Моё предисловие к только изданной книге ученика Гурджиева Ч.С. Нотта "Путешествие через этот мир"
Предисловие
Вот и настало время русскоязычному читателю познакомиться с необычным трудом Чарльза Стенли Нотта, гурджиевца «до мозга костей».
Ни высокого героизма, ни Великого Пути, ни подъёма по лестнице самосовершенствования мы здесь просто так не увидим. Гуру и его просветляющегося ученика здесь нет, так же как и в книгах других последователей Гурджиева. Скорее, все повести его учеников - это истории бесконечной работы над собой, подчас - работы тяжелой и болезненной. Написаны эти истории самыми обыкновенными словами. Настолько обыкновенными, что порой, при чтении, могут теряться в ассоциациях. И здесь вспомним эпизод из книги Гурджиева о брате Сезе, и брате Эле. Когда говорил первый, то «кажется, что это птица поет в райских садах, все слушают его в полном молчании, обращая, так сказать, глаза в свою душу. Его голос струится, как прозрачный горный родник, и единственное желание присутствующих -внимать волшебному голосу брата Сеза.» Второй же - говорил тихо и неразборчиво.
Я заметил, что чем сильнее впечатление от проповеди брата Сеза, тем быстрее оно проходит, не оставляя ничего в душе. Но с братом Элом все обстоит иначе. И хотя сперва его слова как будто не задевают слушателей, оставляя их почти равнодушными, но впоследствии они всплывают в памяти и переосмысленные на основе собственного опыта, остаются в сердце навсегда.
Когда мы с братьями осознали это и задумались над тем, почему эти проповеди производят такое разное впечатление, то в конце концов пришли к единому мнению, что проповеди брата Сеза - это продукт его ума, и поэтому они воздействуют только на ум, проповеди же брата Эла, рождаясь в его душе, воздействуют на душу слушателя, поэтому и производят более сильное и глубокое впечатление. С проповедями брата Эла можно сравнить книгу Нотта.
Спросим себя, почему в груди нашей не горит огонь? Почему миры высшие не зовут нас, как в юности? - Потому что благое познание самого себя - происходит через трудную работу рождённую от боли собственного ничтожества, ужаса скудности своего внутреннего мира и бесполезности своего существования.
Итак, я поздравляю русскоязычного читателя с тем, что он держит в рках не книгу, а бьющееся сердце. горячее, ошибающееся, живое.
Книга интересна и для чтения человека никогда не слышавшего о Гурджиеве и особенно - для нас - тех, кому близки идеи Георгия Ивановича. Нам с этой книгой нужно работать.
В детстве и юношестве Нотт мечтал стать писателем и всячески упражнялся в этой области. Рассказывая об этом, он цитирует любимого им Орейджа, что писательство можно подхватить наподобие бородавки. И поясняет, что «писательство» как оно существует обычно - есть механическая функция, то есть - профессия обесценивающая Реальность в угоду существования себя самой. В восемнадцать лет Нотт встретил Гурджиева. Естественно, в этот момент он «позабыл свою бабушку», и «писателем» никогда не стал. Нотт стал учеником. Слава Богу!
Вместе с тем юношеские устремления продолжались, но в ином ключе, Нотт старательно описывал события своей жизни; только теперь их ждали узкие врата «калейдоскопа Гурджиева».
Так нам повезло получить точную фиксацию его событийной и бытийной жизни в мастерском изложении.
Учтём также, что близкий ученик выдающегося мистика и философа, не мог подойти к книге без «одесной хитрости», оставить собак «не зарытыми», не закопать тайники и зёрна в землю повествования.
Яркие, короткие и точные характеристики мест, событий, людей, состояний; сознательная селекция эмоциональной и интеллектуальной информации, намеренные умалчивания и уместные откровения показывают, как ответственно честный трудяга Нотт подошел к описанию своей жизни.
Русским, зачастую знакомым с Гурджиевым через призму интеллектуала Успенского, путешествие через мир ученика инстинктивно-эмоционального типа будет особенно интересно. Россия вообще занимает большое место в жизни Нотта. После войны, работая в Миссии, он повидал немало простых русских и поляков, и написал в дневнике следующее: «я решил, что мне не нравятся все поляки, но нравятся русские. Есть что-то очень привлекательное в русских мужчинах и женщинах, некая духовная чувственность. Они не испорчены. Они любят естественное, непосредственное в музыке, искусстве и литературе, и все же они воспринимают жизнь чересчур серьезно. У них отношение к жизни горячих англичан в подростковом возрасте. Россия сейчас в подростковом возрасте и начинает взрослеть. Русские неподдельные и привлекательные, и если они любят вас, вы можете им доверять…»
Он много пишет о России и о русских, очевидно чувствуя свою глубинную схожесть. В тринадцать лет Чарльз ещё не умел считать, читать он научился сам; всегда своим трудом зарабатывал кусок хлеба, работал учителем, переводчиком, издателем, не чурался работы продавцом, плотником, землекопом, садовником и т.д., неоднократно испытал настоящую нужду и голод; и всё же, несмотря на накал внешних и внутренних событий и передряг, читая книгу, мы вместе с автором как бы парим над жизнью, благодаря Учению смотрим в неё глубоко и не отождествляясь, а благодаря усилиям Нотта - видим её цельной.
Верность Учению и Учителю красной нитью вплетена в «Путешествие через этот мир». Гурджиев обучал Нотта много лет, выделял, понимал и любил. Возможно из-за тех же качеств, которые Нотт ценил в «простых русских» - честность, отсутствие второго дна, предчувствие Миров Горних, и колоссальная стойкость в трудностях. Если добавить к этому английскую сдержанность и последовательность, дисциплину и упорство в цели, а так же учесть, что этих добродетелей в совокупности можно добиться лишь многолетним осознанным трудом, то мы увидим ученика, о каком мечтает каждый Учитель. И, как верный ученик Мастера, Нотт пишет от бытия, а не от личности, от понимания, а не от знания.
Драгоценная житейская мудрость и простота, здоровое размышление и трезвый практичный анализ, так ценимые Гурджиевым, выгодно выделяют эту книгу на фоне высокоинтеллектуальных трудов о «четвёртом пути».
По прочтении «Путешествия» проступает облик Провидения, когда жизнь автора, все её опоры и противовесы создаются для изучения и трансформации своего мира в русле Учения.
Гурджиев однажды сказал, что если человек умеет сделать что-то, например - сапоги, то с ним уже есть о чём поговорить; но беда том, что никто ничего толком не умеет. На дерзкий взгляд моего небольшого бытия, Чарльз Стенли Нотт - научился делать сапоги.
«Даже пребывание с просветлённым Учителем в одном пространстве способно облагородить Ученика» - говорят суфии. Предлагаю читателю пронаблюдать эту истину на себе применимо к настоящему труду.