у него как у министра были, разумеется, так и так развязаны (не говоря уж о высоком авторитете Бирнса внутри США и о том, что Трумэн испытывал тогда чувство вины перед Бирнсом, из-под которого выдернули кресло вице-президента), но не всем президентам и не всегда нравится подобная самодеятельность и автономность (что покажет декабрь 1945 года и весь 1946 год, после чего Бирнса уволят).

Государственный секретарь 23 июля телеграфировал премьер-министру и Суну, напутствуя министра иностранных дел не делать новых уступок Советам в разрабатываемом китайско-советском соглашении. Он предложил прервать на короткое время переговоры с СССР, ободрил Суна продолжить и затягивать переговоры, надеясь на то, что СССР задержит свое вступление в войну до того, как по условиям договора будет достигнуто согласие. 24 июля Браун пишет в дневнике: “ДФБ тянет время, считая, что после атомного удара Япония подымет руки вверх и России не удастся встрять в это дело и принять участие в разделе трофеев [in on the kill]. 26 июля Бирнс сообщил Форрестолу, что «меня больше всего заботит завершение японской передряги до того, как вмешаются русские, особенно в том, что касается Дайрена и Порт-Артура. Как только они зайдут туда, то выдворить их оттуда будет не так просто».

Советская делегация в Потсдаме вовремя унюхала опасность и, чтобы сохранить силу своего голоса в любых будущих дальневосточных решениях, сыграла на опережение. 29 июля Молотов провел встречу с Трумэном и Бирнсом без Сталина (тот недавно перенес третий инфаркт и не мог присутствовать). В повестке было два вопроса: западная польская граница и немецкие репарации. В конце беседы Молотов сообщил, что был еще один вопрос, который маршал (sic!) [Сталин уже месяц как генералиссимус] хотел бы поднять, а именно: непосредственная причина вступления СССР в войну на Дальнем Востоке. Молотов сказал, что советское правительство считает, что наилучшим способом разрешения этого вопроса будет обращение США, Великобритании и других союзников с официальной просьбой к советскому правительству присоединиться к их военной коалиции. Молотов уточнил, что причину лучше формулировать на основе отказа японцев принять ультиматум и всеобщем желании побыстрее закончить войну и сохранить жизни. В конце Молотов добавил, что СССР, скорее всего, успеет подписать договор с китайцами до начала войны [FRUS, стр. 476].

В своих мемуарах Бирнс потом напишет следующее: «Что же касается меня, то я должен честно признаться, что, принимая во внимание все то, что мы знали о советских действиях в Польше, Румынии и Болгарии, я был бы крайне счастлив, если бы русские решили не участвовать в той войне... Я боялся того, что могло произойти после того, как Красная армия вступит в Маньчжурию... Однако, соглашение было подписано, договор есть договор, мы должны выполнять свои обязательства. Бен Коэн и я потратили много часов, решая, как именно президенту следует ответить на советскую просьбу. Именно Бен предложил сделать упор на обязательствах советского правительства, проистекающих из Хартии ООН».

Статьи 103 и 106 Хартии оправдывали участие СССР в войне против Японии. Последняя статья отсылала к Московской декларации (октябрь 1943), которая также давала зеленый свет последующим действиям СССР в регионе. Если прочитать «Меморандум для генералиссимуса Сталина» (31 июля, № 358), то видно, что наши союзники не делали никаких ссылок на Ялтинское соглашение, опираясь лишь на Хартию ООН: «по условиям Московской Декларации и в соответствии с вышеупомянутыми положениями Устава Советскому Союзу было бы уместно показать свою готовность консультироваться и сотрудничать с другими великими державами, воюющими в настоящее время против Японии, имея в виду совместные действия в интересах сообщества наций в целях поддержания мира и безопасности». Это и было то самое приглашение, которое так требовалось СССР. Отправив этот меморандум, Бирнсу пришлось забыть до поры до времени о новой перспективной «атомной дипломатии». Интригу не удалось раскрутить до конца, и он сдался, вернувшись на позиции Трумэна. Участие СССР в войне на Дальнем Востоке стало неминуемым.

И вот 8 августа японскому послу вручают ноту, в которой его правительству сообщают, что «требование … о безоговорочной капитуляции... было отклонено Японией … союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. Верное своему союзническому долгу, Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось … такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира...». Тут ни слова не сказано про еще действующий Пакт о нейтралитете, но за всеми этими «нам предложили» и «содействуем скорейшему восстановлению» молчаливо подразумевается, что этот договор считается аннулированным, а аннулирование будет принято мировым сообществом (Бирнс разрешил, американская индульгенция получена), ибо rebus sic stantibus.

[учимся говорить правильно]

Click to view

Источники:
Лузянин С.Г. Китай в годы Второй мировой войны (1939-1945 гг.);
Jukka Leinonen, Beginning of the Cold War as a Phenomenon of Realpolitik, Jyvaskyla, Finland, 2012 (dissertation);
John P. Bullington, International Treaties and the clause “Rebus Sic Stantibus”, December 1927, University of Pennsylvania Law Review, 1927-1928.